Висельник

Разбитой вазой я упал на пол. Как в старой сказке, я не знал, кто волк. Я ничего не могу с собою сделать. Я ничего не могу с собою сделать.

Электрофорез — «Я ничего не могу с собою сделать»

      Не так уж и много времени осталось до конца первого учебного года. Учеников Юэй, как и «простых смертных» школьников, ждали тесты. Но в дополнение к ним шëл ещë и экзамен на временную геройскую лицензию.       Изуку отложил подготовку ко всяким предметам в сторону. В целом, его это не очень волновало. Сейчас у него на руках вещи куда интереснее. Изуку в который раз пролистал то, что вытащил из лаборатории Восьми Заветов Смерти. Но этого мало. Всë ещë очень мало.       Кай был дезинформирован: он считал, что препарат, созданный в лаборатории Все за Одного, мог воссоздать в чьëм-то теле причуду «бессмертного» злодея. Но это было не так: можно было забрать чью-то причуду с помощью шприца и хранить в нëм же. Как это сделал Изуку с причудой Все за Одного. То есть всë-таки причуда в шприце хранилась, м-да.       Раньше Восемь Заветов Смерти были просто Восемью Заветами. И они являлись, скорее, сборищем активистов. Собирали информацию, исследовали причуды, даже работали с подпольными героями. Но в один момент что-то пошло не так. Конечно, там и раньше бывали криминальные авторитеты — часть организации буквально держалась на таких. Но это не было настолько глобальным, чтобы мафиозники захватили всë, буквально разрывая старые связи и руша свои же принципы. Что-то пошло не так. И Изуку догадывается, кто стоит за этим «чем-то». И за дезинформацией Кая, видимо, тоже. Документы полетели в коробку под стол Хитоши.       Изуку со вздохом упал на кровать в комнате друга. Зелëные глаза пялились в потолок. Несмотря на всë то, что он нашëл, ему ещë рано было что-то делать с этим.       Хитоши с ворчанием попытался столкнуть Изуку с кровати.       — Почему бы тебе просто не лежать у себя в комнате? — вопрос был риторическим, но Изуку любил вставлять своë «я» не к месту.       — У меня нет кровати! — зеленоглазый пожал плечами. Хитоши щëлкнул Изуку по лбу и отвернулся, не обращая внимания на возмущëнный писк друга.       — А я в этом виноват? — буркнув это, Хитоши надел наушники и сел за стол, поставив ноги на стоящую под ним коробку. Перед ним уже лежал открытый учебник по химии.       Изуку несколько секунд наблюдал за другом. Наверное, и ему, как любому нормальному школьнику, нужно немного поволноваться об экзаменах. Мысли снова перетекли на откопанные документы. Уже две злодейские группировки указывают на одних и тех же людей.       Изуку позволил своему мозгу сыграть на ассоциации мафия — Эри. Шота очень хотел видеть девочку больше (но старался этого не показывать), но забрать еë в Юэй не мог. Об Эри пока ничего не рассказали полиции или ещë кому повыше. Изуку это устраивало, ведь он временами виделся с девочкой, и та была очень счастлива. Шота не мог себе такого позволить: нечего герою делать среди злодеев. Даже если эти злодеи обосновались в доме матери его ученика. Инко была только рада подарить свою заботу ещë кому-то. А Эри была рада, что о ней заботятся.       Иногда Шота с подозрением косился на эту женщину: откуда у неë деньги на содержание всего этого — за неимением другого слова — питомника? Инко загадочно улыбалась, ловя на себе редкие взгляды. Сотриголове никто не рассказал про дом Мидорий, в котором есть пистолет и подвал, обладающие магической силой дружбы. С недавних пор ещë и «Дружбы». Откуда Твайс вытащил эту бензопилу — тайна за семью печатями.

***

      За три месяца до экзамена у учеников класса 1-А состоялся урок в спортивном зале «мечты» Гамма. Каждый должен был придумать и освоить новый спецприëм. Изуку считал это неплохой тренировкой фантазии. В смысле, когда создаëшь что-то новое с помощью давно изученной тобою причуды, мозги нужно запарить знатно. Правда, Изуку казалось, что такие тренировки должны быть почаще. Что-то вроде анализа причуды и поиска новых путей еë использования на практике. Мало ли, когда придëтся импровизировать.       Лезть из кожи вон Изуку не светило: Шота попросил его тренировать способность «призыва живых мертвецов», ведь обнародовать своë «бессмертие» Изуку не может, приëм с петлëй уже давно известен, а вот живые мертвецы помогали ему не очень часто. Казалось, что Изуку сам забывал о том, на что способен.       После таких поблажек Изуку могло бы стать немного совестно (если бы у Изуку не атрофировалось это чувство): он не рассказал Шоте о вещи, связанной с одним конкретным членом Альянса Злодеев.       О тестах Изуку не беспокоился: каллиграфии нет — переживëт. Сейчас у него действительно были очень интересные дела. И экзамен на временную лицензию героя был, своего рода, развлечением и способом знакомства с людьми из других школ.       Листая новостную ленту, Изуку зацепился взглядом за одну непопулярную статью.

