Плохая шутка

— Почему ты всегда такой хмурый? — недоумевала Ева, растягивая чужие уголки губ в подобие улыбки. — Смотри как это просто! Но Правосудие так и остался сидеть с невозмутимым видом, на удивление не решаясь прервать очередной урок, впрочем как и всегда. Как и все. Подобные действия, скорее всего, бы раздражали, однако ни когда это исполняла Ева. Она была очень доброй и сильной девушкой, на которую не то что рука не поднималась, голос предательски дрожал и громких звуков не выдавал. От неё никогда не веяло опасностью, Ева была вежливой не только с Главой, но и со всеми Ноями. Это была смесь симпатии и, как называл её Мудрость, любви. Видно было, что чувства, которые она ощущала к Ноям немного отличались от чувств испытываемые к Графу. Это очень необычно… И приятно — заключил Правосудие. — Трайд, ты меня не слушаешь? — окликнула Ева его новым именем. — Не интересно? — Интересно, что вы. Я не хочу вас оскорбить, но учения, что вы мне даёте нужнее другим Ноям, понимаете, госпожа Ева? Женщина сразу заметно поникла, хоть и пыталась давить из себя улыбку. Катерина хотела уделить время каждому Ною, и отказ в её планы не входил. — Хорошо, — она склонила голову в сторону. — Тогда чем хочет заняться, наш дорогой Правосудие? По крайней мере, она всегда шла на компромисс. Но как бы Ева не старалась быть справедливой, случаи за случаем переросли в один неутешительный вывод: она стала меньше уделять внимание Второму Ною. Тихие столетия шли, Ева всё больше сеяла чувства и продвигала к созданию личности Ноев или, как назвал её работу Адам, создавала жизнь. Ева старалась привить каждому индивидуальность и разносторонность, чтобы Нои чувствовали что-то, кроме приказов Графа, потому как сам Адам не задумывался о столь мелочных и ненужных вещах, как чувства или особенности. — Что… Что это? Шапка? Дебитто неаккуратно кинул нечто лохматое и мягкое за плечо и продолжил разыскивать другую окончившую свою функцию одежду. Поиск себя шёл далеко вверх у близнецов, и Ева перестала ограничиваться лишь визуализацией в виде цветных карандашей и бумаги. На удивление женщины Узы больше стремились к своему общему образу и стилю, старались выделяться не только во время трапез, но и в одежде. На данный момент отрезков ткани не было, поэтому Катерина предложила им свой второй гардероб с хорошими, но ненужными вещами. — Нет, что ты. Это называется парик, — улыбнулась она и отошла к окну, чтобы не мешать вдохновению юношей. Джасдеро за прядь поднял диковинку и, словно истинный зверь, обнюхал и слегка ударил. — Это кожа какого-то зверя? Почему оно такое лохматое?! — Это искусственные волосы, — пояснила Ева и подошла к Джасдеро, ловко ухватила парик, немного подправив его и смахнув пыль, одела на ошеломлëнного Ноя. — Это… Одежда? Шапка? В нём не очень-то тепло! — И не должно быть тепло, люди надевают его для красоты, как перчатки. Джасдеро не сдвинулся с места, не обращал ни на кого внимания, а лишь следил за мешающей прядью под глазами. Он подумать не мог, что волосы можно надевать, как головной убор! А ведь, по следующим словам Евы, оказывается люди создавали и по несколько париков с разными цветами и причëсками, они могли показывать статус и величие хозяина или быть некой защитой. Ной с опаской взглянул на себя в зеркало, и отражение ответило ему радостной улыбкой. Перед ним стоял совершенно другой Ной! С тёмной кожей и неестественно светлыми волосами! Улыбка непроизвольно поплыла на лице Джасдеро, растянувшись на всё лицо в подобие оскала. — А… Можно его поносить немного? — Конечно, если он тебе приглянулся, можешь использовать его. Катерина навсегда запомнила счастливую и столь искреннюю улыбку Десятого Ноя. Ева считала, что все заслуживают счастья. Пусть они и не были людьми, Нои способны на большие чувства, у каждого есть тёмная душа, которая, будь хоть сотни раз чёрной и безжалостной, всегда будет существовать та крохотная часть неисполненного желания. Ева была любимой Адама, и, конечно, симпатия не существовала односторонней. Но порой Первый Ной сомневался на чьей стороне была женщина. — Всё хорошо, — убаюкивала Ева, поглаживая лежащую на её коленях голову. — Ты замечательный и очень способный, господин