Огонь

      Прежде чем сжечь дотла, огонь дарил тепло. Но Шигараки никогда над этим не задумывался. Ведь ему, как он считал, было нужно не тепло. Он жаждал боли, что наступала сразу за ним. Томура искренне любил боль, пусть и не знал почему. Впрочем, ему было все равно. Склонностью к рефлексии Шигараки не обладал. Он просто до крови царапал шею ногтями, намерено перебирал с алкоголем, и чувствовал себя хорошо. Правда слово «хорошо» вряд ли подходит. В жизни Томуры никогда ничего не будет хорошо. Поэтому состояние, которое приносило боль, куда уместнее будет охарактеризовать нормальным. Не таким хуевым, как всегда.       А хуево действительно было почти всегда. Шигараки не помнил, когда последний раз не испытывал отвращения просто от того, что существует. Наверное, это было разве что в далеком детстве, до того, как у него появилась причуда. Если вообще было. У Томуры было достаточно оснований, полагать, что нет.       Какую-то часть времени Шигараки не пытался ничего сделать. Его все устраивало. Но случались моменты, когда все вокруг начинало бесить. Настолько сильно, что хотелось блевать. Сесть на колени перед унитазом, засунуть два пальца в рот и разом избавиться от всех внутренностей, оставляя вместо себя пустую оболочку. Было бы идеально. Ну или можно обратить в пыль что-нибудь. Или кого-нибудь. Или смеяться до тех пор, пока из глаз не потекут слезы. Но лучше всего, конечно же, боль. Именно к ней Томура прибегал в такие моменты. Она хоть немного помогала собраться с мыслями, если абсолютное безумие, что творилось в его голове, еще можно было назвать мыслями.       Иногда боль в чистом виде помогала. Иногда нет. Порой стоило Шигараки вцепиться ногтями в собственную шею, как внизу живота завязывался узел мерзкого возбуждения. Он дрочил, несмотря на лень, а потом ненавидел себя еще больше.       Искать партнеров для секса было слишком муторно. Мало кто хотел спать с таким уродом, как Томура. Он не винил этих людей, он просто касался их всеми пятью пальцами. Ну или давал уйти, если настроение было чуть менее ужасным, чем обычно. А тем, кто все же, наверное, из страха, соглашался, приказывал делать ему больно. Но они не делали. Опять же из-за страха.       А потом в жизни Шигараки появился Даби. И это все изменило. Она, жизнь в смысле, стала чуть менее невыносимой. Пусть и осталась такой же отвратительной, только будто бы с каким-то другим привкусом.       Томуре не нравился Даби. Совсем. И все же Шигараки хотелось, чтобы Даби его выебал. Во многом из-за его причуды, что казалась ужасно сексуальной, но еще из-за того, что Даби его не боялся. Он был не как остальные, не испытывал панического ужаса от одной лишь мысли о том, что Томура может его коснуться. Наоборот, он будто тянулся к этим прикосновениям. В его глазах читался вызов и азарт, всякий раз, когда он смотрел на Шигараки.       Они были такими разными, но одинаковыми. Ненормальными. Это и притягивало. Они понимали друг друга лучше, чем хотелось бы. Словно какая-то идиотская связь, у которой нет права на существование. По этой причине, когда Шигараки задал вопрос: «Как насчет потрахаться?» — ответ Даби: «Пошел нахуй, урод конченый, я тебя ненавижу», — означал «да».       И они потрахались. Было настолько плохо, что хорошо. Даби привязал руки Томуры к кровати, не имея никакого желания подвергать себя неоправданному риску, и просто выебал его. Просто. Что ж, сложно реально не было. Но Шигараки все равно понравилось. Даби относился к нему, как к полному дерьму, но почему-то ощущалось это хорошо. Склонность к мазохизму и безумие — восхитительная комбинация.       У Шигараки и Даби появилась привычка спать друг с другом так же быстро, как у наркомана, который когда-то клялся, что только один раз попробует. Сравнение с наркотиками уместно как никогда, ведь их секс был чем-то таким же деструктивным, как они.       Томура наконец получил того, с кем можно почувствовать себя хорошо. А Даби упивался властью над тем, кто в остальное время вроде как стоял выше него. Хотя, Шигараки был отвратным лидером, не заслуживающим уважения в любом случае.       Их все устраивало — остальное неважно. Хотя в какой-то момент Томура начал ощущать, что чего-то не хватает. У него со всем так было. Например, когда-то он просто душил себя, но потом возникла потребность царапать шею ногтями. Поэтому в один из дней, или ночей, порой Томура их не различал, он сказал Даби:       — Используй свою причуду, когда трахаешь меня.       Губы Даби искривились в презрительной ухмылке:       — Хочешь, чтобы я убил тебя? Я не против.       — Нет, просто используй огонь.       На это Даби ответил безликим «Ладно» и бесцеремонно указал на кровать. Даби просто поднес пальцы, охваченные пламенем, к лицу Шигараки, не заботясь о том, что растрепанные волосы могут загореться в любой момент, когда все приближалось к закономерному финалу. Томуре этого хватило, чтобы кончить без единого прикосновения к члену.       — Новый фетиш? Сам додумался или в порнухе подсмотрел? — усмехнулся Даби.       — Не видел порнуху с тобой.       — У тебя ужасное чувство юмора.       — У тебя тоже, но когда ты молчишь и делаешь то, что я тебе говорю, ты прекрасен, — тем же насмешливым тоном ответил Шигараки.       — Я делаю только то, чего сам хочу, — серьезно сказал Даби.       Томура улыбнулся, почему-то искренне радуясь тому, что Даби хочет с ним спать. Иначе бы не делал этого, сам ведь сказал.       Правда очень часто Даби вроде как предпринимал попытки отделаться от Шигараки, но, желай он этого по-настоящему, у него бы несомненно получилось.       — Проваливай, — это услышал Томура, после десятка минут тщетных попыток заставить Даби открыть дверь.       На «проваливай» не обиделся, ведь цель была выполнена — хозяин комнаты стоял на пороге.       День для Шигараки выдался каким-то особенно хуевым, пусть ничего и не происходило. Ощущал он себя ужасно. Хотелось уничтожить все вокруг себя. А потом и себя. Превратить весь этот сраный мир в одну бесконечную мрачную пустоту. Вот тогда хорошо станет. Ну или хорошо станет, когда Даби перестанет строить из себя недотрогу.       — Я так хочу тебя, — протянул Томура, облизывая потрескавшиеся губы.       В его исполнении это выглядело мерзко, а не сексуально. Но и в отвратительном можно было найти свое очарование.       — А я хочу, чтобы ты шел нахуй, — ответил Даби.       — Разве что на твой.       — Я же говорил, что у тебя ужасное чувство юмора.       Даби выставил руку вперед, намереваясь оттолкнуть Шигараки, но в последний момент будто бы передумал и зажег огонь. В его голубом свете лицо Томуры выглядело несколько лучше, чем обычно.       Шигараки улыбнулся, радуясь, что победа за ним. Даби прогнал его, но огонь мог означать только одно. Он проглотил вязкую слюну. В паху вспыхнул жар, но еще горячее было от близости огня. Но то было мягкое тепло, которое касалось его щеки с нежностью что ли.       Томура наклонился к Даби, резко целуя его губы. Если бы последний вовремя не убрал руку, то волосы точно загорелись бы. Но даже если бы так случилось — плевать. Все равно с их осторожностью это однажды произойдет, вопрос лишь когда.       Целоваться Шигараки нравилось. Корочка, что только успевала появиться на потрескавшихся губах, рвалась, и очень скоро у поцелуя появлялся соленый привкус крови. К слову, Даби именно по этой причине целоваться не нравилось. Он терпеть не мог кровь. Как и самого Шигараки. Ему так казалось.       Он затащил Томуру внутрь, не желая церемониться, оттолкнул его от себя и приказал:       — Раздевайся.       Шигараки повиновался. Сейчас ему хотелось как можно скорее забыться. Плевать, что ради этого приходится унижаться перед Даби и выполнять его приказы. Когда одежда оказалась сваленной в кучу на полу, Томура, абсолютно не стесняясь своей наготы, лег на кровать, заведя руки за голову. Знал, что Даби непременно привяжет их к изголовью кровати. Так и случилось. Даби даже перестал прятать веревку, используемую для этих целей, в ящик. Шигараки приходил к нему с завидной регулярностью.       Кожа на запястьях была содрана до мяса, и раны эти никогда не заживали. Томура обожал срывать с них корку и наблюдать, как кровь течет по рукам. Правда Даби однажды попросил его так не делать, но зачем — непонятно.       Шигараки было холодно, но не потому, что он остался без одежды. Ему всегда было холодно, и только пламя, создаваемое Даби, могло хотя бы на несколько мгновений подарить ему чувство тепла. Однако Томура предпочитал не его, а обжигающую боль.       — Так и будешь там стоять? — нетерпеливо спросил он, поерзав на кровати.       Даби окинул Шигараки взглядом и произнес:       — Ты такой мерзкий.       — Но ты хочешь меня.       Даби выругался про себя, понимая, что в этой словесной перепалке он проиграл. Упавшая на пол одежда стала платой за проигрыш.       — А ты красивый, — сказал Шигараки, нарочно растягивая гласные.       Даби презрительно хмыкнул. А Томура, к слову, не соврал. Ему правда нравился контраст обожженной кожи со здоровой и блеск скоб. Но еще больше ему нравился огонь. Однако Даби не спешил его использовать, будто издеваясь.       Он бесцеремонно развел ноги Шигараки в стороны, потянулся за смазкой, что, как и веревка лежала на тумбочке. Томура следил за ним внимательно, но пока все также не чувствовал ничего. Только всепоглощающее отвращение к миру и себе.       Ничего он не чувствовал и тогда, когда палец Даби бесцеремонно протолкнулся в него. Даби почему-то ни разу не пренебрег подготовкой, хотя Томура бы ему простил. В таком состоянии, когда хочется только выкинуть все мысли нахрен из головы, он бы все простил. А за секс без подготовки и вовсе поблагодарил бы. Чем больше боли — тем лучше.       — Хватит медлить, — недовольно сказал Томура.       Даби наклонился к его лицу, одновременно добавляя второй палец. Он был достаточно близко, чтобы поцеловать, но не сделал этого. Он ведь не любил поцелуи. Шигараки высунул язык, до чужих губ не достал, но коснулся скоб на подбородке. Даби стало настолько мерзко, что хотелось даже плюнуть Томуре в лицо. Это было бы низко и грязно — все, как они любят. Но вместо этого отстранился и, вылив на член достаточное количество смазки, резко вошел до упора.       С губ Шигараки сорвался сдавленный стон, но ему все еще было никак. По-прежнему холодно и противно. И чужой член в заднице эмоций не добавлял. Только когда Даби начал двигаться приятно стало на чисто физическом уровне.       Томура прикрыл глаза, пытаясь отдаться этим ощущениям, но чего-то все еще не хватало. Это будто был не Даби.       — Нравится? — с издевкой спросил последний, останавливаясь на мгновение.       Шигараки покачал головой. Даби поднес руку к его лицу, решив, что все же может немного побыть добрым, точнее, дать этому конченому извращенцу то, чего он просит. Пальцы охватило пламя, заставляя Томуру вздрогнуть и наконец начать получать истинное удовольствие от процесса.       Все словно изменилось в один миг. По телу прошлась приятная волна, пока только грея, но еще не обжигая. Шигараки распахнул глаза, глядя прямо на Даби и почувствовал, что падает куда-то. Так хорошо. Даже спокойно.       Даби продолжил двигаться, не убирая пламени. Он поднес его к шее Томуры, потом к груди, заставляя кожу немного покраснеть. Для Шигараки время замерло, теперь все ощущалось ярче. Он чувствовал, как чужой член вторгается в его тело, порой входя под таким углом, что становилось особенно приятно. Но куда сильнее его заводило не это, а голубой свет и жар огня. И сам Даби. Тот факт, что они трахаются. Это было горячо во всех смыслах.       Шигараки не стеснялся стонать в голос. Ему было плевать, что их могут услышать. Лучше пускай они услышат, чем он убьет их, потому что ему хуево.       Особенно хорошо стало тогда, когда объятая пламенем рука почти дошла до члена. Сейчас Томура был совсем не против, чтобы Даби коснулся его, сжигая плоть. Но Даби так не делал. Они оба были сумасшедшими, но он все же чуточку меньше. Поэтому он коснулся члена Шигараки, убрав огонь. Но ладонь все равно казалась обжигающе горячей. Томура закричал. В этом крике смешались боль и наслаждение. Яркий оргазм заставил на несколько мгновений забыть обо всем. После наступило желанное тепло. И забвение.       Даби брезгливо поморщился, ощутив вязкую влагу под пальцами. Он вытер сперму Шигараки о его же живот и продолжил двигаться. Томура его сейчас не заботил, значение имело лишь собственное удовольствие.       Дойдя до разрядки, не принесшей ровным счетом ничего, Даби упал на соседнюю половину кровати. Наверное, стоило выгнать Шигараки к херам, но тот не мог уйти из-за связанных рук. Пришлось побороть усталость и развязать веревку. Однако даже оказавшись на свободе, Томура не спешил свалить.       Обычно он просто брал и покидал чужую комнату, когда получал то, за чем приходил, но сейчас словно хотелось чего-то большего. Чего — он не знал. Но инстинктивный порыв заставил нависнуть над Даби в попытке его поцеловать.       Поцеловать не дала чужая ладонь, что легла на щеку. Вообще Даби думал схватить за шею, но каким-то удивительным образом промахнулся. Его рука была еще горячей. Шигараки прикрыл глаза и неосознанно прижался к ней еще теснее, будто надеясь раствориться в этом тепле.       — Прямо как бездомная собака, — бросил Даби.       — Что? — не понял Шигараки.       — Тепла не хватает.       Томура отстранился и сказал:       — Меня просто заводит твой огонь. Это сексуально. Он мне нравится.       — Сочту за комплимент, — улыбнулся Даби. — Но вообще я тебя ненавижу.       — Я тебя тоже.       — Звучит как признание в любви.       До Шигараки шутка не дошла. Наверное, потому что у него с юмором были проблемы. Или потому, что он не знал, что такое любовь. Но когда Даби зачем-то вновь положил руку на его щеку, а после быстро поцеловал в губы, он был рад. Может даже счастлив.       Томура обрел желанный покой, пусть и ненадолго. Он знал, что очень скоро вернется в свою спальню, уснет, потом проснется, и отвратительная жизнь продолжится. Но он также знал, что всякий раз, когда ему это будет нужно, рядом окажется голубой огонь, который ему почему-то так нравился. Или ему нравился тот, кто этот огонь создавал. Шигараки не определился, но это и не имело никакого значения.       Даби поцеловал еще раз, и от этого стало тепло без всякого огня.