«Кто такой линчеватель Висельник и что с ним сейчас?»

      Давно он не видел ничего о себе. В целом, статья была простенькой. Будто это было чьë-то секундное желание — написать о нëм. А потом оно пропало, но статья уже была начата.       Резкое желание напомнить о себе заиграло на периферии сознания. Завтра экзамены, а ему просто необходимо развеяться!       Изуку надеется, что развеется он не в прямом смысле этого слова.

***

      Петля болталась на шее, лицо скрывал капюшон «обезличенной» толстовки. На ней не было никаких меток, вроде той, что была на его «геройском» костюме.       Изуку не боялся быть узнанным. Всë-таки люди иногда были очень слепы в своëм желании видеть то, что они хотят видеть. А тем, кто что-то заподозрит, Изуку доставит в подарок желание видеть что-то другое. Мало ли какой злодей мог взять его личину? Или, может, это был заигравшийся в линчевателя ребёнок, фанатевший по подрастающему поколению героев? А может, и сам Изуку. Гадай же, всяк его увидевший, примерещилась ли в покрове ночи скользящая по крышам тень, или нет. Была ли эта тень кошкой или человеком. И стоит ли заострять свой пьяный, сонный, уставший мозг на этом?       Пробегая мимо очередного дома, Изуку остановился. Здание было большим, но казалось пустующим. Только у входа сидела женщина в возрасте. Изуку постучал по макушке, раздумывая, стоит ли подходить ближе. Долго его смятение не продлилось: он просто давно не был тем, кто долго колеблется.       — Леди, доброй ночи, — отчего-то Изуку совсем не смутило бледное лицо женщины. — Вы здесь живëте?       Серые пустые глаза уставились на потревожившего их владелицу мальчика.       — Нет, милый. Здесь уже давно никто не живëт, — бледная улыбка не добралась до всë таких же пустых глаз. — Как и ты, — последние слова женщины тяжело повисли в воздухе. Казалось, она сказала их не с целью испугать. Лишь констатировала факт. Но где-то на задворках сознания Изуку выбрался давно забытый страх. Съедающее изнутри чувство будто снова знакомилось с бросившим его дорогим другом.       Изуку зажмурился. Впервые с момента своей смерти он чувствовал леденящий холод. Хотелось закрыть голову руками. Сжаться в комочек. Выплюнуть осколки, встрявшие поперëк горла. Но он не мог. Медленно поднялись его веки. Ожидаемая пустота серых глаз напротив не настигла. Женщина, сидящая перед ним, исчезла.       Кажется, в посмертии Изуку стал забывать, что нормальные люди не сидят в два часа ночи рядом с давно заброшенными зданиями. И что у нормальных людей редко бывает бледная, почти прозрачная кожа и такие пустые, лишëнные жизни глаза.

***

      Изуку сидел на крыше высокого здания общежития Юэй. Идея встретить рассвет посетила его внезапно. Это могло бы быть чем-то романтично-слащавым, сентиментальным, но Изуку хотел убедиться, что всë, что с ним сейчас происходит, — реально. Что с приходом следующего дня он вновь не останется один.

Тьма небо сплошью кроет,

Свет прячет от меня.

Я лишь глаза закрою:

Я жду прихода дня.

Владенья тьмы учтивы,

К себе они зовут.

Забуду их мотивы,

И страхи все уйдут.

Забуду слабость тела,

Мольбу, издëвки, бред.

Пусть всем не будет дела,

Чтобы чинить мне вред.

Пусть в тьмы блаженстве буду

Я с кем-то, не один.

Не стану грезить чудом,

Им буду сотворим.

Не стану близок к краю,

И превзойду себя.

Я лишь глаза закрою:

Я жду прихода дня.

