Мера беспорядка

      Следующие несколько дней прошли относительно тихо: Чуя позволил себе погрузиться в учёбу, отодвинув подготовку к конкурсу на второй план. В одном из своих блокнотов он набросал несколько вариантов перевода стихотворения, но не спешил показывать их Дазаю — Мори назначил собрание только в четверг, так что лишний раз вступать в коммуникацию с Осаму не было смысла. У Накахары даже немного поднялось настроение за эти дни свободы, когда не нужно было пересиливать желание набить морду сидящему неподалёку куску говна. Ещё он начал странно чувствовать себя на парах по химии: поведение Огая никак не изменилось, но Чуя просто не мог не думать о том, как этого преподавателя уговорили курировать литературный конкурс. Не то чтобы Накахара считал, что человек науки не способен понять искусство, однако Мори меньше всего был похож на любителя поэзии. Неужели его так интересовал денежный выигрыш?       В четверг, отсидев первую пару по матанализу, Чуя спустился в студенческую столовую. Рюноске задержался с преподавателем, чтобы уточнить некоторые вопросы, а Накахара поспешил занять их излюбленный столик — небольшой, рассчитанный на четырёх человек, он стоял возле стены. Они полюбили это место ещё с первого курса, и теперь, когда технический корпус пополнился филологами, битва за самый комфортный стол стала очевидной. Чуя взял горячий кофе с парочкой моти, и вальяжно разложился на их с Акутагавой месте. Его мрачный тёмноволосый друг появился в столовой через пять минут, взял кофе и яичный рулет, и с нескрываемым облегчением заметил Накахару на их привычном месте.       — Как там с этим конкурсом? — поинтересовался он, присаживаясь на стул напротив.       — Нормально. Сегодня будем разбирать мой перевод, — отозвался Чуя, отметив про себя, что забинтованная каланча не рассказала Накаджиме про их дуэт, раз Акутагава не в курсе.       — Я так и не понял, ты один участвуешь или нет? — Рюноске отхлебнул кофе и принялся за тамагояки.       — Нет, — вздохнул Чуя, откусывая моти. — Блять, даже не знаю, как тебе сказать.       — Вот теперь я точно заинтригован, — прожевав, он аккуратно промокнул губы салфеткой.       — Ладно, ты слишком сдержанный человек, чтобы начать орать во всё горло, когда я тебе скажу, — усмехнулся Накахара. — В общем. Меня пристроили в команду к Дазаю. И наш куратор — профессор Мори.       — Чт... — глаза Рюноске округлились и он закашлялся. Чуя не понял, подавился тот, или это его обыкновенный кашель (у Рюноске были слабые бронхи). — Как ты вообще на такое согласился? А он? А профессор Мори?..       — Я и сам не до конца понимаю, как мы оказались в этой точке, — признался Накахара. — Как будто это всё хренов социальный эксперимент. Но пока мы друг друга не убили, для меня это уже победа, — Чуя сделал ещё глоток кофе.       — Теперь мне интересно, что из этого выйдет, — бесцветным голосом ответил Рюноске. — Пожалуй, даже немного страшно, — он усмехнулся.       — Будешь болеть за меня или за своего парня? — спросил Накахара, подразнивая собеседника.       — Если бы ты участвовал один, мне пришлось бы задуматься, — отозвался Рюноске. — Но твоя коллаборация с Дазаем не оставляет мне выбора, — пожав плечами, он едва заметно улыбнулся.       — Даже не могу тебя осуждать, — дожевав моти, вздохнул Чуя. — Хотя я не замечал раньше, что ты тоже ненавидишь Дазая. Думал, это больше для поддержки меня.       — Я его не ненавижу, — поправил Акутагава. — Но уж точно недолюбливаю. Просто ты делаешь это гораздо громче.       — Наверное, — Накахара немного нахмурился, поразмыслив о том, что и впрямь уделяет слишком много внимания этому ушлёпку.       Они закончили завтрак в комфортной для них обоих тишине. Позже Рюноске вышел вместе с Чуей на улицу, чтобы тот успел покурить. Сам Акутагава сигарет избегал, но часто сопровождал друга, так что многие студенты были уверены, что Рюноске тоже курит, и именно поэтому периодически кашляет. Накахара остановился на незаметном месте, которое приметил на втором курсе. На территории университета курить было нельзя, но многие учащиеся находили свои лазейки, прячась в слепых зонах, чтобы поддаться пагубной привычке.       