21 грамм души на двоих

       — Учитель, учитель! — юная девушка, совсем еще девчушка, бежала навстречу двум заклинателям в зеленом. Один мужчина в более темных оттенках, веер его, с запечатленными листьями бамбука, прикрывал нижнюю часть лица, оставляя на обозрение учеников лишь суженные в строгости глаза; второй же в более светлых одеяниях цвета цин, опустив веер, лениво обмахивался, давая лицезреть Нин Иньин приподнятые в слабой улыбке уголки губ. — Благородной ученице Цинцзин не пристало бегать, как какой-то оборванке, — тихо, но весомо произнес первый мужчина. — Но шицзунь, у этой Иньин есть важные новости! — Что же за новости заставили ученицу так бежать? — Юань вмешался, закрыв веер и легонько стукнув пустую головушку. Нин Иньин ойкнула, но тут же подняла взгляд сияющих глаз на шицзуня. Обоих. Ученики, как бы не бранили за спиной в горячке эмоций, шепотом и меж собой в узком кругу, старшего шицзуня, и как бы не боготворили младшего, обоих любили ученической любовью, оказывая почтение и всячески угождая. Для них оба шицзуня были будто одним целым, настолько один дополнял другого. — Ло-шиди наконец создал зачаток золотого ядра, шицзунь, он наконец получит свой меч, да ведь? — Это ещё надо проверить, — фыркнул еле слышно, так, что только Юань его и услышал, Цинцю. — Пойдем посмотрим на ученика Ло, проверим, и если ученица права, отправим на Ваньцзянь искать свой меч. — Ура, эта Иньин так рада, учитель! Юань улыбнулся, прищурив глаза, и направился следом за резво убежавшей вперед девчушкой, что уже покорила немало мальчишеских сердец на пике ученых. — Зверенышу лучше бы и впрямь пробудить зачатки ядра, иначе пересчитывать рис будет более толковой задачей для него на ближайшие несколь… — Не начинай, А-Цзю, одним зверенышем меньше, одним больше, мне не привыкать, столько лет с тобой живу. Юань подначивал своего А-Цзю и ни капли не сожалел, видя, как загорается огонь в чужих глазах цвета листвы, как кривятся в мнимом отвращении чужие губы. Но он-то знал, что все это притворство. И А-Цзю знал, что он это тоже прекрасно знает. — Пф, тоже мне, нашел чем гордиться. — Попробуем потом баоцзы с бобовой начинкой, что приготовил Ло Бинхэ? Он хвалился, что узнал новый рецепт на прошлой ночной охоте от благодарной за спасение старушки. — Хоть на это сгодится, — и все же, это было одобрением. Его А-Цзю просто немно-ожечко социально неловкий и до сих пор не умеет правильно выражать эмоции. Вырос, стал пиковым лордом, а в душе все тот же маленький котенок, что был в детстве. Юань переплел пальцы со своей душой, второй половинкой, и невесомо, буквально на секунду, потерся носом о чужой. Совершенно невинный, ласковый жест, от которого бровки его А-Цзю тут же разгладились, а глаза посветлели. — Малыш, мы это обсуждали, одобрение и похвала не должна звучать как оскорбление. — Юань продолжал держать чужую руку, гладя большим пальцем ладонь. — Для этого у меня есть ты. — И то верно, — он улыбнулся, потянув заклинателя вперед, туда, где в бамбуковом лесу давно исчезла Нин Иньин.

