Утонет мир в конце июня, а ты ударишься в бега

      Мои посещения были частыми, а её недовольство неизменным. Порой ждал по двое суток, когда же она вновь отопрёт дверь, и с печальным взором да фырканьем пустит внутрь. Беседовали обо всём, занимались многим, как аморальным, так и одухотворённым. Но особенно любо было мне видеть её спящей, под мою игру на фортепьяно, умиротворённой. Уголки губ всегда были блаженно приподняты.              Когда же впервой завидел данный аппарат, не удивился. Морико изволила сыграть мне, до сих пор помню каждую ноту и то, как она чувствовала, передавала эмоции и заражала, словно чума. Полностью отдавалась делу, это было волшебно, я вновь околдован. Каждый её вздох по сей день хранится в моей памяти.              Моя милая не хотела получать раба, вечного слугу, зависимого от её действ и прихотей. Не жаждала моего отреченья от прошлого и полного повиновения. Она против моих страданий, я же против её, а без меня ей невыносимо больно, оба запечатлелись, стали одним целым. Разделяли все ощущения в равной мере. Считывали всю информацию. Её глаза открывали мне вход в чертоги разума, в самые потаённые углы и из раза в раз повторяли: «Не губи себя, Итачи».       Мне не нужны признания в любви и громкие речи, не от неё. Достаточно благополучия моей женщины, не более. И рядом со мной Морико всегда спокойна, как бы не бушевали страсти и не разрасталась боль, но все эти метания вызывало моё присутствие, а без меня же ныло и разрывалось всё её существо.       Она не хотела чтобы мы были зависимы, заложниками. Это приводит к страданиям, ей было сложно принять, что не меньшее блаженство вызовут наши чувства, наше единство. Не могла совладать с собой. Я знал, что она любит. Она знала, что любима ответно, куда сильней чем сможет уместить сама. От того боялась. В тот день, наш день (рождённые в один день, весьма судьбоносно, знаково), решила исчезнуть, думала, передумаю за несколько лет. Нет, не касался тела, не жаждал плоти, при том осознавая, что именно её тепло самое желанное для меня.       В своём деле свет моих очей искусный мастер. Смесь трав, немного её чар, и вся животная суть вылезла наружу. Алая жидкость, горячая и приятно растекающаяся, она дала мне её, стерпела весь ужас спеси упырской. Самолично убил и уничтожил. Тогда не ведал юношеский ум мой, что они перерождаются каждые четыре года.       Гонения были долгими, казалось мне не прекратятся никогда, пока не встретил её, через тридцать лет. Играла, приняла позицию змеи искусительницы, намеренно отгоняла и притягивала, страдая. Это повторялось не единожды, но теперь страсть животная, первобытная соединяла и наши тела, в эти моменты мы всё более соединялись, но нежности в каждом действе не меньше, в том и есть баланс. Видели, что каждый намеревается делать в будущем, знали, что день истинного воссоединения настанет.              Кровь — знак принадлежности. Отдал её сразу, в день первой смерти моей драгоценной. Солгала, что желает обратиться. Всё было известно об этом, каждая деталь. Пожелала закончить всё сама, испить моей крови позже. Маневренно навела на мысль, что так и нужно. Бесспорно различий в способах нет и эйфория накрывшая меня полностью закрыла пути к разуму, так и поддался.              Оставила флакон в память, исчез он тогда вместе с ней. Но никогда не надевала она его пока действительно не вспомнит меня после возрождения, намеренно закляла его. Так и находилось моё солнце вновь. Подавала знак, не могла перенести разлуки. Проверяла и надеялась, что я остыл. Всегда надежды рушились.       Молчать наше любимое действо. Вместе придаваться тишине и умиротворению. С ней я всегда счастлив, жертвы, принесённые мной, не коробят, стоит ощутить присутствие моей Морико, иль вновь осознать, что у меня есть она. Для меня тишина и есть спокойствие и блаженство, её тишина, тихое дыхание, свободный полёт духа.       — Ты есть моя тишина, Учиха Морико. — Отныне ты полностью моя женщина, я понесу ответственность за всё сделанное, сказанное и возможное.              

Я от дождя эфирной пыли и от круженья охраню… вознося не уроню…