Мера беспорядка

      На следующей неделе закончился октябрь. Результаты по конкурсу обещали повесить на доске объявлений в четверг — Чуя очень ждал и опасался этого момента. Одна его часть хотела всё закончить, прервать на полпути, вытолкнуть из своей жизни Дазая и продолжать жить как ни в чём не бывало; другая же требовала взять себя в руки и, стиснув зубы, идти до конца, оставляя все трудности позади. Ещё в понедельник Накахара принёс извинения Ацуши и заверил того, что в ближайшее время не планирует появляться в общежитии. Сдерживая обещание, он перевёл ему сумму, которой должно было хватить на простыни, а также скинулся на новую лестницу, которую ребята упорно искали в строительных магазинах. Рюноске в своей неизменной сдержанной манере пытался поддержать друга, но попадал слегка мимо, не подозревая, почему Чуя так бесится из-за обычной перепалки. Для Накахары она перестала быть обычной с самого начала: с того момента, когда он сжал пальцы на чужом горле, он понял, что в этот раз всё идёт совершенно не так.       Игнорировать Дазая получалось отлично: Чуя не совался на злосчастный третий этаж без надобности (а после химии спешил покинуть его как можно скорее), проводил почти всё свободное время в аудиториях, ожидая начала пары, не засиживался в столовой и даже количество перекуров сократил вдвое. Горделивая натура противилась такому поведению; Накахаре не нравилось намеренно избегать кого-то, он привык решать конфликты лицом к лицу, не прячась от трудностей, но ситуация с Дазаем настолько вышла за рамки обычного столкновения, что он не понимал, как себя вести. К счастью, Осаму тоже не мозолил глаза в последнее время, передвигался по коридорам незаметным призраком и не раскрывал рта лишний раз.       В четверг Чуя нашёл свою фамилию в списках тех, кто прошёл отборочный этап. Помимо команды из него, Мори и Дазая, прошла команда Ацуши и команда с неизвестными Чуе фамилиями. Оказаться в тройке лучших было приятно, но пугало одно — скоро снова придётся вернуться в кабинет 313. Накахара не мог отделаться от ощущения, что последняя драка с напарником отбросила их едва-едва наметившееся взаимопонимание к самому старту. Может, присутствие Чуи вообще не потребуется, пока материал от Дазая не будет готов? Накахара сумел подготовиться к выступлению всего за две недели, значит, пусть оставшиеся месяцы скумбрия парится со своим стишком.       Профессор Мори разбил эти надежды, поймав его в середине дня и назначив в пятницу первое собрание. Впрочем, это могло быть всего лишь формальной встречей в самом начале второго этапа. Чую захватывало волнение и стыд, как будто он осознанно сделал что-то ужасное. Как могло быть по-другому? У него встал во время драки с тем, кого он ненавидел вот уже третий год, его тело фактически предало своего хозяина, отреагировав на чужие касания абсолютно неприемлемо. Как после такого он мог адекватно выносить присутствие Дазая? Ему было страшно, он злился на себя и стыдился настолько, что не мог рассказать даже лучшему другу. Рюноске был когда-то влюблён в этого недоумка, наверняка он сделает совершенно неправильные выводы и выкрутит ситуацию наизнанку.       В пятницу Чуя заставил себя прийти в кабинет 313. Профессор Мори ждал своих подопечных, восседая за преподавательским столом. Накахара устроился за первой партой, бросив сумку на соседний стул, и полез в телефон, проверять, выполнила ли группа его просьбу скинуть ему темы своих докладов по квантовой физике. Чуя почувствовал присутствие Дазая кожей — в кабинет ворвался лёгкий сквозняк, когда тот открыл дверь и спокойно прошёл мимо занятой первой парты. Поздоровавшись с преподавателем, Осаму сел неподалёку, за место, которое уже мог назвать своим привычным. Накахара сглотнул и поднял голову, уставившись в каштановый затылок, пока Дазай рылся в своём рюкзаке.       — Хоть я и не сомневался в победе, я всё равно крайне горд вами, — начал Огай, сцепив пальцы в замок. — До приезда мадам Корсо у нас есть время, но попрошу не расслабляться. Впереди зимние каникулы, после которых будет нелегко сразу же вернуться в строй. Дазай-кун, я бы хотел, чтобы ты предоставил стихотворение до середины декабря.       — Значит, предоставлю, — отозвался Осаму, что-то написав в блокноте. Чуе стало не по себе от его голоса.       — Чуя-кун, в свою очередь, если до каникул мы сможем получить готовый перевод, будет просто замечательно, — Мори перевёл взгляд на своего второго. подопечного.       — Не вижу никаких проблем, профессор, — прочистив горло, ответил Чуя.       — Прекрасно, — сощурился преподаватель. — Сегодня предлагаю обсудить тему будущего стихотворения. Дазай-кун, может быть, у тебя уже есть какие-нибудь наброски?       — Покорить сердце французской женщины можно только стихотворением про любовь, не правда ли? — мечтательно пролепетал Дазай. Накахара напрягся, глядя на напарника немигающим взглядом. — У меня есть пара идей, думаю, Чуя поможет направить их в правильное русло, — обернулся он, сталкиваясь с напарником глазами. Накахара поспешил их отвести, возвращаясь к Мори.       Осаму прочитал несколько строк, практически не связанных между собой. Совсем сырых, не похожих на стихотворение, но содержащих в себе любопытное зерно. Чуя старался слушать его объективно, но, признаться, нежные строки о любви в исполнении Дазая казались чем-то абсурдным, особенно после минувшей пьянки. Накахаре чудилось, будто Осаму издевается над ним, будто намеренно выбрал такую тему, продолжая издёвку после этого немыслимого «ко мне неравнодушен». Конечно, это были просто домыслы, и Чуя прекрасно понимал, что уделяет слишком много внимания вещам, которые не имеют ничего общего с реальностью, но тревога расходилась сильнее и сильнее с каждым словом Дазая.       — Что скажешь? — поинтересовался он с насмешливыми нотками в голосе.       — Читать про любовь разве не банально? — дёрнул бровью Чуя. — Стихотворение на отборочном было про место человека во Вселенной. А теперь мы ударимся в сентиментальность?       — Любовь вовсе не банальна, — возразил Дазай. — Я ещё даже не написал стихотворение, а ты уже недоволен, шляпка.       — Я понимаю, Чуя-кун, о чём ты говоришь, — вмешался в диалог Мори, чему Накахара был безмерно благодарен, — но с Дазай-куном согласен тоже. Стихотворения о любви могут быть проникновенными и глубокими, к тому же, для французской поэтессы это самое то.       — Стихи мадам Корсо больше про экзистенциализм, — попытался воспротивиться Чуя. — Но выбирать всё равно не мне. Дазай всё решил.       — Тебе понравится, — продолжал Осаму. — Значит, в следующий раз мы встретимся здесь через месяц?       — Не вижу смысла собираться просто так, — кивнул Мори. — Если потребуется что-то обсудить, конечно, каждый из вас может найти меня в университете и инициировать командную встречу. Если получится написать стихотворение раньше, Дазай-кун, мы будем в ещё большем выигрыше. Но торопиться не нужно. Главное — качество.       После слов профессора Чуе стало легче. С Дазаем не нужно будет видеться целый месяц — эта новость обрадовала его ещё сильнее, чем информация о прохождении отборочного этапа. Огай не стал задерживать свою команду, так что совсем скоро Накахара оказался в коридоре, удивительно тихом без привычной болтовни филологов. Осаму вышел следом, но приставать с дурацкими предложениями о совместном курении не стал. Всё налаживалось само по себе, жизнь постепенно приходила в норму, а глупые переживания непременно обещали остаться позади. Наверняка Дазай и сам понимал, что их нелепые попытки сблизиться не могли закончиться ничем нормальным; даже Мори говорил, что не ждёт от них дружбы.       