На трезвую голову Чуя всегда использовал мундштук: перчатки слишком легко пропитывались резким запахом дыма, а оголять руки на улице он не хотел. По пьяни столь щепетильная сторона Накахары затыкалась, и он нередко зажимал фильтр пальцами в перчатке, не заботясь о сохранности ткани. Иногда ему нравилось курить с чужих рук, позволяя случайному собеседнику или собеседнице подносить сигарету к его губам. Как-то раз в этой роли даже выступил Рюноске, случайно создав странное напряжение между ними, которое сам же поспешил убрать. Даже на пьяную голову рассматривать друг друга в сексуальном контексте было как-то диковато.       Остаток учебного дня прошёл спокойно, но предвкушение от новой встречи в классе химии возвращалось к Чуе неприятным покалыванием в пальцах. Каждое пересечение с Осаму отнимало у него энергию, а мирное пересечение и вовсе сводило с ума. Однако показать профессору Мори результат своей работы всё же хотелось, как и утереть нос самодовольному Дазаю своими навыками перевода. Так что после пары по квантовой физике Накахара попрощался с Рюноске и отправился на злополучный третий этаж. У кафедры французской литературы ему помахал рукой Каджи, явно довольный тем, что Чуя появился здесь не с целью выкинуть его в окно, несмотря на свой мрачный вид. Накахара добрался до аудитории 313, постучался и открыл дверь. Внутри уже сидел Дазай, а вот Огая на месте не было. Рефлекторно Чуя сжал правую руку в кулак.       — А я только о тебе вспоминал! — картинно воскликнул Осаму.       — Не сомневаюсь, — сквозь зубы прошипел Чуя и занял место за той же первой партой у стены. — Где профессор?       — Сказал, что ему нужно отойти на десять минут, — неожиданно равнодушно ответил Дазай.       — Пока ты не начал нести хуйню, — снова подал голос Накахара, — я предлагаю тебе посмотреть на перевод, который я сделал, — он достал блокнот и швырнул на соседнюю парту.       — Ай! Это было грубо, — Дазай надул губы, словно ему было пять лет. — Куда ты так торопишься, коротышка? Совсем не ценишь мою компанию. А ведь на твоём месте хотели бы оказаться многие, — продолжил он, однако блокнот взял.       — Как и на твоём, — съязвил Чуя и сделал глубокий вдох, успокаиваясь. — Пиздец мы счастливчики. А теперь заткнись и прочитай перевод.       — Ну-ну, не злись, чиби, — ухмыльнувшись, он опустил глаза в блокнот.       Накахара продолжал успокаивать себя медленным дыханием. По правде говоря, от новой драки их останавливал только риск попасться Мори. Всё же у них обоих не было повода не воспринимать слова куратора всерьёз — Огай легко мог отказаться от конкурса, и тогда все старания, которые уже совершил Чуя, оказались бы напрасны. Периодически он поглядывал в сторону Дазая, читающего написанные на французском строки. Накахара заметно напрягался каждый раз, когда брови Осаму дёргались — было абсолютно непонятно, нравится ему или нет. В любом случае, Чуя перевёл некоторые слова несколькими способами, прекрасно понимая, насколько здесь важна интерпретация.       — Вот здесь, где у меня написано про печаль, — начал вдруг Дазай, пересев на соседний стул и ткнув пальцем в блокнот. — Почему решил использовать «la mélancolie»? Разве не «la tristesse»?       — Это был бы более простой вариант. Поверхностный, — Накахара тоже пересел на стул поближе, чтобы разглядеть записи. — Мне показалось, в твоём стихотворении больше говорится о состоянии меланхолии. Печаль быстро появляется и исчезает, но меланхолия сидит глубоко и никуда не уходит, даже когда не думаешь о ней, — рассуждая, Чуя немного забылся. — В общем, этот вариант показался мне убедительнее.       — Логично, — удивительно, но Дазай его даже ни разу не перебил. — Есть ещё вопрос насчёт… сейчас, только что видел. Слово «бегство». Ты оставил несколько вариантов, но ни с одним из них я не вижу возможности сделать рифму.       — Покажи, — Чуя немного раздражённо вытянул шею.       — Вот, — Дазай, казалось, забылся тоже, потому что совершенно естественным образом поднялся с места и уселся за парту Накахары. — Есть ещё идеи?       — Хм, — задумался Чуя, до которого совсем не доходило, что они уже около минуты общаются друг с другом без оскорблений. — Нет, не уверен.       — Тогда я заменю японское слово. Нужно только найти подходящее. Есть карандаш? — похлопав себя по карманам, спросил Дазай.       — Да, — ответил Чуя и достал из сумки заточенный карандаш.       — Merci, — беззлобно усмехнулся Осаму.       — О, нет, не пытайся даже, — Накахара закатил глаза. — Французский оставь мне.       — Je m'excuse, — продолжил Дазай, постепенно переключая внимание на текст.       — Кошмарно звучишь, — Чуя прыснул в кулак.       Следующие несколько минут Накахара молчал, щедро позволяя Дазаю заняться поиском синонимов. Ненароком Чуя задумался, что будет, если в класс войдёт какой-нибудь резвый студент, рассчитывая отыскать профессора Мори, и обнаружит их, сидящих за одной партой. Об их вражде знал весь университет, за исключением самых оторванных от студенческой жизни ребят, а после драки на первом курсе отношения Осаму и Чуи вообще стали основным поводом для сплетен. Правда, всего на неделю, пока их не сместил какой-то новый слушок.       — Отступление? — подал голос Дазай.       — Retraite, — подперев щёку кулаком, перевёл Чуя.       — Рывок? — продолжил Осаму.       — La saccade, — ответил Накахара. — Но значение немного другое, вряд ли подходит. Что-нибудь ещё есть?       — Может… исчезновение? — он перевёл взгляд на собеседника. — Disparition?       — Да, — быстро отозвался Чуя. — Или… L'évanescence? Да, скорее второе. Больше для абстрактных описаний. Например, исчезать медленно, как дым.       — По рифме подходит, давай оставим его, — Дазай обвёл нужное слово карандашом.       — Приношу извинения за опоздание, — Мори вошёл в класс так бесшумно, что Чуя едва не подпрыгнул на стуле. — Надо же. Вовсю работаете? Приятная картина, — добавил он, не скрывая какой-то уж совсем хитрой ухмылки.       — Вообще-то, профессор, мы уже решили, что хотели, — хвастливо заявил Дазай. До Чуи вдруг дошло, что они продолжали сидеть за одной партой.       — Очень хорошо, — кивнул Огай. — Перевод готов, Чуя-кун?       — Да, Мори-сан, — как можно более спокойно ответил Накахара. — Мы поправили спорные моменты только что.       — К завтрашнему дню я окончательно зарифмую весь текст, — прокомментировал Осаму.       — Что ж, тогда предлагаю собраться здесь завтра и начать репетировать прочтение. Похоже, сегодня вы со всем справились без меня. Я ведь говорил, — он сверкнул глазами, — из вас получатся отличные напарники.       Чуя методично кусал внутренние стороны щёк, чтобы не вспылить и не начать доказывать Огаю обратное. То, что у них с Дазаем каким-то чудом вышло не ругаться несколько минут, ничего не значило. Накахара всё ещё не хотел с ним взаимодействовать, и это сидение за одной партой в конце концов стало сильно давить на голову. Осаму, вероятно, испытывал нечто похожее: Чуя обратил внимание, как его тонкие пальцы крепко сжали его блокнот и карандаш, а сам Дазай практически не шевелился. В ушах у Накахары звенело, и вернуться в нормальную реальность он смог лишь тогда, когда Огай небрежно бросил: «Вы свободны, молодые люди». Осаму поспешил вернуться за свою парту, захватив с собой чужой блокнот.       — Эй, Чуя, — позвал он вполголоса. — Я заберу его до завтра? Мне так легче думается, когда в руках текст с моими пометками.       — Ладно, — собравшись с мыслями, ответил Накахара. — Только не пиши ничего на формулах, а то я тебе башку откручу. Используй чистые листы.       — Есть, маленький злой человечек, — ответил Дазай и выскочил из класса под прожигающий взгляд Чуи.