Синяя толстовка

Первый раз Ной увидел его в приемной, когда сам еще сидел на одной из сидушек в очереди к своему лечащему врачу. Невысокий паренек в огромной темно-синей толстовке и с яркой сверкающей в левом ухе золотой сережкой. Тогда Архивист просто молча разгадывал пацанёнка, с интересом следя за его поведением. Шумный, горластый, интересный. Слежка Ноя прервалась, когда его плеча коснулся врач и попросил зайти в кабинет. Следующий раз они встретились уже в коридоре больницы. Ной как раз шел на очередную процедуру, когда из-за угла показалась знакомая фигура в огромной толстовке, только теперь вместо синей сережки в одном ухе висела ярко красная в другом. Парень шел, неся в руках прямоугольный чехол с чем-то внутри, наверное, с ноутбуком, а через плечо у него висела увесистая темно-зеленая сумка. Ной быстро окинул его взглядом, когда они проходили совсем рядышком, успевая не столкнуться друг с другом в слишком узком коридоре. Архивист хотел бы посмотреть его подольше, но вовремя вспомнил, что уже и так на пару минуты опаздывает в лабораторную, поэтому сеанс кино с единственной главной ролью пришлось отменить. И последний раз Ной увидел этого паренька у себя в палате на соседней койке.

***

Ванитас оказался веселым, взбалмошным парнем с кучей комплексов, тараканов и всего остального, что мешало ему нормально жить. Жил он в семье, состоящей из мамы и сводной сестры, отец ушел «за сигаретами» лет восемь назад и с тех пор о нем ничего не слышно, и нигде его не видно, но, по словам самого парня, им и так неплохо живется без этого козла. Мама Ванитаса работает в логистической фирме в бухгалтерии, зарабатывает не миллионы, но на спокойную жизнь с редкими выездами на отдых им вполне хватает, плюс старшая сестра Ванитаса также работает баристой, а еще учится в университете на факультете менеджмента на последнем курсе, и только единственный мужчина в семье, коим являлся Ванитас, не имел ни работы, ни учебы, ни какого-либо желания всё это иметь. У него имеются глобальные проблемы с самоконтролем, эмоциями и много чего другого, от чего бы парень предпочел бы избавиться и никогда больше таким не страдать. И все это Ванитас на протяжении пяти часов выливал на Ноя, который сидел на своей кровати и преспокойно его слушал, даже не думая влезать в словесный поток своего нового соседа. Прервать длинный монолог парня смогла только медсестра, которая зашла в палату, чтобы забрать Архивиста на очередные процедуры, а также заодно попросить раскудахтавшегося Ванитаса быть потише, недаром тут больница, а не музыкальный клуб. Где-то через четыре дня Ной уже полностью привык к своему соседу по палате и даже не реагировал, если вдруг Ванитас начинал излишне капризно себя вести или наоборот – агрессировать без причины. Парню периодически давали какие-то лекарства, иногда звали к психологу, но в целом почти не трогали, кроме тех случаев, когда врачам внезапно нужны были какие-либо его анализы. В случае же Ноя всё было посложнее. Так вот они и жили, спокойно и размеренно, до того момента, когда вдруг внезапно в один из вечеров Ванитас решил поинтересоваться, какова история у его друга по больничному несчастью. И здесь уже Ной не смог сохранить свое спокойствие и нейтральность. Впервые за полторы недели лежания в больнице в его душе появился страх.

***

Еще с самого первого дня своего поступления в это белое и светлое место Ванитаса не покидало любопытство. И связано оно было вовсе не с тем, когда наконец-то его отсюда заберут, а с его новоиспеченным соседом, который всю дорогу только и делал что молчал, да слушал, практически ни разу не отвечая на длинные монологи Ванитаса больше пары предложения. Сначала это радовало паренька, ведь, наконец-то, нашёлся тот, кто сможет выслушать всю его историю, все переживания и все такое прочее, но чем дольше длилось это молчание с редкими вкраплениями речи, тем сильнее вся эта ситуация начинала раздражать парня. Ной молчал утром, днем вечером, во время еды, после нее, в душе и на процедурах. Он везде молчал. Возможно, парочкой фраз он перекидывался с медсестрами и с психологом, но не более того. И с каждым днём терпение Ванитаса все ближе приближалось к пиковой отметке. Кульминацией стало то, что в ответ на длинный монолог парня и его конечный посыл Ною с негласной пометкой «я хочу УСЛЫШАТЬ твое мнение» остался без ответа – Архивист просто покачал головой и улыбнулся. И вот на этом моменте терпение Ванитаса лопнуло.

