Танцы на граблях, или особенности церебрального секса по-барраярски

— Айвен, мне этого не нужно. Понимаешь? Я привык быть тайным. А агентом или любовником… это уже не так важно. Мелочи. Главное, что тайным… Наверное, эти слова прозвучали бы убедительнее, если бы, репетируя их перед зеркалом, Бай не видел своего отражения. В полный рост. Голое, бледное до синевы и дрожащее отражение. Жалкое зрелище. Глупая была идея с ледяным душем. Мозги, конечно, прочищает, но уж больно сильно бьет по самолюбию, которое и так не сказать чтобы очень уж… Впрочем, тот идиот, который когда-то решил сделать в своем душе ростовое зеркало, способен и не на такую дурь. Например, разговаривать вслух с тем, кого тут нет. И не будет… Выключив душ, Бай завернулся в махровый халат и босиком прошлепал на кухню. Включил кофемашину. Сел у стола. Спиной к окну. Его трясло, но теперь у мелкой противной дрожи хотя бы имелся четкий обоснуй: двадцать минут под ледяным душем доведут до трясучки кого угодно. И нервы тут совершенно ни при чем, всего лишь переохлаждение. Пройдет. Кофе выпить, и пройдет. Машина пискнула, выдвигая стаканчик с бежевой пенкой в край. Бай не помнил названий. Всегда тыкал кнопочки наугад, все равно Айвен варил лучше. Айвен… — Ну вот чего тебе не хватает, а? — с тоской спросил Бай то ли отсутствующего Айвена, то ли себя самого, грея стаканом заледеневшие пальцы. Впрочем, его-то как раз все устраивало. И хватало ему всего. Год — это не так уж и мало, если альтернативой пустота. Год — это очень даже много. Особенно когда половина его еще впереди. Встречи. Каждая как драгоценность, как праздник, как удар под дых, после которого не вздохнуть и остается только улыбаться и беспомощно смотреть, как уплывает сознание. И не такие уж редкие встречи, кстати! Не надо. И вот не надо, еще вопрос, кто тут кого игнорирует! В подавляющем большинстве случаев именно Бай приходил… Хотя бы потому, что из них двоих именно он умел делать это незаметно и вроде бы невзначай. Привычка вести тайную жизнь иногда очень удобна. Особенно если тебе надо что-нибудь прятать. Вам надо… Обоим. Это же любому понятно. Ну должно быть понятно. во всяком случае. любому взрослому здравомыслящему человеку, а уж штабисту тем более. Ага. Аж три раза! Чертов Айвен не понимал. Ничего. Ну вот совершенно. Вернее — отказывался понимать. Хотел публичности. Прийти под руку на императорский прием. Обниматься при встречах вместо холодно-ироничных кивков. Обмениваться только им двоим понятными шуточками, не задумываясь о том, как это будет воспринято теми, кто рядом. Ласкать взглядом так, что становится жарко и трудно дышать, и сердце норовит выскочить из груди бешеным зайцем. и совершенно плевать уже. что другие тоже смотрят... Айвен хотел. Всего этого и еще много чего. Расслабился за два года посольства на Бете, привык, что так тоже можно. …и Бай никогда не спросит: с кем он там так привык. Не спросит! Как бы ни хотелось… Это чертово посольство на Бету изменило Айвена. Отформатировало под новые правила, и он не собирался возвращаться к старым, даже вернувшись на родину. Айвен собирался отбетить Барраяр. Как когда-то это сделала Корделия Форкосиган, прогнув под себя целую планету. Она справилась: на Барраяре больше не убивают младенцев лишь за то, что они не такие, как все. И слово "мутант" больше не вызывает у местных желания хвататься за ножи даже в самых глухих провинциях. Корделии удалось. но только она сама знает, чего ей это стоило. А теперь Айвен, похоже, собирался повторить ее подвиг, первым бросившись грудью на амбразуру общественного мнения. Айвен хотел всего. Хотел быть парой Бая не только жаркими ночами, полными страсти и нежности. Хотел иметь возможность гордо предъявить свое завоевание, вышагивать рядом с видом довольного павлина, держать под руку, иногда наклоняться, шепча что-то на ухо с собственническим видом, обнимать