Спустившись на первый этаж, Чуя заметил, что у него звонит телефон — на время учёбы он всегда выключал звук, оставляя только въедливую вибрацию, которая сейчас терзала его карман. Расслабленная ухмылка тут же слетела с лица, когда он увидел, что за контакт так настойчиво ждал ответа. Будничное «мама» отзывалось в Чуе противным липким страхом, который хотелось поскорее с себя стряхнуть. Он мог проигнорировать звонок или сбросить его, но всё ещё опасался последствий, так что, сглотнув вязкую слюну, Накахара взял трубку.       — Как поживаешь, дорогой? — голос Мисаки сам по себе отправлял его в то время, которое Чуе хотелось поскорее забыть.       — Всё в порядке, — холодно ответил Накахара, надевая на себя плащ. — Ты что-то хотела?       — Только спросить, не соскучился ли ты по дому, — с притворной мягкостью продолжала она.       — Я дома, — отрезал Чуя. — Если это всё, извини, мне нужно идти, у меня много дел.       — Где твои манеры? — дружелюбный тон быстро исчез. — Ты должен быть благодарен нам с отцом, что мы до сих пор разрешаем тебе играть в эти свои игры.       — Вот теперь я узнаю свою мать, — зло усмехнулся Чуя. — Так что тебе нужно?       — Неблагодарный паршивец, — прошипела Мисаки по тут сторону. — Вы с сестрой абсолютно отбились от рук. Передай ей, чтобы брала трубку, когда я звоню.       — Она наверняка работает, — немного остыв, отозвался Чуя, пропуская привычные оскорбления в свою сторону. — На ваш бизнес, между прочим. Я бы проявлял к ней больше уважения, — он открыл дверь и вышел на улицу.       — Я не спрашивала совета от эгоистичного мерзавца, — продолжала она. — Которому наплевать на свою семью.       — Может, я просто пошёл в мать? — ощетинился Чуя. — Которой наплевать на всё, кроме себя? Прошло три года, а ты до сих пор ничего не поняла. Ты никогда не хотела слушать нас с Коё, а к ней вообще относишься, как к красивой вещи, которую можно продать подороже. Как ты можешь хотеть от нас понимания, если…       Он замолчал, услышав гудки. Так заканчивался почти каждый их разговор — Мисаки бросала трубку, стоило Чуе разойтись и удариться в попытки поговорить. Годы назад эти попытки были гораздо мягче и сдержаннее, но к настоящему времени имеющийся у младшего Накахары резервуар терпения был переполнен. Родители умело манипулировали его эмоциями в детстве, так что после каждой ссоры Чуя ощущал свою вину, даже если не делал и не говорил ничего из ряда вон. Справиться с этим он смог только здесь, в Йокогаме, когда сумел посмотреть на разговоры с родителями со стороны. Верлен, по обыкновению, был более прямолинеен, но Мисаки дёргала за ниточки с такой тонкостью, что Чуе потребовалось время, чтобы научиться распознавать манипуляции. Зато теперь он чувствовал людей гораздо лучше.       Уже в машине Накахара достал сигарету, ведомый необходимостью куда-нибудь деть скопившийся стресс. Ему и так хватало переживаний, и звонки от родителей крайне хреново вписывались в текущую обстановку. Прикурив, Чуя открыл окно и вдавил педаль газа, устремляясь на улицы Йокогамы — идея немного покататься, прежде чем отправляться домой, показалась ему удачной. Вечерняя Йокогама, несмотря на пробки, была прекрасной. Чуя с прищуром наблюдал, как закатное солнце красиво играет с водой и осенними деревьями, как люди спешат по своим делам, как городские птицы постепенно готовятся ко сну. Когда он нервничал, он часто садился за руль и наворачивал круги, порой даже выезжал за пределы города, чтобы провести немного времени в тишине. Ему нравилось останавливаться в спокойных местах и наблюдать издалека за Йокогамой в вечернее время.