наше никогда

Руневский греет своим дыханием чужую бледную шею, прикрыв веки. Трепет, аккуратность, уважение — лучшее описание его к Алине проявлений любви. Когда она заплачет, он готов взять её на колени абсолютно бесподтекстно. Когда она будет громко смеяться глупой шутке нового знакомого, Руневский только улыбнётся тому, как девушка красива сейчас. — Выпьешь со мной? — Александр предложит не из вежливости, зная, что она согласится. — Да, — Алина обновит ленту в соцсети, не поднимая на мужчину взгляда, даже не задумывается над тем, чтобы уточнить напиток, в этом нет потребности, потому что он уже давно запомнил, ещё после первого раза, когда они пили вместе. У них есть вечность, с ними случилось «их навсегда», которое они заслужили. Теперь не нужно цепляться за мгновение, но Руневский снова любуется тем, как красиво в эту секунду чёлка спадает на её лоб и как она не слишком удачно пытается поправить её, убрав за ухо. — Юсупов написал, — несколько осторожно начинает Александр, присаживаясь рядом на диван и вкладывая бокал с крепким виски в протянутую руку, — заедет на днях на неделю. — Зачем? — Алина заинтересовано поворачивается, откладывая телефон в сторону, про Феликса она не слышала ничего около пяти лет. — Напоролся на ментов, срочно меняет личность, — Руневский улыбается, делая глоток алкоголя. — Ему вечно скучно. — Второй раз за пятьдесят лет? Он слишком неаккуратен, — возмущается, сдерживая улыбку, Алина и тоже потягивает виски, нащупывая электронку рядом с собой. — За наркотики его не так тяжело прикрывать, как за «связь с мужчинами» при Брежневе, — с детской ухмылкой Руневский закусывает губу. — Разумеется, это в корне меняет ситуацию, — она хмурит брови. — Какая разница из-за чего мне придётся делить с ним площадь квартиры и шкаф? — Тебе же нравится, ну, — Александр трётся носом о её щёку, смеясь. — С ним бывает весело, — Алина закатывает глаза, а потом целует Руневского нежно и недолго, наслаждаясь вкусом, пропитанным крепким алкоголем. У них всё складывается во всех смыслах этого слова. Случайный выбор Александра, казавшийся в какой-то момент обидной ошибкой, стал самым правильным. Они читали вслух долгими вечерами, курили одну сигарету на двоих и могли говорить о чём угодно. Смотрели в жизни в одну сторону. Она теперь не мечтала о революции, не потому что Руневский убедил и внушил, а потому что сама к этому пришла. — Он же один приедет, да? — Алина вскидывает брови, заваливаясь головой на его колени и наконец делая затяжку. Руневский давится виски, опуская руку ей на волосы и путаясь в прядях длинных волос. — Не совсем, — он облизывает губы от капель, отводя взгляд. — Его огромное эго и маленькая собачка с ним. — Могло быть хуже, — Алина закрывает глаза, расслабляясь под мягкими прикосновениями, елозит немного на месте, но в итоге обнимает мужчину за трос. — Мне нужно поставить мясо в духовку, солнце, — Руневский встаёт, но подкладывает подушку на место своих коленей и накидывает лёгкий плед на её тело. — Возвращайся давай скорее, — она поднимает плечи в громком вздохе и отставляет алкоголь на полу под диваном. — Конечно, — Александр целует девушку в висок перед тем как отойти. Алина любит совсем иначе, но также сильно. Она искусывает кисть руки Руневского до лёгких покраснений, которые тут же стягиваются, позволяя ей оставлять новые и новые, пока он составляет план поездки на выходные. Она без стеснения говорит о своих чувствах, ломая себя до основания этим, потому что он попросил. — Саш, — девушка подкрадывается со спины, льнётся всем телом к нему, — ты мне дорог очень, — целует за ухом, — я не думала, что такое бывает, — залезает под ткань домашней белой футболки. — Была уверена, что между нами долго не получится, что ты меня разлюбишь. Или я тебя, — понижает голос, потерянно вздыхая. — За себя больше была не уверена, — размазывается в резко накрывшем стыде, который прожигает внутри и касается щёк. Алина тихо сопит, ожидая ответа. Она неделями подбирала слова, потом отговаривала себя от этого признания, но оно отвратительно тяготило душу. Руневский делает глоток из бокала, который принёс с собой. — Я знал, что ты была влюблена, когда я любил, — он хрипло начинает, оборачивается и берёт её руки в свои. — Думаю, что сейчас это не имеет значения, — Александр мажет поцелуем по её щеке и поднимает лицо за подбородок. — Я больше чем «люблю» теперь, — голос вздрагивает на главном слове, она позволяет себя целовать, давясь вырвавшимся комом в горле — всхлипом. Руневский зацелует лицо, спустится на ключицы, пока девушка будет беспомощно шарить руками по его фигуре, то заныривая под одежду, то водя по ней. Белые хлопковые простыни и снова всхлипы. Руневский слишком редко видел её слёзы, чтобы не собирать их сейчас губами. Он приторно-сдержанными касаниями обводит острые и хрупкие рёбра, а потом мягкие бёдра, сжимая ровно так, как Алине нравится. Девушка прогибается, царапая его плечи, которые будет зализывать, когда сменит позицию. Для неё Руневский на спине — самое красивое: способен только рычать в подушку и пытаться сдержать стоны, стискивая металлические поручни изголовья кровати. Алина с удовольствием вопьётся зубами в загривок, оттягивает кожу и прошепчет самые грязные на свете вещи — всё, что придёт в голову. Чувства прошли тысячи переосмыслений, проверок временем и болью, изменились, потерялись, появились снова, а поцелуи остались всё те же. Тонкие, красивые и голодные.