Жажда мести

К утру, Клянусь так и было, Росла во мне сила… И ни к кому Не знал я пощады, И Он все прощал мне… зверства. Ему Плевать на рыданья, Чем больше страданья — тем выше храм! — Да! — Дай мне победу! — Возьми, сам! — И силы к рассвету! — Вот их — дам! — Веди меня к свету! — Построй храм! Я жду тебя там! Павел Пламенев — Ночь перед боем

Осень 340-го года.       Воины месили грязь сапогами. Моросил мерзкий промозглый дождь, от которого Лютеру хотелось поскорее вернуться в шатёр. Он не предполагал, что война с соседями затянется.       Упрямый Ламонт Юдеирн, князь Източена, заявил, что не намерен прощать Северену предательство и не успокоится, пока не захватит эти земли. Он ссылался на богов Эггрунда и их волю, а меж тем ходил слух, что Ламонт сам последние месяцы поклоняется какому-то новому богу, Скапа́ре.       Надвинув капюшон на лицо, Лютер ждал, когда его военачальники соберутся, чтобы обсудить дальнейшие действия.       Армии Северена и Източена были равны по силе и численности. Их столкновения могли длиться едва ли не сутками, пока обе из сторон не изводились от усталости.       Пусть Ламонт и прикрывался милосердным Скапаре, однако это не помешало ему подослать к Лютеру убийц. И теперь князь Източена негодовал, поскольку его люди так и не смогли исполнить приказ. Убийц поймали еще на границе лагеря северенской армии. А затем четвертовали, отправив по кусочку обратно к Ламонту.       Устав ждать, Лютер вернулся в свой шатёр. Он продрог до костей, так еще и промок до последней нитки. Горло першило и нос закладывало, а это ни есть хорошо. Не хватало еще заболеть.       «Нужно заканчивать со всем этим!» — про себя решил князь, подойдя к жаровне с раскалёнными углями. Тщетно попытался согреться. — Есен, мне нужна твоя помощь… — Смертные любят вспоминать о богах в минуты отчаяния, — раздавшийся за спиной голос заставил Лютера вздрогнуть. — Помоги мне победить Източен, и я построю в твою честь множество храмов. Не жалкие жертвенники, а самые настоящие храмы! Украшенные золотом и серебром, самоцветами и красным деревом! Только помоги. — И чем же я должен тебе помочь, князь? — Сонбахар обошел его полукругом. Встал напротив, возле жаровни. Запустил пятерню в угольки, поигрывая ими. Они не обжигали бога, только еще ярче начинали мерцать. — Нашли на Ламонта и его людей какую-нибудь болезнь, — тут же затараторил Лютер. — Устрой какое-нибудь бедствие. Воскреси мёртвых, чтобы они бились против Ламонта. Да что угодно!       Сонбахар не спешил с ответом. Казалось, что угольки в жаровне его куда больше волновали. — Нет, — наконец-то выдохнул он. — Нет?! — изумился князь. — Но ты должен… — Бог не обязан вмешиваться в войну, которую развязали люди, князь, — оставив в покое угольки, Сонбахар недобро прищурил глаза. — Я тебе ничего не должен. — Я должен выиграть эту войну. Без твоей помощи это не… — Ты выиграешь. Не сомневайся в этом. — Выиграю, — Лютер нахмурился, — но не без тебя…       Сонбахара уже не было в шатре. Князь остался наедине с собой.

