Only one glance

Сквозь сон слышен громкий скрип двери и тихие шаги, выходящие в холл. «Ты можешь, пожалуйста, говорить тише хоть раз?» — разгневанным тоном, сквозь зубы цедит Эдгар. В ответ на это слышится лишь недовольное мычание. «Ты же не спишь, почему тогда мне нельзя шуметь?» — мужской голос усмехается. Аллан вздыхает, и, аккуратно прикрывая за собой дверь, выходит из комнаты.       Вскоре, Рампо просыпается от голоса мужчины, доносящегося из прихожей, который стал намного громче, чем прежде. Слова было сложно разобрать, но его голос был крикливым и очень низким. Эдогава решил не вдаваться в подробности, ведь его нахождение здесь, возможно, было не совсем желательным для остальных жильцов этого дома. Еле как разлепив глаза от крепкого сна, Рампо оглядел комнату. Уснув на софе, он так и остался лежать на ней, но вместо Эдгара, рядом с ним теперь была пара подушек. Сам же Рампо лёг головой на один из подлокотников, на котором вновь была подушка, подложенная для удобства. Громкий голос постепенно приближался, в итоге оказавшись в холле. «Что ты там от меня скрываешь, а? Подруженьку свою, небось, привёл?» — мужчина заливается смехом. Он определённо был не в своём трезвом состоянии. «Умоляю, помолчи. Не твоего ума это дело» — между длинными монологами, звучат реплики Аллана. Затем слышится скрип ступеней, и голоса мужчин постепенно отдаляются на второй этаж.       Позади Рампо появляется всё тот же громкий скрип двери. Эдгар аккуратно заходит обратно в гостиную, стараясь максимально не шуметь. Он моргает пару раз, стараясь привыкнуть к тусклому освещению, замечая, что вместо небольшого диванчика, на котором раньше лежал Эдогава, он теперь стоял перед окном, скрестив руки на груди.       — Сегодня необычайно яркие звёзды, — в тишине, прерываемой лишь хрустом дров в камине, шёпотом произносит Эдогава.       — Смотри, Рампо-кун, здесь даже можно соединить из звёзд целые созвездия, — тёплый плед опускается на плечи японца, и Эдгар задерживает свои руки на чужих плечах.       Вокруг темнота, и лишь лампы, расставленные по углам, помогают разглядеть остальные стороны комнаты. Парни стоят у большого окна в гостиной, наблюдая за ночным небом.       — Здесь, посмотри-ка, — Эдгар показывает в сторону россыпи звёзд, — можно увидеть созвездие немейского льва. В древнегреческой мифологии шкуру льва носил Геракл. Свержение этого зверя — первый его подвиг, — пальцами водит Аллан по воздуху, соединяя разные звёзды невидимой линией. Рампо даже начинает замечать это созвездие. — А здесь, например, самое известное созвездие. Видишь? — Эдгар вновь показывает пальцем, но уже в другое место на небосводе. — Большая медведица. У неё присутствует лишь хвост и мощное туловище. Можешь удостовериться сам. Про голову и лапы вспоминают совсем редко. Но если тебе вдруг станет скучно, то ты, конечно, можешь попробовать отыскать и остальные её конечности.       Вид из огромных панорамных окон был завораживающим. Перед ними простирался огромный луг с кустарниками, а над ними — небо, впредь не закрытое плотными облаками. Яркая луна била своим светом прямо в правый угол комнаты, в котором часы недавно пробили двенадцать ночи.       — Мой отец сегодня немного не в себе, прости его, — резко и совсем не по теме, выдаёт Эдгар, — у него был тяжёлый день, и он вновь решил забыться в вине.       — Я всё понимаю, раньше, до переезда, моя мать сама практиковала такое. Это было ужасное время, — Рампо понимающе кивает, сильнее натягивая на себя плед.       — Заварить чай? Или, может, кофе?       — Чай, пожалуйста.       