Самое светлое воспоминание

Кладбище встречает ночного посетителя скрипом старинных врат и тишиной. Высокая тёмная фигура в плаще и цилиндре на мгновение нерешительно останавливается, будто не решаясь сделать дальнейший шаг, а затем всё же выпрямляет плечи и идёт вперёд, в глубь кладбища. В кромешной тишине мгновение слышно лишь шаги хозяина этих мест. С каждым шагом его походка становилась всё нерешительней, но мужчина всё же продолжает идти к своему пункту назначения. Длинные, бледные пальцы усердно потирают набалдашник трости в виде летучей мыши, выдавая нервозность и волнение своего хозяина. А лунный свет освещал заострённые черты лица, заставляя и так аномально бледную кожу вампира стать ещё бледнее. Нет, Дюк никогда не боялся мрачной атмосферы кладбища. Глупо чего-то бояться, если ты по сути сам нечисть и часть тьмы, но чем ближе он был к своей цели, тем больше становилось грустно на душе. Хотя, казалось бы, за столетия своей долгой жизни Дюк должен был отучиться чувствовать любые человеческие эмоции, но когда вдали показывается до боли знакомая могила, он понимает, что чувство печали и боли утраты до сих пор всё же не чужды для него. Всё ещё не чужды для него. Только здесь Дюк чувствовал, настолько он на самом деле одинок. Лишь в эти моменты вампир вспоминал, что всё-таки не является бездушным монстром, которым он всегда пытался и хотел казаться для окружающих. Ведь так легче скрыть, что на самом деле творится у него на душе. Когда Дюк подходит к могиле, снимая свой цилиндр и разглядывая родные черты лица на портрете, он чувствует, как знакомое чувство боли утраты подкрадывается к его, кажется, уже давно окаменевшему сердцу, а тоска усердно царапается своими мерзкими лапками, будто те маленькие демонята, что преследуют его по замку каждую ночь с тех пор, как он овладел своей тростью. Но если с маленькими демонами Дюк всё же сумел справиться и обуздать их, то с тоской и чувством потери вампир до конца справиться так и не сумел. Голубые глаза смотрят на него из портрета всё с такой же нежностью, как и при жизни, а губы улыбаются всё такой же тёплой улыбкой. Дюк на мгновение снова чувствует себя маленьким потерянным мальчиком, когда-то крепко сжимавшим ручку зонта, и в душе которого навсегда поселилась тьма и пустота. Память услужливо показывает, что он всё ещё хорошо помнит. Помнит о том, что мамины любимые цветы это жасмин, запах которого всегда будто являлся её частью. Помнил о том, как её рука нежно гладила его по волосам, а тёплые объятия дарили утешение и покой. И главное, Дюк прекрасно помнил о том дне, когда он потерял своё самое светлое воспоминание и свет навсегда оставил его душу…        — Здравствуй, мама, — тихо срывается с губ Дюка, когда он кладёт на могилу веточку жасмина, — прости, что меня так долго не было. Но знай, что я не забываю о тебе даже тогда, когда не прихожу сюда. Каждый день, каждую секунду вспоминаю и думаю о тебе… Хех, знала бы ты, как мне не хватает тебя… Запах жасмина окутывает своим ароматом, невольно затягивая Дюка в давние, будто из прошлой жизни, воспоминания… * * * Маленький мальчик сидит в саду, спрятавшись в любимой маминой беседке и вытирая слёзы обиды, что катятся по его щекам горячим каплями. Снова отец им недоволен, опять разочарован, впрочем, как и всегда до этого, ничего необычного. Дюк всегда хотел быть похожим на отца, добиться от него хотя бы самой скупой похвалы. Но для отца он был всего лишь наследником известного графского рода, который не имеет права опозорить их семейный герб, их имя, и с этой задачей, по мнению отца, сын успешно не справлялся. Дюк всегда был слишком медлительным, слишком добрым, слишком мягким, слишком не таким, каким хотел его видеть отец. А мальчик всё старался угодить отцу, в ответ получая лишь шквал критики и сухое: «нужно стараться лучше, Дюк», «не позорь свой род, Дюк!», «не будь