***

      Эсфирь казалось, что её лишают воздуха. Она едва ли не задыхалась, когда рядом был Орест Болдо. А этот альфа всегда был рядом. Всюду сопровождал княгиню, не позволяя ей побыть наедине.       «Он мешает!» — злилась Эсфирь, срываясь на слуг. Даже верную Руту отхлестала по щекам, когда та рассказала, что видела, как Аскольд гуляет в саду в компании своего младшего мужа, лорда Миляна. Она и раньше плохо сдерживалась, а теперь, находясь в положении, так и вовсе утратила всякий контроль над эмоциями.       Даже посмела нагрубить форелдер-князю, отцу-омеге своего мужа, когда тот посоветовал Эсфирь больше думать о Лютере и ребёнке, а не строить глазки Аскольду.       Быстро шествуя по коридорам, не обращая внимания на многочисленную свиту и генерала Болдо, девушка вышла в сад. Даже не потрудилась накинуть на голову капюшон. Да и к чему он, когда голова и так покрыта? — Душно, — промолвила Эсфирь, пальцами, усеянными перстнями с каменьями, принялась расстегивать золотые пуговицы просторного кафтана. Скинула его с себя. — Государыня, что вы делаете?! — ахнула Рута, тут же подхватив кафтан. Попыталась набросить его на плечи княгини, но та оттолкнула её от себя. — Прочь! Неужели никто не видит, как мне плохо?! — Госпожа, раз вам плохо, то может стоит позвать лекаря? — холодно осведомился Орест, даже не сдвинувшись с места. Он смотрел на Эсфирь, как на какое-то ничтожество. — Лекарь мне не поможет, — выдохнула она, сняв покрывало. Тряхнула головой, позволив золоту волос рассыпаться по плечам и спине. Белоснежная шелковая рубаха и золототканый сарафан из персиковой парчи стремительно намокали под дождём. Тонкие тканевые туфельки не спасали от влаги. — Княгиня не в себе! — ахнула одна из служанок, за что тут же получила подзатыльник от другой. — Государыня, не стоит рисковать здоровьем ребёнка в вашем чреве, — мягкий, убаюкивающий голос старца всех заставил встрепенуться.       Орест только стиснул челюсть. Ему, как и многим при дворе, не нравился новый верховный жрец Аска, пришедший на смену Евсею. Не нравился хотя бы потому, что благоволил княгине-крестьянке и не видел ничего дурного в её близости с княжичем Аскольдом.       Худощавый, с вытянутым узким лицом, с которого смотрели колючие блекло-зелёные глаза. Плешивая козлиная бородка, в которой, как и на голове, еще сохранились тёмно-русые волосы. Но и их было немного, терялись в седине.       В отличие от большинства верховных жрецов Сава предпочитал туники не из льна и хлопка, а из шелка и парчи. Уже за это он порицался собратьями по вере.       В Эделе он появился совсем недавно. И как-то так сразу втёрся в доверие к Эсфирь. Стал давать ей советы и помогал устраивать встречи с княжичем Аскольдом.       За это Саву терпеть не мог Орест, которому было поручено присматривать за княгиней. — Пойдёмте, Государыня, — жрец подошел к девушке. Осторожно коснулся её руки, успокаивая. — Вам нужно отдохнуть.       Резко повернулся к Руте, зло сверкнул глазами: — Чего встала, девка безголовая? Не видишь что ли, княгиня простудиться может. Помоги ей вернуться в покои.       Эсфирь не стала противиться, когда Рута набросила ей на плечи кафтан. Поникла головой, следуя за служанкой. А сама с трудом сдерживала улыбку. Этот спектакль дался ей весьма легко.       Сейчас, едва они с Рутой отойдут в сторону, как Сава начнёт причитать о том, что княгиня не в себе из-за сглаза.       И всё ради того, чтобы избавиться от соперника.       Эсфирь начало тянуть к Аскольду не столько из-за любви к нему, сколько из-за своего будущего. Она прекрасно понимала, что из-за своих выходок Лютер вряд ли долго проживёт или продержится у власти. И теперь, когда случилась война, Эсфирь решила действовать.       Мало кто верил в военную победу Северена, а если это и случится, то в любом случае Лютер вряд ли вернётся домой живым. Об этом позаботятся люди, за чьи услуги форелдер-князь Лучезар и княжич Аскольд готовы заплатить целое состояние.       Вернувшись в свои покои, Эсфирь опустилась в кресло возле натопленного камина. Прикрыла глаза.       Их симпатия с Аскольдом была взаимной с самого начала. И его Эсфирь рассматривала, как запасной вариант на случай, если Лютер всё же доиграется.       О том, что её выбор верен, она поняла сразу после того, как забеременела. Сколько бы Лютер не брал её в постели, но так и не смог посеять жизнь в её чреве своим семенем. А вот Аскольд… С ним Эсфирь была всего пару раз и как результат — задержка в женских днях, а потом и радостная новость после осмотра у княжьей повитухи. — Это знак! — вспоминались слова Аскольда, крепко сжимавшего руки княгини. — Ты не могла понести от Лютера, а Милян от меня. Значит, богам угодно, чтобы мы были вместе!       Эсфирь считала так же, ведь все жрецы богов твердили, что дитя посылается только тем парам, которые предназначены друг другу.       О своём положении она решила пока не сообщать Лютеру. Хотя и догадывалась, что кто-нибудь да проболтается князю.       Открыв глаза, поглаживая свой живот, Эсфирь позволила себе улыбнуться.       Очень скоро они с Аскольдом будут свободны и смогут соединиться священными узами брака.       Вспомнился день, когда в Эделе появился Сава. Тот сразу понял, кому следует служить. Именно он лил в уши Лучезара о том, что Лютер своими выходками всех погубит и с его подачи форелдер-князь принял решение избавиться от старшего отпрыска, чтобы уступить трон младшему. По просьбе Эсфирь и Аскольда Сава распространял слухи, мол, княгиня порой не в себе из-за черной зависти, которая отравляет её. И всё зло идёт от омеги, который от ревности прибег к тёмным силам.       Ясное дело, что говорилось всё это про Миляна, младшего мужа Аскольда. Мальчишка младше княжича и княгини всего на пару лет, и с трудом умел скрывать свою злость, обиду и ревность. Он всеми силами пытался заставить Аскольда полюбить его, а в итоге только отталкивал.       Как-то княжич пожаловался, что Миляна ему навязал старший брат, не дав выбрать понравившегося омегу. Поэтому он был только рад избавиться от ненавистного супруга. Неважно, каким жестоким способом это будет совершено, лишь бы Аскольд мог обрести свободу.       Это нравилось Эсфирь. А вот что ей не нравилось, так это упоминание о том омеге, который умудрился вскружить голову Лютеру с Аскольдом, а теперь еще и стать младшим мужем генерала Болдо.       Ничего, и до него Эсфирь доберётся. Как только не станет Миляна и Лютера, она отправится в Черен, чтобы еще раз взглянуть на того опального лорда, от которого альфы из её окружения сходят с ума.       Крик в коридоре заставил княгиню тут же заспешить к дверям. Выглянув наружу, она увидела как слуги в страхе разбежались. Стражники едва ли не силой выволокли из покоев Миляна, до боли выкручивая ему руки. — Это не моё! Я ничего не сделал! — кричал юноша, не понимая, что происходит. — Стойте! — вмешалась Эсфирь. Изобразила непонимание, хотя прекрасно догадывалась, что именно происходит. — В чем его обвиняют? — Слуги делали уборку и обнаружили соломенную куколку, обмотанную волосами и проткнутую иголками, — пояснил один из стражников. — Колдовство! — ахнула княгиня, прижав ладонь к губам. — Это не моё! — Милян едва ли не плакал, тщетно пытаясь вырваться из крепких альфьих рук. — Мне подкинули!       «О да, кричи и плачь, сука, ведь тебе никто не поможет», — мысленно злорадствовала Эсфирь, жестом позволяя увести сопротивляющегося омегу.       За наведение порчи на члена правящей семьи предусмотрена жестокая казнь. И вряд ли Аскольд об этом не знал. Он сам щедро заплатил слуге, чтобы тот подбросил Миляну куклу, обмотанную волосом, очень похожим на волосы княгини. И он же должен избавиться от соучастника, чтобы правда никогда не всплыла. — Государыня? — Рута осторожно подкралась сзади. — Будут ли какие-нибудь указания? — Подготовь на завтра мой самый лучший наряд. Мне придётся вынести приговор вместо моего князя-мужа. — Разве так можно? — искренне удивилась служанка. За что тут же удостоилась гневного взгляда янтарных глаз. — Твоё дело приказы выполнять, а не болтать, — прошипела Эсфирь, вернувшись в покои.       Она хотела, чтобы весть о страшной находке в покоях Миляна распространилась по всему Эделю. Хотела, чтобы омега весь извёлся, ожидая страшного суда. Хотела насладиться своим триумфом.       Чем он провинился перед ней? Просто оказался мужем альфы, который ей приглянулся.