Граф не хотел тебя порицать. Расстроенное не по-детски чудо шмыгнуло носом и криво закивало. Жалость, на удивление, был очень ранимым и сентиментальным. Несмотря на его габариты и ауру, характер оставался из века в век мягким и стеснительным. Ева считала, что Граф этим и пользуется, специально разговаривая со здоровяком грубо и неуважительно. Только ситуация была лишь единожды и именно в присутствии женщины. — Почему вы не позволяете Мерсиму спать больше положенного? Граф прикрыл ладонью часть лица и вздохнул, осмотрел оскорбительно-бесчувственным приоткрытым глазом угрюмый, как сама Ева, потолок. Положил тяжёлые руки на рабочий стол и пошёл в отступление. — Пускай отдыхает сколько угодно, но не за столом во время застолья или собраний, милая. — Не стоит ставить собрания после завтрака, когда все сонные и накорменные, оттого клонит в сон ещё больше. Порой Адаму приходило на ум узнать настоящие цели Евы, но помыслы были чисты до безобразия, как бы Граф не спрашивал, не наказывал данное задание Мудрости, ответ был одинаков: Катерина видела в Ноях больше, чем в обычных существах на планете. Они нуждались в помощи, уж это глаза милейшей видели сполна и оттого неосознанно тянулась к ним. И однажды Ева доведёт их до процветания. Женщина за пару тысячелетий перевернула множество правил самым действенным и неконфликтным образом. Никто не спорил, что Катерина была мудрой женщиной, хитрой и понимающей. И стала защитой для Ноев от злого и безжалостного Тысячелетнего Графа, который, по мнению большинства, не даёт послабления даже собственной семье. Но, по правде, Граф на многое закрывает глаза, однако держит дисциплину. — Хорошо, — почти прохрипел Адам. Будущей мороки в корректировки расписания стоило того, чтобы вновь насладиться улыбающимися изумрудными глазами Катерины. Тепло со смесью чего-то нежного и спокойного — именно это описывало Еву. Граф сдержал своё слово, но Жалость всё равно закрывал глаза и почти засыпал, снова получая упрёк от старшего. — Попробуй прикрыть глаза банданой или шарфом, пусть наш Граф думает, что тебе холодно, — Ева поставила корзинку с сладостями ближе к Мерсиму и присела за столик. — Узы могут тебе помочь, правда? Близнецы одновременно крикнули согласием и поправили новый образ, выходя из гардероба довольным и быстрым шагом. Оба положили руки на талию и опëрлись на левую ногу, вставая в некую позу. — Чудесно, — глаза Катерины заблестели, а губы сами растянулись в улыбку. Жалость сомнительно осмотрел новый образ Уз и недоверчиво покосился на Катерину. Он не понимал восхищения женщины, потому как созданную Узами «одежду» приятной глазу назвать не мог. Но Ева говорила далеко не про облачение. Узы творили и видели в своих работах немного больше, чем сплетённые воедино лоскуты. Они были в своей стихии создания и желали, чтобы их тоже понимали и ценили их труд. Узы ожидаемо заблестели зубами и стали дурашливо менять позу, пока не добрались до Мерсима, подхватив его руки. — Давай, давай вставай, Жалость. Наша фантазия обязательно тебе поможет! И совсем скоро Жалость закрывал глаза бесформенной банданой, а после тёмными очками, подаренными Евой. Все были довольны и рады, однако сам Граф, изредка прищуриваясь, подозревал неладное. В идиллии полного тихого счастья и забытья всегда происходит что-то радостное и неожиданное. Когда чистая сила притихла и не подаёт признаков жизни, а Нои развиваются и растут, должно было что-то случиться. Что-то однажды родиться. И Ева всё больше пробуждала гармонию, полностью и безвозвратно сея некую власть, ту самую, справедливую и свободную. — Я видела их, Адам, — полушёпотом выдохнула Ева. Граф любил слушать её тихие высказывания, в которых не то плескалась радость, не то успокоение. Также не отрицал незамеченное колдовство Евы. Быть может, она и на такое способна? — Кого? — с той же интонацией шепнул Адам. Сегодня Ева была загадочной и немного отстранённой, чем обычно, это наталкивало на некоторые мысли. Сидеть у окна Ева не любила, особенно спиной, боясь быть уязвимой, но сегодня день был другим, по-видимому. Она продолжала молчать, смотря не отрывая взгляда, на собеседника напротив. Когда её руки опускались к животу и слегка поглаживали