Временно

День прошёл в активном наведении порядка. Ричард весь был в этом: стоило ему приняться оттирать одно-единственное пятнышко на сверкающей дверце холодильника, благородно-серого и настолько же красивого, насколько и маркого, как через пару часов он уже ловил себя за увлечённым уничтожением слоя пыли, забившейся в пространство между плинтусом и стеной. С появлением в его квартире Гэвина Рида уборка обещала стать его единственной отдушиной. …и чем-то, в чём они критически не совпадали — Ричард заглянул в гостевую спальню и ужаснулся. Рид оставил кровать разворошённой, простынь сбилась и помялась, кое-где обнажив белый наматрасник, одна из подушек очутилась на полу: похоже, спал он беспокойно. Одежда была небрежно брошена на стул, хотя Ричард мог бы побиться о заклад, что в шкафу вполне хватило бы места для немногочисленных пожитков Рида. Разобранная только наполовину спортивная сумка обнаружилась на ковре. За какие-то часы своего пребывания здесь Гэвин Рид умудрился превратить отведённую ему комнату в помойку. Ричард любил чистоту. Не поймите неправильно, он вовсе не был ханжой, пусть даже детектив наверняка охарактеризовал бы его именно так. Однако работа приучила его тщательно убирать за собой, вычищать из лаборатории малейшие свидетельства её использования — и, приходя домой, он по наитию продолжал стремиться к той же стерильности, той же борьбе с загрязнениями, тому же полному отсутствию запахов. Той же ликвидации возможных последствий. Хотя здесь, разумеется, никогда и не пахло разложением. Маркус, с которым они изредка здоровались в коридорах, когда тот заступал на смену, а Ричард задерживался на своей, шутил, что на него жалуются студенты: мол, доктор Стерн делает всю работу за них. Студенты, конечно, едва ли возмущались бы этому всерьёз — Ричард помнил себя в их годы (страшно подумать, насколько это было недавно и до чего казалось далёким теперь), помнил, как его впервые отправили наводить порядок в «грязной» зоне, помнил отвращение от соприкосновения с мерзкой подоплекой человеческого тела, эту невольную инстинктивную брезгливость, которую из него вытравили лишь потом. Вероятно, Манфред просто-напросто пытался намекнуть ему, что было совершенно не обязательно оставаться в больнице после окончания смен и возиться с агрессивной химией, пока запах смерти не покидал его рабочее место окончательно. Он вряд ли понимал, каково это — всюду ощущать отголоски трупной вони, как призрака, увязавшегося за тобой по пятам. Ричард тяжело вздохнул и переступил порог чужой спальни. Текущая ситуация в ней подлежала некоторым корректировкам. Возможно, Рид не пришёл бы в восторг от его самоуправства, но на его территории всё ещё действовали определённые правила. Это было лишь маленьким напоминанием об их существовании. Демонстрацией того, как, по мнению Ричарда, следовало ухаживать за пространством вокруг себя. Коннор как-то сказал, что в своём стремлении к идеалу Ричард иногда перестаёт видеть границы, понимать, где начинаются очень личные для других людей вещи. Ричард не был уверен, что это относилось к постельному белью; может, и да, но так чужая неопрятность хотя бы не сделалась бы мучительным невыполненным пунктиком из списка дел у него в голове. Он заново натянул простыню. Заправил выбившееся из пододеяльника одеяло обратно. Нагнулся, подняв скинутую Ридом подушку, и вдруг уловил ещё не выветрившийся из наволочки запах. Тонкий, слабый, почти отсутствующий. Сигарет, и зубной пасты, и чего-то ещё. Быть может, шампуня: что-то нейтральное, практически неразличимое. Любопытно, Рид пах так — весь? Надолго ли на его коже оставался аромат геля для душа; пены для бритья; парфюма? Или все они уступали место намертво въевшимся в него ноткам табака? На каком языке говорит твоё тело, детектив? Ричард поймал себя на том, что почти прижимает подушку к лицу, и, опомнившись, торопливо опустил её на матрас. Добровольное затворничество делало с ним страшные вещи, если он начинал сходить с ума от простого свидетельства существования другого человека там, где обычно были лишь он и кондиционер для белья. Чёрт возьми, это ведь всё равно ненадолго. Ни к чему позволять себе… неправильные и ошибочные вещи. Даже мысленно. Он потёр горло, в котором почему-то запершило, и схватился за чужую толстовку, как за спасательный круг. Убрал одежду Рида в шкаф. Открыл окно — возможно, чтобы окончательно избавиться от запаха, ещё щекочущего его рецепторы. Взялся было за сумку, но в итоге лишь убрал её в шкаф, пристроил под вешалками: в конце концов, он не намеревался копаться в чужих вещах, только наводил порядок в тех из них, которые Рид вытащил на всеобщее обозрение сам. Определённый компромисс