***

— Я ни в чем не виноват, — словно молитву повторял Милян, меряя шагами темницу. — Это не моё. Мне подбросили… Я бы никогда…       Ему хотелось выть от обиды и страха перед судом. А еще больше хотелось повернуть время вспять, чтобы в злосчастный день смотрин сбежать из Эделя. Если бы он только знал, что его ждёт, то никогда бы не согласился на этот брак. Плевать на то, что подумает семья! Плевать на отца и его амбиции! Плевать на власть! Собственная шкура Миляну была дороже. И понимал он это только сейчас.       А ведь он старался быть добрым мужем. Даже заставил себя измениться в угоду Аскольду, лишь бы тот обращал на него внимания. В первую брачную ночь сам пытался проявлять инициативу, но в итоге альфа оттолкнул его и до утра просидел в соседней комнате.       Никогда в жизни Милян не испытывал такого унижения, как в первую брачную ночь. Собственный муж побрезговал им, а после даже и не пытался исполнить супружеский долг.       Форелдер-князь не понимал, почему Милян до сих пор не забеременел. И давал свои «ценные» советы о том, как стоит омеге лежать и вести себя, чтобы быстрее обзавестись пузом.       Милян стыдился рассказать, что по милости Аскольда он всё еще девственник.       Сейчас, оглядываясь назад, он бы отдал всё на свете, чтобы на его месте оказался кто-то другой. — Я не виноват! — подавляя рвущиеся наружу рыдания, Милян остановился возле деревянной двери. Принялся сбивать об неё кулаки. — Я ни в чем не виноват! Выпустите меня!       Он не сомневался, что в этом деле замешана княгиня. Эта сука, которая вскружила голову князю Лютеру, нагло смела строить глазки Аскольду. И тот, как последний дурак, легко поддался её чарам.       И ублюдок, которого Эсфирь носит под сердцем, не от князя, а от его брата.       Милян это знал. Иначе с чего бы Аскольду так сильно проявлять интерес к чужому приплоду, так еще и пытаться постоянно коснуться живота?       Щелчок замка заставил омегу отпрянуть назад.       Возникший на пороге старший муж смотрел недобро. — Зачем весь этот фарс, Аскольд? — взяв себя в руки, Милян старался не показывать, как ему страшно. — Неужели нельзя просто развестись?       В серых глазах вспыхнуло удивление. То ли альфа о разводе не думал прежде, то ли был удивлён, что омега заговорил об этом. — Ты понесёшь наказание… — пробормотал Аскольд. — За что? Я ничего не сделал. — В твоих покоях нашли соломенную куклу. Это верный признак колдовства. Ты собирался навредить княгине. — Нет! Это не правда! Ты же знаешь, что я этого не делал. Знаешь правду…       Аскольд вздрогнул. Оглянулся назад. Он явно чего-то боялся. Побледнев, облизав губы, княжич отступил назад. — Ты понесёшь соответствующее наказание. Княгиня решит твою судьбу. — Но я ни в чем не виноват! — дрожа от страха и холода, Милян подошел к нему вплотную. Схватил за руки, заглядывая в глаза. — Прошу… Просто дай мне развод. Я ни на что не стану претендовать! Я буду молчать обо всём. Только не губи меня, Аскольдушка! — Хватит! — оттолкнув супруга, Аскольд оскалился. — Ты совершил преступление и понесёшь за это наказание. Завтра утром состоится суд. — Нет! — из глаз Миляна потекли слёзы. — Прошу, Аскольд… — Ни одно злодеяние не должно оставаться безнаказанным, — пробормотал княжич, уходя.       С грохотом захлопнулась дверь, оглушительно щелкнул замок.       Милян кидался на дверь, умолял, кричал и рыдал, пока силы не оставили его. Сбил кулаки в кровь, прежде чем сполз на пол. Омеге его статуса не дозволялось так себя вести, но сейчас Милян меньше всего хотел думать о подобных приличиях. — Боги, если вы есть, молю, не оставьте меня в трудный час, — захлёбываясь слезами, шептал омега. — Спасите!       Но боги Эггрунда были так же равнодушны к его мольбам, как и холодный камень темницы.

