имба

хёнджин всегда робел перед пьяным феликсом. вся его дерзость и пылкость во время поцелуев на мягкой кровати выражалась лишь в резких движениях рук и ног. просто… это невозможно, быть смелым и активным, когда на тебя смотрят чёрные омуты глаз, когда ты ощущаешь силу рук своего партнёра, потому что он едва контролирует себя, но вместе с этим контролирует тебя просто идеально. — тонкие ножки… — хрипит австралиец на ухо хвана, который сидит в одной толстовке, зажимая её между ног, чтобы скрыть член истекающий смазкой. его ведёт от феликса, и это не требует объяснений. джин покрывается мурашками и запрокидывает голову, дав голодному до его кожи ликсу свободы, тот бы и сам заполучил её, но когда твоя жертва сама соглашается быть съеденной это ужасно возбуждает. когда твоя жертва на самом деле совсем не жертва, а настоящий искуситель, который лишь притворяется, вот это заставляет дрожать конечности. хван снимает толстовку и входит во вкус. он толкает ликса на спину и седлает его крепкие бёдра, чтобы засмеяться и дать себе минуту на прояснение мыслей. — зачем ты снял её? — гудит недовольный бас снизу. — мне ебейше жарко, ликс. — джин берёт ладонь феликса и гладит мазоли на внутренней стороне ладони, на пальцах. он кладёт руку парня на свои рёбра и стонет от ощущения прикосновения. почему? да просто потому что феликс, потому что сейчас они в тысячный раз прыгают с обрыва. их члены, один за слоями одежды, а другой, хванов, весь в смазке, вновь оказываются в идеальном положении. джин делает толчок и закусывает губу, потираясь о джинсы, а точнее о бугорок под ними, голой плотью. с тёлками не так. поверьте. с ними надо контролировать, вести, это рутина, а тут хаотичные решения, которые всегда, абсолютно всегда приведут к успеху. хёнджин тянется за поцелуем и получает влажные губы и язык, на котором ещё остались коктейли, намешанные несколько часов назад на кухне, когда все вместе они сидели и чувствовали эйфорию от этого вечера. он забывается, член сочится, и его приходится сжать у основания, чтобы не кончить раньше времени. — выеби меня. — мажет губами по подбородку он. — пожалуйста, блять. — джин ложится на постель спиной и сжимает одеяло под рукой, слыша, как звенит пряжка ремня ликса и, как тот кидает одежду на пол. это звучит сексуально, чёрт, всё сейчас звучит сексуально. феликс разводит его ноги одним плавным движением, проводя от голени до колена, и приподымается на джином, касаясь щеки того. он кончиком пальца обводит его родинку и впивается в губы, тут же получая ответ от хвана, который лежал почти безжизненно, дыша на автопилоте. любить кого-то и трахать его до искр в глазах — это божественно. феликс познал это ещё, когда впервые почувствовал узость и дрожь, входя в хёнджина. они слились как инь и янь, будучи разными, но желающими одного. после того самого первого раза феликс был то слишком окрылён воспоминаниями, то наоборот ватным, словно трахали его. из головы не могли выйти стоны джина, то, как он закусывал губу, вероятно стесняясь себя, ведь он парень и это всегда витающая в воздухе проблема. но австралиец никогда не встречал партнёра пизже, ни парня, ни девушку. хван был идеален, сейчас тоже. он постоянно любит целоваться, обниматься, кусаться и ликс стал зависим от этих сливок во время процесса. джин завлекал и, даже когда трахал феликса, обожал саркастично шутить и добавлять «моя шлюшка». на трезвую голову это звучит ужасно абсурдно, чтобы такого как ликс, черноволосого парня с тату, пирсингом и басистым голосом, кто-то звал шлюшкой. в любой другой ситуации он бы на пару с чаном набил лицо этому смельчаку или показал бы девушке её место, унизив словесно. но хван не кто-то, поэтому от него слышать это, а тем более, когда всё тело искрит от желания и потребности кончить, идеально, как после вписки с бодуна наебнуть гараж, который почему-то забыли в холодильнике. феликс надевает презерватив, со стороны выглядя нервно, хотя, на самом деле он всего лишь пьян хёнджином, конечно же. джин улыбается и закусывает губу, он же выглядит так, словно они с ликсом не трахались месяц минимум, он ничего не может с собой сделать и поднимает таз, позволяя своему самому горячему бойфренду приставить головку к анальному кольцу. ликс дразнит, он то входит на пару сантиметров, то отодвигается, заставляя хвана задерживать дыхание через раз. — боже, феликс, ты можешь просто… — хван не успевает договорить, теряя конец фразы в глухом стоне, когда феликс толкается и заполняет его, входя глубже и прижимаясь своими бёдрами к хвановым. руки располагаются по двум сторонам головы джина и тот цепляется за запястья феликса, двигая руку ближе к тату и ногтями царапая. как же хёнджин любит его мышцы. — феликс… — зачем-то произносит он, не придавая не единого значения своим словам. ли достаточно крепко упирается в постель кулаками и елозит коленями по простыне, делая медленные движения тазом и наслаждаясь шлепками их чуть потных тел, звуки которых растворяются в шуме за окном. если бы ликсу нужна была подсказка начать двигаться быстрее, то он бы был полным лохом. ему нахрен не нужно ничего, чтобы сойти с ума и начать ускоряться, иногда застывая, чтобы тяжело выдохнуть и едва ли не рыкнуть от удовольствия. трахать джина так приятно. чувствовать его стенки, которые разъёбаны и будут такими