***

— Мягче. — А-Цзю строго посмотрел на детей, что тут же выпрямили спины, попытавшись выглядеть величественнее, словно их старший шицзунь, бессознательно подражая. Мин Фань сосредоточенно кивнул, нахмурился, но стал дотрагиваться до струн гуциня и впрям мягче, нежнее. — Ваш шицзунь говорит быть мягче таким голосом, что при всем усердии быть мягче не получится, — шепотом, чтобы сам объект обсуждения «не услышал» этого, а точнее, мог с чистой совестью сделать вид, что не услышал. Юань критиковал, но мягко, будто уговаривая А-Цзю быть осторожнее с детьми. Дети захихикали, пряча улыбки в рукавах, смотрели на обоих шицзуней с почтением и счастьем в глазах. Юаню было не сложно смягчать поведение А-Цзю, не может же так вечно продолжаться? Уже после, в бамбуковом домике лишь для них обоих, А-Цзю сказал ему: — Ты слишком печешься об этих детях, особенно о зверенышах, выросших на улице. Они не фарфоровые статуэтки, не сломаются от одного строгого слова, они выросли на улице и знают, что такое настоящая человеческая жестокость и безразличие, — он фыркнул. Юань всегда был таким, с самого начала. Он и с ним так обращался, словно бы тогда беспризорник Цзю нуждался в защите. Что злило, так как Шэнь Цинцю не считал себя нуждающимся в защите. — Конечно, и именно потому, что ты не хочешь, чтобы их жалели и любили, как обычных детей, ты и набираешь из года в год самых грязных, голодных «оборванышей», но с горящими огнем надежды в глазах, — Юань видел свою душу насквозь, видел, что на самом деле тот хотел спасения таких детей, напоминающих ему то ли его самого в детстве, то ли Юаня. — Душа моя, дети заслуживают любви и заботы, ласки и понимания, особенно если были лишены этого, и ты это прекрасно знаешь. Так что же ворчишь вечно, будто недовольный возней котят старый кот? Этот Юань не станет любить тебя меньше, или уделять тебе меньше внимания. — Я знаю это, — А-Цзю сокровенно вздохнул, — и никогда не думал, что моя душа может любить меня меньше. Этот… Хочет, чтобы дети были счастливы, сыты и спокойны. — Просто..? — Просто они недостаточно благодарны тебе. Юань в веселом удивлении засмеялся. — Мне? Не я же взял их на пик, не я же обучаю почти большую часть времени, — Юань прильнул к А-Цзю, потираясь носом о нежную кожу щеки, ох уж этот мир заклинателей, не знающих проблем бритья. — Они высказывают свою благодарность любовью к нам, к тебе и ко мне. Ло Бинхэ вечно хочет накормить разными вкусностями, пробовать которые не дает никому, кроме нас, специально узнает рецепты; Нин Иньин стирает пальцы в кровь в бамбуковом лесу, лишь бы заслужить твою мимолетную улыбку на уроках игры на пипе; Мин Фань покорно следует твоим даже самым нелогичным указаниям, ни секунды не сомневаясь в тебе, доверяя всего себя; Ху Жилан дарит тебе самые красивые получившиеся веера, сто провальных попыток достигнуть идеала отдавая другим ученицам; Ци Лин каждое утро после рассвета расставляет раскиданные тобой книги и свитки по полкам в библиотеке, протирает все корежки, чтобы ни пылинки не увидел твой зоркий глаз; а цветы на заднем дворике нашего бамбукового домика? Думаешь, такие красивые и редкие экземпляры будут расти тут просто так? Младшие ученики усердно сажают, удобряют и ухаживают за ними, а редкие семена привозят все ученики до единого со своих ночных охот, А-Цзю. Они любят тебя и высказывают так свою благодарность, ученическую любовь и восхищение. Шэнь Цинцю молчал. И молчание меж ними было мягким, уютным. Спустя время и чашечку чая, он наконец произнес: — Я вижу, и теперь понимаю, А-Юань. Спасибо тебе, душа моя. Ах, сердечко этого читателя не выдержит, если его А-Цзю будет использовать такие хитрые трюки, называя его так, как называет его Юань! — Не за что, малыш. Аккуратно поцеловав в лоб, А-Цзю обнял его, обволакивая обьятиями словно пуховым одеялом. И все же, считал Юань, и А-Цзю, и любого другого ребенка, следовало защищать, холить и лелеять, а самое главное - любить.