***

      «До чего же смехотворен этот фарс, — поморщился Орест, — аж тошнить начинает».       Палата Заседаний была полна народу. Советники князя, лорды, жрецы, форелдер-князь, стража… Все они были здесь, лишь бы увидеть, как свершится «правосудие».       Княгиня восседала на троне. Облаченная в золотую парчу и кроваво-красный бархат, с высокой короной из золота, платины, украшенной жемчугом, самоцветами и эмалью, она с трудом справлялась со своими эмоциями.       Эсфирь пыталась изобразить печаль, но её глаза, словно два янтаря, горели злорадным ликованием. — Лорд Дусан, разве вы не потрудитесь встать на защиту своего сына? — Орест наклонился к княжескому советнику. — Боюсь, я не вправе жалеть преступника, — холодно ответил Титус. — Даже если выяснится, что ваш сын ни в чем не виноват? — Генерал, пусть наша княгиня и из крестьян, но вряд ли она могла провернуть что-то, чтобы подставить благородного омегу. — За внешностью невинного ягнёнка часто скрывается кровожадный волк, не знающий жалости, лорд Дусан. На вашем месте я бы не забывал об этом.       Титус побагровел, но ничего больше не возразил. Даже отвернулся, когда в Палату ввели его сына.       Миляна приодели и привели в порядок, но от этого он не выглядел менее несчастным. Он даже не пытался сдержать слёз. Понимал, что его ждёт худшая из смертей. — Господа, — Эсфирь поднялась со своего места, — я не владею красивыми речами. Не умею правильно вершить суд. Всё это должен делать наш Государь, мой муж. Он должен был встать на защиту своей семьи, своего наследника. Но сейчас его нет с нами. Он на войне, как и тысячи храбрых воинов, отдаёт всего себя на благо нашего народа. Поэтому с вашей и божьей помощью, я должна отстоять честь своего ребёнка и свершить суд. Во имя справедливости!       «Хорошо тебя обучили, крестьянка», — презрительно скривился Орест, заметив, как княгиня бросила мимолётный взгляд на верховного жреца Аска, а тот одобрительно кивнул. — Этот человек, — Эсфирь указала на Миляна, — не только пытался навредить мне и княжьему ребёнку, прибегнув к магии, но и опозорил своего мужа. — Это ложь! — возразил омега. — Я ни в чем не виноват! — В твоих покоях нашли колдовскую куклу, — девушка с трудом подавила злорадную улыбку. — Лекари осмотрели тебя. Как ты можешь оставаться до сих пор девственником, если ты замужем?       По толпе собравшихся прошел ропот. — Я… — Милян побледнел. — Увы, но это так, — вмешался княжеский лекарь, седовласый бета в годах. — После тщательного осмотра, мы удостоверились, что данный омега действительно девственен. — Колдовство! — ударил посохом по полу Сава, и с ним согласились десятки голосов. — Это не колдовство! — отчаянно вскричал Милян, пытаясь хоть как-то защититься. — Аскольд пренебрегал супружеским долгом. И в брачную ночь не сделал меня своим омегой!       Лицо Аскольда пошло пятнами. Даже его отец, Лучезар, удивился такому заявлению и вопросительно посмотрел на сына. — Врёт… он всё врёт, — княжич выглядел нервным. — Как это низко… — Эсфирь качнула головой, — пытаться переложить вину на своего мужа. Приличный омега, как и хорошая жена, никогда и ни при каких обстоятельствах не посмеет хоть чем-то оскорбить своего мужа. — Верно! — согласились альфы, глядя на Миляна с ненавистью и презрением. — Закон призывает нас быть справедливыми, — продолжила княгиня. — Омега Милян, урождённый Дусан, приговаривается к смертной казни через сожжение. Перед этим ему вырвут язык и снимут с рук кожу, чтобы он не смог никого проклясть. Мне бы хотелось другого исхода… — Нет… — ноги Миляна подкосились. — Нет! Я ни в чем не виноват! — Государыня! — решил вмешаться Орест, выйдя вперёд. — При всём уважении к вам, но такие решения может принимать лишь князь. Было бы куда мудрее, если бы преступника заперли в темнице до возвращения нашего Государя. — Генерал Болдо, вам так нравится проявлять заботу к провинившимся омегам? — едко бросила Эсфирь, метая взглядом молнии. — Нет, мне просто нравится вкус справедливости. — Генерал, ваша задача охранять княгиню, а не давать советы, — напомнил Аскольд. — Моя задача следить за тем, чтобы княгиня не натворила глупостей и в случае чего немедленно доложить Государю об этом. Вашей же задачей, княжич, было следить за своим супругом. При хорошем муже омеги не ходят девственниками и не занимаются колдовством. Половина вины лежит на вас. — Да как ты смеешь?! — противно взвизгнул княжич. — Генерал, следите за своим языком, — Лучезар встал со своего места. Сложил руки на животе, пристально посмотрел на заливающегося слезами Миляна. Скривился. — Сейчас, когда Лютер далеко, его жена вправе принимать некоторые решения самостоятельно. Когда должна состояться казнь? — Сегодня после полудня, — немедленно ответила Эсфирь, удивившись внезапной поддержке свёкра. — Пусть будет так, — кивнул форелдер-князь, первым удалившись из Палаты Заседаний. — Нет! Нет! — истошно кричал Милян, сопротивляясь. Он рвался из рук стражников, но те держали крепко. — Лжецы! Что я тебе сделал, Аскольд, что ты так со мной поступаешь?! Ты ведь мог просто развестись. Почему же… Всё ради неё? Ради девки, которая верна только себе! — Уведите его! — велела Эсфирь, побагровев. — И пусть ему сразу вырвут язык, чтобы не вводил людей в заблуждение.       Стража повиновалась.       Крики юного омеги еще долго не стихали.       Мужчины выходили из Палаты Заседаний в молчании. Им было о чем задуматься.       Орест даже не стал ждать княгиню. Вышел в коридор, чтобы отойти в сторону с капитаном княжеской стражи. — Наш князь нашел себе жену под стать, — заметил Мариан Парамон. — Что планируешь делать? — Сообщить всё князю. Что еще я могу? На стороне этой суки не только княжич, но и форелдер-князь. Так еще и прихвостень Аска с ними заодно. Мальчишку уже не спасти.

