Мера беспорядка

      Отборочный этап конкурса заметно расшевелил студентов: обычно в пятницу все начинали думать о выходных, но на этот раз в универе с самого утра витала особая атмосфера, словно развлечения уже начались. Чуя оделся сдержаннее, чем хотел изначально, но всё равно эффектно: выбрал элегантный приталенный пиджак с красной подкладкой, чёрную рубашку и брошь, которая интересно гармонировала с цепочкой на его любимой шляпе. Для завершения образа пришлось надеть не самые удобные брюки, но Накахара великодушно пожертвовал удобством ради красоты — они отлично смотрелись вместе с выбранным пиджаком. Перед выходом из дома он до блеска начистил туфли под весёлые комментарии Коё, что он даже на свидания так не наряжается (что не было правдой).       Приоделся сегодня не он один: конечно, третья группа физики никак не выделялась, зато филологи разошлись по полной программе. Накахара, воспитанный французским гордецом, отмечал про себя, что некоторые образы студентов были крайне нелепыми, но вслух подобных оценок не произносил. Ацуши, подбежавший к ним с Рюноске на перерыве, был одет неплохо, хоть и явно не планировал сильно рисоваться (Акутагава всё равно смотрел на него, не отрывая глаз, из-за чего Чуя постоянно улыбался в сторону). Многие участники напяливали на себя яркие цвета, немного перебарщивая с акцентом, так что образ Накахары на фоне остальных выглядел официально и даже несколько благородно.       Сидеть на занятиях было немного странно, но он с удовольствием послушал лекцию от профессора Хироцу и сходил на семинар по химии к Мори, который тоже заметно приоделся: строгую рубашку дополнял галстук, а поверх чёрного пиджака был накинут интересный шарф бордового цвета, служивший больше аксессуаром, чем средством утепления. После химии была физика мягкой материи, на которой Чуя записал несколько интегралов и немного поболтал с Акутагавой. Наконец, занятия закончились, а до конкурса оставалось полчаса. Перерыв все конкурсанты начали с коротких собраний с кураторами.       Чуя поднялся на третий этаж, к кабинету, который за две недели стал для него символом постоянства. Проголодавшись, он достал из сумки рисовый батончик и открыл упаковку зубами. Волнение вместе с предвкушением накатывались на него волнами; Накахара знал, что не забудет слова и не опозорится на сцене, но атмосфера сама по себе просто не могла оставить его равнодушным. Тем более на третьем этаже, где филологи носились из стороны в сторону, повторяя вслух стихи и выплёскивая свои эмоции. Возле кафедры, как и всегда, зависал Каджи, который сейчас изо всех сил пытался успокоить разволновавшихся конкурсантов и толкнуть какую-то охренительно мотивирующую речь. Чуя усмехнулся, откусывая батончик.       — Ну и ну, чиби, какой стиль! — послышалось слева. Накахара перевёл недовольный взгляд на появившегося из ниоткуда Дазая.       — В нашей команде кто-то должен за него отвечать, — ответил он и оглядел напарника с головы до ног. — Выглядишь… нормально.       Осаму выглядел даже лучше, чем нормально: светлая рубашка, тёмная жилетка, галстук-боло и заправленная за ухо каштановая прядь — красивый образ, про который даже не придумывалось ничего обидного. Дазай ответил короткое «спасибо», хитро улыбнувшись, и встал рядом, присоединяясь к ожиданию. Чую удивило, что напарник не начал выводить его из равновесия, не задавал тупых вопросов, не говорил ничего про шляпу и не лез с наставлениями перед конкурсом. Молчаливый Дазай тоже был тем Дазаем, с которым Накахара был согласен проводить время.       — Чуя-кун, Дазай-кун, — Огай подкрался незаметно.       — Мори-сан, — кивнул Накахара, доедая батончик.       — Закрепим финальное прочтение, — профессор открыл кабинет. — Чуя-кун, ты всё прекрасно знаешь. Через полчаса повторишь это на сцене и отборочный у нас в кармане.       — Давай, Чу-у-уя! — протянул Осаму, заходя в класс.       Становясь перед рядами парт, Накахара вдруг понял, что эти двое действительно возлагают на него надежды. Даже недоумок Дазай. Чуя просто не мог стать кем, кто подведёт команду, так что финальное прочтение, отрепетированное от корки до корки, вышло замечательным. Из Мори получился подходящий литературный куратор, а из Дазая, чёрт бы его побрал, был неплохой поэт. После репетиции Огай отпустил обоих, наказав хорошо отдохнуть в этот перерыв и быть в концертном зале точно к сроку.       — В субботу вечером будет тусовка в общаге, — заговорил Дазай в коридоре. — Просто передаю информацию, твой друг мог забыть тебе сказать, он слишком занят своим парнем.       — А ты у нас на побегушках? — ощетинился Накахара, спускаясь на первый этаж. — Погоди, это очередная твоя попытка выклянчить у меня сигарету? Иди ты, Дазай, акция была разовой.       — Вообще-то, у меня есть, — выудив из кармана сигарету, он показал её Чуе. — Но можем вместе покурить. Как напарники, — он усмехнулся. — Чиби, не в каждом моём действии нужно искать двойное дно. И грубить было не обязательно.       — Ладно, пошли, — Накахара закатил глаза, набрасывая на плечи изысканный чёрный плащ.       — Нервничаешь? — спросил Осаму, надевая в свою очередь плащ бежевого цвета.       — Да не особо, — соврал Чуя, открывая входную дверь.       — Я нервничаю, — отозвался Дазай, следуя за ним.       — Никогда не поверю в это, — Накахара усмехнулся, доставая пачку сигарет по дороге.       — Почему? — поинтересовался напарник.       — Не думаю, что ты относишься к этому всему серьёзно, — фыркнул Чуя, останавливаясь на привычном месте. Было как-то совсем странно, что он снова был здесь с Дазаем. — Больше похоже на кривенькую попытку поддержать меня.       — Это не может быть и тем, и другим? — он зажал сигарету зубами и наклонился к Накахаре. — Я отношусь к этому достаточно серьёзно, раз согласился работать с тобой, — проговорил он шепеляво, но доходчиво.       — А вот это уже аргумент, — отозвался Чуя и прикурил напарнику сигарету. — Я справлюсь. Нет такой ситуации, которая заставила бы меня поджать хвост, — он вставил свою сигарету в мундштук и прикурил её следом.

***

      В зале, где их собирали только по каким-то важным событиям, постепенно заполнялись свободные места. Чуя был приятно удивлён, когда увидел половину своей группы — они пришли, чтобы поддержать его, их старосту, и ничуть не стеснялись заполонивших всё филологов. Преподаватели, которых назначили кураторами, занимали первые ряды, рядом с ними разместились члены жюри — какие-то приглашённые эксперты французской литературы. За ними посадили остальных профессоров, после них — конкурсантов; простых зрителей рассадили дальше: среди них Накахара увидел Рюноске, который помахал ему рукой, когда тот обернулся. Сам Чуя сидел рядом с Дазаем на третьем ряду, сжимая в руках свой блокнот, в котором напарник написал тот самый первый перевод.       Перед выступлением пришлось выслушать приветственную речь Каджи и каких-то однокурсников Дазая, которых запрягли работать ведущими. Чуя нервничал, кусая щёки изнутри; хотелось всеми силами приблизить момент, к которому они шли две недели, но Накахара выступал только вторым, а долбанная вступительная болтовня тянулась бесконечность. Осаму напевал что-то себе под нос, постукивая пальцами по коленке, что выводило из себя, но Чуя умело сдерживал свои порывы, понимая, что все справляются с нервами как могут. Наконец, героически выслушав поток слов, которые ни на секунду не задерживались в голове, Накахара услышал своё имя и название стихотворения Осаму. Его приглашали на сцену.       — Эй, — Дазай тронул его за рукав, — Я в тебя верю, — и забрал блокнот, словно обещая присмотреть за ним до возвращения напарника.       