его, Адам никогда не мог оторвать взгляда от данного действия, а Ева точно пользовалась этим. Казалось, он полюбил её ещё больше… — Близнецы-мальчишки, с тёмными волосами и золотыми глазами, вылитые ты, — посмеялась она, когда заметила как забегали глаза Графа. — Как заволновался наш Адам. — Это хорошо? Она веселилась дальше, явно медленно приводя Адама в состояние паники. — Один сидел на Корнелии, а другой прятался под моей юбкой, представляешь? Радовало, что видения будущего женщины были позитивными, что считалось в Семье хорошим знаком. Обычно они предупреждали о приближении опасности или переворотах. — Да, главное чтобы были здоровы, — подытожил Граф. — Конечно. В скором времени для лучшего самочувствия Ева перебралась из шумного, морально тяжёлого города в тихое поместье, которое находилось на холме, вдали от столицы. А значит отдалилась от Семьи Ноя, что многим было не по душе, что многое не принимали и принимать не хотели. — Господин Граф… — Ваша паника бессмысленна и не обоснована. Но Роад продолжала нагнетать тёмной аурой и мучить морально взглядом, будто не видела как Адаму и без неё нехорошо! Конечно, ему не хватало Евы, что любила часами оставаться в рабочем кабинете Графа и читать… или отвлекать хозяина комнаты. Роад, как и многие, ценили Катерину и считали частью их Семьи, не только как любимую Адама, но и как сестру… кто-то признавал, как люди, матерью. Она отдыхала, и шумные Нои её сильно не беспокоили, но очень скучали. Пугало больше всего Графа заинтересованность каждого поголовно Ноя. Каждый после ухода Евы задавал вопросы, касаемо её возвращения. Приходилось бедному Графу составлять расписание для каждого, во благо умиротворению Евы. Казалось, уважение и обожание было привито каким-то магическим способом. Адам был почти уверен, что что-то не углядел в Катерине. Да, она имеет дар ясновидения, но, возможно, повидавшему многое Графу было что-то не замечено? Чувствовал Адам, что за Еву апостолы могут устроить бунт, если на то потребуется. Авторитетом она владела воистину огромным.

***

К несчастью, старший новорожденный оказался со слабым здоровьем. Еве пришлось тщательно пересмотреть решение вернуться в ставший родным Ковчег. — Давай сохраним тайну Семьи Ноя от них? Я бы хотела, чтобы они выросли беззаботными детьми. И вы… — Мы можем их напугать, да, я тебя услышал, — полушёпотом вымолвил мужчина, закрывая свободной рукой часть света от лампы для спящего в его руке создания. Того самого, который родился без дыхания и которого доверила ему женщина. Тысячелетнему Графу наказали приглядеть за сном и дыханием этого крошечного человечка! И Адам честно следил внимательно и неотрывно, старался не моргать и лишний раз не шевелиться, всецело посвящая себя наблюдению за пульсом и шевелением этого чуда. Ева снова издала резкий высокий звук, больше похожий на сдерживающийся смех. Мужчина грозно поднял на неё воспалённые глаза и вздёрнул бровь. — Адам, милый, — подняла руку она, поглаживая большим пальцем под золотым глазом мужчины. — Теперь ты отец. — Прости? Ева хмыкнула и чуть развернула кулёк одеяла в руке и показала другого, более буйного и неспокойного младенца, который даже во сне хмурился. Ной помрачнел, взглянул на одного, после на другого, прикрыл глаза в недоумении и шмыгнул носом. — Они всё равно более чем похожи на тебя, — как-то печально выдохнула Ева и погладила по тёмным непослушным волосам Неа. — Я теперь… отец? — Да. У тебя целое семейство Ноев, за которыми ты тоже держишь ответственность. Однако к ним прибавились ещё двое хорошеньких: Мана и Неа. — Мана и Неа… — прошептал он и, очнувшись, вернулся за слежкой жизни, добавив. — Ты чудесна, Катерина, — и поднял на мгновение глаза. — Ты наша яркая любовь, Ева. Зрачки женщины расширились, и, не смело улыбнувшись, опустила смущённо голову, проговорив слова благодарности. — Думаю можно пригласить остальных. Должно быть, они с нетерпением ждут встречи. — Да, ты права. Тонкие пальцы сомкнулись в замок, уверенно придерживая младенца. Единственное слабое освещение переливалось играючи с пальцами женщины, иногда создавая блики на тонком металле на пальце. Том самом, на котором красовалось выгровенное обручальное кольцо.