Оленья печаль

I will take good care of you Я буду заботиться о тебе, I will take good care of you Я буду заботиться о тебе; Everything you feel is good Всё, чтобы ты почувствовала себя хорошо, If you would only let you Если ты только позволишь мне. I will wash your hair at night Я буду мыть твою голову ночью, And dry it off with care И высушивать её с осторожностью. I will see your body bare Я буду видеть твоё обнажённое тело, And still I will live her И всё равно буду жить здесь. …Икари, эта милая и глуповатая Икари со своими длиннющими тёмными волосами, волосами, пожжёнными токийским солнцем, изувеченными, со следами импульсивных состриганий прядок. Икари, эта странная и печальная Икари в своей синей форме (которая ныне слегка отутюжена Каору и вывешена на стульчик; не спросила бы Нагиса девушку о завтрашнем дне, несчастное мешковатое платье так и осталось бы валяться в идеально чистой ванной. Каору не переносила грязь; ванная в её небольшой квартирке была вычищена для блеска, все банные принадлежности выстроились на полке в алфавитном порядке. Нагиса просто внезапно осознала, что Господь Бог даровал ей возможность очищать людские сердца и наводить порядок. Грех ею не пользоваться). Так вот, эта Икари! Глядя на испуганную, в большой степени зажатую и неуверенную в себе девушку, Каору вновь и вновь убеждается — нет в ней стержня. Не такого стержня, как в докторе Акаги, например — болезненного, печального. Даже элементарных зачатков этого стержня (кои есть в её сотоварище Лэнгли), в Икари нет. Как же она слаба, эта Икари!.. И дело даже не в уверенности или неуверенности; дело не в этом дурацком стержне — просто Икари от рождения такая. Слабая, хрупкая. Каору печально осознавать это. Такое открытие явно не поможет Икари в будущем; более того, оно утянет её на большее дно отчаяния и нытья. Нужен кто-то, кто сможет «подбодрить» её, кто сможет заставить её оттолкнуться от этой самой слабости, как от противного заросшего водорослями буйка, и подняться к свету, на поверхность. Нагиса понимает, что она уже взяла на себя эту роль непосредственно. С того самого момента, когда она предложила Икари встречаться. Она в ответе за неё; она словно приручила эту хрупкую и странную девушку — оленёнка. Да, Икари — оленёнок! Её длинные ресницы вздрагивают от смущения, и Каору понимает, что пялилась на Икари слишком долго. Больше двадцати секунд зрительного контакта Икари не переносит — сразу закрывается и прячется в свою раковину. Каору не особо это любит. Она выталкивает Икари, заставляет её говорить и надеется, что в один день её оленёнок найдёт в себе силы сломать эту раковину окончательно и бесповоротно. Икари ковыряет персиковый йогурт и зевает. Она устала, её тщедушное, хрупкое и чересчур худое тело — тоже. Она уже клюёт носом. — Спасибо за ужин, Каору-чан. — говорит она с усталостью и такой благодарностью в голосе, словно Нагиса для неё звезду с неба достала. От этого у Каору сжимается сердце. — Прости-и-и, сегодня сил и времени на полноценный ужин мне не хвати... — Что ты, что ты! — в ужасе перебивает её Икари. Даже в смертельной усталости она готова извиняться за всё и быть невероятно удобной. — Было очень вкусно! И вообще, я должна быть тебе благодарна за то, что ты со мной возишься… И извини… за то, что ты со мной возишься… Каору косится на нетронутый йогурт. — Глупышка, тебе ведь нужно нормально поесть. Йогурт не понравился? Заметив мягкий, но упорный тон Нагисы, Икари тут же вновь принимается отпираться: — Нет-нет-нет! — Семпай, о чём мы с тобой говорили? Икари опускает длинные ресницы, смущается, и вот-вот готова уйти в свою раковину. Каору не позволяет этому случиться. — Проговаривать… м-м… Эмоции? — Да. Пожалуйста, Икари, я совсем не святая; я тоже могу ошибаться; все мы можем ошибаться! Мы совсем недавно встречаемся; может, этот йогурт тебе не нравится… Икари уже чуть ли не плачет, изредка бросая извиняющиеся взгляды на Каору. Нагиса уже к этому привыкла и знает, как вести себя в случае таких внеплановых истерик. Но всё равно она подавляет сильнейшее желание крепко