между совестью и одержимостью. Эта часть уборки заняла меньше часа, но Ричард взялся за гостевую спальню уже после своей комнаты и гостиной и успел проголодаться. Следовало разобраться с кухней и перекусить — на смене он перебивался протеиновыми батончиками и кофе, трижды отказавшись от предложения назойливого коллеги пообедать в «Taco Bell», а в их памятную встречу с Ридом не съел и половины своего салата. Любопытно, сходил ли Рид в магазин за время его отсутствия? Как выяснилось, сходил. В холодильнике, в который Ричард заглянул первым делом, обнаружились несколько банок пива, открытая банка с корнишонами, полупустая пачка яиц, упаковка куриных бёдрышек в сомнительном маринаде и цветастые плитки шоколада, которым здесь было не место. В отсеке для овощей гордо возлежал жухлый сельдерей. У Ричарда снова задёргался глаз — он не сомневался, что последнее было куплено в качестве второсортной шуточки, издевательства над его рационом. Проклятый Рид и не думал униматься. Впрочем, неаппетитный овощ быстро отошёл на второй план, когда Ричард добрался до гвоздя программы. По всей видимости, Гэвин Рид страдал редкой и чрезвычайно опасной формой аллергии на какие бы то ни было разновидности порядка: ничем другим его поведение, равно как и наличие в раковине грязных тарелок и даже сковороды, которую он и не подумал замочить, не объяснялось. Интересно. До зубовного скрежета. Неужели Рид был так обижен за прошлую ночь? А может, вознамерился показать, что у него были и другие способы испортить Ричарду жизнь, помимо курения в квартире? До сих пор они себя оправдывали. Ричард помассировал виски: у него начиналась мигрень. — Я убью его, — пообещал он самому себе. И, вооружившись губкой для мытья посуды, включил воду. — Я точно его убью. С кухней пришлось порядком повозиться — помимо сковороды, не желающей расставаться с пригоревшей частью яичницы, Ричард отдраил заляпанную маслом плиту и протёр грязный стол, на чём свет стоит костеря криворукость местного детектива полиции. Когда его арестовали бы за оскорбления в адрес должностного лица, он принял бы наказание достойно, с гордо поднятой головой: лестных эпитетов за учинённый им бедлам Гэвин Рид не заслуживал. На данный момент единственной пользой, которую он приносил своим пребыванием в квартире, являлось то, что в обыкновенно пустующем холодильнике в кои-то веки появилась еда. Если, разумеется, можно было назвать это едой. Ричард со скорбной миной переложил подмороженный шоколад в шкафчик. Сельдерей отправился в мусорное ведро, в котором Ричард приметил скорлупки от яиц и вчерашние бычки. Яичница, о которой он вяло подумывал до сих пор, от подобного соседства соблазнительной перспективой выглядеть перестала, и Ричард извлёк на свет божий куриные бёдрышки. Придирчивое изучение состава его мнение о них не улучшило, но желудок уже подводило от голода, так что Ричард пошёл на некоторую сделку с совестью. К тому моменту, как он наконец-то поел и завершил уборку на кухне, за окном успело стемнеть. Рид не появлялся, вероятно, задерживался в участке, и Ричард отправился в душ — у него редко была возможность по-настоящему насладиться горячей водой и паром. Расслабиться — в кои-то веки. Дать себе передышку. Поначалу у него даже получалось. Ричард настроил температуру воды, вымыл голову, зачесал мокрые пряди пальцами назад. Гель для душа слабо и приглушённо пах чем-то ореховым — Ричард всегда отбирал драгоценные баночки с большей придирчивостью, чем, по мнению других людей, требовало банальное средство для мытья. Помнится, Зак всё время торопил его в их редкие совместные вылазки в супермаркет. К счастью, теперь Ричард ездил за покупками один, хотя всё чаще предпочитал опцию доставки, и подгонять его было некому. Во всём следовало искать свои плюсы — даже если минусы тоже были на поверхности. Бывший партнёр мог не понимать и не одобрять его привычек, но зато готов был терпеть их. Терпеть, на самом-то деле, многое, помимо этого: от помешанности на чистоте до рабочего графика, не предполагающего частых встреч. А ещё он был страстным, и отзывчивым, и нетерпеливым. И то, что теперь превратилось в голую механику для удовлетворения потребностей тела, с ним казалось чем-то большим. Ричард прошёлся ладонью по груди, по напряжённому животу, по дорожке волос в паху. Обхватил ладонью полутвёрдый член, дёрнувшийся в кулаке. Оперся свободной рукой на стеклянную стенку душевой, склонив голову: теперь горячая упругая струя воды стекала по его загривку и спине, щекотно рассыпаясь на капли в районе поясницы. Он проехался кольцом пальцев по всей длине один, второй, третий раз, подумал о том, как Зак забирался холодными ладонями под его водолазку, как