Козий танец: чечётка-потато

      В глубине кабинета душно и пыльно; Доминик совсем не чувствует воздуха. Перед глазами у него расползаются склизкие и маслянистые змеи, шипят-зазывают, дальше, в темноту, подталкивают в спину своими слишком осознанными взглядами. Доминик всё ещё не может дышать. Дело не раскроют, — это стало понятно ещё на первой улике и первом допросе. Вернее, их отсутствии. Звук пропеллера и козье ворчание! Кто в это поверит? Доминик ударяет по столу кулаком и тяжело выдыхает в попытках успокоиться. Змеи всё ещё шепчут ему на ухо, обдают кожу смрадным дыханием, жарким и влажным, почти обжигающим. Доминик нервно крутит в мокрых пальцах жетон детектива, зачесывает светлые волосы назад, силясь не оглядываться. Он знает — там его встретит взгляд. Мёртвый и бледный взгляд. Мёртвого и бледного мальчика. Он называл себя Малыш. Доминик же звал его Проклятьем.       Чтобы вдохнуть хоть капельку свежего воздуха, Доминик открывает окно. В кабинет сразу же влетает свежий холодный воздух, от чего пробегает табун мурашек. Такой же, как ощущения взгляда. Легкая свежесть позволяет вздохнуть глубоко. Мысли возвращаются к каждому шагу, к каждой мелкой детали, что позволит сдвинуться с мертвой точки. Мелькают события, кружа голову, но шепот, что слышен за спиной не даёт окончательно найти ошибку.       — Беги отсюда, уходи!       Ядовито шипит голос, щекоча затылок. Доминик резко оборачивается и использует боевой приём, перекидывая человека, который так нагонял страх. Он валится с громким грохотом и протяжно мыча от боли. Пропеллер, что когда-то задорно жужжал, теперь еле шевелится, подёргивая лопастями. Но Доминик не обращает на это внимания. Он переступает человека, которого искали и он, и сотни других детективов. Ему всё равно. Он хочет жить, а от этого монстра веет опасностью. Доминик чуть не выламывает двери и падает прямо в ноги какому-то мужчине. Его живот нависает над парнем плотным навесом. Доминик оглядывается. Чуть поодаль лежит человек со злыми глазами, узкой линией губ на нескольких десятках мешков с картошкой.       — Ты хто? — Сказал человек над ним, — пришёл дать мне звание полковника? ОБЕСЧАЛ — ВЫПОЛНЯЙ!       Доминик злобно уставился на усатика над собой, ему не хотелось тратить время на этих двоих, и уж особенно прерывать так и витающую вокруг них энергетику, его здесь явно не ждали, но Доминика это не останавливает, ноги сами ведут вперед, будто прорываясь через осаду двух мужчин, однако, он явно интересует того, картофельного лорда. Это можно было понять как минимум по тому, что тот начинает вставать, остановив свое вальяжное позирование несуществующему художнику, его ноги несмотря на их внешнюю несуразицу, изящно изгибались при ходьбе. Мужчина подходит к своему другу медленно, вплотную прижимаясь к нему спиной и нежно касаясь его руки. Он что-то шепчет усатому, и оба оценивающе вглядываются в Доминика, а тот пятится назад.       — Не бойся, малыш, у нас есть картошка, готов поспорить, что там, куда ты идешь, ты не сможешь позволить себе такого удовольствия.       Картофельный лорд идет прямо к Доминику, но тот уже не может пятиться и упирается в стену, а пухлые старческие руки тянутся к его торсу…       Но Доминик оказался не пальцем деланный! Как-то по-молодости он почитывал разные научные книжечки. В их числе оказался томик почвоведения под авторством Ковды.       — Мой дорогой, — начал детектив, — а вы знали, почему именно в вашей стране растет такая хорошая картошка?       