Изумрудно-золотистые встречи

«Прости, что в последнее время не появлялся, профессор Вектор завалила нас домашней работой, а у Такемичи совсем не сложилась дружба с Травологией, и я помогал ему разобрать все темы, которые он не понимал. Но я скучал по тебе, и хотел бы наверстать упущенное) Встретимся на трибуне Слизерина? Я изменю цвет своей одежды на зеленый ради такого события! Чифую»       Казутора знал эту записку наизусть, потому что за прошедшие два дня он перечитал ее бесчисленное количество раз, обводя взглядом красивый витиеватый почерк Мацуно и проводя по краю бумаги пальцами, словно надеясь уловить тепло рук Чифую.       Маленький бумажный воробей настиг его в библиотеке, привлекая внимание своими шуршащими крыльями, которые звучали словно что-то невероятно громкое в устоявшейся учебной тишине, и Казутора соврал бы, если бы сказал, что его сердце не пропустило удар, когда заколдованная записка приземлилась на стол рядом с его учебником по Астрономии, а после тихо открылась, показывая свои секреты.       В тот момент убаюкивающий шелест страниц библиотечных книг и неразборчивые шепотки отступили на второй, совершенно неважный план, ведь все, что волновало Казутору, были строчки, которые ему написал пуффендуец. И после этого он перечитывал записку на протяжении всех последующих дней: утром, когда просыпался; после занятий, когда приходил в спальню и переодевался в обычную одежду, аккуратно вешая свою форму на вешалку; перед сном, когда желал Рану и Ханме доброй ночи, после чего либо завешивался балдахином, либо ждал, чтобы парни заснули, а затем прятался под одеялом и шептал тихое «Люмос», чтобы разглядеть буквы в ночной темноте.       Однако ответа на записку Чифую он так и не дал.       Скучал ли он по нему? Да, больше, чем по кому-либо в своей жизни. Хотел ли он его увидеть, а после несмело взять за руку или обнять? От одной мысли об этом кончики пальцев начинало приятно покалывать от призрачного тепла Чифую, которое представлялось таким явным и настоящим. Но в тоже время Казутора знал, что он не может.       Слова Баджи об их поцелуе с Мацуно все еще не выходили из головы Ханемии, как бы он не пытался заглушить их учебниками и подготовкой к предстоящим экзаменам. И Казутора готов был поклясться, что все это принесло ему самую огромную боль за всю жизнь, затмив даже рану на коленке, которую он получил в детстве, когда Кейске, решил, что будет забавно толкнуть Казутору во время игры в магловские «салки», ведь навряд ли его брат поранится.       Но даже несмотря на это, привычные за столько лет устои в его голове говорили ему, что он просто не имеет право влезать во все это. Ведь Баджи уже сделал первый шаг, Баджи уже пригласил Чифую на свидание, уже поцеловал, а теперь он, вероятно, получил ответ от Мацуно, который наверняка оказался положительным. И хоть Казутора слегка сомневался, потому что навряд ли Чифую написал бы ему о том, что скучает, будь он в отношениях с Кейске, эти сомнения быстро развеялись самым очевидным ответом, который пришел Ханемии на ум — Чифую хочет встретиться, чтобы рассказать обо всем Казуторе лично, а после пуффендуец наверняка отдалится, и их общение будет казаться Казуторе слишком хорошим сном, который никогда не произойдет наяву.       И ещё, как бы не было стыдно признавать, Казутора попросту боялся. Собственные новые чувства к Чифую впитывались в него медленно, и также медленно приходило осознание и вес того, насколько сильно Казутора закопал себя в глубокую темную яму, из которой выбраться было просто невозможно, потому что Чифую был всем тем, чего Ханемии так не хватало в жизни.       Несмотря на то, что маленькие ростки зависти к брату присутствовали в Ханемии с того самого момента, когда Кейске официально распределили на Гриффиндор, сейчас оказаться на месте брата было самой заветной мечтой Казуторы. Потому что он тоже хотел иметь огромное количество храбрости и мужества, чтобы устроить для Чифую самое лучшее свидание, а после поцеловать, и было плевать, что у Казуторы не было ни малейшего опыта в поцелуях. Почему-то он был более чем уверен, что Чифую не стал бы смеяться над ним из-за этой мелочи, и, скорее всего, он бы наоборот смог направить его в нужное русло и научить всему, что Казутора пропустил в жизни из-за страхов и неуверенности.       Однако теперь, все теплые мысли оставались на уровне фантазий, о которых Ханемия думал перед сном, чтобы избежать риска увидеть ночной кошмар. Все возможные сценарии и слова так и оставались на уровне «возможных», и Ханемия знал наперед, что это не поменяется ни через неделю, ни через месяц, ни даже через год.       Отбивать Чифую у Кейске было не просто плохим поступком, но в целом отвратительной мыслью, и если бы Казутора повелся у нее на поводу, то это было бы неопровержимым доказательством того, что он эгоистичный и лицемерный, и чертова Распределяющая Шляпа вовсе не ошиблась, когда отправила его на факультет Слизерина.       И как бы Казуторе не было больно и сложно, он собирался пережить все это в одиночку, к тому же это не было для него чем-то новым — родители и брат никогда даже не интересовались его состоянием, а напрягать друзей своей глупой влюбленностью в Чифую хотелось в последнюю очередь, особенно в конце учебного года и особенно сегодня.        — Готовы? — громко уточняет Коко, наконец заканчивая с косами Рана, и Казутора приходит в себя, возвращаясь из мыслей в их спальню и слабо кивая на вопрос друга.        — И зачем тащиться так рано? — продолжает завывать Изана, хоть и с чересчур наигранным недовольством — вполне обычное поведение Курокавы в те моменты, когда он слишком волновался.        — Говорил же, Вакаса хочет проверить поле перед игрой, — отзывается Риндо, стараясь уложить свою челку, но спустя несколько секунд он все же сдается. Все равно во время игры его волосы будут в еще большем беспорядке, чем сейчас.        — Нет, зачем нам идти так рано? — продолжает гнуть Изана, но даже при том, что причитания от парня не заканчиваются, он послушно надевает свой легкий весенний свитер, после чего осторожно заправляет один из его краев в штаны, затем поправляя длинную цепь на бедре, как бы ставя точку в своем наряде.        — Не ты ли обещал, что когда будет играть наш факультет, ты нарисуешь змею на лице и будешь главным болельщиком?! — усмехается Ханма, нервно потирая потеющие ладони о темную ткань джинсов.        — И я сдержал свое обещание! — спешит возмутиться Курокава, гордо тыкая на изображение серебристо-зеленой змеи на своем лице, которую он старательно вырисовывал почти сразу после того, как проснулся. — Но навряд ли это поможет Вакасе в проверке поля перед игрой.        — Мы идем раньше, чтобы занять хорошие места и поддержать остальных, — спокойно объясняет Коко, и хоть на фоне остальных Хаджиме выглядел самым собранным, абсолютно все видели, как парень нервно перебирает свои пальцы и усердно крутит небольшую цепочку с подвеской на своей шее, потому что по правде, именно Коко всегда переживал сильнее остальных, и абсолютно каждый матч по квиддичу, в котором участвовал Слизерин, был для него своего рода испытанием, во время которого он нервно ерзал на своем месте на трибуне и то и дело был в шаге от сердечного приступа.        — Как скажешь, мам, — бубнит Изана в ответ, в последний момент уворачиваясь от «Мелофорса», которым в него запустил Хаджиме.        — Да ладно тебе, Коко, выдохни, — старается подбодрить друга Шуджи, и он уже тянет свои руки, чтобы положить их на плечи Хаджиме и начать их разминать, но Коко уходит от чужих прикосновений и встряхивает головой, словно стараясь прийти в себя. — Такое чувство, как будто ты сам сегодня выходишь на поле. Волнуешься почти как Ран в прошлый раз, когда играл Такаши, — продолжает Ханма, и Изана соглашается со словами друга, поддакивая немного боязное «вот именно!» и тут же выставляя вперед свою палочку, словно боясь, что Коко вновь попытается послать в его сторону какое-нибудь заклинание.        — Я волнуюсь не из-за того, что наша команда не способна победить, я волнуюсь из-за гриффиндорцев, и в основном из-за Кейске. Прошлый матч наглядно показал, насколько ему плевать на спортивный этикет и уставы своего же факультета, — почти что выплевывает Коко, тут же начиная мельтешить по комнате, уперев руки в бока, и все это продолжается не меньше, чем пятнадцать секунд, прежде чем Ран ловит Хаджиме за запястье, тем самым останавливая его на месте.        — Все будет хорошо, — твердо говорит старший Хайтани, и хоть смотрит он прямо на Коко, звучит это так, словно он обращается абсолютно к каждому в этой комнате. — Если кто и должен волноваться, то это команда Гриффиндора, и, как ты и сказал, Баджи. У нас с Риндо карт-бланш на отбивание бладжеров в полную силу, Кейске повезет, если он отделается легким испугом, а не чем-нибудь посерьезнее, — заканчивает Ран, криво улыбаясь, после сразу прижимая Коко к своему боку и разглядывая остальных друзей перед собой. — Вы все тоже успокойтесь, — громко объявляет парень слегка командным тоном. — Вот увидите, никто не пострадает, да еще в придачу Слизерин в очередной раз заберет кубок школы! Так что не стоит сидеть с такими лицами на трибунах и нагонять на нас тоску, все пройдет отлично! Да? — уточняет Ран, опуская взгляд на Хаджиме, которого он все еще плотно прижимал к себе, и когда Коко слабо кивает, давя из себя легкую улыбку, все тут же следуют его примеру, и кажется, что напряженная атмосфера в комнате вмиг становится легче и светлее, а волнение действительно спадает с плеч, и даже дышать становится проще.        — Не знал бы тебя лучше, Коко, подумал бы, что ты влюблен в кого-то из команды, — подначивает Риндо, следуя примеру брата и стараясь вернуть всем привычный шутливый тон и глупые улыбки.        — Точно не в тебя, — недовольно бурчит Хаджиме, и когда Ран усмехается на его слова, последний раз сильно прижимая его к себе и наконец выпуская парня из своей крепкой хватки, Коко тут же подходит к Риндо, шуточно и совсем небольно ударяя того по плечу.        — Идем? Вакаса наверняка уже на месте. Клянусь вам, он, наверное, спал и снил это дурацкое поле, — слабо смеется Ран, и Ханма радостно подхватывает смех друга, закидывая свою длинную руку ему на шею и выходя вместе с ним из спальни.       И хоть Казутора тоже слабо посмеивается, невпопад кивая головой на шутки друзей, его мысли вновь отходят в совсем другую, далекую от Квиддича сторону, погружая Ханемию в болезненные и тяжелые раздумья.       Помимо отвращения к самому себе, еще одним постоянным занятием Казуторы стали размышления о том, чем Чифую был занят каждую секунду. И абсолютно все варианты, которые приходили Ханемии на ум, с каждым разом становились только хуже, но он просто не мог заставить себя не думать об этом.       Наверняка во время завтрака, когда Казутора не увидел Мацуно в Большом зале, тот был вместе с Кейске, и у них был романтический пикник.       Пустовавшее место Чифую в библиотеке так и наталкивало на мысль, что пуффендуец проводит время с его братом, и они сидят в теплой гостиной Гриффиндора, обнимаясь и тихо обмениваясь приятными словами.       Во время патрулирования коридора, когда Ханемия случайно наткнулся на Дракена и Юзуху, его воображение быстро и четко нарисовало картину того, как Чифую прокрадывается в спальню Баджи, и они завешиваются балдахином, засыпая в руках друг друга.       Сегодняшний матч был не исключением, и теперь, когда ноги Казуторы неуверенно шагали по мягкой зеленой траве, он думал лишь о том, что не увидит Чифую на трибуне Слизерина, и наверняка Мацуно будет поддерживать Баджи, а не их команду, хотя Казутора не мог винить его за этот выбор. В конце концов, теперь Кейске был официальным парнем пуффендуйца, и Ханемия никак не мог это изменить.        — Хвала Мерлину, Вака-кун почти послал меня за вами! — первым делом восклицает Сенджу, стоит их небольшой компании ступить на поле.       И когда Казутора находит повод отвлечься, он внимательно рассматривает лица игроков команды, понимая, что не только Коко сегодня был взволнован сильнее привычного.       Обычно собранный Санзу нервно подбрасывал в воздух и тут же ловил копию Снитча без крыльев. С этим шариком ловец то и дело отрабатывал свою хватку, выворачивая запястье под разными углами, но сейчас от взгляда Ханемии не ускользнуло то, как Харучие сжимал мячик сильнее обычного, а после нервно встряхивал кистью, повторяя это действие. Мана и Сенджу уже держали свои метлы, при этом тяжело дыша, из чего Казутора делает вывод, что девушки отрабатывали полет.       