овсяная каша

он будет любить его на старой скрипящей кровати, с улыбкой рассматривая тёмные волосы и целуя загорелую шею.

его прокуренный голос. то, как каору зажимает сигарету, что ему дал кенске из комнаты напротив. огонёк почти подобрался к коже. но нагиса стряхнул в пепельницу и поправил ранее заплетённый хвост. на кухне чувствуется запах овсяной каши не первой свежести, к которому все привыкли. синдзи поставил тарелку на стол и замер, слушая, как шаркает по длинному коридору соседка. она раскачивалась из стороны в сторону, стоя уже в дверном проеме. ключи от комнаты зазвенели. — рей вернулась, —прокуренный голос каору. и ее недовольный взгляд сквозь разбитое окно в двери. короткие разговоры. надоевшие возмущения. и ответы нагисы прокуренным голосом. его быстрые попытки выбросить в приоткрытую форточку тлеющий окурок. его покруживания вокруг требований рей в дедовском свитере на три размера больше. его приподнятое настроение. и запах водки, смешанный с прокуренным голосом. его смех и обещания принести аянами талон на женское белье, если она всё-таки сможет спать под земфиру на гитаре и хохот каору. редкий хохот. завтра синдзи снова проснётся раньше на полтора часа, чтобы приготовить овсяную кашу и сделать вид, будто в ней не умерли уже от скуки тараканы. завтра каору снова проснётся на полтора часа раньше и прокурит кухню. завтра снова они встретятся на кухне под запах сигаретного дыма. он смешается с запахом перегара мисато. он смешается с её возмущением: как они посмели разрушить великую державу! он смешается с поцелуем каору и синдзи. первым и последним поцелуем за утро, чтобы повториться в сумерках. прокуренный голос каору, когда он с облегчением закрывает за рей дверь, пробормотав себе под нос: «наконец-то ушла». прокуренный голос каору в половину первого ночи. нагиса и икари-младший завтра точно не выспятся. доедят овсяную кашу, потыкают в серую тарелку с отколотыми кончиками и спрячутся в их комнате. она меньше, чем хотелось бы. каору всегда любил мечтать об огромной собственной квартире в центре москвы. «здравствуйте, а дайте мне, пожалуйста, вот эти вот жвачки, — губы невольно расплываются в тёплой улыбке. — ага, с принцессами которые!» они смотрели этот фильм ночью по телевизору в комнате кенске. это была единственная ценная вещь во всей вшивой коммуналке. фильм был таким откровенным, что ни одного таракана не осталось. они снизили звук до минимума, но синдзи не сомневается, что сцена в ларьке с жвачками приведет каору в восторг. последний месяц его легко можно было удивить. последний месяц был лучшим в их жизни, потому что они смеялись каждый божий день. синдзи лишился работы в ларьке — его хозяйку нашли мертвой в канаве без одежды, а спустя меньше недели в пиджаке, чертовски сильно похожим на её, по соседнему двору бегал десятилетний мальчишка. никто не удивится, что где-то у неё завалялись и туфли, и штаны. другую работу найти не удалось. синдзи начал распродавать свои старые вещи и фильмы кенске с эротическим содержанием на рынке. да и спрос на вещи был не маленький. оставались только талоны, прокуренный голос каору и надежда, что следующим утром они опять будут смеяться. — синдзи, мне дали зарплату раньше. — а чего молчал? — икари-младший сжал губы и слил воду в раковину. — хотел обрадовать тебя в комнате, но не сдержался, — пар от кастрюли взмыл в воздух и растворился у побеленного потолка, — син, хочешь, я куплю тебе новую кофточку? и чёрный чай заодно? так хочу черный чай, правда. мне мама один раз привозила, вкусный такой был. синдзи покачал головой, зная, что это будет нерациональная трата денег. и зная, что всё равно согласится. только бы подольше каору оставался таким же радостным. даже если они потратят самые последние деньги — от чёрного чая отказываться не хочется. — хоть весь питер объезжу, но мы должны найти ту кофту, которая тебе понравится, ты всё время в одной ходишь, — каору улыбнулся. — и чай чёрный тоже где-нибудь купим. — ужин готов, прошу к столу, — синдзи закивал, снимая с себя старый дырявый фартук. наверное, каору слишком влюблён в него. наверное, у каору на самом деле никогда не перегорит любовью к нему, как думал после их первого поцелуя. наверное, ради синдзи, каору хочется сделать больше, чем он может. наверное, каору на самом деле слишком влюблен в него, в его тёмную челку, шрамы на ногах и тонкие, порой иссушенные губы. или в его переваренную овсяную крупу. — нагиса каору, вам овсяную кашу или кашу овсяную? — такой большой выбор. а в меню есть вы? — в меню есть не только я, — синдзи закусил губу изнутри, поставил одну тарелку на двоих посреди стола с оборванными краями, — но еще и ты. вот тебя съел бы еще я. но пока овсяная каша. — поковырял в тарелке. прокуренный голос каору. запах сигарет на губах синдзи. завтра не определено. может быть, икари-младший найдёт работу, может быть, его убьют за торговлю на чужом месте, а может он проснётся и поймёт, что никуда не пойдёт — останется лежать с нагисой в постеле, покрывать поцелуями бледные щёки и вдыхать запах дыма, исходящий от цветастого постельного белья. прокуренный голос каору будет у обоих отдаваться в ушах до самого конца. до самого конца они будут вспоминать его. даже тогда, когда каору бросит курить, синдзи отрастит свои волосы и они накопят на квартиру в самом центре москвы. они никогда не забудут ворчащую рей, вечно пьяную мисато, которой они мешали спать по ночам, длинный пустой коридор и просторную кухню коммунальной квартиры. они не забудут жар поцелуев в узкой комнате. не забудут просмотры фильмов на телевизоре поздней ночью и дешёвые сигареты. и они никогда не забудут вкус овсяной каши с одной тарелки.