Баджи-сэнсэй, я очень хочу сдать философию

      Необычно… Нет, не так. «Чертовски необычно», — думает Мито. Провести ночь с Баджи в одной постели и даже с ним не переспать. Даже не попытаться. На месте Хирудзуки мечтает оказаться каждая вторая студентка с любого курса, где он ведет философию. А она стоит на кухне и томно выдыхает в форточку сигаретный дым.       За спиной брякает чайная ложка, звонко ударяясь о края фарфора. Раздражает. Мито стискивает зубы, будто дым можно жевать.       Есть такие интимные процессы — прекрасные любовные соития — когда люди спят друг с другом, чтобы сблизиться. Когда люди любят. Сливаются полночи в целое, теряя время, силы и весь мир вокруг под ритмы страсти. А есть такие интимные процессы, когда наоборот. Когда люди хотят забыться. «Кто-то трахается, чтобы стать ближе, а кто-то — чтобы отдалиться», — Мито с силой давит окурок в дно пепельницы и смотрит на свое отражение в окне.       Кейске отхлебывает кофе — звучно, смачно. Фу. Хочется развернуться, выхватить эту «ёбанную» кружку и выплеснуть содержимое ему в лицо.       А что делать с ситуацией, когда хотелось и надо было «отдалиться», а всё, что случилось — кроткое объятие перед сном — и того хуже — объятие приятное. Манящее. В него бы окунуться снова… «Нет! Нет! Нет! Нет! НЕТ! Захлопнись! Не думай!» — она крепко стискивает в руках края футболки.       — Тебе так идут мои вещи по утрам, — Баджи бросает взгляд на девушку и довольно улыбается.       — Тц!       — Заглядывай почаще, — тон игривый, и в этой партии Кейске явно победил. — Кстати, я кое-что тебе хотел отдать, — он лениво поднимается из-за стола и направляется в гостиную.       — Только не говори, что ты хранил мои трусы два года! — Хирудзуки закатывает глаза и бросает уже куда-то вслед. «Извращенец», — добавляет мысленно, на всякий случай.       Она рухнула на стул и нехотя принялась ковырять свой завтрак. Баджи специально отдельно для нее приготовил овощи на пару, как ей нравится, с кисло-сладким соусом.       — Вот такого ты обо мне мнения, да, ха-хах, — этот смешок, и Мито сжимает вилку, как трезубец.       На столешницу рядом с тарелкой с ладони ссыпалась дорогая бижутерия. Золотая цепочка с фианитовым кулоном и серьги с длинными подвесками из одного набора.       Зрачки сузились до точек. Хирудзуки берет сережки, и память предательски подкидывает флешбеки той самой ночи.                            Она сидела сверху и наклонялась, чтобы целоваться.       — Фу, блин, твоя цепочка так и лезет мне в рот, — Баджи улыбался, лениво отмахивался от кулона и заправлял за ухо ее серебряные волосы. Бережно и аккуратно, боясь, что серьги зацепятся за пряди.       — Ну, извините, — Мито с улыбкой закатывала глазки и нехотя слезала с его члена. Стояла у подоконника, снимала с себя все аксессуары, пока Кейске любовался ее обнаженным телом.       И только уже подъезжая к дому на такси, посреди ночи, она опомнилась, что забыла в его квартире всё самое важное: цепочку, серьги и шелковые трусики. Так старательно следила за его дыханием, пока удаляла все переписки, историю звонков и номер. И так фатально облажалась.                            «А почему, собственно…» — Хирудзуки всё перебирает в руках сережки, пока Баджи, подпирая плечом стену, потягивает кофе.       А почему, собственно, ей так надо было убегать? У нее нет ответа на такой вопрос. Точнее, есть. Но она, как партизан, молчит даже самой себе. И Баджи этот ответ давно известен. Только у нее нет сил признать, что она слаба. Что Мито испугалась чувств, ответственности, теплоты. Ведь они же с Кейске просто спали. И спали классно. Ярко. Но это саднящее «Хочу чего-то большего…» так сильно шло вразрез со всеми страхами…       — В понедельник будем проходить законы диалектики, — Баджи развернул стул спинкой к столу и уселся, перекинув ногу через сиденье. — Их придумал Энгельс. Закон первый: единство и борьба противоположностей.       Мито медленно переводит ледяной взгляд на его ухмылку.       — Ты хоть день можешь спокойно прожить без своих ёбанных марксистов?       Баджи смеется. До чего забавная. Он опирается локтями на спинку стула и кладет голову себе на руки.       — Основой всякого развития, с точки зрения Энгельса, является борьба противоположных сторон, — Кейске собирает со стола пустую посуду и бросает в раковину. Открывает кран и продолжает субботнюю внеплановую лекцию:       — При раскрытии действия этого закона он подчеркивал существование связи и взаимодействия между противоположностями, доказывая, что они движущиеся, взаимосвязанные и взаимодействующие, — Баджи гремит чистыми тарелками, распихивая их по сушилке.       — Ни хера не понимаю… — Мито утыкается лицом в ладони и обреченно выдыхает. Естественно, ведь Фридрих Энгельс — это последнее, с чего нормальный человек начинает свое утро.       — Иными словами, противоположности — основа любого движения вперед. Как свет и тьма, добро и зло.       — Окей… — Хирудзуки закатывает глаза и хватается за пачку сигарет, вытягивая одну зубами за подслащенный фильтр.       — А разрешение любых противоречий представляет собой скачок, — лектор аккуратно берет цепочку со стола и подходит к Мито со спины. Убирает пряди густых волос на одно плечо и шепчет на ухо ей постулаты. — То есть, качественное изменение данного объекта, превращает его в качественно иной объект, отрицающий старый, — по коже пробегаются мурашки. Застежка щелкает, и щелкает что-то у студентки в голове.       — Так монашки в храмах борются со своими демонами, соблазняющими на грех, — Баджи наливает стакан воды и плетется в спальню, бросая откуда-то из коридора:       — Ну, или нимфоманки борются со своими праведницами внутри… Главное, что итогам этой битвы всегда будет другая личность.       — Дрянь! — Мито шипит, как сигарета, которую она тушит над раковиной струей проточной воды.                                                        