Эдгар разворачивается в сторону выхода, жестом подзывая японца к себе. Он хватает с камина зажжённую лампу и выходит вместе с Рампо из комнаты. Дойти до кухни — целое приключение. Лишь выходя из гостиной, проходя через холл и минуя столовую, парни наконец добираются до заветной двери на кухню, за которой обычно работает служанка.       — У моего отца очень тяжёлое американское воспитание. Для него не может быть ничего, кроме карьеры, — открывая дверь на кухню, Эдгар этично пропускает Рампо вперёд, — по этой причине мы живём отдельно от матушки. Она не могла вытерпеть отношения к себе, как к тряпке. Она женщина с сильным английским характером.       — Постой, — Рампо руками перед лицом машет, мол, ничего не понимает, — говоришь, отец у тебя американец?       — Всё верно.       — А мать англичанка?       — И вновь в самое яблочко, Рампо-кун.       — А где ты родился?       — В Америке. Но в возрасте, когда мне было шесть лет, наша семья перебралась в Лондон. Можешь заметить, что в таком маленьком возрасте, скорее всего, аристократический этикет выучить невозможно, поэтому я знаю лишь этикет Англии. Из-за этого, я вполне могу посоревноваться с коренными англичанами в своём познании, — Эдгар с улыбкой наблюдает за изменением эмоций на лице Эдогавы, которые чередуются непозволительно медленно. Начиная простым удивлением, заканчивая настолько забавным выражением понимания, что Эдгар даже заливается небольшими смешками.       — Это не так и смешно! Ты мог с самого начала посвятить меня в это, — Рампо поворачивается к Аллану спиной, ставя руки по бокам, и запрокидывает голову — всем видом показывает, что «обиделся».       Эдгар на это лишь смеётся чуть сильнее, и ставит кипятить воду.       — Ты можешь, пока что, пройти в столовую. Она за этой дверью, — слыша обращение к себе, Рампо разворачивается, убирая свою обиду с лица. Эдгар пальцем показывает на приоткрытую дверь позади него, — можешь взять с собой лампу, которую мы принесли сюда. Я зажгу другую.       Рампо кивает, ведь зная, как здесь заваривается чай — ждать придётся немало. Он берёт с собой керосиновую лампу, краем глаза замечая, что Эдгар достаёт новую. Эдогава заходит в столовую. Он подходит к большому овальному столу, на котором уже был расставлен сервиз на будущий завтрак. Рампо выдвигает из-под стола один из стульев и присаживается на него. Как раз Эдогаве выдалось время подумать. Подумать об их взаимоотношениях, развивающихся слишком быстро.       В жизнях молодых людей и дам всегда должно присутствовать что-либо интригующее, интересное и неожиданное. Без этих чувств — жизнь становится серой. Она не наполняется новыми красками и лишь следует рутине. Когда Эдгар пришёл в жизнь Рампо, он объединил в себе все факторы, которые нужны были Эдогаве. Из-за социально неловкого американца-англичанина, Рампо впервые почувствовал. Не клишированную влюблённость, не окрыляющее чувство привязанности, а самый настоящий переизбыток эмоций. Он прожил весь свой спектр за какую-то ничтожную неделю. Ему интересна компания закрытого в себе, но открытого именно для Рампо, писателя-иллюстратора, с его самым странным внешним видом. Его несуразная чёлка, скрывающая глубокие следы недосыпа, кажущаяся крайне жуткой, на деле оказалась лишь средством закрытия своей личности от окружающих. Порой странные и устрашающие рассказы — способ почувствовать интерес к жизни. Почувствовать три заветные чувства интриги, интереса и неожиданности.       Эмоции, которые дарят люди, пришедшие в чужие жизни совершенно случайно и нелепо — зачастую оказываются самыми сильными в обоих случаях. И людей таких терять никак нельзя.       — Рампо-кун, у вас всё в порядке? — Эдгар ставит чашку и лампу перед японцем и машет руками у его лица. — Ты не выспался, да? Мне очень жаль, что так случилось.       — Нет-нет, спасибо за чай, всё в полном порядке. Я лишь… слегка задумался, — Эдогава пожимает плечами и рукой машет, мол, ничего особенного.       — По поводу чего? — Вопросительно вскидывает бровь Аллан. — Посвятишь меня в свои глубочайшие думы?       — Я надумал пару интересующих меня вопросов, но совсем не знаю, корректно ли будет их задавать.       — Я, покорный слуга Эдгар Аллан По, к вашим услугам. Выслушаю любой ваш вопрос, молодой господин, — саркастично откланивается Эдгар, присаживаясь на соседний стул. Эдогава посмеивается с его реплики, но всё же, прокашлявшись, он решает задать терзающие его вопросы.       — Что для тебя значит дружба?       — У меня почти никогда не было приятелей, если у нас начался вечер откровений, — спокойно улыбаясь, говорит Эдгар, — поэтому мне приятна компания любого человека, который будет образованнее мартышки. Я рад, когда люди назначают повторные свидания, ведь не всем нравится мой вульгарный внешний вид. Хотя, признаться честно, вульгарна из него лишь причёска. Но это даже не было моей виной. Это отдельная тема, мы можем поговорить позднее. Возвращаясь к теме дружбы, она обычно ограничивалась моим дедушкой, отцом моей матушки. Он поддерживал меня и не боялся природных синяков под глазами. Даже, бывает, в шутку называл пандой, когда кожа моя была бледнее мела, а синяки всё сильнее расцветали. После его смерти, шесть лет назад, когда мне было четырнадцать, я совсем перестал заводить друзей. В школе меня обходили стороной, а если и общались — то на темы литературы, которую мы читали. Уличные знакомства я заводить не умел, потому что достаточного впечатления я не производил. По этой причине я удивился, узнав, что ты несколько дней пытался найти меня. Я очень польщён. До сих пор.       — Это неуважительно с моей стороны, но… ты был изгоем в своём окружении? Почему?       — Синяки. Не на теле, а под глазами. Я их уже упоминал. Вот, смотри, — Эдгар приподнимает чёлку, завязывая её резинкой, до этого свободно болтающейся на руке. Он придвигается чуть ближе, и наклоняется вперёд, чтобы быть на одном уровне с глазами напротив, позволяя в свете двух ламп разглядеть тёмные круги, — они меня преследуют с раннего детства. Моя кожа тонкая и режим сна омерзительно неправильный. Всё это помогало их развитию, — Аллан пальцем показывает на синяки, будто Рампо до этого не мог их найти, — а ещё мой рост.       — Рост? А с ним-то что не так? Я думал все англичане такие высокие.       — Нет, Рампо-кун, совсем нет, — Эдгар выпрямляет спину, обратно присаживаясь на своё место, — средний рост обычного англичанина — метр и шестьдесят шесть сантиметров. По крайней мере, так я вычитал в какой-то газете. Поэтому, подумай, раз я вырос настолько высоким в свои двадцать лет, каким я был на фоне остальных в детстве?       Рампо на это лишь пару раз кивнул головой.       — А у вас?       — У меня... что? — Рампо вопроса совершенно не понял.       — Друзья. Они же должны у тебя быть.       — А, ты про это. Верно, в детстве я много с кем общался, но я не думаю, что посредственные истории окончившегося общения будет интересно слушать. Люди приходили и уходили. Здесь не о чем говорить.       И снова в комнате поселяется тишина. Стоящие у окна часы с маятником, как кажется, слишком медленно пробивают каждую секунду. Это давит на голову и на всю атмосферу в комнате. Рампо спокойно потягивает чай из своей кружки, кривясь, когда чай оказывается слишком горячим. Темы для разговора в голову не лезут совсем.       