слабаком, Дюк!». Даже сегодня, когда Дюк случайно оступился во время урока фехтования, отец просто развернулся и ушёл, кинув напоследок сердитое замечание о том, что из такого слабака никогда не выйдет ничего путного. Дюку было безумно обидно от таких слов родного отца. Когда мальчик убегал в сад, его проводил лишь полный сочувствуя взгляд служанки, которая встретила его по пути и начала сетовать на то, что граф снова довёл собственного ребёнка до слёз. И вот сейчас Дюк сидит и слушает пение птиц, которое совсем его не радует. Он хочет, чтобы мама быстрее вернулась домой и утешила его своими объятиями. С губ мальчишки всё же срывается тихий всхлип и грустный, полный горечи и обиды вопрос:        — Почему папа так меня не любит? За своими грустными раздумьями Дюк даже не услышал тихого шелеста подола платья, а из раздумий его вырвало нежное касание к волосам. Подняв глаза, мальчик увидел женщину, которая смотрела на него нежным взглядом голубых глаз.        — Мамочка, ты вернулась, — говорит Дюк, стараясь улыбнуться ей, но она сразу заметила его состояние, да и служанка всё ей рассказала о том, что произошло между её сыном и мужем. Луизе было очень больно наблюдать за тем, как Вольтер относится к их сыну, и ужасало то, настолько он порой требователен и жесток к Дюку. Она пыталась уговорить его быть нежнее и терпимее к сыну, но Вольтер лишь отвечал, что Дюк не девочка, чтобы жалеть его и поэтому нужно быть с ним построже. И никакие аргументы не могли переубедить графа в обратном. И с тех пор в большинстве случаев общение с отцом заканчивалось для Дюка слезами и необходимостью для Луизы его успокаивать. И чем старше становился сын, тем чаще повторялись такие ситуации. Графиня садится рядом с мальчиком и берёт его ручонку в свою руку.        — Дюк, не расстраивайся из-за отца, — говорит она нежным голосом, желая утешить своего маленького сына. Дюк лишь хмурится и морщит носик в ответ на её слова.        — Мама, я плохой? — шмыгнув носом, задаёт вопрос мальчик, — иначе папа бы любил меня. Этот вопрос отзывается болью в материнском сердце. Луиза серьёзно смотрит на него.        — Дюк, солнышко, — говорит она твёрдым, но не сердитым тоном, — нельзя так говорить о себе, слышишь? Мальчик неуверенно кивает, но было видно, что фраза матери его нисколечки не убедила. Графиня тяжело вздыхает и кладёт свою руку на плечо сына.        — Сынок, запомни, ты не плохой, — собравшись с мыслями, наконец-то отвечает она, — ты мой любимый лучик света, моя радость и счастье, и я тебя очень сильно люблю. Главное, оставайся всегда таким, какой ты есть, и не пытайся быть тем, кем ты на самом деле не являешься, чтобы впечатлить кого-то или понравиться кому-то другому. И главное, никогда не теряй света и доброты в своей душе. Каждый заслуживает всего самого доброго и светлого — ты в том числе. И не грусти, улыбка идёт тебе намного больше. Луиза пощекотала Дюка чем заставила его повеселеть и засмеяться.        — Вот так-то лучше, — удовлетворённо кивнула головой мать, заметив искрящийся весельем взгляд сына, затем поцеловав его в макушку, заключила своего ребёнка в крепкие объятия. — Я тебя очень-очень люблю, больше жизни, помни об этом.        — Я тоже тебя очень люблю, — счастливо ответил ей Дюк, крепко обнимая её в ответ и вдыхая такой любимый, родной запах маминого парфюма аромата жасмина.        — А я тебя больше, — хитро прищурившись, ответила женщина, на что мальчик лишь хихикнул и крепче прижался к ней.        — Мамочка, ты у меня самая лучшая на свете, — говорит Дюк, на что мама лишь улыбается, растроганная словами своего ребёнка. Спустя минуту обниманий, Луиза игриво растрепала сыну волосы и сказала:        — Не знаю, как ты, а я уже безумно проголодалась, а кухарка испекла такие вкусные пирожки… Графиня на секунду мечтательно прикрыла глаза, а затем, заправив за ухо прядь своих тёмных волос и подмигнув Дюку, тоном заговорщицы добавила:        — Нужно их продегустировать, что скажешь? Дюк, естественно, был в полном восторге от маминой идеи, и они, весело смеясь, ушли на кухню делать набег на свежоиспечённые пирожки. * * * Детские пальчики крепко сжимают ручку зонта, пока дождь тяжёлыми каплями барабанит по ткани. Дюку не верится, ему не хочется верить в то, что его мамы больше нет. Четыре месяца назад Луиза попала под холодный ливень, затем серьёзно заболев. Лекари, которых в отчаянии созывал отец, лишь беспомощно разводили руками, не в состоянии что-либо сделать, пока маме становилось всё хуже и хуже. И вот вчера ночью болезнь победила. Дюк отчаянно кусал губы на протяжении всего времени пока длились похороны, пытаясь не заплакать. Ему хотелось кричать и рыдать, но нельзя, ведь рядом стоит отец, который не одобрит такого действия с его стороны и уж точно не станет жалеть и утешать. И всё равно на то, что он семилетний ребёнок, потерявший любимую маму, всё равно, что ему сейчас одиноко и страшно… Мальчик не обращает внимания на окружающих его людей. Вся толпа вокруг для него лишь безликие призраки, похожие друг на друга в своём бесконечном потоке сочувствия и сожаления. Не нужно сожалений, пусть катятся к чёрту со своим сочувствием, лишь верните маму… С губ Дюка всё же срывается тихий всхлип, когда люди уже расходятся по разным сторонам, обсуждая что-то между собой. Но ему всё же удаётся сдержать в себе рыдания. На мгновение мальчик ловит на себе строгий взгляд отца, от чего он сначала вздрагивает, а потом, скривившись, равнодушно отводит глаза. С отцом им уже никогда не сблизиться, это Дюк за свои неполные семь лет прекрасно усвоил. Из-за облаков на мгновение выглядывает Солнце, осветив мальчишеское лицо. Дюк щурится, прикрываясь рукой, сердито фырчит и отмахивается от солнечных лучей. Отныне свету не место в его мире. Он померк, безвозвратно погас, когда ту, которая была его источником, спрятали под землёй, а её имя превратилось в бездушную, мёртвую надпись, высеченную на гранитной плите. Мама всегда говорила ему, что он достоин всего самого доброго и светлого в своей жизни. Сам же Дюк твёрдо знал, что с её потерей в его жизни больше никогда не будет света: ни в мире вокруг него, ни в душе… И лишь ночью мальчик даёт выход своему горю, когда в своих покоях надрывно рыдает, прижимая к груди украденный из гостиной мамин портрет. Он кричит на всю силу своих лёгких, бьётся в истерике, пока почти не срывает голосовые связки. А разве это имеет какое-то значение? Всё равно никто ведь не придёт, не утешит… Дюк раз за разом выкрикивает всего лишь один вопрос, на который он никогда не получит ответа: почему она?! Почему Бог забрал у него именно её?!        — Мама, мамочка, вернись, мамочка, как же без тебя плохо… *** Где-то рядом крикнула птица, что вырвало Дюка из его размышлений. Он так и продолжал сжимать в руках свой цилиндр. На востоке начинает сереть небо, явный признак того, что скоро будет рассвет.        — Я знаю, что ты, наверное, очень недовольна моим образом жизни, — нарушает мужчина затянувшуюся тишину, — ты завещала мне всегда хранить в себе свет, а я же стал порождением ночи, вурдалаком… Но скажу одно: без тебя нет света, мама, и уже никогда не будет, будет лишь кромешная тьма. И не найдётся больше никого, кто сможет вновь принести его в мою жизнь. Но в одном я точно уверен: ты бы любила меня и таким, каким я есть сейчас. Рассвет уже понемногу начинал входить в свои права и всё больше птиц начинало свою утреннюю песню.        — Ладно, мне уже пора, а то скоро Солнце взойдёт, — говорит Дюк, — я люблю тебя и безумно по тебе скучаю. Ты навсегда останешься моим самым светлым воспоминанием. До встречи. С теми словами вампир одевает цилиндр, берёт в руку свою трость, оборачивается летучей мышью и улетает к своему замку, пока ненавистный свет не настиг его.