И хоть на фоне остальных Вакаса и Такеоми выглядели самыми спокойными, Ханемия чувствовал, как у него неприятно начинает тянуть где-то в животе от сведенных к переносице бровей Имауши, ведь это было самым явным знаком, что Вакаса нервничал куда сильнее, чем могло показаться со стороны, а карта поля для Квиддича, которую Акаши крепко сжимал в своей руке, лишь подтверждали догадки Казуторы о том, что абсолютно вся команда Слизерина как никогда была на взводе.        — Все в порядке? — уточняет Риндо, и в отличие от всех остальных младший Хайтани вовсе не отыгрывал спокойствие, а действительно ощущал его во всем теле.        — Да, — с небольшим опозданием отвечает Вакаса, вновь окидывая поле взглядом. — Захотел лишний раз убедиться, что гриффиндорцы не оставили никаких сюрпризов ночью.       На эту фразу все понятливо кивают, хоть Казутора и делает это слабее всех остальных. Потому что такие ситуации уже случались, и, конечно же, главным зачинщиком всех бедствий, как случалось зачастую, был Кейске.       Финальный матч по Квиддичу двухлетней давности запомнился всем не только оглушительным триумфом Слизерина, но и самым грязным приемом, который проворачивали безумно редко, поэтому видеть его на хогвартском поле было действительно неожиданно, из-за чего сперва трибуны даже не поняли, что произошло, однако когда мадам Трюк пронзительно дунула в свисток, все догадались, что случилось нарушение правил.       Но никто даже не мог представить, насколько серьезным и низким было это нарушение, и только слизеринцы удивились гораздо меньше остальных, потому что за долгие годы абсолютно каждый ученик Слизерина привык, что Гриффиндор постоянно пользовался грязными приемами, а Баджи был главным экспертом во всех неприятных ситуациях.       В тот день, а точнее в ночь перед днем матча, Кейске подбил Майки и Нахою на то, чтобы заколдовать поле, размещая заклинания-ловушки по всему периметру, чтобы они мешали противникам. И хоть эта магия была достаточно сложной, и в любой другой ситуации кто-угодно похвалил бы Баджи за его знания, в тот момент это было самым подлым поступком в его карьере нарушителя правил.       Как позже выяснилось, Кейске с помощью остальных наложил семь заклинаний, но команда Слизерина угодила лишь в три из них, после чего профессора проверили и очистили поле, а Кейске был отстранен до самого конца матча, несмотря на то, что абсолютно весь факультет Слизерина требовал для него полного отстранения от игр на все последующие сезоны.       Но даже отстранение брата не помешало тому, что Сенджу угодила под действие «Фунеме тенсио», известного под более распространенным именем «Натянутый канат», из-за чего она выронила квоффл и чуть не упала лицом в землю. Рану не посчастливилось попасть под «Эктопистис», который переместил его через все поле к воротам Гриффиндора, из-за чего бладжер, который Хайтани готовился отбить в противников, ударил прямиком по метле Вакасы, правда Имауши удалось удержаться в воздухе. Последним под раздачу попал Санзу, когда в самый ответственный момент поимки снитча по нему ударило «Хронос Темпоре», и заветный крылатый мяч был упущен из виду.       И хоть после этого матч продолжился без каких-либо помех, и Слизерин вновь забрал кубок школы, осадок того дня был самым сильным за всю историю матчей, а Вакаса вспоминал о нем по сей день, педантично проверяя каждый метр поля лично, чтобы убедиться, что такое больше никогда не повторится.        — Погода сегодня отличная… Ветер слабый… Солнце чуть ярче, чем надо, будет бить в глаза, не забывайте об этом, — продолжает бормотать Вакаса, словно боясь замолчать хотя бы на секунду. — Земля достаточно твердая, значит, мы сможем сильнее оттолкнуться и быстрее взлететь.        — Да мы и из лужи взлетим лучше всех, Вака-кун, как будто ты не знаешь, — тут же отмахивается Ран, в очередной раз пытаясь разрядить обстановку, и хоть выходит у него это не так успешно, как обычно, но все же Вакаса криво улыбается, слабо кивая на слова Хайтани.        — Хорошо взлететь это только малая часть успеха. Помните все, о чем я говорил вам во время тренировок. Хайтани, сегодня отбивайте бладжеры так, как вам угодно, но только строго по правилам. Мана, ты следишь за Юзухой. Сенджу, Майки твой, я буду разбираться с Кейске. Санзу, Такеоми… Вы и так все знаете. Главное, следите за самими собой. Если Гриффиндор все же не вынес никаких уроков с прошлого матча, и они будут выбивать вас из игры грязными приемами, постарайтесь сделать все, чтобы остаться целыми. Победа важна, но куда важнее, чтобы вы все не пострадали. Ясно? — и теперь волнение на лице Имауши было сменено решительностью и собранностью, из-за чего кивнуть захотелось даже Казуторе, несмотря на то, что обращались не к нему. — Отлично. Идем в раздевалку.       И когда игроки начинают медленно шагать по полю, а начало матча приближается с неумолимой быстротой, Казуторе снова становится не по себе. В голове проскальзывает до боли простая и правильная мысль, но от нее все только ухудшается, и Ханемии совсем не нравится, что у него в носу начинает свербеть, а глаза опасно пощипывает.       Ведь если бы Чифую был сейчас рядом с ним, наверняка Казуторе было бы легче. Потому что только Чифую, казалось, лучше всех понимал, что лежит на душе у Ханемии, из-за чего каждый раз Мацуно подбирал до невозможности нужные слова, которые успокаивали лучше всякого «Умиротворяющего бальзама», который они изучали на Зельеварении.       А вселенная словно снова хочет испытать, как долго Казутора сможет продержаться, потому что как только все его друзья начинают подниматься по трибунам, собираясь занять лучшие места, Изана быстро поворачивает голову назад, спрашивая:        — Чифую придет?       И Ханемия действительно чувствует, как его ноги слабеют, из-за чего он чуть не спотыкается, вовремя возвращая себе равновесие, а после отвечая сухое, но правдивое «не знаю», хотя абсолютно все его нутро говорит ему о том, что Мацуно точно не появится на трибуне их факультета.        — Стоило ответить на его записку, — тихо отзывается Ханма, и хоть в словах друга нет даже намека на упрек, Казутора разочаровывается в себе еще больше, но в ответ на фразу Шуджи Ханемия лишь слабо пожимает плечами.       Потому что да, возможно, стоило. Возможно, стоило хоть раз в жизни попробовать рискнуть отношениями с братом, возможно, стоило не слушать все свои предрассудки и сомнения, и просто сделать то, чего Казутора желал больше всего на свете.       