л'ямур

      Хатьфу в лицо прилетает.       Она подумала, что из неё вылепливается манипуляторша, которой свет не видывал. Та, о которой говорят, что ей всё равно на чувства и мысли других, и та, за которой продолжают ходить по кругу, чтобы залезть под юбочку. Но та не даёт – лишь играется.       Ей смеются в лицо и снова тащат за волосы, чтобы прижать к стенке и вбить лицо в мясо. Она ДУМАЛА. Вот так достижение для такой как она! Кто это она вообще? Возомнила себя дохуя важной, настолько важной, что раскидывалась направо и налево титулом, натянутым ей самой. Решила, что она достойна его и не стала ничего бояться. Ну так пусть принимает все последствия. Но вот только голова её опускается всё ниже и ниже вровень с грязной подошвой.       Там твоё и место, ш…       Ш. Ш. Ш.       Шепчет она себе. Перетерпи, подожди. Он прислушивается к её шёпоту и не сдерживает смешка. Чем ты вообще думаешь? Чем она вообще думает? Отдаётся эхом у неё в голове. Она не успевает моргнуть, как её дёргают с пола и тащат к зеркалу в коридоре. Цепкие пальцы в перчатке хватают за когда-то полные щёки и заставляют смотреть. Вглядывайся, всматривайся, выискивай вот в этом ту, за которую ты себя принимаешь. Не видишь? Так взгляни получше.       Её безумные глаза глядят в собственную черноту, и она не понимает, что она сделала в этот раз не так. Когда же это закончится? Она снова молит, нет, не Бога, а своего сладкого мальчика, чтобы тот вмешался и остановил этот беспредел. Ненависть скрипит на зубах, перемешивается с кровью на языке, и встаёт в этот миг колом в горле. Он же любит её, верно? Так почему… почему… ПОЧЕМУ не придёт и не спасёт? Что она сделала не так в этот чёртов раз?       Новая петля затягивается у неё на шее. Она входит на эшафот уже не вспомнит в какой раз. Кого в этой игре надо любить? И как это делать вообще, когда она видит в глазах напротив равнодушие?       Она валится на пол, – я так больше не могу, – она всё уже отдала им, а им всё мало. Они обглодали каждую её косточку, отполировали и раскидали по коробкам с подарочной лентой, передаривая друг другу в очередном витке. — Ты такая неповторимая сука, Риэ, — хмыкают сверху. — Украла то, что принадлежит не тебе, и ещё просишь о пощаде.       Она задерживает дыхание и в недоумении поднимает глаза на парня, спокойно наматывающего на палец косу. Что-что она сделала? Повтори. Кое-как разлепляются губы и просят о такой мелочи.       Хатьфу в лицо прилетает ещё раз и будто бы в насмешку или же из-за ненормальной заботы падает сверху белый платок, как на покойника.