палач

Я никогда не любил его.

Мы познакомились ещё в школе, когда нам было по четырнадцать, куда родители отправили меня в надежде, что учителя выбьют из моей головы всю ту чушь, которая мешала мне. Он был и остается моей полной противоположностью. Он все тщательно планирует и расписывает, я оставляю все на последнюю минуту. Он любит правила, я их ненавижу. Я всегда сосредоточен на настоящем, он же всегда наполовину здесь, наполовину в фантастической версии реальности в своей голове. Но сейчас мы не дети, нам уже по 17.

Он очень привязался ко мне, и куда бы я ни отправился, всегда шёл следом «без поводка». Он не мог помыслить своего существования – вставать, куда-то идти, о чём-то думать – зачем, если не ради меня? Я его сделал таким.

Мои пальцы часто грубо сжимали его бёдра. Точно синяки останутся.

Он с трудом сдерживал слезы от испытываемого. Помню, затянет пеленой его глаза с дрожащими на кончиках ресниц влажными каплями. Казалось, мир посерел, обрастая тенями. Он стоял передо мной. Оскорбленный и униженный. Я притягивал его к себе, рука на ягодицах уверенно скользила под тонкую ткань нижнего белья. Думаю, он в полной мере ощущал неприязнь, которую я испытывал к нему. Все время я был резок с ним. Хотя он совершенно не понимал, чем вызывал к себе такое отношение. Я ненавижу быть с ним, но не могу уйти. Мы — не пара. Но он любит меня, а значит ему этого достаточно.

А я в свою очередь любил только женщин. Я обожал их тонкие талии, пышную грудь.

Его я воспринимал — как игрушку, с которой можно развлечься, не более.

Чифую не был обделён красотой, нет. Изящная фигура: тонкие запястья, худенькие плечи и почти осиная талия. Лицо миловидное, с правильными чертами и большими глазами. На слегка вздёрнутом симпатичном носике мелкая россыпь веснушек, аккуратный подбородок, а кожа такая белая — белая, фарфоровая . Я не забывал высмеивать эту белизну и обзывать его «бледной молью».

Он был стеснительным мальчиком и поэтому часто в смущении переступал с ноги на ногу, не зная, что ответить. Щеки его всегда розовели, но не всегда для этого были какие-то основания. Интересно, почему он так часто краснел? И почему мне нравилось вызывать на его щеках румянец? Более того, по какой-то совершенно непонятной причине, замечая, как вспыхивали его щеки, я чувствовал, что все сделал правильно. Для меня же он был скучной чередой размытых теней.

— Мне скучно с тобой. Ты, блядь, как серая мышь, — в тот день я бросил фразу так, словно камнем в него кинул. Как и всегда.

Любой его ответ вызывал новую вспышку гнева, ещё более сильную, поэтому он старался молча сносить все несправедливые слова, не показывая слёз – его слёзы были для меня как красная тряпка для быка, и только усугубляли ситуацию.

— Я понял, — он коротко произнёс дрожащими губами и чтобы не показывать слёз, поспешил скрыться за дверью.

Через час он появился снова. Устремив на меня взгляд, он скрестил обтянутые чулками стройные ноги и покачал туфелькой, соскользнувшей с ноги. Короткая юбка поднялась, почти до неприличия обнажив бедра. Он пытался вести себя вызывающе, хотя ноги подгибались. Это заводило.

Его руки скользнули по торсу, отбросив мою одежду, и когда он коснулся твердой плоти, я вздрогнул, издавая утробный рык. Облизнув свою ладошку, он снова коснулся его, плавно двигая ручкой. Надо же, столько попыток не прошли зря. И я убедился в этом уже в следующее мгновение, когда он повалил меня на стул, перехватив инициативу в свои руки. И в свои губы… Вывел поцелуями дорожку по телу, спускаясь вниз. Придерживая член рукой, обвёл кончиком языка головку, смыкая горячие губы на самом конце, лишь слегка втягивая в себя и посасывая. Оставляя красные следы от помады.

Он провёл языком по всей длине от основания, обратно к головке, снова играя с ней кончиком языка. Запустив руку в его волосы, я слегка надавил на затылок, заставляя взять член в рот, слегка подавшись ему навстречу. Он обхватил плоть кольцом своих губ, став посасывать, с каждым последующим движением вбирая все глубже, доводя до такого безумия, что я едва не кончил ему в рот. Я остановил его, притягивая к себе, но не забывая о своих принципах и этих брезгливых взглядах, не целовать после минета… Чмокнул куда-то хрупкую ключицу и развернул его, без лишних слов поднял подол его короткой юбки и вставил так сильно, чтобы он орал мое имя и умолял остановиться. Но он все терпел, закрывая рот ладонью. По ногам медленно скатывались струйки алой крови.