***

      Истошные вопли проносились над Эделем.       Каждый из присутствующих спиной ощутил табун мурашек, отчего кожа стала гусиной, а волосы на затылке зашевелились.       Лорд Дусан первым покинул место казни. Его хватило буквально на несколько минут. На те страшные несколько минут, за которые Миляну отрубили пальцы и принялись снимать с рук кожу. Палачи медленно делали свою работу, обнажая плоть от самых локтей до кончиков отрубленных пальцев.       От боли Милян потерял сознание, но его быстро привели в чувство.       От его воплей даже Эсфирь было не по себе. Поёжившись, кутаясь в подбитый куницей плащ, девушка несколько раз отвернулась.       На удивление, стоявший рядом Аскольд сохранял спокойствие. Даже с каким-то удовольствием наблюдал за происходящим.       «А ведь это ты предложил обвинить Миляна в колдовстве, — Эсфирь показалось, что стало холоднее. — Знал ведь, какая участь его ждёт…»       Это заставило её задуматься о том, насколько опасна семья, в которую она вошла. Отец хочет избавиться от старшего сына, чтобы передать трон младшему. В то же время Лютер вершил суды, жестоко казнил людей из своего окружения, а теперь еще и Аскольд без всяких сожалений обрёк собственного супруга на страшную смерть.       «Со мной такого не будет!» — твёрдо решила Эсфирь.       Милян сорвал голос, зашелся кашлем.       Кожа лоскутами свисала с кончиков пальцев. Привязанный к столбу, вокруг которого выложили сено и сухой хворост, омега завалился вперёд. В глазах темнело от боли. Изо рта продолжала течь кровь. Язык был вырезан практически под корень. — Надо что-то делать с Орестом, — Аскольд так и не нашел взглядом генерала среди прочих собравшихся поглазеть на казнь. — Если он имеет наглость выступать против твоего слова, то и верно служить не будет. — Он служит Лютеру, а не нам, — согласилась княгиня. Немного подумав, добавила. — Когда Ореста не станет, что мы сделаем с его супругом? — С Яромиром? — тут же оживился Аскольд. Даже в глазах вспыхнул интерес. — А зачем с ним что-то делать? Пусть живёт. Вряд ли он станет оплакивать своего мужа и пытаться мстить.       «Тогда, я тем более должна избавиться от этого омеги», — про себя решила Эсфирь.       Милян уже не кричал. Только стонал от боли, продолжая биться в агонии.       Эсфирь подалась вперёд, жадно вглядываясь в происходящее. Как только были подожжены сено и дрова, а пламя стремительно начало расползаться вокруг и лизать обнаженные ноги Миляна, заставляя его снова взвыть, внутри девушки всё затрепетало.       Теперь уже не скрывая своего ликования, она с удовольствием наблюдала, как заживо сгорает её соперник. Его вопли боли были усладой для её ушей.       Вцепившись в перила балкона, Эсфирь представила, как избавится от последнего из Гуриев. И его она заставит страдать намного дольше, чем Миляна.