веки веков, пока они вместе и у них встаёт, просто ебейшее чувство. входить и выходить, когда его кольцо мышц сжимается и разжимается, заботясь об австралийской головке, это то, ради чего нужно жить. кровать скрипит, и её звуки заставляют кровь превращаться в кипящее месиво. хёнджин настолько сильно сжимает пальцы на запястье ликса, что у него самого начинают болеть кончики подушечек. хван даже не пытается сдуть чёрные пряди со лба, понимая, что они прилипли надолго. ликс кусает его шею, оставляет новый засос, который будет тёмным пятном уже через час, и продолжает долбиться в тело, иногда кажется, что он ебучее животное, которому даже вдохнуть воздух не так важно, как выебать человека под собой. тело джина гораздо слабее, сейчас точно, не нужно напоминать, каким оно становится, когда феликс крутит своей накаченной попкой перед его носом, тогда хоть хуем орехи колоть. австралийский орех, к примеру. позвонки спины хрустят, когда хван выгибается и тянется навстречу небу потолку, ликс обычно шутит, что тело джина рвётся к богу, пока задницу долбит дьявол. сейчас не исключение. — детка, тебя в рай не возьмут, ты чертовски охуенен. — феликс чмокает влажную щеку и коротко накрывает губы своими, снова двигая бёдрами. а джин в такие моменты говорит что-то по типу… — я рыгаю. о, да. феликс лишь ухмыляется и выходит из нутра парня, шлёпая по красноватым булочкам и разворачивая джина животом к кровати. в глазах взрываются фейерверки, и австралиец заносит ладонь, выбивая из джина стоны и вскрики от удивления. как только ликс слышит что-то похожее на недовольство, либо всхлип, либо шипение, то наклоняется, зализывая «ранки» и дуя на них. джин дрожит и снова дразнит. — люблю тебя, детка. — ликс ничего не может с собой сделать, ему слишком надо признаваться в своих чувствах хвану, и вгонять свой член в его зад тоже. — ммм, и я тебя, ликси. — поскуливает джин, сжимая одну половинку ягодиц, чтобы раскрыть свою дырочку и опять принять член австралийца внутрь. они снова меняют позу, чтобы быть лицом к лицу феликс сжимает, натягивает, бурчит все известные маты на двух языках, снова зовёт джина приторным my boy и улыбается, обнажая клыки, когда тело под ним выгибается и дрожит, подмахивая бёдрами в воздух, словно это невидимое трение комнатной температуры как-то помогает. сперма белыми потёками стекает ниже груди, попадая на нижнее ребро и это безумно сексуально, когда хван задерживает дыхание и его живот втягивается, белые капли медленно, но верно текут вниз, стекая по ступеньке ребер. австралийцу нужна ровно минута, чтобы вытащить свой член, который выскальзывает без труда, и нервно стянуть презерватив, отбросив на постель, пальцами ликс надавливает на головку и направляет выстрелы своего семени к похожим белым потёкам на коже джина. они оказываются ниже, и одна капелька мило смотрится в пупке парня. — котёнок? — дымка оргазма исчезает, оставив приятные нежные покалывания в бёдрах и немного в пояснице, и ликс уже трезво (насколько возможно) смотрит на своего бойфренда, который, блять, слишком молчалив. возможно это тупо и за гранью кретинизма, но феликс проверяет его пульс. — ну конечно же он есть. — бормочет он, словно могло быть иначе. джин бы точно сказал что-то едкое, по типу «закатай губу, ты не можешь затрахать меня до смерти», но вместо смеха, объятий и поцелуев феликс получает тишину. — джин. — в фильмах и романах это не редкий приём: он трахает её, она отрубается и после он закуривает сигарету, пока она, очнувшись, думает, что это было невозможно прекрасно, но на деле это стрёмно, когда твоя любовь, твоя половинка бьющегося сердца, лежит и думай, что хочешь. феликс не думает — он делает. в голове сотни идей: принести спирт, стакан воды, отнести хвана в ванную, найти таблетки (какие таблетки помогут от этого???), но всё оказывается проще, когда феликс снова зовёт хёнджина. — хвани, малыш… — джин недовольно морщит нос и еле слышно мычит. — господи… джин. — я… спать… хочу… с днём… рождения. — и теперь хван утыкается в ладонь феликса у своего лица. а у австралийца груз с плеч валится, значит джин в порядке и просто переутомился. и да, феликс номер один в сексе с хваном, о да. он лениво скролит соц сети, читая сообщения чана о том, как они с чонином плели что-то из бисера, и позволяет себе несколько минут поразмышлять о том, что это значит для них двоих. быть может чан счастлив до ужаса, да так и есть, быть может чонин проклинает себя и снова спит с минхо, а может всё наконец-то нормально и теперь можно выдохнуть воздух, запуская новый и чистый (за окном есть машины, но их газы не так важны в данный момент), который даст сил и облегчит всё то, что застряло глубоко. никто не знает, что ждёт их завтра, через неделю, через месяц, год, десятилетие. и всем им: феликсу с джином и их любовью, и чонину, чану и их разрушающим вихрем из чувств внутри, и минхо с его поиском эмоций от бессонных ночей с телом кого-либо из знакомых, и джисону с вечным позитивом и загаром не сошедшим с чикаго, и чанбину с соми и их вечерами в кальянной, и даже сынмину с байком и кожанкой придётся лишь продолжать, несмотря ни на что, чтобы всё это призрачное завтра, стало лучшим из лучших. а если подумать… вспомнят ли они имена друг друга в этом самом будущем? но это будущее, а жить моментом это и есть — имба.