Реальность, хоть чуточку превосходящая ожидания, всегда удивляет, а это запоминается.

После этого дня он часто надевал девчачье шмотьё для меня, но даже в нем он всегда безупречно выглядел: яркие облегающие платья, белоснежные короткие шорты и блузка кобальтового цвета — он неизменно красил губы красной помадой и обязательно подводил глаза, которые выглядывали из-под светлой чёлки, – большие, с тёмными зрачками.

Однажды я сказал ему выйти в таком виде к моим друзьям. Он беспрекословно согласился. Надел парик, кое — как накрасился. Не совсем аккуратно. Мило. На нем была моя белая, огромная рубашка, просвечивающая, выделяющая, словно классика, талию. Мы встретили их. Молодые парни наверняка оценили короткую юбку и, возможно, сейчас безо всякого стеснения пялились на его ляжки. Он мило улыбался, уделяя каждому из них ровно столько внимания, чтобы каждый из них почувствовал себя чуточку польщённым и немного особенным, но всё же не подавая им исключительного права надежды на большее. Его изумительные ноги, открытые короткой юбкой, — возбуждали так, что у меня заложило уши, и я перестал слышать, о чем говорят люди в этой комнате.

Страсть затопила, я был готов взять его прямо здесь.

— Девушка твоя? — спросил кто-то, заставляя всех с интересом замолчать, возвращая меня в реальность. — Выглядит сексуально. Ты же поделишься с друзьями такой куколкой?

Я глянул на него. Он смотрел на меня со знакомой тенью страха в глазах – тенью, которая, мне казалось, углублялась при моём появлении. Обожги кипятком или огнём, я наступлю босой ногой на стекло. Все, что угодно. Но не отдавай меня им, прошу, — читалось в его глазах.

— Нет, — ответил я, делая паузу, наблюдая. И тут он впервые мне улыбнулся. Улыбнулся с облегчением. И с удивлением. Я обнял его за талию. Я уже выпил. Ему тоже наливают, и он глотает, зажмуриваясь и кашляя. Ему тут же суют бутылку с соком, и из нее он пьет долго и с бо́льшим удовольствием. Зато теперь он может смотреть мне в глаза и не отводить их, как только я приближаю свое лицо к нему. — Нет, это не моя девушка. Малыш, развлеки гостей.

Грубые мужские руки начали лапать его, задирали сзади слегка юбку, а он лишь тихо всхлипывал, пытаясь отбиться.

Я не смеялся, но смех ещё дрожал вокруг меня, как звук продолжает дрожать в только что отзвонившем большом колоколе. Я очень брезгливый, потому не хотелось, чтоб он был запятнан грязными руками. Мне до сих пор не нравится делить его с кем-то. Он — моя собственность.

— Хватит, моя очередь, — я наклонился вперёд, властно взял его за руку и посадил на колени, — А теперь съебитесь.

Даже после такого он не ушёл от меня, его тело и голова были прикованы ко мне, парализованы. Почему он меня так любит?

Наверное, последней каплей стал тот день.

Он как обычно вился около меня. И почти все время задавал глупые вопросы. Глупейшие вопросы. Меня это очень раздражало. Мне не нравилось, что он крутился рядом и говорил со мной. Даже чай принес. Слишком сладкий.

— Не жди меня, буду поздно, — бросил фразу, — иди домой.

Он робко кивнул, потом долго смотрел мне вслед, пока я шел к выходу. Я чувствовал его взгляд – колкий и холодный, полный обиды, словно мне за рубаху закинули ледышку, и та жжёт ледяным огнём между лопаток.

Впрочем уже через час я сидел в каком-то клубе. Я был так обаятелен, что мне не приходилось делать ровным счётом ничего для того, чтобы девушки вешались ко мне на шею, наоборот их всегда было даже в избытке. Фигуристая блондинка с пышной грудью, в обтягивающем, словно вторая кожа платье, стояла в проёме, чуть покачиваясь на высоченных каблуках. На ее плечах была накинута шубка, но предусмотрительно расстегнута, чтобы было хорошо видно шикарное декольте. Она присела рядом.

«Назови свою цену», — мысленно обращался я к ничего не подозревающей женщине и отдавал себе отчет в пикантности непроизнесенной просьбы. Она держалась непринужденно, пила маленькими глотками и смеялась над моими шутками, запрокидывая голову, как школьница. Она искала в моей улыбке, в жесте, в предложении новой порции алкоголя : «Хочешь еще?» ту же двусмысленность, которая владела ей.

И вот мы уже целуемся, торопясь захлопнуть за собой мою входную дверь, не включая свет. А его я никогда не целовал в губы. Я быстро стягиваю с неё верхнюю одежду, платье. Разорвав поцелуй, я медленно поворачиваю голову и замечаю… его.