Но в тоже время, а разве он имел на это хоть какое-нибудь право? Разве имел он право влезать в чужие отношения? Разве имел он право ставить свои чувства выше чувств Кейске? Разве имел он право на то, чтобы его желания становились явью?       На эти вопросы Ханемия имел однозначный отрицательный ответ. Ведь даже если Чифую стоил абсолютно всех жертв в этой вселенной, сам Казутора совершенно не стоил Чифую, и это было очередной константой в его жизни. Такой же, как и самый нежеланный факультет; такой же, как и существование в тени брата. Просто очередная несменная единица, которая давила и делала больно, но избавиться от нее Казутора не смог бы даже при помощи самого могущественного заклинания.        — В любом случае, сейчас в приоритете матч. Все остальные вопросы можно решить потом, — непонятно кому отвечает Казутора, надеясь, что это сработает, и ему удастся перевести тему.        — Для нас ты всегда в приоритете, — тут же оспаривает Ханма, и Казутора видит, как Коко согласно кивает на слова друга, как бы их подтверждая.        — И мы прекрасно знаем, что ты не хочешь ничего решать. Но вот увидишь, если вы поговорите, тебе станет гораздо легче, — подхватывает разговор Изана, и когда они доходят до нужного ряда, Казутора специально пропускает всех вперед, чтобы присесть с самого края.        — Но просто чтобы ты знал, мы не настаиваем, Казу. Мы просто хотим, чтобы ты был в порядке, — заканчивает Коко, как бы подытоживая мысль, которую они пытаются донести до Ханемии, и Казутора решает не спорить, просто кивая, в надежде, что этот разговор закончится именно на этом. И, кажется, у него есть небольшой запас удачливости, потому что уже в следующую секунду Ханма шуточно пихает Коко в бок, хитро улыбаясь.        — Так ты что, правда влюбился?       Коко же на вопрос друга тяжело вздыхает, сразу после цокая.        — Нет. Один дурак ляпнул, а второй подхватил, — недовольно бубнит Хаджиме, пока выражение лица Шуджи становится, кажется, еще более довольным, и Казуторе прекрасно знаком этот взгляд Ханмы, который означал, что он нашел себе жертву.        — Да брось, не расскажешь даже мне?        — Нечего рассказывать, Ханма, — устало отвечает Хаджиме, и немного щурится от солнца, хотя Казутора уверен, что в чужом прищуре также косвенно виноват и Шуджи.        — Ты целый день как на иголках, с самого утра! Проснулся раньше всех, еще и меня разбудил, — поддакивает Изана, сидящий справа от Коко.        — Потому что я волнуюсь за команду! Также, как и Вакаса, как будто вы не видели, что он был на взводе.        — Конечно Вакаса волнуется, для него это последний матч в Хогвартсе! А ты сидишь здесь, и выглядишь куда хуже, чем все игроки нашего факультета. Так что, кто из команды? Сенджу? А может быть кто-то более знакомый? — заговорщицки подначивает Шуджи, снова пихая Коко в бок, пока Изана довольно посмеивается, вот только Казутора первым замечает, что теперь Хаджиме выглядит не только уставше, но еще раздраженно, а пальцы друга медленно, но верно тянутся к волшебной палочке в кармане, поэтому лучше было прекратить это прямо сейчас.        — Ну все, хватит, — решает вступиться Ханемия, быстро поднимаясь со своего места и присаживаясь между Ханмой и Коко. — Даже если Коко кто-то нравится, он имеет полное право не рассказывать нам об этом.        — Но мы всегда делимся друг с другом самым сокровенным, это наш закон! — пытается опротестовать Изана, из-за чего он по привычке слегка недовольно дует щеки, и теперь нарисованная змея на его лице выглядит комично.        — Поделюсь, когда посчитаю нужным, — тут же отвечает Хаджиме, и слегка нервно передергивает плечами, смотря куда-то вдаль.       И когда Казутора следит за чужим взглядом, он понимает, что сегодня не только они решили прийти на трибуны раньше обычного. Сейчас со стороны замка в направлении поля двигалась большая толпа, и судя по цвету их одежды и небольших флажков, это были гриффиндорцы, на что Ханемия едва заметно хмурится, звучно выдыхая через нос.        — Так значит, тебе кто-то нравится из нашей команды, если есть что рассказывать! — Ханма снова спешит обрадоваться, даже вскидывая в воздух сжатый кулак, но в этот раз Казутора не успевает вмешаться вовремя, и Коко метко атакует Шуджи «Ваддивази», направляя в сторону друга грязную траву с остатками росы, правда Ханма всегда был везучим, из-за чего он успевает увернуться, и на него попадает совсем немного грязи. Со всей этой картины Изана довольно хохочет, ударяя себя по бедру словно старый волшебник в «Трех метлах», пока Шуджи с самым недовольным видом выуживает свою собственную палочку, чтобы очистить одежду от травинок и кусочков мокрой земли.        — Ты жестокий, Хаджиме Коконой, — спешит объявить Ханма, хотя абсолютно каждому стало бы понятно, что свое недовольство Шуджи отыгрывает, причем делает он это не очень хорошо, ведь уголки его губ предательски ползут вверх.        — А ты заноза в заднице, Шуджи Ханма, — парирует Коко, и спустя заминку в несколько секунд, абсолютно все начинают дружно смеяться, и даже Казутора позволяет себе легкую усмешку, но его взгляд то и дело тревожно смещается на увеличивающуюся толпу, которая приближается к полю, и если честно, то он и сам не уверен, что именно (кого именно) он хочет там разглядеть.       Ждать Баджи на поле до начала матча было бессмысленно. Наверняка вся команда Гриффиндора сейчас была в раздевалке, разогреваясь и слушая последние наставления Дракена, поэтому Казутора даже не пытается найти среди пока что безликих фигур знакомый черный хвост.       Однако взгляд словно специально цепляется за абсолютно каждую светлую макушку, но никто из обладателей блондинистых волос не является Чифую, из-за чего Ханемия ерзает на своем месте, продолжая свои бесполезные поиски. Внутри теплится совершенно детская и наивная мысль о том, что Мацуно все же придет сюда, на трибуну Слизерина, и займет место рядом с Казуторой. Они снова будут обсуждать матч, снова будут радостно аплодировать забитым квоффлам и негодовать, если кто-то нарушит правила (например Кейске), а после матча, когда факультет Казуторы одержит победу, они могли бы вместе пойти в темную гостиную и погрузиться в атмосферу праздника, потягивая эльфийское вино и глупо хохоча с шуток друзей. Чуть позже, уже по некой традиции, они сбежали бы в свое секретное укрытие под официальным названием «Выручай-комната», где продолжили бы праздник, деля его лишь между собой. И потом, Казутора собрал бы все свое мужество, чтобы признаться Мацуно в своих чувствах, после чего они смогли бы разделить между собой поцелуй, а затем они бы без устали танцевали под музыкальный проигрыватель, не замечая, как за панорамными окнами последние теплые лучи солнца ласково целуют верхушки гор.       