прилюдно, чтобы все смотрели и завидовали. И Бай каждый раз умирал от щемящей нежности и безысходности: не понимает! Ну вот просто обнять и то ли смеяться, то ли плакать. Не понимает, хоть тресни… Айвен яростно отказывался понимать, что столичное общество не только не считает Байерли Форратьера таким уж ценным трофеем, но и вообще ни в малейшей степени не разделяет айвеновских восторгов по поводу этого самого Байерли. Бай мог дискредитировать любую идею, просто постояв с нею рядом. Или напрочь испортить репутацию любого фора — и для этого даже стоять рядом не требовалось, хватало упоминания фамилий на соседних строчках в одной газетной заметке. Айвен был моложе не на пять лет, на целую жизнь он был моложе… Мальчишка. Глупый. Наивный. Восторженный мальчишка. Родной и нужный до дрожи. Меньше всего Бай хотел бы испортить жизнь ему. Бай прошелся по кухне. Выпил кофе, почти не чувствуя вкуса, главное, что горячий. Достал из бара коньяк, подумал: не накапать ли? Чисто для запаха. Но бутылка была литровая, непочатая, и показалось как-то глупо вскрывать ради нескольких капель, а пить он сегодня не собирался. Не удержался и все-таки глянул в окно — но никаких красных гоночных флаеров на стоянке, конечно же, не обнаружил. Ну и ладно. Ну и не больно-то хотелось. Про тайного агента, кстати, мысль вполне логичная, может и сработать. Главное, не забыть и ввернуть к месту. Айвен аналитик. Любит все логичное. Надо будет обязательно ему сказать. Когда будет возможность. Если будет возможность… Бай смял почти пустой стаканчик, выбросил в утилизатор. Снова посмотрел в окно. Ругались они с Айвеном постоянно, это было привычно и нормально… а, черт! Кому ты врешь? Это было здорово! И почти всегда кончалось в койке, еще более остро, сладко и нежно, чем обычно. Даже когда Бай убегал. А он довольно часто убегал, ему так было проще, чем спорить. Айвен всегда догонял. Ловил. Смеялся. В его огромных апартаментах беготня друг за дружкой превращалась в новый вид игры, тем более что Бай не особо и торопился, и даже сам ржал. припоминая потом старый фермерский анекдот про мысли курицы, убегающей от петуха. Вчера они поругались снова. Бай психанул, обозвал Айвена жадным инфантилом, которому все мало, наговорил еще каких-то гадостей и удрал. А Айвен… Не стал удерживать. И догонять тоже не стал. Не окликнул даже. Вот и думай теперь: почему? Обиделся? Устал? Или это действительно начало конца? То, чего Бай больше всего боялся (и ждал) с самого первого дня их отношений, невозможных, немыслимых, с самого первого поцелуя, с первого: «Ох, Ба-а-ай…» Никаких розовых очков и спасительных иллюзий: Бай с самого начала знал, что это все временно и ненадолго. Ровно на год, если быть точнее. Шесть месяцев из которого уже прошло… но шесть еще осталось. А это немало. Глуп тот, кто считает, что ухваченная руками мечта так с тобой навсегда и останется. Мечта на то и мечта, что она не бывает навсегда или даже просто надолго. Но трижды глуп тот, кто из-за этого способен отказаться от небольшого кусочка счастья. Пусть даже его и не так уж много, этого счастья. Плевать! Полгода? Отлично. Бай собирался взять все, что дает судьба, до последней секунды. А это значило в том числе не быть слишком жадным. Не надоедать. Не раздражать. Не навязываться. Жадные утомляют. Раз Айвен не стал удерживать, не окликнул — значит, ему хотелось побыть одному. Без Бая. И это нормально, совершенно нормально для свободного взрослого человека, ясно тебе? Соскучится — позовет. Или сам придет. И это тоже будет нормально… Да нет, это будет просто восхитительно! Будет. Обязательно будет. Надо только дождаться. Хорошо, что Бай больше не полевой агент и имеет полное право работать дома. Целыми днями не отходя от комма, если вдруг кому-то захочется связаться или навестить… Ну, кому-нибудь. Бай убрал коньяк обратно в бар и потянулся к планшету.