Эдгар что-то вдруг вспоминает, вставая из-за стола и говоря Рампо короткое: «Я сейчас вернусь». Эдогава и опомниться не успевает, как Эдгар пропадает из его поля зрения. И вот он вновь один. Сидит в чужом доме, на чужой кухне, в конце концов — у чужого человека, у которого он успел выпить несколько кружек чая, поспать и услышать скандалы с его отцом. Неловкая из этого ситуация выходит. Рампо руки в волосы запускает, почёсывая затылок, ведь извиниться как-то нужно.       — Ты чай допил? — Эдгар появляется в дверном проёме спустя пару минут, но, по ощущениям медленно тикающих часов, прошла целая вечность.       — Да, — Рампо показательно поворачивает кружку боком, позволяя американцу убедиться в правдивости его слов.       — Отлично, — Эдгар кивает, — думаю, мы можем продолжить экскурсию по особняку семьи По, — протягивая руку в пригласительной манере, Эдогава с радостью принимает предложение, своей рукой хватаясь за чужую. У Эдгара на это действие лишь на долю секунды по телу проходит лёгкий «удар тока», что внешне, к счастью, никак не проявилось.       Проходя по скрипучим лестницам на второй этаж, Рампо замечает четыре двери: одна из них, понятное дело, для отца, которого Эдгар, чуть более часа назад, отправил отсыпаться; первая и вторая справа по коридору — для прислуги; и лишь самая дальняя являлась пунктом их назначения — комнатой Эдгара. Дверь в комнату не скрипела так сильно, как все остальные. Наверное, в его комнате всегда царила свобода действий от советов и слежки отца. И вправду. Проходя за дверь, Рампо замечает лёгкий бардак. И Эдгар, будто слыша его мысли, шёпотом говорит:       — У меня небольшой творческий беспорядок здесь, я… я могу всё убрать, если тебе неприятно.       — Мои сёстры вечно раскидывали свои вещи по всем комнатам, так что я привык, не беспокойся об этом, Эдгар, — Рампо поворачивается к нему лицом, и слабо улыбается, прикрывая глаза. В груди Эдгара с треском разбилось его собственное сердце, смотря на, как ему кажется, дружелюбно-милую улыбку японца.       Комната Эдгара была относительно маленькой, по сравнению с остальными. Вдоль стен располагались лишь стол, диван и достаточно большой шкаф. В середине же стоял мольберт, а позади него — исписанные или, наоборот, совсем нетронутые холсты. Один из них даже висел, возвышаясь над остальными. На нём была изображена женщина так, как описывал свой заказ Эдгар в первую встречу. Эдогава подходит ближе, пытаясь в тусклом свете разглядеть картину подробнее. У дамы на картине — глаза совсем яркие. Словно изумруд. На лице — россыпь веснушек, которую слегка прикрывает оправа прямоугольных очков. Аллан, убирая книги с табурета, оборачивается в сторону своего гостя, и внутри него вновь взрывается фейерверк эмоций. Он прикладывает руку ко лбу, прикрывает глаза и хмурится до белых полосок во взгляде. Это не то, что Рампо должен был увидеть.       — Эдгар, а... можно вопрос? — Рампо разворачивается, наблюдая, как его друг, со стопкой книг в одной руке, прикрывает другой своё лицо. — Всё в порядке? Я сделал что-то не так? — Эдгар убирает от лица руку, неловким взглядом смотря на Эдогаву.       — Ты по поводу картины спросить хотел? — Эдгар получает утвердительный кивок. — Когда я впервые тебя увидел, то твоя внешность так сильно отпечаталась в моей памяти, показалась настолько чудесной, что я решил оставить хоть какое-то напоминание о тебе. А ещё я боялся забыть черты твоего лица, ведь думал, что мы больше не встретимся. Это достаточно подробное объяснение? — щёки Эдгара приобрели слегка розоватый оттенок из-за нарастающей внутри него неловкости.       Рампо с удивлённым взглядом кивает. Даже слова из головы вылетели. Это было достаточно смущающе. Эдгар вздыхает, продолжая прибираться в комнате. Он убирает книги и листы в шкаф, на свободную полку, пока Рампо счастливо плюхается на его диван.       — Правда не надо помочь? В четыре руки мы управимся быстрее.       — Правда, не нужно. Спасибо за предложение, но здесь осталось совсем немного. Можешь пока взять в тумбе, — Рампо пальцем показывает на единственную, которую видит, — да-да, тут, упаковку печенья. Она лежит там на всякий случай.       Эдогава охотно тянется за печеньем, открывая верхний ящик. В нём лежит куча исписанных листов, баночек из-под чернил и заветная упаковка сладостей. Овсяные печенья — одна из любимых сладостей японца, поэтому он безжалостно уплетает их одну за другой.       — Эфгар, — Рампо с набитым ртом пытается что-то произнести, — пвафти пожалуфта.       — Что, за что? — Эдгар поворачивается в сторону неразборчивых мычаний, — мне тебя надо за что-то простить? — Рампо кивает. Он доедает печенье, чтобы в этот раз нормально произнести то, что он хочет сказать.       — Просто это всё так странно и неловко. Мы знакомы неделю, видим друг друга второй раз в жизни, а я успел опустошить, хочу заметить, уже половину упаковки, как кажется, очень дорогого печенья. Я уснул у тебя в гостиной и выпил кучу чая. Не это ли причина для извинений?       — Нет, не причина, — Аллан ставит последнюю стопку листов в шкаф, разворачиваясь и присаживаясь рядом с Эдогавой, — если бы я не хотел, то не позволил бы даже ступить на порог дома. Я рад, что ты здесь, и что всё идёт именно так. В той тумбе, где ты брал печенья, есть блокнот. Достань его, пожалуйста. Там должны быть темы для разговора.       Рампо с радостью вновь наклоняется к ящику в тумбе, как в его голове созревает вопрос, который он озвучивает в эту же секунду:       — Ты что, выписывал идеи того, о чём можно поговорить?       — Ну, да? Я не вижу в этом ничего плохого. Как раз момент подходящий, а ты, как видно, тишину не очень-то и любишь.       На это заявление Рампо лишь усмехается, но всё-таки достаёт блокнот. А ведь Эдгар прав.       «Иной раз натура, доступная доводам рассудка, вправе притязать на счастье ничуть не менее, чем самый решительный нрав».*       — «Какой навык ты бы хотел освоить? Даже, если он совсем неосуществим.»       — Хочу научиться управлять лошадьми! Ты видел, как элегантно это делал твой сэр Генри? Мне так понравилось!       — А я бы, ты только не смейся, хорошо? — Рампо произносит тихое: «Конечно, конечно», — Я бы хотел научиться разговаривать с животными. Представь, сколько жизней это помогло бы спасти! Мне очень нравится эта идея, я придерживаюсь её с раннего детства.       А Рампо и правда не смеётся. Он лишь говорит: «Вау, я бы даже никогда не подумал об этом! Хитоми, наверное, тоже хотела бы разговаривать с ними».       — Так вот, следующий вопрос: «Если бы тебе дали средства на открытие тематического кафе, что это будет за тема, как ты его назовёшь и каким будет фирменный напиток?»       — Тема с чёрным котом! Хитоми, моя сестра, очень хотела взять одного такого с улицы, но старшая ей запретила. Назвал? Скрестил бы имя Хитоми, Юкико и слово кот на японском! А напиток… Коктейль! Наверное с черешней. Только, по возможности, без добавления алкоголя. А ты?       Эдгар удивлённо хлопает ресницами на, как ему кажется, такую чрезмерную любовь к своим сёстрам. Как в таком маленьком японце может существовать столько места для любви?       — Наверное, я бы сделал его в честь одного из своих произведений. Может «Убийство на улице Морг»! И назвал бы как-то схоже. Вместо убийства в название поставил бы просто слово кафе. А напиток определённо красное сладкое вино. Подходит к теме крови и убийств.       Отвечать на вопросы, конечно, дело интересное, но думать над такими креативными ответами бывает тяжело. Тяжело настолько, что голова кипит, да на кусочки разваливается.       — Эдгар, — простенькое обращение вылетает из уст японца.       — Да? Что такое?       — Давай отложим ответы на вопросы? — со стороны, шёпотом, слышится: «Хорошо, а что тогда?». — Я, то есть мне. Мне очень приятна твоя компания и сегодняшний день и... — слова в горле предательски застревают, образуя тяжёлый ком, — я хочу сказать, что постараюсь тебя никогда не забыть. Моему восхищению тобой нет предела. Я даже не чувствую распирающую меня гордость и чувство превосходства. Наконец-то я нашел человека, равного мне. Заинтересовавшего меня. Но я очень боюсь тебя снова потерять и никогда больше не найти.       Эдгар пару секунд тупит свой взгляд в окно за спиной Рампо, подавляя выскакивающий румянец.       — В этот раз я вас никогда не отпущу, — Эдгар берёт в свои тёплые руки чужие, с холодными подушечками пальцев, — но даже если такое вновь произойдёт, то мы всегда сможем встретится в театре «Ковент Гарден», купив билет на шестое и пятое места.       — А если ты... захочешь никогда меня больше не видеть после сегодняшнего дня?       — Мы начнем все сначала, придя на детективно-юмористический спектакль. Я чувствую, что нашёл того, кто не будет осуждать меня и бояться. И никогда, ни за что не забуду нашу с тобой встречу. Я не оставлю тебя. И не оставлю нас, ведь это — наша с тобой история с нового листа. Наш собственный детективно-юмористический спектакль.       Парни сидят друг напротив друга, держась за руки, с полностью красными лицами и постепенно холодеющими пальцами рук, ведь этот диалог дался им тяжело. Говорить о своих чувствах с незнакомцем — странная затея. Но не для них. Не для тех, кто успел принять этого незнакомца в свою жизнь, душу и эмоции. От этого диалога внутри потрясывает, будто от утреннего морозца, а в желудке появляется чувство тошноты из-за перевозбуждения.       — Я... могу обнять тебя? — Эдгар неуверенно отрывает взгляд от сцепленных рук, на выдохе произнося эту фразу.       — Ты можешь выразить свои чувства так, как считаешь нужным. Я не против.       Аллан с недоумением наблюдает за выражением лица напротив, не видя в нём никакой насмешки. Он лишь произносит тихое: «Ты точно уверен?», на что вновь получает одобрительный кивок головой. Сердце бьётся. Очень быстро. Чувствуется даже в области горла. Внизу живота на доли секунд проскакивает лёгкий, приятный спазм. Эдгар громко сглатывает. Он аккуратно придвигается к Рампо, всё ещё с вопросом в своём взгляде, и, вроде, уже готов был заново спросить разрешения, как Эдогава не выдерживает.       Он кладёт свои холодные руки на контрастные, горячие щёки Эдгара, поднимая его лицо на нужный уровень, и, не медля ни секунды, дабы смущение не взяло над ним верх, касается своими губами чужих. Быстро, очень по-детски, но просто целует его. Задерживает обоих в таком положении на пару секунд, после, сразу же обнимая Эдгара так сильно, как того требует его смущение.       Эдгар чувствует, что он наконец счастлив, а Рампо чувствует, как же сильно прилетит ему от родителей, когда он вернётся домой.       Любовь, встретившая нужного человека внезапно и быстро, всегда становится самой памятной в жизни. И в случае Рампо и По — она обладает своими красками, эмоциями и атмосферой. Атмосферой человека, к кому в ноги пало чужое сердце, ставшее совершенно родным за столь короткий промежуток времени.       Красный — это цвет кровавого коктейля в воображаемом кафе Эдгара, его любимого издания книг с бархатной обложкой, и фрака Рампо Эдогавы, покоящегося в тёплых объятьях. Красный — цвет сегодняшнего дня, пережитого гнева и восхищения, ведь парни нашли друг друга.       И отпускать не собираются.

      Красный — цвет апреля и начала новой истории.