Но все это, как и многие светлые мысли Казуторы, остаются лишь на уровне мыслей.       Ведь их тайное укрытие больше не было тайным — совсем недавно Казутора узнал, что Баджи все же рассказал о «Выручай-комнате» всей гриффиндорской команде по Квиддичу, из-за чего и сам Ханемия стал наведываться туда гораздо реже, чтобы случайно не наткнуться на друзей брата или, что было еще хуже, на самого Кейске.       Казутора наперед знал, что ему никогда не хватит смелости сказать Чифую о своих чувствах, и уж тем более Ханемия никак не рассчитывал на то, что Мацуно ответит ему взаимностью. Да, Чифую несомненно был самым добрым и светлым человеком, которого Казуторе доводилось встречать в своей жизни, но даже пуффендуец не захотел бы носить позорный титул его официального парня, получая при этом насмешки и неприязнь в свой адрес.       К тому же, Чифую определённо не придет на трибуну Слизерина. Наверняка он забыл о своей записке, и о Казуторе в том числе, потому что никому не нужен глупый Ханемия, когда рядом есть Баджи — более лучший, красивый успешный брат, затмевающий…        — Привет!       И чужой голос отдает чем-то болезненно-приятным, но все же Казутора совсем не хочет поворачивать свою голову в сторону, ведь он и без того знает, кто именно стоит рядом с Ханмой.        — Чифую! — радостно и по-забавному в унисон восклицают Коко и Изана следом, из-за чего Ханемия получает точное подтверждение своей догадки, но все же в голове тут же возникает слишком много вопросов, на которые просто невозможно найти ответы.       Почему Чифую здесь, а не на соседней трибуне Пуффендуя или же на трибуне Гриффиндора, которая уже была прилично забита зрителями. Почему он сдержал свое слово и действительно изменил цвет своей одежды (даже не поднимая головы Казутора прекрасно видит низ ветровки Мацуно, и он точно помнил, что в оригинале она была темно-синей, но никак не зеленой, из-за чего теперь вещь в точности походила на форму Слизерина).       Но все же главный вопрос у Казуторы возникает к самому себе, и сейчас без того отвратительное настроение и волнение только ухудшаются, а Ханемия вновь ловит себя на том, что он вздрагивает всем телом, передергивая плечами. Почему даже с полным осознанием, что теперь у него нет и намека на шанс с Чифую, его сердце пропускает удар, стоит порыву ветра ударить по фигуре Чифую, из-за чего теперь Ханемия улавливает родные, но слегка позабывшиеся нотки соленой карамели в воздухе? Почему его ладони по-дурацки потеют, а язык словно тяжелеет на несколько фунтов? Почему его влюбленность берет верх над здравым смыслом и правилами, вынуждая Ханемию испытывать непреодолимое желание дотронуться до Чифую и быть к нему как можно ближе?       От этого смешно и стыдно, но при этом обидно и больно, и Казутора вновь чувствует себя самым большим дураком на всем белом свете, ведь за все это время он так и не смог выучить самое главное правило — не строй надежд, ведь твои мечты никогда не воплотятся в жизнь.       Ему стоило запомнить это еще тогда, когда в детстве он то и дело говорил, что мечтает о коте, но родители подарили ему сову, ведь это было более практично и удобно. После жизнь вновь напомнила о том, что Казутора забыл сделать свое самое главное «домашнее задание», когда на семейном ужине после оконченного второго курса Хогвартса их дед то и дело нахваливал Кейске просто за сам факт того, что он попал на Гриффиндор, и Ханемия до сих пор помнил неприятное жгучее ощущение скопившихся в глазах слез, ведь тогда за весь вечер никто не обратил на него внимания и даже не сказал ни слова в его адрес. Это чертово правило стоило запомнить в тот момент, когда Кейске познакомился с Чифую, а после, когда он пригласил Мацуно на танец во время бала, и сейчас, когда он поцеловал пуффендуйца и предложил ему встречаться.       Наверняка было бы легче, но Ханемия не сделал то, что должен был сделать еще много лет назад, и теперь он снова не находит себе места и чувствует, как начинает задыхаться. Возможно, родители и большинство учеников Хогвартса были правы, когда из раза в раз повторяли Казуторе о том, что он бестолковый и ни на что не годится — в конце концов он не смог сделать самое простое задание, за что теперь он получал вполне заслуженное наказание.        — Садись, Чифую, — спохватывается Ханма, быстро вскакивая со своего места, а Казутора успевает выдохнуть лишь непонятливое «что?», однако навряд ли кто-то смог расслышать эти слова, и теперь справа от него сидит Чифую, ярко улыбаясь и изо всех сил пытаясь словить взгляд Казуторы, пока Ханма (чертов сводник), присаживается рядом с Изаной, тут же заводя разговор, но Ханемия знает, что друг сделал это специально, чтобы, насколько это возможно, оставить Чифую и Казутору «наедине».       Сказать Мацуно хочется слишком много, но одновременно не хочется говорить вообще ничего. Сейчас Ханемия похож на растерянного первогодку, которому впервые показали кромку Запретного леса и строго сказали не ходить туда одному. Все его нутро переполнено липким страхом, глаза распахнуты, брови приподняты, и наверняка со стороны он выглядит безумно глупо и несуразно, но улыбка Чифую не меняется даже на самую малую долю, и пуффендуец выглядит так привычно, словно месяца без общения никогда не случалось.       И, возможно, для Чифую это не просто ощущения, а чистая правда, потому что он еще раз повторяет мягкое «привет», только в этот раз обращаясь к Казуторе лично, а в следующую секунду Мацуно тянет руки вперед для приветственных объятий, вот только Ханемия не отвечает на них как раньше. Не хочется, чтобы Чифую подумал что-то не то, однако еще больше не хочется давать самому себе повод для очередной порции боли, ведь кажется, что если сейчас он притянет Чифую к себе и сомкнет свои руки вокруг чужого тела, он больше не сможет его отпустить, и тогда Мацуно точно перестанет быть для него хотя бы другом.        — Ты в порядке? — решает уточнить Чифую, и его голос сплошь пропитан беспокойством. А Казутора думает о том, что он мечтал услышать эти слова от пуффендуйца, но только не в данную секунду.       