***

Ной родился непонятно, где и непонятно зачем. Мать, которую он никогда не видел, оставила его в больнице, просто сбежав оттуда после родов, не предупредив врачей о своем решении не воспитывать и вообще полностью отказаться от ребенка. Искать беглянку не стали, а просто отдали младенца в приют. Сначала приют для совсем маленьких карапузов, потом для детей детсадовского возраста, где также находились и дошкольные ребята вместе с детьми из начальной школы, а потом уже отдельный приют для подростков. И ни на одном из этапов проживания в детском доме его так ни разу и не усыновили. Всех приходящих взрослых смущала его странная внешность, совершенно не схожая с местным контингентом и вообще, в каком-то смысле, даже отталкивающая окружающих – смуглая кожа, белые волосы, словно его в детстве окунули в отбеливатель, да потом отмыть забыли и краска въелась в его локоны. Глаза странного сиреневого цвета, словно он линзы носит плохого качества. Такой вид в целом не привлекал никого и не вызывал ничего кроме брезгливости у взрослых, что уж говорить о детях, которые жили в интернате. Если Ною за весь день прилетало только чем-то тяжелым по голове, то, можно сказать, день прошел удачно. В возрасте 14-и лет Ноя усыновила одна семья, которая, как потом оказалась, взяла его только ради пособия, которое давало им лишние деньги на выпивку и еду, а также разные льготы, связанные с уплатой налогов и все такого прочего. Сам ребенок им был без надобности. Хотя, не совсем. Ной отлично исполнял роль мальчишки на побегушках, который еще к тому же и убирал всю квартиру своих «прекрасных» родителей. В то же время парень начал подрабатывать в круглосуточном супермаркете рядом с домом, соврав, что ему шестнадцать лет. Выглядел тогда Архивист, а тогда ему уже была дана его фамилия от новых родителей, старше своего настоящего возраста. И в таком более-менее спокойном ритме у Ноя прошло всего лишь год жизни, пока один из дней не перевернул его жизнь на до и после. В тот день его родители привели компанию друзей и все они знатно напились, практически до состояния овощей. Приемная мать сразу же завалилась спать, а вот отец с своими дружками еще долго куролесили, пока им окончательно не стало скучно. И именно в этот момент Ной шел на кухню налить себе воды, проходя мимо гостиной, в которой и находилась вся эта веселая компания. Что конкретно случилось в тот вечер Архивист вспомнить не мог, как бы не старался. Единственное, что очень ярко врезалось в его память, это удар бутылкой по плечу и чьи-то руки на собственных бедрах, а остальное все словно в тумане. Такое случалось еще очень много раз и как бы не прятался Ной, сколько бы не держался вдали от дома, а при возвращении на него тут же нападали и не отпускали до тех пор, пока вся компания не насыщалась бедным ребенком, что под конец их игрищ и издевательств даже собственное имя не мог вспомнить. Открылось все внезапно. Как? Самым неожиданным образом. Приемная мать Ноя, которая в какой-то момент уже не могла смотреть на страдания своего, хоть и не родного, но все же сына, позвонила в полицию и социальные службы. Страх перед яростью мужа уступил место материнскому инстинкту. Посадили отца и всю его компанию, а Ноя отправили в больницу, а потом обратно в детский приют. Больше в эту семью он не возвращался. В восемнадцать лет Ноя выставили из приюта. В качестве помощи от государства ему была выдана маленькая квартирка на окраине их небольшого городка. По одной из социальных программ приучения приютских детей к обычной жизни в социуме парню также предложили на выбор несколько видов работ. Ной отказался отo всех. Когда его выписали из больницы, вылечив все внешние повреждения и дав рецепты на обезболивающие лекарства, и вернули в приют, у Ноя в голове созрел один прекрасный план, который не требовал ничего кроме терпения и легкой доли смелости в самом конце пути. Архивист просто жил, скрывая у себя в голове то, что он задумал. Делиться этим он не будет ни с кем. В тот вечер он никому не позвонил, ничего нигде не написал. Обнаружила его соседка, которая услышала за тонкой стенкой странный шум. Это упало тело. Очнулся Ной уже в больнице с дикой болью во всем теле, ужасной тошнотой и с капельницей около своей кровати. Это была его первая попытка, которая закончилась полнейшим провалом. Вторая попытка тоже не увенчалась успехом. Оказывается, узел, сделанный из простыни и пододеяльника, не сильно то хорошо держится, а также, несмотря на нахождение палаты Ноя на третьем этаже, падать оказалось не так уж и больно, а может это просто для Архивиста была такая личная иллюзия, связанная с недостатком воздуха в легких и помутнением в глазах после нешуточного падения. Он ведь хотел, чтобы было наверняка, поэтому свою виселицу вывесил на улицу через окно, на случай если своеобразный эшафот провалится, то можно будет умереть, разбившись о землю. Не получилось. Ничего из этого не получилось. Третья попытка тоже оказалась провальной. Тупой скальпель, который Ной украл из процедурной, не смог по-настоящему добраться до важных сосудов его тела, лишь растрепав кожу на предплечьях. Крови было много, даже очень, но Архивист ничего не чувствовал, смотря, как его кровать и пижама окрашиваются в красный. В его душе была абсолютная пустота. После второй его неудавшейся попытки суицида главой руководства больницы было принято решение срочно перевести его в психиатрическое отделение их филиала, а после последней третьей попытки Ноя отправили в «особую» палату, где, в основном, лежали пациенты в критическом состоянии. Архивист не понимал причин такого ажиотажа вокруг своей персоны. Зачем его лечить, если он не хочет жить? Теперь за ним установилась определенна слежка, были убраны все колющие и мало-мальски режущие приборы, на окно мастера по приказу начальника отделения поставили специальную решетку, которая позволялся бы открывать раму для проветривания, но не вылезти целому телу наружу. Ной оказался заперт в четырех стенах физически и в своем собственном теле душевно. Как бы его не лечили, сколько бы с ним не говорили, а юноша оставался верен своему желанию – он не хотел жить. Когда приехал Ванитас, Ной жил в больнице уже четвертую неделю, полторы из которых провел в специальной палате. Почему сюда поместили и новенького пациента было совершенно непонятно – в критическом состоянии он не был, причина «нехватки мест» тоже была быстро выкинута в мусорку, потому что на данный момент отделение в целом наполовину пустовало, свободных коек было достаточно, чтобы поселить Ванитаса куда-нибудь в другое место, но почему-то этого яркого и громкого паренька подселили именно в палату к Архивисту. Ной, конечно, догадывался о возможных причинах такого решения, принятого в высшем руководстве больнице, но особо эмоционально как-то на все это реагировать не было никакого желания. У него все еще есть цель, и он обязан был ее выполнить, чего бы ему это не стоило. Ной долго искал, когда может выпасть шанс претворить свой замысел в жизнь, и в один из дней этот момент настал.