обнять Икари и утешить её в своих объятиях. — Я не люблю персиковый йогурт. — чуть ли не шепчет девушка после пяти минут молчания. Каору выдыхает. Ситуация накалилась уже до пика. — Ну, вот! Погоди, я сейчас дам тебе клубничный. Пойдёт? Икари упрямо утирает слёзы и слабо-слабо улыбается. В такие моменты в душе Каору зажигается слабый огонёк надежды: а вдруг она не раскусила Икари до конца? Вдруг хоть малая толика силы ещё теплится в душе девушки? Но нет. Её девочка очень и очень слаба, и это никогда не изменится. Даже если произойдёт третий удар, даже если она, Каору, погибнет. Икари будет жить с этой болью, с этим страхом; и она всегда будет слабой. …Спустя несколько минут с йогуртом покончено, и Икари вновь с тем же чувством огромной благодарности и примешавшимися к ней любовью с обожанием, быстро смотрит на Каору — Пошли спать? Икари улыбается и утвердительно кивает. — Вчера ночью я з-замёрзла. — неуверенно говорит она, прижимая колени к груди, пока Каору выбрасывает пустую упаковку из-под йогурта. — Возьмём ещё одно одеяло! — бойко отвечает Нагиса и тушит в душе ещё один маленький огонёк надежды. …Икари в этот раз засыпает быстро. Обычно она очень долго не может заснуть. А Каору всегда вырубается, и Икари боится даже мизинцем пошевелить. Сон Нагисы очень чуткий — от любого движения девушка просыпается. Поэтому, когда Икари в немом ужасе пытается повернуться на другой бок, Нагиса просыпается — и заставляет себя лежать с закрытыми глазами. Чтобы потом услышать облегчённый вздох возлюбенной и следующее за ним сладкое сопение. Это уже восьмая ночь Икари в квартирке Нагисы. Она сбежала от отца в понедельник… а сегодня, кажется, вторник. Завтра у Икари важная контрольная по физике, думает Нагиса, приподнявшись на локтях и наблюдая за спящим лицом девушки. Она морщится, будто во сне кто-то упомянул отца или назвал её настоящим именем — таким простым, отвратительно-вязким и коротким. Юи. Завтра у Икари важная контрольная по физике, думает Нагиса, и даже в темноте различает огромные синяки под глазами девушки. Икари бормочет что-то во сне. Её длинные ресницы вздрагивают; тонкие губы сжимаются в ниточку. Нужно перестать смотреть на спящую, от этого кошмары, думает Каору и отворачивается. Она слышит неровное и даже полувсхлипывающее дыхание Икари, и её захватывает волна любви к этой милой, глуповатой, слабой и хрупкой девушке. От этой волны тяжело дышать; Нагиса и сама чувствует, что сейчас заплачет. Нет, оленёнок, ты сама хочешь быть слабой. Затем Каору слышит настоящие всхлипывающие звуки. Нагиса поворачивается — Икари и впрямь плачет. Нет, она даже рыдает в своём бессвязном и непонятном сне. Больше противится этой волне Каору не способна. Непонятно зачем, она схватывает с лежащей тумбочки телефон Икари — пароль тут день рождения Каору — на обоях их общая фотография — на завтра стоят одиннадцать будильников. Нагиса отключают их все. Плевать уже. Затем девушка ложится ближе к возлюбленной и вслушивается в её дыхание — кажется, Икари уже более-менее успокоилась. Нагиса медлит перед тем, как обнять её — во время одного из кошмаров девушка в ужасе исцарапала её ногтями так, что следы остались и по сей день, а потом извинилась за это в общей сложности, миллион раз. Вроде всё спокойно. Каору осторожно и бережно обнимает Икари. И она внезапно отвечает в глубоком сне на объятия и льнётся к Нагисе, словно оленёнок к маме. Икари крепко-крепко обнимает Каору — то, чего она [Икари] никогда бы себе не позволила в реальной жизни. А потом начинает дышать спокойно и умеренно. Нагиса уже по-настоящему плачет. Ей никогда не вытащить Икари, потому что ну вот такая она, ничем, ничем её не исправишь — но Каору никогда (или нет) не сможет оставить её. Оставить её маленькую и хрупкую девочку. Её испуганного и боязливого оленёнка. And all the quiet nights you bear И все тихие ночи, что ты терпишь… Seal them up with care Я избавлю тебя от них с осторожностью <...> сause all I ever wanted is here потому что всё, чего я когда-либо хотела — здесь. аll I want is always you всё, чего я хочу — это ты.