Он хотел бы услышать это в тот момент, когда Баджи рассказал ему о поцелуе; хотел бы услышать это поздней ночью, когда сдерживать горькие слезы больше не получалось, и они капали на подушку, некрасиво расползаясь по зеленой наволочке; хотел бы услышать их в тот момент, когда он получил заколдованную записку в библиотеке. Но только не сейчас, когда абсолютно каждое слово и действие Чифую больно колит куда-то в район сердца, пока Казутора старается делать вид, что все хорошо.        — Мы все сегодня слегка нервничаем. Как-никак финальный матч, — спешит ответить Казутора, и он чудом не кривится со своих же слов, потому что фраза звучит так, словно ее сказал кто-то другой. Слова нелепые, некрасиво собранные и слишком в стиле дедушки семейства Баджи-Ханемия, нежели в стиле Казуторы. Однако, это полуправда-полуложь, и хотя бы за это Ханемия может себя похвалить.        — Уверен, что все будет хорошо. Сегодня многие болеют за Слизерин, — улыбается Мацуно. И хоть сперва Казуторе правда показалось, что все почти так же, как и прежде, он, как бывало зачастую, оказался не прав. Потому что сейчас их общение с Чифую было схоже на первые дни знакомства, когда Ханемия совсем не знал, что стоит ответить или сделать, чтобы не опозорить себя в чужих глазах. Да и Чифую выглядит более напряженным, чем обычно, и от этого, на самом деле, становится еще хуже, потому что Казутора почти уверен, что и в этом есть его вина.       Но ситуацию, по счастливой случайности, спасает тот, кого Казутора совсем не ожидал увидеть среди болельщиков Слизерина. И Ханемия удивленно глядит на парня перед собой, просто чтобы убедиться, что ему не кажется.        — Сегодня почти все болеют за Слизерин, — гордо объявляет Такаши, и теперь за спиной парня Казутора замечает команду Когтеврана, с зелеными флажками и серебристыми лентами на запястьях.       И пусть с одной стороны это не было удивительным, в конце концов отношения Рана и Мицуи с каждым днем становились все крепче, но с другой стороны на памяти Казуторы это был первый случай, когда чужой факультет поддерживал их в открытую, и на самом деле это было безумно приятно.        — Ты не шутишь? — с восторгом интересуется Ханма, пока когтевранцы занимают скамью на ряд ниже, немного оборачиваясь, чтобы продолжить разговор. И Казуторе абсолютно понятно, почему Шуджи звучит так же восторженно, как звучали мысли самого Ханемии — ведь поверить в то, что их действительно поддерживают было сложно, потому что факультет Слизерина никогда не пользовался популярностью у школы и ее обитателей.        — Ваша команда и факультет очень поддержали нас, конечно мы поддержим вас в ответ. После прошлого матча Когтевран совсем не настроен на то, чтобы болеть за Гриффиндор, — и между бровей обычно спокойного и неконфликтного Мицуи пролегает неприятная складка, когда парень недовольно хмурится, перебирая пальцами правой руки. По рассказам Рана все знали, что мадам Помфри довольно быстро вылечила перелом Такаши, но даже с целой рукой капитана, осадок у когтевранцев остался, и Казутора абсолютно понимал их чувства. Наверняка, если бы на месте Мицуи оказался кто-то из его друзей, или в принципе кто-то из слизеринцев, Казутора бы не побоялся в открытую показывать свою злость и недовольство.        — На самом деле, мы ждем, что гриффиндорцы проиграют с позорным для них счетом. Ваша команда превосходит их по всем параметрам, — следом за Мицуей вливается в разговор Сейшу, и хоть общение Казуторы с когтевранцами нельзя было назвать близким (очень редко они могли слабо кивнуть друг другу в коридорах, да и то происходило это чаще всего в те моменты, когда рядом с Ханемией шли Ран или Риндо), даже он знал, что Сейшу зачастую был похож на Мицую, излучая спокойствие и держа безэмоциальное выражение лица, но сейчас даже он окидывает трибуны Гриффиндора суровым и тяжелым взглядом.        — У вас есть какие-нибудь специальные кричалки? — с интересом спрашивает Хаккай, и это выглядит еще более удивительно, чем сам факт того, что когтевранцы сидят на их трибуне и не смотрят на них так, словно кто-то из друзей Казуторы покалечил их семью. Складывается ощущение, что они дружат с самого первого курса, и такие диалоги у них случались довольно часто, несмотря на то, что на самом деле это происходит впервые.        — Если ты имеешь ввиду что-то похожее на «Кубок львам», то нет. Но мы любим внезапно выпрыгнуть со своих мест, если наша команда забивает квоффл. Ханма однажды чуть не свалился с трибуны из-за этого, — довольно сообщает Коко, тут же немного вскрикивая, стоит длинному пальцу Шуджи упереться в ребра Хаджиме.        — Не позорь меня перед новыми друзьями! — восклицает Шуджи, пока Коко тыкает его в бок в ответ, как бы давая сдачи, а Казутора совсем не контролирует глупую улыбку, которая расползается на его лице, стоит когтевранцам тепло и совсем беззлобно рассмеяться на препирания его друзей.       «Так вот, как могла сложиться моя жизнь, если бы я был на другом факультете» — думается Ханемии, и лишь одна эта фраза слегка омрачает настроение Казуторы, потому что избавиться от болезненной ненависти к Слизерину он пытался на протяжении всего этого времени, но казалось, что каждый раз кто-то рядом подло делал один оборот Маховика Времени, и Ханемия возвращался в начальную точку, начиная вновь, но каждая новая попытка совсем не приносила ему желаемый результат.       А теперь, когда он смог прочувствовать совсем малую часть того, как могла бы сложиться его судьба, кажется, словно на него явно наложили сглаз неудачи, ведь вместо дружеских разговоров с другими факультетами Казутора получал в свой адрес лишь ненависть и обидные, пропитанные ядом слова, которые плотно впитывались в его кожу, словно противный и стойкий магловский одеколон, которым пользовался его дед.       Однако более страшным казалось то, что Казутора был более чем уверен, что он никогда не сможет откинуть ненависть не только к факультету, но и к самому себе. А если он не может полюбить сам себя, то как его сможет полюбить кто-то другой? Ведь никто не станет мириться со всеми его недостатками и страхами, никто не захочет связывать свою жизнь с выпускником Слизерина, который не знает, чем хочет заниматься по жизни, никому не будет нужен обуза, проигравшая своему младшему и более успешному брату.       