      Изуку любил петь. Иногда он пел совсем тихо, а иногда хотелось вопить так, чтобы от одной мысли глотку драло. Изуку не понимал, в порядке ли он. Ему казалось, всë так и должно быть. Что такое бывает. Что есть люди, которым куда хуже, чем ему, мальчишке, который выдумал себе проблемы.       А потом наступал день. Изуку бежал вприпрыжку по школьным коридорам, где резко останавливался и понимал: всë не в порядке. Так быть не должно. Это ненормально. Ему нужна помощь.       Но стоило дойти до дела, как противный скрежет в голове усиливался, выползал с задворок сознания только для того, чтобы прошептать: «Ты никому не нужен».       И снова день. И снова Изуку останавливается и понимает: нужен. У него есть мама, у него есть друзья. Они всегда ему помогут. «Не помогут. Сколько тебе нужно наступать на одни и те же грабли, чтобы понять, что дети — это маленькие взрослые, а доверять взрослым — нельзя. Они отмахнутся от твоих, несомненно, выдуманных проблем и уйдут со всезнающим видом». Но сейчас Изуку окружают ответственные взрослые, которые готовы выслушать его и сделать что-то ради него. Ради Изуку. «Бред. Послушал бы ты себя для начала», — голос в голове был упорным. Изуку же ничуть ему не уступал.

***

      Эйджиро закусил губу. Он встал ночью, чтобы высунуться в окно и подышать свежим воздухом. И стать невольным свидетелем того, как из другого окна вылезает Изуку. Эйджиро вздохнул.       Завтра экзамен, а его друг снова играет в Тарзана. Эйджиро бы солгал, если бы сказал, что не привык. Вглядываясь в ночную тьму, Эйджиро не заметил, как минули два часа. Мысли об экзамене, медленно плывущие в голове, не хотели покидать его. Затëкшие после долгого сидения на подоконнике мышцы протестующе заныли, когда их обладатель, наконец, двинулся.       Эйджиро встал, собираясь закрыть окно. Тут послышался слабый вдох, и чужой голос патокой растëкся по оглушительной предрассветной тишине. Эйджиро вздрогнул. Он вспомнил о том, насколько неуверенным он когда-то был. Его причуда казалась ему нелепой для героя. Но он стоически игнорировал противный внутренний голос. У него оказалось достаточно мужества, чтобы доказать самому себе, что он был не прав, и обзавестись настоящими друзьями.       Возможно, ему всë ещë не хватает чего-то, чтобы быть лучшей версией себя. Но этого от него никто и не требует.       Алое пламя рассветного солнца встретила скромная песня. Оба мальчика дождались прихода дня.

***

      День письменных экзаменов, казалось, вообще не тревожил группу детей хаоса. Они мирно обсуждали любимые вкусы пицц. Момо с лëгкой руки своих друзей успела побывать в различных местных забегаловках. Так что с пиццей теперь она была знакома не только по меню итальянских ресторанов.       — Что насчëт гавайской? — Денки лениво провëл рукой по парте. — Не очень еë понимаю.       — Аналогично, — Хитоши сморщился. — Как можно мешать что-то жирное мясное и солëное со сладким?       Эйджиро пожал плечами.       — Никогда еë не пробовал, не буду судить!       — То же самое, — Шото ещë и кивнул для убедительности. — Но я не люблю ананасы.       Кьëка, с недавних пор присоединившаяся к их группе, хмыкнула:       — Вы правда думаете, что те, кто говорит о том, какая гавайская пицца отвратительная, пробовали еë? — девочка накрутила наушник на палец. — Наивные.       Денки и Хитоши фыркнули. Они, очевидно, никогда не ели гавайскую пиццу.       — Ну, это, всë-таки, не очень честно, судить, не попробовав, — Момо положила локти на парту, подпирая голову.       — Так чего мы сидим?! — Изуку, до этого молчавший, вскочил. — Давайте еë закажем!       — Прямо сейчас?       — Прямо сейчас! — Хитоши и Денки выкрикнули это одновременно. Точнее, выкрикнул Денки. А риторический вопрос Хитоши потонул в голосе блондина.       Всë это происходило прямо перед одним из последних тестов. Парты из-за расширения группы детей хаоса были бесцеремонно сдвинуты друг к другу боками. И никого из детей не взволновало, когда зашедший в класс Шота явно выказал своё недовольство творившимся беспорядком. Явно выказать на языке Папзавы — это злобно зыркнуть на обсуждающих пиццу детей.       — О, Стëрка! — Шота пожалел, что вообще смотрел в их сторону. — Закажешь нам пиццу? А то мы вряд ли сможем сами забрать заказ!..       Последний письменный экзамен прошëл спокойно. Парты вернули на прежние места, а к заказанной гавайской пицце присоединились пепперони и фирменный кофе от пиццерии.