Чуя кивнул. Наверное, если бы на кону не стояла возможность выиграть деньги, он бы так не переживал. Конечно, шанс попасть в аудиокнигу мадам Корсо его тоже будоражил, но изначально всё задумывалось ради счастливых глаз Коё. Чуя поднялся на сцену, поблагодарил Каджи и взял микрофон. С первого ряда на него смотрел Мори — всё такой же удав, способный наблюдать за своей жертвой часами. Послышались сдержанные аплодисменты, позволяющие Накахаре сделать глубокий вдох и выдать результат того, что мусолилось в кабинете 313 столько времени.       «Право и улыбка» впервые звучало на такую большую аудиторию; Чуя обратил внимание, что Дазай очень внимательно его слушает, по-идиотски шевеля губами вместе с ним. Как ни странно, это даже придало вдохновения, и уже с третьей строчки Накахара перестал нервничать, ощутив себя полностью в своей стихии. Его французские интонации лились размеренно, но эмоционально; его жесты были сдержанными, но красноречивыми; как и смысл этого стихотворения, выступление соединяло в себе противоречия, за которыми можно было отыскать истину. Закончив читать, Чуя снова назвал своё имя, затем стихотворение, а затем и автора, не забыв отдать дань своему придурку-напарнику.       Коснувшись шляпы, он поклонился и сошёл со сцены. Сердце взволнованно трепыхалось, но Накахара возвращался к своему месту с самым уверенным видом. Проходя мимо первого ряда, он увидел, как Мори почти незаметно ему кивнул. Чуя опустился на сидение рядом с Дазаем и глубоко вздохнул — кажется, всё прошло очень хорошо. Напарник удовлетворённо улыбался, как будто и не говорил двадцать минут назад, что волнуется. Блокнот вернулся Накахаре в руки в целости и сохранности. Больше он был не нужен, но для Чуи он стал чем-то вроде символа этого конкурса; кто знает, может, Дазай и своё новое стихотворение в нём напишет?       Оставшиеся выступления Накахара слушал вполуха; сосредоточился только на напарнике Ацуши, который читал его стих. Рюноске был прав — произведение его молодого человека оказалось проникновенным, с приятной рифмой и образами. Конечно, французская речь других конкурсантов оставляла желать лучшего, но было видно, что Танидзаки занимался языком не первый год и явно желал понравиться публике. Несколько раз за время выступления остальных участников Дазай задевал Чую коленом — Накахара тут же бросал на него резкий взгляд, а тот с виноватой улыбочкой пытался уместить свои длиннющие ноги в этом небольшом пространстве.       Под конец в помещении стало жарко — Чуя снял с себя пиджак, а Осаму расстегнул рубашку на несколько пуговиц, обнажив бинты на шее. Накахара невольно задумался: как вообще его напарнику хватало терпения на обмотку целого тела? Опомнился Чуя, когда поймал на себе вопросительный взгляд Дазая — оказалось, в своих раздумьях он пристально смотрел на его шею. Тут же отведя взгляд, Накахара уставился на сцену, ругая себя на чём свет стоит. Нахрена он вообще смотрел туда?       Конкурс подошёл к концу, когда за окном уже стемнело. Ведущие и судьи поблагодарили участников, кратко высказались кураторы (когда наступила очередь Мори, Дазай поднёс пальцы ко рту, и Чуя тотчас понял, что его несносный напарник собирается свистеть, так что быстрым перехватом чужих рук он предотвратил эту выходку), зрители аплодировали, а простые преподаватели говорили, как гордятся всеми присутствующими. Результаты обещали озвучить на следующей неделе — конкретное число не назвали, видимо, оставляя себе неплохой запас времени. Когда все начали расходиться, Огай похвалил Чую лично, да так, что у того по щекам поползли красные пятна смущения. Они пережили первый этап, теперь можно было немного передохнуть — очень кстати завтра намечалась вечеринка в общаге.