***

      Своя квартира встречает бардаком, скрипучим полом и кислым растворимым кофе. Да, это далеко не винтажные хоромы Баджи. Это, скорее, катакомбы остатков Рима на закате правления Ромула Августа в пятом веке нашей эры.       Мито бросает сумку в коридоре, пальто вешает на ручку двери и падает в кровать. Она весь день шастала по городу. Обошла пешком, наверное, три района Токио, вдоль и поперек. Всё гоняла и гоняла утреннюю лекцию. Гоняла и никак не могла выгнать ее из головы.       В любой другой субботний вечер в это время она бы уже вовсю скакала в клубе, как стрекоза. Юлила бы от стола к столу, знакомилась, заказывала выпить…       «Не хочется…» — внутренний голос пугает откровенной правдой. «В клуб не хочется…»       Она накрывает лицо ладонями и с ужасом осознает: «А что, если и в следующие в выхи не захочется?..»       Телефон разрывается от оповещений. Если это не тот назойливый таксист, что так хотел познакомиться, и не Кейске — что вообще мало вероятно, вариант только один: Лана нашла какое-то приключение на свою красивую кокетливую задницу. 23:15 Котииииик!!! 23.15 Это просто ШОК! 23.16 Ты не поверишь!!! 23.18 ЗАЙ ЗАЙ ЗАЙ НУ ПРОЧИТАЙ

23:20

Ну что?

23:20 Я сейчас около бара встретила нашего сладкого лектора 🥰🥰

23:20

Ну дак выпей с ним

23:21 Он испугался, что встретил студентку, видимо ((((((( 23:21 Уехал с друзьями куда-то (

23:22

👍👍

23:22 У него даже друзья красавчики, Ми!!!

23:22

Ок

23:23 Один копец на него похож, с татушкой на шее              «Ой, да отстань ты от меня…» — Мито блокирует телефон и отворачивается на бок. Прижимает к груди подушку, водит по ней рукой. Почти как по телу Баджи прошлой ночью. Только он рельефный, теплый и набитый постулатами марксистов, а не синтепоном.              «СТОП», — глаза резко распахиваются, Хирудзуки садится на кровать и внимательно перечитывает вслух каждое сообщение подруги.       — «…сладенького лектора»: ты охренела что ли? «Сладенького», — Мито вскидывает брови и недовольно закатывает глаза. Слишком тяжелая ноша, когда у вас с подругой одинаковый вкус на мужчин.       — «…испугался, что встретил студентку…»: юбки он твоей испугался, еле прикрывающей копилку, а не того, что ты студентка.       — «Один копец на него похож, с татушкой на шее»: хм…       Она смотрит куда-то в потолок и прокручивает каждую букву в голове. «…на него похож», — Мито хмурится и пытается воспроизвести тот образ. Из-за выпитого на днях он размыт и почти что недоступен.       «…с татушкой на шее», — осознание, наконец, приходит. Хирудзуки меняется в лице, столбенеет и крепко жмурится, сжимая в руке телефон.       — Казутора! — в памяти всплывает образ и смутные обрывки того, как они ехали в такси.       Она оставила водителю щедрых чаевых и отказывалась выйти, пока не дослушает свой любимый трек. Потом подъезд. Винтажная входная дверь. И Баджи… Какая-то перепалка. Неловкий взгляд Ханемии и… Да. Ее стошнило прямо себе на юбку. А Кейске любезно ни слова об этом не сказал.       — Господи, ну почему всё так…