***

      Проснувшись на рассвете, Яро еще долго лежал, глядя в потолок. Кошмары то приходили, то их долгое время не было. И каждый раз один и тот же сон. Начинался он всегда по-разному, со счастливых моментов из прошлого, а заканчивался у жертвенника в Офарте. Там изувеченный старший брат Вит рвал Яромира на части, заставляя просыпаться в липком поту, с бешено колотящимся сердцем.       Устав валяться, Яро заставил себя встать с кровати. Подошел к зеркалу во весь рост, задрал подол ночной рубахи, присматриваясь к «линиям» на животе. Они продолжали оставаться бледными, хотя последние четыре течки подряд Орест исправно накачивал его своим семенем. И ничего.       «Может, я бесплоден?» — предположил Яро, коснувшись живота.       Одёрнув подол рубахи, полез в шкаф, доставая одежду. Сегодня ему хотелось проведать крестьян.       На этот раз завтрак подавали в гостиной, где Яромир смог с удобством устроиться на софе среди подушек.       Пасмурная погода как-то особенно расслабляла, нагоняла сонливость. Из-за чего практически все обитатели Черена выполняли свою работу вяло и с трудом сдерживали зевки. — В неспокойное время мы живём, — заметил повар Обрад, лично подавая на стол омлет с овощами, сыром и сметаной. — Боян, староста из Петар, которого допускают в Палату Заседаний, по всем деревням сейчас разъезжает и новости страшные разносит. — Какие же? — без интереса спросил Яро. Куда больше его волновал отчет о скудном урожае в этом году. — Супруг княжича Аскольда колдуном оказался. — Что? Милян? — удивившись, юноша даже про завтрак на время позабыл. — Но это чушь. Милян всегда презирал подобное и считал, что даже жрецам творить чудеса не стоит. — Ну, и всё же у него нашли колдовскую куклу, на которую был намотан волос княгини. Бедняжка начала сходить с ума. А еще жрец Аска Сава подтвердил, что на княгине колдовство. Так оказалось, что супруг нашего княжича девственник! Мерзавец даже заявил, что княжич сам его не касался. — А Аскольд что? — Он на стороне княгини был. Боян говорит, что они хорошо ладят. — Вот как… И что с Миляном? Его заперли в темнице ждать возвращения Лютера или вернули в родительский дом? — Вы странный, господин, — Обрад вытер руки о передник. — Княгиня вынесла приговор, и её решение поддержали многие. Миляна еще двумя днями ранее казнили. Ему вырвали язык, содрали с рук кожу и сожгли.       Яро щелкнул языком. Не думал он, что мягкотелый княжич окажется способным на подобное. Хотя, учитывая какая у них семейка, разве стоит удивляться чему-то подобному? — Лютер выбрал себе жену под стать, — заметил Яро, всё же приступив к завтраку.       Тут и дураку было понятно, что Аскольд с Эсфирь подставили Миляна, чтобы избавиться от него. Вот только если мотивы княжича были понятны Яромиру, — тот всё же не хотел брака с тем омегой, — то что двигало княгиней — неизвестно. Хотя, если пофантазировать и представить, что эти двое просто сдружились или же стали любовниками…       Орест ведь говорил, что Лютер приставил его присматривать за Эсфирь, опасаясь, что кто-то может покуситься на его жену.       Покончив с завтраком, велев подготовить лошадь, Яро вернулся в свои покои, чтобы прихватить с собой бумагу и письменные принадлежности. Он лично хотел подсчитать весь урожай, который удалось собрать, а также выслушать просьбы крестьян.       Войдя в спальню, чтобы взять плащ потеплее, проходя мимо зеркала, Яро боковым зрением заметил нечто странное. Остановившись, омега пристально посмотрел на своё отражение. Что-то с ним было не так.       Какая-то тень мелькала за спиной.       Медленно подойдя ближе, Яро коснулся зеркала. Холодное, приятное на ощупь.       «Показалось», — вздохнув, омега повернулся к шкафу и едва не вскрикнул от испуга.       Возле шкафа, привалившись плечом к двери, стоял мужчина. Багровые волосы были заплетены в косу на манер солсетурских воинов-альф, украшены янтарными бусинами. Тёмно-фиолетовый кафтан был расшит серебряными лилиями, обхвачен черным шелковым кушаком, в тон которому были рубаха, шальвары и сапоги. — Храбришься, — улыбнулся мужчина, обнажив белые зубы, среди которых устрашающе выглядели два верхних железных клыка. — Похвально, только всё равно я чувствую страх.       Яро инстинктивно потянулся за кинжалом, забыв, что оставил его под подушкой.       Спальня наполнилась осенним ароматом: сырой землёй и подгнившей листвой. — Знаешь, меня сильно повеселила та сцена в Сноре у жертвенника, — продолжил солсетурин, отстранившись от шкафа. Стал медленно приближаться к Яро. — Ты впервые убил человека. Да еще и так жестоко. Но я-то знаю, что тебе в тот момент было страшно. Страшно от осознания, в какое чудовище ты можешь превратиться. — Так было нужно… — пробормотал Яро, пытаясь побороть оцепенение. — И не тебе меня судить, Сонбахар.       Кроваво-карие глаза божества сверкнули ликованием. В одно мгновение он оказался перед юношей. Непозволительно близко. Настолько, что Яро ощущал его дыхание на своих губах. — За первым убийством всегда следует второе, третье… И все они оправдываются фразой «так было нужно». — Зачем ты здесь? Я не твой слуга, чтобы ты приходил ко мне, — сжав кулаки, Яромир заставил себя сохранять спокойствие. Хоть ему и было не по себе, и хотелось отойти от бога как можно дальше. — Я прихожу к тем, к кому посчитаю нужным, и это не всегда люди, поклоняющиеся мне, — Сонбахар протянул руку, коснулся каштановых волос. Поднёс одну из прядей к своим губам. — Ты сильный омега, Яромир. Давно я таких не встречал. Не хочешь заключить сделку? Союз Весны и Осени — красиво звучит. — Нет, — слишком резко ответил юноша, ударив бога по руке. Всё же отступил назад. — Удивительно, — нервный смешок сорвался с губ Сонбахара. — Давно мне так нагло не отказывали. — Уходи, — обойдя его, Яро всё же прошел к шкафу. Распахнул двери, взглядом шаря по вещам.       Вздрогнул, когда бог обнял его со спины, нагло положив голову на плечо и обжигая шею горячим дыханием. — Твоя жизнь в опасности. Не только Лютер желает тебе зла, но и еще кое-кто. Скоро ты останешься совсем один, Яромир. Твоя короткая жизнь оборвётся внезапно и мучительно. Разве этого ты хочешь? Вряд ли. Скорее всего мечтаешь о спокойной жизни в достатке, в роли заботливого отца. Я могу это дать тебе. Могу сделать так, что ты останешься жив. Взамен я попрошу совсем немного.       Юноша молчал. Переваривал услышанное. Понимал, что Сонбахар может блефовать. Понимал и то, что всё это может оказаться правдой. Неизвестно, что взбредёт в голову Оресту. — С чего я должен доверять тебе? Богу, которому служат двое самых ебанутых альф? — Яро начинал раздражаться. — Ты мне определённо нравишься всё больше и больше, — коротко рассмеялся Сонбахар, нагло проведя языком по шее юноши. — Довольно! — резко дёрнувшись, высвободившись из объятий божества, Яромир круто развернулся, тут же отвесил сильную пощечину. — Не смей меня трогать! Не смей меня шантажировать! Ты выбрал не того. Убирайся и больше никогда ко мне не приближайся. — Еще и руку на меня поднял! — с восхищением выпалил Сонбахар. Похоже, что происходящее его приятно удивляло. — Как же давно это было… С тех пор как я стал богом, никто не смел со мной огрызаться или повышать голос. Все ползали в моих ногах, вымаливали моё благословение и мечтали о моём покровительстве. Но ты… — Хватит трепаться, — сдёрнув с вешалки соболиный плащ, юноша направился прочь из спальни. — Исчезни. — Я дам тебе время подумать, Яромир. Ты должен сделать выбор: либо мучительно умереть в столь юном возрасте, либо хоть немного прожить в спокойствии и счастье.       Яро мог бы огрызнуться, но не стал. Дождался, пока в спальне перестанет пахнуть осенью и только тогда вышел в коридор.