тянулся за поцелуем, как вжимался бёдрами в бёдра, насмешливо блестя глазами. Как стонал и подмахивал, раскрываясь навстречу каждому толчку. На какие-то минуты осталось только это — его сбившееся дыхание, шум воды, заполняющий душевую кабину пар. Смутные воспоминания о человеке, давным-давно отчаявшемся что-то с ним построить. Ричард уже не чувствовал из-за них прежней усталой тоски — теперь он воскрешал их в памяти лишь в короткие эпизоды перед разрядкой. Своего рода подход «думать о хорошем». Выходило вполне сносно. Ему оставалось совсем немного, какая-то минута, когда там, в недрах квартиры, хлопнула закрывшаяся дверь. Рид вернулся с работы. Ричард замер, встревоженный, напряжённый, со сжатыми зубами. Налившийся кровью член, выпущенный из пальцев, влажно шлёпнул по животу. Вода продолжала шуметь, и этот звук определённо должен был дать Риду понять, что Ричард принимает душ. Он ведь не зашёл бы в ванную, не так ли? Не нарушил бы чужое личное пространство подобным вопиющим образом? Никогда прежде Ричард не ловил себя на мысли о том, что следовало озаботиться установкой замка. Боже правый, каким же он был идиотом. Он настороженно прислушался. Больше Рида слышно не было, однако его появление уже испортило Ричарду весь настрой. Он попытался довести начатое до конца, но образ Зака размазался и расплылся, и в конце концов Ричард бросил бесплодные попытки. В животе ворочалось неудовлетворённое голодное чувство. Он запретил себе об этом думать — по крайней мере, до тех пор, пока Рид не ляжет спать — и, выключив воду, выбрался из кабины. Ещё одним неприятным открытием оказалось то, что Ричард не прихватил с собой в душ комплект сменной одежды, в то время как прошлая, пропитавшаяся ядерным запахом чистящих средств, отправилась в корзину для грязного белья. Дьявол, он слишком привык к одиночеству — к тому, что никто не видел его и не мог упрекнуть в том, что он расхаживает по дому в одном полотенце. Следовало поставить себе напоминание о том, что теперь он жил с кем-то ещё. И этот кто-то не был его партнёром. Не был ему вообще никем. Ричард скрипнул зубами и повязал широкое махровое полотенце вокруг бёдер: на этот раз у него всё равно не было другого выбора. К тому же Рид мог торчать на кухне, в гостиной или у себя. Зачем ему выходить в коридор, чтобы полюбоваться на то, как Ричард разгуливает без исподнего? …очевидно, причины у Рида были: они столкнулись нос к носу, стоило Ричарду покинуть ванную. В каких-то пяти шагах от неё. — Я чуть не обоссался, пока ждал тебя, — недовольно буркнул Рид, не изменяющий своему очарованию. — Что ты делал там так долго, передё… Запнулся. Видимо, только теперь уставился Ричарду ниже глаз. Чужой взгляд повторил контуры его мокрой шеи, спустился до голой груди, на которой ещё подсыхали капли воды, и наконец скользнул к опасной линии кромки полотенца. Ричарду немедленно стало неуютно и холодно. — Извини, — он судорожно проверил узел на бедре, будто тот мог развязаться в самый неподходящий момент. Не очень-то хотелось оскандалиться перед Гэвином Ридом. — Ванная уже свободна, можешь… — Ага, — Рид перебил его чуть ли не с бешенством, причин которого Ричард не понял, и протиснулся мимо, зацепив его плечом. — Спасибо, мать твою, за разрешение. Ричард растерянно уставился ему вслед. Широкая спина казалась напряжённой. Плечо немного ныло — Рид явно не поскупился на силу, вложенную в толчок. — Эй, — окликнул его Ричард, — что-то не так? Рид оглянулся на него уже на пороге ванной — незнакомый, чужой, необъяснимо взвинченный. Губы его дрогнули, будто он силился ухмыльнуться, но вышла лишь странная гримаса. — Просто не рассчитывал, — пробормотал он сдавленно, — попасть на кастинг в порнуху. Ричард приподнял одну бровь. Рид встряхнулся, откашлялся, выдавил из себя усмешку. Бросил небрежно: — И, к слову, чистенькую спальню я оценил. Спасибо за услуги клининга и всё такое, но больше в моих вещах не ройся, детка. Не хочу, чтобы мои маленькие грязные секретики ранили твою тонкую душевную организацию. Пренебрежительное «детка» показалось Ричарду издёвкой, и он раздражённо выплюнул, хотя вовсе не собирался ссориться со вспыльчивым жильцом вновь: — Сомневаюсь, что какой-то факт твоей биографии сумеет шокировать меня сильнее, чем твоё свинство. Рид, похоже, овладевший собой и проигнорировавший характеристику своей чистоплотности подчистую, насмешливо оскалился: — Да ты бы охуел, крошка. — Не зови меня крошкой, — процедил Ричард. — Оденься, — в тон ему ответил Рид, впрочем, теперь показательно пялящийся исключительно ему в глаза. Этим своим пронзительным цепким взглядом. — Может быть, тогда я перестану. Ричард не нашёлся с ответом, и Рид скрылся за дверью.