Висельник

Попутный ветер в наших парусах,

Кольчуги звенят, застыла кровь на мечах.

Мы возвращались с победой с далёких, чужих берегов,

За всех наших павших клянёмся: вернёмся мы вновь.

Пророчество Вёльвы — «Осушим чаши до дна»

      Изуку наблюдал, наблюдал очень долго и очень внимательно, но понимал, что пока не готов. Убийца Героев. Да, фальшивые герои — это плохо, но что есть «фальшивый герой»? Тот, кто спасает других ради популярности и денег? Изуку так не думает. Герой — уже давно не какое-то особое звание. Герой — это работа. А кушать хотят все. И если человек помогает другим ради себя же, то в этом нет ничего дурного. Современные реалии таковы, что пока ты делаешь свою работу, спасаешь других, даже если это ради славы и богатств, — ты герой. Не по призванию, не по званию. Это профессия. И если бы не было тех, кто работает за деньги, то кто бы был? Настоящих энтузиастов — единицы, а тех, кто желает заполучить чего-то любым путём — куда больше. Это не грустно и ничуть не разочаровывает. Просто мир устроен именно так. И это работает. Хоть и кривовато. Фальшивым может быть лишь тот, кто прикрывается погонами героя, а сам творит бесчинства. И такие тоже есть. Но их Убийца Героев не трогает — как же! — почти свои же. А Изуку потрогает. Ему ничего не мешает, да ведь?

***

      Иногда Кацуки казалось, что он делал что-то не то. Этот придурок Деку… он перестал появляться в школе. Вопросов о нём не задавал никто, учителя делали вид, что ничего и не произошло. Но задрот пропал. Идти к нему домой не хотелось: смотреть в глаза тёти Инко — тяжело. Кацуки понимал, что сделал что-то не так. Но он ведь не был один? Деку постоянно тыкали, ставили подножки, разрисовывали парту, опрокидывали его обед, выливали на него воду или сок, высыпали что-то из мусорного бака, над ним смеялись, его били. Так было всегда. Так сделал ли Кацуки что-то не так, раз так делали все вокруг него? Разве они были неправы? Не могут же все люди быть разом неправы, да? Кацуки всегда хвалили, а на нападки на задрота никто внимания не обращал. Но значит ли это, что всё, что он делал — правильно? А правы ли люди из его окружения? Эти вопросы не давали Кацуки покоя. В конечном счёте, он не думал, что абсолютно неправ. Может, совсем немного, не более того. Задрот в любом случае виноват больше.

***

      Изуку раскачивался на качелях, стоящих на старой детской площадке. Она давно поросла мхом, траву никто не убирал, ржавые детали не заменяли. Здесь было тихо и хорошо. Можно даже немножко подумать.       Зеленоглазый решил самолично не лезть к злодеям, скрытым за масками героев. Это было бы очень глупо и недальновидно, даже с фактическим бессмертием. Изуку не настолько тупой, как бы о нём ни отзывались бывшие одноклассники. Поэтому, он решил поступить иначе: собирать информацию для него — одно удовольствие. Так почему бы не помочь полиции немного? Изуку не имеет ничего против хороших злодеев — тех злодеев, которые имеют цель или имеют основания для становления злодеем. Знаете классификацию злодеев на примере Флориды? Да, тот старый мем. Изуку воспринимал злодеев от великолепного уровня и дальше. Да, разброс маленький. Но таким он даже симпатизировал. Не то чтобы Изуку не любил героев, но… но в мире же нет только чёрного и белого. Так не бывает. Все мы чем-то плохи, а чем-то хороши. Но Изуку поставил себе цель — отыскать тех отпетых мудаков, которых не выдержит ни общество нормальных героев, ни общество нормальных злодеев. Как бы парадоксально это ни звучало.

***

      Весь отдел полиции, в котором работал Наомаса, хватался за голову. Он же сам сидел на своём месте, спокойно читая то, что прислал imdeadbutimstillsmiling. Об этом информаторе уже ходили определённые слухи. Говорили, что он хороший аналитик, а также может доставать информацию буквально из-под земли. Правда, он отказывался работать на кого-нибудь лично, предпочитая выкладывать в общий доступ посты с довольно интересной информацией. Но сейчас… сейчас это была не столько интересная, сколько провокационная информация. В одной статье уместились три героя, буквально соревнуясь в том, кто из них больше прогнил. Эти люди… нельзя было их считать не то что героями, людьми их счесть стало быть… негуманно. И это ещё не всё. Информатор обещал вернуться на следующей неделе с чем-нибудь новеньким. Именно поэтому полицейские хватались за головы. Но Наомаса был даже рад. Всяко в мире станет чуть лучше. Да, от всех злодеев не избавиться, но это и не значит, что ничего делать не нужно.