***

      Рана в боку предательски ныла, как и всё тело. После тяжелого боя, из которого Лютер боялся не выйти живым, хотелось только одного — уснуть. Но сон не шел. Военачальники капали на мозги, что-то доказывая то ли князю, то ли друг другу. Яростно спорили, тыкая пальцами в карту, а Лютер устало смотрел на них и мечтал, чтобы они заткнулись.       С этой войной он понял, что не является воином. Не воин, не полководец… Но и трусом Лютер себя не мог назвать. Однако, когда начиналась битва, он с трудом заставлял себя идти или ехать вперёд.       В последнем сражении он намеренно напоролся на вражеский меч, лишь бы поскорее уйти с поля боя. Но лекарь, накладывавший швы, заявил, что князь может хоть сейчас снова рваться в битву.       Из-за этого настроение портилось. Лютер едва ли не срывался на своих людей. И сейчас, когда из Эделя пришло письмо от Ореста, только и мог, что сыпать проклятиями.       «Почему всё идёт не так? Почему?!»       Новость о казни Миляна заставила его серьёзно задуматься. В «той» жизни юный лорд Дусан стал супругом младшего лорда Ивейло. Слава о Миляне, как о самом порядочном младшем муже и ласковом отце гремела на весь Северен. Его ставили в пример остальным омегам. Считалось, что он был благословлен богиней брака и материнства Биркой.       И Лютер не верил, что такой человек мог прибегнуть к колдовству и навредить его Эсфирь. Ему не нравилось, что Аскольд так легко позволил обвинить и казнить Миляна. Не нравилось, что он, Лучезар и Эсфирь внезапно обзавелись новым верховным жрецом Аска, который говорил, что делать. Как и не нравилось то, что этот самый жрец не видит ничего дурного в том, что княгиня и княжич проводят много времени вместе.       Дурные мысли тут же овладели Лютером.       «Когда ты успел так сильно измениться, Аскольд? Яромира ведь нет рядом с тобой, так почему ты так ведёшь себя?» — Государь, вам бы отдохнуть, — заметил военный лекарь, с тревогой глядя на то, как повязка на боку князя пропитывается кровью. — Отдохну, когда мы покончим со всем этим, — рявкнул Лютер. Даже новость о беременности Эсфирь его не порадовала. Смяв письмо и отбросив его в сторону, альфа надел кольчугу и шлем.       Он должен как можно скорее завершить войну, чтобы вернуться домой. Тогда он избавится от наглого жреца, и подозрительных отца с братом.       Лютер более чем был уверен, что эти трое имеют на Эсфирь дурное влияние. А ведь когда-то ему казалось, что главным врагом и проблемой для него является Яромир. Просто удивительно, что этот омега до сих пор ничего дурного не сделал.       Крепко ухватившись за рукоять меча, спрятанного в ножнах, Лютер вышел из шатра. — Мы выступаем! — объявил он столпившимся у шатра военачальникам. — Сейчас? Ночью? Государь, это не… — Сейчас! Хватит играть по правилам этих зажравшихся тварей. Как только мы разобьём их армию, то не оставим камня на камне от Източена. В бой!