— Неужели тебе меня мало? — немой вопрос повис в воздухе.

Его щеки покрылись яркими розовыми пятнами, которые закрасили милые веснушки, а губы задрожали. Вроде пустяк, но мне так трудно протянуть свою руку, взять его ладонь и удержать, когда его глаза наполнены такой неистовой мольбой, болью, печалью, грустью. Он молча, без единого вздоха снимает с вешалки куртку и собирается уйти.

— Если сейчас уйдёшь, потом можешь не возвращаться, — крикнул в след я, но его уже не было видно за лестничной клеткой.

Я убил его в тот день. Окончательно.

А потом он исчез. Он исчез в чистой половине, прикрытой створчатой дверью. Я не придавал этому значения.

Но уже прошло 3 года. И я остался один в той же пустой комнате. Ложиться спать я был не в состоянии. Становилось так больно, что я достал с тайника полупустую бутылку и приложился с горла. Едкая горькая жидкость прошла по всему телу, обжигая пищевод, и согревающим теплом опустилась внутрь живота. Пустой желудок способствовал скорому опьянению. Но это не помогло, а даже наоборот, стало еще хуже. Я понимал, что не могу без него и адски скучаю за его голосом, улыбкой и взглядам. А полное непонимание, что именно со мной произошло, не позволяло мне смериться с действительностью. Делая глоток за глотком, я, наконец, вырубился.

Правильно говорят, люди привыкают друг к другу и всего лишь, не умеют беречь свои чувства. Давят и убивают их в себе, следуя чужим советам и желаниям. Настоящие вещи всегда так некстати и непостоянны. Почему же я верил? Даже сейчас верю, достаю его из снов, становится теплее и спокойнее, пока не проснешься, а после вижу его везде, в каждом человеке маленького роста с похожим силуэтом и одеждой. Ухожу от этой темы. С меня хватит. Тревожно, но уже не страшно. Вот, пожалуй, и все. Прошлого не вернуть.

Я так думал. Древняя история убита наповал – я начал жизнь с чистого листа. Новая работа, дом. Я не забыл его, нет. Я вспоминал его моментами. Такое чувство, что прошло лет сто с тех пор, как я пил утренний кофе на своей кухне. Какая-то музыка с радио играла на полную, а он танцевал в одной футболке. Раздражало. Но не теперь (?)

Я надеялся не встретить его. Я не хотел портить ему жизнь. Снова.

Но как бывает всегда, по закону подлости. Возвращаясь домой, я встретил его. Прямо как в мелодраме какой-нибудь. Сейчас мы по законам жанра должны слиться в поцелуе и красиво залечь на подстилку. От разбитого сердца можно умереть — это научно доказанный факт, — и мое сердце разбивается с того самого дня, как мы впервые встретились. Я чувствую, как оно ноет, до боли сжимаясь в ловушке моих ребер. Тут он заметил меня и ускорил шаг, очевидно узнав меня. Я догнал его, схватил за руку, дёрнул к себе.

— Дай мне пять минут, Чифу.

Он не хотел меня слушать. Все как тогда. Только сейчас роль жертвы принадлежала мне, а он занял место палача. И если бы он решил отнять мою жизнь — я не стал бы ему мешать.

— Нет, я дал тебе достаточно времени, — он стал смелей и настойчивей, или это я изголодался по его ласке, — несколько лет. Несколько лет я отдавал себя полностью — и что получил взамен? Ты даже в губы меня не поцеловал ни разу. Брезгует он видит…

Дело этим не ограничилось: внимательно осмотрев его с головы до ног, самый красивый из всех, в лёгкой одежде и со светлыми вьющимися волосами. Но сейчас я опустил голову и, взяв его за подбородок, поцеловал в губы, и это было новое обретение друг друга. Неожиданно, в том числе и для себя самого, он расплакался. Нет, он совсем не изменился. Мой ангел с обломленными крыльями.

Он простил меня не сразу, понадобилось много времени.

Но сейчас мы вместе и я ни за что не сделаю тебе больно и никому не позволю того же.

*** Чифую подошёл к Баджи, обнял со спины заботливыми руки, осторожно коснулся губами затылка, прильнул всем существом, постепенно вбивая в него живое человеческое тепло. — Ну и чего ты тут целыми днями строчишь? — Баджи устало выдохнул, усаживая его на свои колени и он продолжил. — Я соскучился. — Когда ты меня полюбил? — кажется, Кейске очень беспокоил этот вопрос. Он не понимал, как его можно любить после всего того, что он творил. Чифую выхватил ручку и сам что-то черканул в дневнике. На чистом листе, над которым склонился парень, выведена красивым почерком одна строчка — «с самого первого дня»

Я никогда не любил тебя.

Я тебя обожал.