***

      Изуку задумчиво смотрел в потолок. Он хотел изменить мир, помочь людям, столкнувшимся с дискриминацией по причудному признаку. Но что мог он, мальчишка, который большую часть своей короткой жизни был беспричудным? Ничего. Пока ничего. Но он обязательно сделает что-нибудь. Придумает. Это уж точно.       Как сделать так, чтобы к твоему мнению уж точно прислушивались? Самый большой вес в обществе сейчас имеют герои. Но стоит ли учиться именно на героя? У Юэй есть классы юридического образования. А что? Изуку же хочет быть, фактически, активистом. Ему всё нипочём: хоть бей палкой, хоть стреляй — он бессмертен. А когда не можешь умереть, то и страх перед чем-то потенциально опасным пропадает. Но есть одна небольшая проблема: ему нужно разрешение на пользование причудой. Да, она у него пассивная, мутационная, но никогда не знаешь, как повернётся жизнь. Ему, кажется, предстоит ещё немного подумать. Или спросить у знающего человека.

***

      Сотриголова долго смотрел на Висельника. Тот лишь ухмылялся.       — Ты спросил, — герой начал медленно, — куда тебе лучше идти: в геройский или юридический класс Юэй? — ребёнок бодро закивал. — Окей. А я тут при чём?       Висельник вновь ухмыльнулся.       — Но ты же там работаешь?       Настал черёд Сотриголовы вновь удивиться. Ни дня без новостей. Смысла отмахиваться не было.       — Откуда ты?..       — Оттуда! — снова этот смешливый тон. — Так куда?       Сотриголова вздохнул. А потом ещё раз вздохнул, проведя рукой по волосам.       — Ты же понимаешь, что тогда я тебя узнаю?       Поморгав недоумённо, Висельник тихо пробурчал:       — Мы же и так знакомы.       Ударив себя по лбу, герой отвернулся.       — Пошли искать проблемы, ребёнок.       — Ну, меня ты уже нашёл! — Висельник победно вскинул руки. — Так, как ты думаешь, куда мне стоит…       — В геройский, — Сотриголова покосился на ребёнка, взгляд которого излучал любопытство и явно ждал пояснений. — Потому что с такой головной болью, как ты, я уже знаком. Врагу не пожелаешь иметь с тобой дело, не то что коллеге…       А Висельник ухмылялся, раскачиваясь на босых носках. Ребёнок… какой же он ребёнок.

***

      Сердце Шоты замирало каждый раз, как он видел «смерть» Висельника. Даже обладая такой причудой, быть спокойным перед лицом смерти — это сложно. Но ребёнок не боялся, будто бы… это было нормой. Сколько раз он уже «умирал»? И сколько раз душа Шоты уходила в пятки? Даже сейчас, опять, снова: они вырубили четырёх злодеев, но последний, пятый, извернулся, протыкая насквозь живот ребёнка.       И, даже зная о причуде Висельника, Шота зверел. Потому что кто-то посмел покуситься на этого шумного, надоедливого, невозможного до жути, но его ребёнка. Шота не понял, когда успел так привязаться: когда Висельник стал периодически крутиться в его поле зрения? Когда Шота ругал его на все лады, рассказывая (читай, жалуясь) о глупом ребёнке другому глупому ребёнку — Хизаши? Или когда он уворачивался от вопросов обеспокоенного взрослого? Шота не знал. Но ему было бы… грустно? Да. Ему было бы грустно, если бы ребёнок пропал. Пусть Хизаши смеётся, называя его Папзавой, сам Шота знает, что Хизаши также беспокоится. Потому что о Висельнике Шота рассказывал много, и Хизаши сам привязался к «маленькому слушателю», которого в жизни никогда не видел.       И сейчас Шота — Сотриголова — бросается к ребёнку, падая на колени перед его осевшим на холодный асфальт телом. Он знает, что мальчик жив, но ничего не может поделать со своими инстинктами.       — Чего это ты? — Висельник, пока ещё слабо, но довольно задорно шепчет что-то на ухо Сотриголове, который прижал его к своей груди, придерживая голову. — Сейчас я встану, нечего беспокоиться. Ты же знаешь всё сам.       Герой смотрел на открытые участки тела Висельника. А именно на шею. Там был след от... наверное, от той же верёвки, что болталась на нём с самой первой их встречи. Но не мог же он родиться... таким? Петля походила на оружие, схожее с лентами захвата Сотриголовы. Поэтому теперь его заволновало наличие верёвки вкупе с тёмным следом над кадыком.       Следом, который, видимо, не заживал. И не заживёт никогда. И Шота испугался. Не за себя, чего ему тут бояться! — за мальчишку перед ним. Его глаза — обеспокоенные, слегка расширенные в немом понимании того, откуда могли появиться эти следы, — уставились в чужое обескровленное лицо. И Сотриголова впервые смог рассмотреть глаза ребёнка. Зелёные. Яркие-яркие. Живые.