Картофельный лорд опешил. Так детектив выиграл время. Он смог сбежать, крича вслед странным мужчинам: «Потому что у вас много подзолов!»       Если бы Доминик ещё умел быстро бегать! В детстве он получил серьёзную травму ноги, и с тех пор гордо носил протез. Но сейчас… Увы, совсем не гордо пытается удрать.       — Подожди! У нас есть КОЗА! — орёт кто-то сзади. Единственная нога устала, место соединения ноги с протезом болит. И Доминик совсем выдохся. Ещё бы! Он не бегал так давно.       Наконец мужчины нагнали его. Узкоглазый прижимает его к дереву, а второй держит за рога козу.       — Можно я хотя бы узнаю имя тех, кто меня насилует? — спрашивает Доминик. Может, потом он хотя бы сможет найти намотчиков и написать на них заявление.       — Да пожалуйста! — улыбнулся узкоглазый. — Только тебе это ни о чём не скажет, мы из параллельного мира.       — Лукашенко! — представился тот, что одной рукой держал козу, а другой топтал картошку, силясь превратить её в мягкое пюре.       — Путин! — улыбнулся второй. — А имена мы тебе скажем, когда заслужишь. Ты же будешь хорошим мальчиком? — он подошёл и расстегнул ширинку штанов, аккуратно стянул их. По ногам пробежали иголочки. Доминик почти плакал. — Давай, малыш, а теперь трусики, не расстраивай папочек, — он продолжил мучительно медленно стягивать трусы, аккуратно освобождая наружу его член. — Молодечик. А теперь…       — А теперь, — усмехнулся Лукашенко, — мы тебя оттрахаем хорошенько, сидеть завтра не сможешь! — и он начал протирать его анальное отверстие пюре, просовывая пальцы внутрь. Доминика уже развернули лицом к жёсткой и колючей коре, так что он обдирал кожу лица, но старался держаться. Всё самое ужасное всё только впереди. Вот послышался звук расстёгивающейся ширинки, затем кто-то вставил ему сзади аккуратно свой член. Больно. Страшно. Ужасно. Стыдно. По надменному смеху он понял, что это Лукашенко.       — Вот так Маргарет, а ты пока наблюдай… Потом сядешь на него и прокатаешься хорошенько…       Доминик чувствовал механические движения, слышал стоны позади. Ему не было приятно, было лишь противно и мерзко. Хотелось ударить. Но он не мог. Лукашенко был сильнее.       Доминик закусывает губы, давя рык. Он чувствует агонию: кровавые лепестки внизу живота разворачивают нежный бутон, впрыскивают яд. Прокручивают. Давят. Режут. Доминику мерещится солнце: бледное и зеленоватое, болезненно обжигающее, точно прикосновения сзади. Пожалуйста, прекратите! Прекратите, прекратите, прекратите, умоляю, мне больно, мне страшно, пожалуйста! Доминика тошнит, выворачивает наизнанку от хлюпа и шлепков, разрывает от ощущения и запаха картофеля. По бёдрам стекает кровь. Умоляю, мне так страшно! Плоть давит-растягивает, стирает-обжигает. Солнца нигде не было. Это больше, чем можно выдержать и вместить в себя. Больше, чем Доминик готов понять и принять. Он чувствует, как на его спину взваливается что-то тяжёлое; оно живое — господи — оно живое. Коза на спине прыгает в такт движениям, громко бекает, будто подначивает. Прикосновения пальцев — те самые змеи. Хохот — звук пропеллера. Время — единственная материя, что остаётся статичной. Доминик кричит так громко, как может, но уши будто заложило ватой. Боже, боже, боже. Он совсем ничего не слышит. Мир проваливается, разрывается кожей и чужой плотью, сминается толстыми и липкими пальцами, тает во рту солоноватым вкусом и кровью. Только вспышки. Только боль, что развернулась на сто восемьдесят градусов. Доминик падает на холодный пол — никто больше не пытается толкаться глубже. Вокруг — ничего. Нет ни картошки, ни козы, ни двух монстров, убивших всё внутри Доминика. Но?.. Что же это, постойте?       — …Александр Полярный подал на меня в суд…       Тело ноет. Такие мощные галлюцинации впервые. Впервые таблетки действуют так. Звук в ушах не даёт думать в полной мере. Подал в суд, подал в суд, подал в суд. Лишь отголоски фразы звучат в голове, лишь крупица разума способна соображать. Доминик встаёт, опираясь о стенку. Кровь, боль — всё это присутствует и уходить не собирается. Лёгкая дрожь в теле, словно всё происходит на самом дел. А есть ли возможность того, что это игра разума? Ведь все признаки на лицо. Спина болит от чечётки козы, значит таблетки не причём. Следовательно параллельные миры существуют. Медленными ми шагами Доминик идёт на звук, чтобы все-таки понять, что там за суд…       Доминика опоясывает гадкое предчувствие, пока он стоит перед дверью. В прошлый раз такая же ни к чему хорошему не привела. Набравшись смелости и почесав ноющий от боли зад, Доминик с разбегу врывается в зал суда. Зачем? Одному богу известно. В миг все взгляды приковываются к нему. На месте обвиняемого сидит загадочный парень в полупрозрачной майке, а на месте обвинителя какая-то чмоня в непонятных очках. В руках первого находится книга, с минималистичным дизайном. И когда судья молвил:       — Что вы можете сказать в свою защиту?       Тот встаёт, поправляя на мотне кожаные лосины и безжалостно рвёт книгу. Она будто кричит, в агонии размахивая страницами. Доминик не может на это смотреть. Он снова бежит в дверь. Страницы книги сменяются лепестками роз. Просторный кабинет и аромат дорогого одеколона. Двое мужчин забавляются, играя в догонялки и размахивая флагами. Сине-жёлто-красно-бело-синий мерцает в глазах. Что это такое? За что Бог с ним так поступил? Вроде мужики не делают ничего плохого, но Доминик знает: подтекст будет такой же, как и у картофельного лорда. Мысль закончить не дают: в кабинет врывается крупный мужчина с рыжей бородой       — НЕ ЖДАЛИ, ГОЛУБЫЕ ПРЕДАТЕЛИ, ДОН!       И пускает россыпь пуль по всем присутствующим заливаясь злобным смехом.       Всех присутствующих в зале мигом разбросало по разным углам — обвинитель прячется за тяжелым деревянным столом, а мужчины, которые раннее весело гонялись друг за другом, усиленно пытаются открыть окно, покрикивая друг на друга, флаги уже давно стал похож на решето, Доминик же спешно направляется к выходу, казалось, рыжебородый не успел его заметить, ему определенно было весело, в глазах сверкает безумие, а руки только успевают перезаряжать автоматы в обоих руках. К сожалению, догадки мужчины оказались неверными, под тяжелым телом скрипит половица, а виновник кровавого торжества оборачивается и то ли ненавидяще, то ли с любовью глядит на него и медленно подходит ближе.       — Брат, я от тебя такого не ожидал.       Он садится на корточки, опуская лицо на один уровень с напуганной физиономией Доминика и качает головой, цокая языком.       — Брат, — тут же ловко подстраивает свою речь под рыжеволосого Доминик. — Я не хочу… Я только что настрадался уже…       — Кто выжал мою ягодку, так что её сочность мне не достаётся?!       — Путин и Лукашенко…       — Путин и Лукашенко? И эти двое тебя вымотали? Ты чеченцев не видел, они сопляки по сравнению со мной! Щас я тебе докажу!       Доминик почти рыдает. Только без слёз. Они давно кончились, не начинаясь. Уж слишком многое успело произойти, поэтому всё тело болит, а голова уже почти не работает. Вот-вот и Доминик заснёт крепким и беспробудным сном. Он вспомнил противные, мерзкие толчки, хлюпанье.       — Стоять! Это отряд Дамблдора!       Доминик закричал. Он не хотел понимать, что происходит, но мысли лезли в голову: » Параллельные вселенные, значит…» Почему же они сюда попали? Как объяснить все это безумие?       Вдруг в голову детектива отлетела деревяшка, и он пришел в себя, огляделся. Сейчас происходило непонятное месиво из выстрелов и вспышек света. Доминик резко подорвался и, выбежав из зала суда, спрятался в кабинке туалета.       Холодный кафель неприятно касается рук, которые совсем недавно сжимали жестокие пальцы. Доминик едва ли дышит, упираясь лбом в дверцу кабинки; впору бы обделаться — да нечем. Забрали всё. Тело, душу, разум, даже картофельное пюре. Робкая слеза бесшумно скатывается по щеке и срывается на дрожащие руки. Доминик чувствует себя грязным и использованным, и грязь эта повсюду, в туалете, в воздухе, внутри… До боли хочется закричать, срывая голос, но наружу не вырывается даже писка: кто-то, громко топая, заходит в туалет. Доминик бесшумно приоткрывает дверцу кабинки и видит седого мужчину в очках, слетевших на большой нос. Тот раздраженно хмурится, махает руками, а затем, когда кто-то пошёл за ним, кричит:       — ПРОПАДИТЕ ПРОПАДОМ! УБИРАЙТЕСЬ ВОН! ПОДЛОСТЬ, ГАДОСТЬ, ПРЕСТУПНОСТЬ! НЕНАВИЖУ ВАС! НЕГОДЯИ!       Доминик испуганно вздрагивает. Те, кому были адресованы ругательства не менее испуганно начинают визжать. Мужчина не успокаивается:       — ГИТЛЕР ОСТАВЛЯЛ БОЛЬШЕ! ЧИНГИСХАН ОСТАВЛЯЛ БОЛЬШЕ! ПОДАВИТЕСЬ ВОЗЬМИТЕ ВОСЕМЬ! ДЕВЯТЬ ВОЗЬМИТЕ! НО ОДИН ОСТАВЬТЕ! У ВАС СОВЕСТЬ ЕСТЬ, НЕТ?       Доминик зажимает рот, чтобы не закричать от страха, но очень скоро это перестаёт быть важным… В туалете раздаётся очередной выстрел.       Неужели опять? Смерть преследует его по пятам на ряду с безумием. Эмоции, страхи, волнения заставляют сердце ныть от боли и молить о помощи. Набравшись то ли храбрости то ли бессмертия Доминик поворачивает голову. На белом когда-то чистом кафеле алые разводы вырисовывают взрывной рисунок, а под ними в конвульсиях дёргается девушка с весьма миловидной внешностью: большие глаза широко раскрыты, а тёмное каре распласталось по полу. На её губах играет улыбка и тут Доминик понимает: она не дёргается, а танцует, издавая при этом звуки похожи на смертный вой.       — Мало половин, мало половин. Я открываю мир других мужчин!       Доминику плохо. Эти ужасные звуки похожи на подстреленного попугая… Лучше бы тот бородатый мужчина застрелил его. Парень чувствует тёплый поток в районе уха. Вытирает его. Это кровь. НЕТ! Он больше так не может. Ему нужно выбраться и плевать на всё! Доминик вышибает дверь кабинки и летит… Летит… Летит… От удовольствия глаза закрываются сами собой. А когда открылись, увидели белую комнату с белыми мягкими стенами, как пушистая морда чечёточной козы. Стало так хорошо и спокойно! Все вокруг такие дружелюбные. Кто-то подал Доминику руку и тот без тени раздумий принял её. Он и много-много людей стоят кругом взявшись за руки. И пускаются в хоровод. Перед глазами Доминика мелькает знакомая борода, усач с картошкой в зубах, злой мужчина, любовно поглаживая усача по большому пальцу, двое улыбаются, жуя круассаны, а карлик-дед всё так же орёт. Из уст его летит угрюмое «Фафисты! Всех Расстреляять!» но все понимают: он рад находиться среди них. Все хором начали петь:       — Сегодня в белом танце кружимся, наверно мы с тобой подружимся!       А белая коза в центре круга белой комнаты довольно блеяла, задавая темп.