***

      Эсфирь не скрывала своего дурного настроения. Сидя в душно натопленном гостевом зале в просторных покоях форелдер-князя, девушка была вынуждена довольствоваться скучной вышивкой.       Увы, в перечень «развлечений» для знатных омег и женщин входили только вышивка, шитьё, прядение и песни. И ничего из этого списка не нравилось Эсфирь. Выходя замуж за Лютера, становясь княгиней, она ошибочно верила, что целыми днями будет наслаждаться праздной жизнью, вкушать изысканные яства, купаться в шелках, мехах и драгоценностях.       Собственно, до войны всё было именно так. Лютер баловал её. От Эсфирь требовалось лишь принимать его подарки и ласку, а также быть счастливой.       Теперь же всё изменилось.       Свёкр требовал от неё соблюдения приличий и традиций. И дотошно изучал каждый стежок на вышивке или шитье княгини. — Мне нехорошо, — шумно вздохнув, Эсфирь демонстративно небрежно отложила вышивание на низкий столик. — Может, вам чего принести, Государыня? — заботливая Рута мгновенно оказалась рядом. — Принеси нам тёплого сладкого киселя, девочка, — приказал Лучезар, вмешавшись. — Лучше сбитень, — нахмурилась княгиня. — Не люблю кисель. — Он полезен для пищеварения и помогает избавиться от дурноты, — голосом, не терпящим возражений, процедил омега. — Девочка, выполняй.       Рута замялась лишь на мгновение. Взглянула на свою хозяйку, прежде чем выйти из покоев.       Эсфирь даже не сомневалась, что та сделает всё, как надо. Откинувшись на спинку кресла, прикрыв глаза, она представила своё будущее. Рядом с Аскольдом. Без всяких Лучезаров, Лютеров и прочих раздражающих личностей. Только она, Аскольд и их дети. — Над твоими манерами еще нужно поработать, — прервал ход её мыслей Лучезар, ловко орудуя иглой. — Я знаю хороших учителей, которые быстро обучат тебя этикету и нормам приличия. Княгиня не может говорить и делать то, что думает. И тем более не может пререкаться со своим свёкром. — Но я и не обязана разделять ваши вкусы, — достаточно резко возразила Эсфирь.       Омега нахмурился. Хотел сказать что-то еще, но их прервали.       Аскольд буквально влетел в отцовские покои. А следом за ним и Орест. — Пришли новости с войны, — сообщил княжич, передавая Лучезару письмо. — От Лютера? Что с ним? — изобразила тревогу Эсфирь, вскочив с кресла. — Он ранен… — быстро пройдясь взглядом по строкам письмо, форелдер-князь повёл плечом. — Причем серьёзно. Во время сражения его ранило отравленной стрелой.       После этого в покоях наступила тишина.       Эсфирь посмотрела сначала на Лучезара, а потом на Аскольда. На их лицах читалось равнодушие. Даже для видимости перед Орестом они не потрудились изобразить печаль. — Мы должны отправить туда подкрепление, — вмешался генерал Болдо. — У нас есть еще воины. Мы… — Мы подумаем об этом, генерал, — грубо прервал его Лучезар. — Но не стоит забывать, что нужно оставить какое-то количество воинов и для нашей защиты. — Если армия князя падёт, то никто вас не защитит, — мрачно заметил Орест. — Оставьте нас, генерал. И придержите свои мрачные мысли при себе.       Омега выглядел недовольным. Казалось, что еще немного и он позовёт стражу, велев ей выдворить Ореста прочь. Но альфа сам ушел, громко хлопнув дверьми. — От него нужно избавиться, — заключил Лучерзар, бросив письмо в камин. — Эсфирь, ты у нас хорошая актриса. Рассчитываем на тебя. — А если Орест прав? — невольно занервничала княгиня. — Если армия Лютера падёт, то… — Напрасно боишься. Если армия Лютера падёт, то мы договоримся с Източеном. У князя Ламонта есть младшая сестра. Она может стать хорошей женой для Аскольда.       От этих слов Эсфирь совсем поплохело. Она с тревогой посмотрела на Аскольда, но тот ничем не выразил своего удивления или неудовольствия. — Говорят, что княжна Марна не только очень красива, но и обладает безупречными манерами. А её голос… Когда она поёт, то боги улыбаются. — А я? Что будет со мной в таком случае? — девушка нервничала. — Ты? — Лучезар презрительно скривился. — Молись богам, чтобы они даровали тебе дочь. В противном случае тебя не пощадят.       Эсфирь побледнела. Повернулась к Аскольду, надеясь на его защиту.       «Скажи что-нибудь! Не молчи!»       Но княжич ничего не сказал.