К тому же, последний шанс на счастье у Ханемии был потерян, и теперь не было смысла пытаться бороться за чьё-то сердце, когда оно уже было занято другим. Синдром упущенного времени и возможностей еще никогда не давил на плечи Казуторы так сильно, как в этот период, и все, что так хотелось Ханемии, это оказаться в чужих, теплых объятиях, и услышать, что все будет хорошо и он не бесполезен, но никто не был готов предоставить ему такую, как казалось, простую услугу, и Ханемия все глубже тонул в темном, прямо как гостиная Слизерина, болоте, не видя перед собой даже намека на солнечный просвет.        — Начинается, — раздается над самым ухом, из-за чего Казутора резко поворачивает голову в сторону, и совсем неудачно оказывается прямо перед лицом Чифую, задерживая дыхание.       Однажды они уже были в подобной позе — их лица настолько близко, что Ханемия чувствует на своем лице чужое теплое дыхание, собственный нос касается носа Чифую, а улыбка Мацуно кажется еще более яркой, и в этот раз, когда разум Казуторы не затуманен дурацким алкоголем, он видит маленькую, и на самом деле едва заметную ямочку на щеке пуффендуйца, и почему-то в голове возникает идиотское желание прикоснуться к ней губами, но Казутора не позволяет себе идти на поводу своих потребностей.       Вместо этого он неловко отстраняется, стараясь незаметно махнуть головой, чтобы скинуть непонятное наваждение, но Чифую вновь старается прикоснуться к нему, обхватывая руку Казуторы своей.       И это приятно. Как бы Казутора не пытался убедить себя в обратном, он чертовски скучал по всему, что было связано с Чифую. Он скучал по его голосу, по его теплу и сладкому запаху, по его улыбке и прикосновениям, он скучал по всему Чифую целиком, и даже сейчас, когда они были так близко друг к другу, чувство тоски никуда не уходило, потому что теперь Чифую был не один, теперь у него был парень, а все прикосновения, которые до этого казались дружеским жестом, в данную секунду представлялись чем-то неправильным, поэтому Ханемия, пусть и через силу, но все же вынимает руку из чужой хватки, а когда Чифую расстеряно разглядывает его лицо, словно стараясь найти ответы на все вопросы вселенной, Казутора сдержано улыбается, слабо откашливаясь:        — Я просто слегка замерз, — и словно в подтверждение своих слов он неловко прячет свои руки в длинные рукава легкого свитера, при этом глупо посмеиваясь.       Это было самой бестолковой и некрасивой ложью в его жизни, а тот факт, что он врал Чифую, лишь добавлял его поступку подлых ноток, за что Казутора мысленно осыпал себя проклятиями.       Сегодняшняя погода была совсем не холодной — яркое солнце покрывало зеленое поле своей блестящей позолотой, над трибунами летали птицы, и даже Запретный лес виделся более светлым и приветливым, чем в любой другой день. Казалось, что даже ветер сегодня решил не строить козни игрокам, и почти что полный штиль явно не мог принести с собой прохладу, из-за чего ложь Казуторы получилась еще более явной.       Но окончательно Ханемию разбило выражение лица Чифую, и он знал, что никогда не простит себя именно за это.       До этого яркая и светлая улыбка, которая дарила неимоверное успокоение, медленно сменилась сжатыми губами, уголки которых были слегка опущены вниз. Глаза Мацуно, которые прежде горели радостью и восторгом, потухли так быстро, что можно было подумать, что кто-то достал старенький «Делюминатор», забирая в него весь свет. А рука пуффендуйца, которая до последнего оставалась открытой, словно ожидая, что Казутора все же сплетет их пальцы вместе, теперь сжалась в плотный кулак, словно ставя точку в этом бою и подтверждая свое поражение.       Но все же с другой стороны, он пытается убедить себя в том, что поступает правильно. Ведь лезть в чужие отношения это неправильно, держать чужого парня за руку — еще хуже, быть непозволительно близко к парню Кейске — подлейший поступок, который мог совершить лишь истинный слизеринец, коим Казутора себя не считал. И хоть абсолютно все его нутро больно сжималось от желания быть рядом с Чифую, Ханемия готов был перетерпеть абсолютно все испытания, потому что это было правильно — он и так успел натворить много глупых поступков в этом году, нужно было положить этому конец и вернуться к своей непримечательной жизни в подвале Слизерина, думая об учебе и брате, но уж точно не думая о себе. Он в любом случае не заслужил такой большой привилегии.        — Казутора, прошу, давай поговорим после…        — Мы рады приветствовать вас на финальном матче этого сезона! И сегодня мы наконец узнаем, кому достанется кубок школы в этом году!       Голос Луны Мицуи, который разнесся над полем, еще никогда не был Казуторе так необходим. Хотя на самом деле, сейчас для отвлечения он был бы согласен абсолютно на все, даже на разговор со своим братом, потому что принимать отвратительное поведение Кейске было куда проще и привычнее, чем видеть разбитого Чифую совсем рядом, и не иметь возможности его подбодрить.        — Мана не говорила, что сегодняшним комментаторам будет ваша сестра, — немного деловито подмечает Ханма, и если бы не паршивое настроение Казуторы, он бы наверняка усмехнулся на попытку Шуджи выглядеть более важным, чем он есть на самом деле.        — Да, профессор Вектор настояла на замене комментатора. Думаю, вы и сами знаете почему, — многозначительно подчеркивает Такаши, получая в ответ согласные кивки.       А Ханемия, если честно, радуется гораздо сильнее остальных, ведь за комментарии сегодняшнего матча он боялся больше, чем за саму игру, и сейчас на одну его проблему стало меньше, что просто не могло не радовать.        — Вы уже, кстати, видели? — довольно интересуется Такаши, и даже это служит не плохим отвлечением, поэтому Ханемия принимает решение фокусироваться на ком и на чем угодно, но не смотреть в сторону сидящего рядом Мацуно, как бы больно и тяжело это не было.        — Видели что? — с интересом уточняет Изана, следуя примеру Казуторы и теперь тоже глядя лишь на Мицую перед собой.        — Форму. Ран и Риндо вам разве не показывали? — тут же объясняет когтевранец, но когда в ответ он получает лишь непонимающие отицательные качки головой, улыбка на его лице становится лишь шире и загадочнее, из-за чего Такаши выдыхает интригующее «скоро увидете», и спешит развернуться, игнорируя все возгласы Ханмы, состоящие из «А что с формой?» и «Ну Такаши, ну пожалуйста!»        — Ты всегда такой нетерпеливый, — цокает Коко, и хоть за все это время он сумел успокоиться, волнение, которое он прятал, все еще просачивалось сквозь его движения, а в особенности через его трясущуюся ногу, которую сам Хаджиме, судя по всему, даже не замечал.       Если бы у Казуторы спросили, как он чувствует себя в данный момент, то Коко мог бы послужить отличным наглядным примером, ведь Ханемия испытывал что-то подобное. Вот только волнение за матч и команду довольно быстро сместились на второй план, ведь печальный и тяжелый взгляд Чифую Казутора ощущал даже не смотря на Мацуно, и легче ему от этого не становилось.       Возможно, если бы его жизнь не состояла из одних лишь падений и разочарований, он поступил бы иначе. Он бы наплевал на все «правильно» и «нельзя», он бы крепко взял Чифую за руку и сплел бы их пальцы между собой, он бы улыбнулся Мацуно своей самой яркой улыбкой, и этот матч проходил бы в той же радостной и легкой атмосфере, которая витала вокруг них в предыдущий раз. Однако вместо этого Ханемия глупо сжимает штанину и слишком усердно пялится на Коко, потому что знает, что не может позволить себе даже короткого взгляда на Чифую. Ведь если он сдастся сейчас — он больше не сможет отвернуться, и это будет его фатальной ошибкой, которая сделает все только хуже, из-за чего самому Казуторе будет лишь больнее.        — Успокойся, — в который раз просит Ханма, а после кладет свою ладонь на бедро Хаджиме, прерывая его нервные подергивания. — Они еще даже на поле не вышли, а ты уже в шаге от «Портальной болезни». Выдохни, — настаивает Шуджи, и хоть сперва Коко медлит несколько секунд, он все же сдается, делая длинный выдох и прикрывая глаза. — Получше? — уточняет Ханма, однако даже по одному виду Хаджиме можно сказать, что это помогло, ведь нога друга больше не отбивала буйный ритм на трибуне, что можно было считать маленькой победой. — Все будет хорошо, как и обычно. И твой секретный любовник тоже не пострадает, — с толикой смеха успевает пробормотать Шуджи, сразу же начиная закрываться от несильных ударов Хаджиме (в этот раз он решил не пускать в ход свою волшебную палочку).        — Любовник? — раздается над самым ухом Казуторы, из-за чего он вздрагивает и оборачивается, нарушая свое же правило. Глупый, какой же ты глупый, Казутора.       Выражение лица Чифую больше не кажется таким разбитым, как несколько минут назад, и теперь он смотрит на Ханемию своими большими ясными глазами, в которых читается слишком много вопросов, но Казутора осмеливается ответить лишь на один из них.        — Коко всегда нервничает перед матчами, и сегодня Риндо пошутил про то, что Коко нравится кто-то из нашей команды по Квиддичу, поэтому он не находит себе места. Как понимаешь, шутка продолжается до сих пор, — объясняет Казутора, заканчивая свои слова совсем легкой улыбкой, как бы говоря «что поделать, вот такая у нас компания», но даже несмотря на то, что под улыбкой не скрывалось что-то большее, все внутри Ханемии тает, стоит Чифую подарить ему улыбку в ответ, и теперь Казутора правда прилагает все усилия, чтобы не потянуться вперед и не положить свою ладонь на чужую щеку напротив, потому что дотронуться до Мацуно хочется до жгучих слез в уголках глаз.        — Но ведь это правда, ты не знал? — все также глядя на Казутору в упор спрашивает Мацуно, однако эти слова ставят слизеринца в настоящий ступор, и уголки его губ вмиг опускаются вниз, а брови ползут к переносице, хмурясь.        — О чем ты?        — О Коко. Ему правда нравится кое-кто из вашей команды, — спокойно отвечает Чифую так, словно этот факт известен абсолютно каждому, но это было не так, и даже эта глупая шутка появилась только сегодня утром, а тема о симпатиях друзей не поднималась достаточно давно. И когда Чифую замечает, что замешательство на лице Ханемии не проходит, он старается скрасить свои слова слабым смешком, поясняя: — Он не говорил об этом, но мне показалось, что это очевидно. Я удивлен, что никто из вас до сих пор этого не заметил.       Мысленно Казутора старается сделать свою излюбленную и отточенную до совершенства вещь — составить список, структурируя сумбурные мысли.       Логичнее всего было начать с капитана — Вакасы, но на памяти Казуторы Коко никогда не проявлял к нему больше интереса, чем остальные. Имауши был уважаемым человеком, а для факультета Слизерина он и вовсе считался счастливым талисманом, из-за чего Казутора не знал ни одного слизеринца, который не здоровался бы с Вакасой в гостиной или же не отзывался о нем положительно. Поэтому в список предположительных кандидатов он точно не попадал.       С Такеоми история складывалась похожим образом, к тому же Казутора прекрасно помнил, как еще в детстве, когда сам Ханемия был на втором курсе, а Хаджиме только поступил на первый, он пугался тучного вида Акаши, поэтому этот вариант Казутора тоже решает не рассматривать.       В целом, Сенджу или Мана вполне могли подойти на роль того, кто мог бы понравиться его другу, но главной проблемой было то, что он едва общался с охотницами слизеринской команды, а Коко не был тем типом людей, которые влюблялись лишь за внешность и пару брошенных фраз. Как-то они обсуждали то, какие люди их привлекают, и пока у всех были довольно низкие стандарты, которые в основном касались внешних признаков, лишь Хаджиме заявил о том, что ему важно узнать человека и не бояться довериться ему, и хоть в тот момент Ханма долго фыркал на слова друга, теперь они были довольно полезны, ведь опираясь на них Ханемия без каких-либо зазрений совести откидывает эти варианты в корзину, но это никак не помогает ему приблизиться к ответу.       Оставшиеся кандидаты в лице Санзу, Рана и Риндо казались еще более нелепыми, чем Такеоми, из-за чего выражение лица Казуторы становится еще более хмурым, а его голова, кажется, вот-вот лопнет из-за того, насколько усердно Ханемия пытается прийти к ответу.       Ситуация с Санзу была похожа на ситуацию с девушками, ведь Коко практически с ним не общался, а Риндо и Ран были друзьями, не более. К тому же, они проводили друг с другом большую часть своей школьной жизни и свободного времени, наверняка Казутора смог бы заметить, если бы Хаджиме проявлял к одному из братьев больше, чем дружеские чувства.        — Я не понимаю, — честно признается Казутора, и теперь они меняются с Чифую ролями, ведь в голове Ханемии ютится слишком много вопросов, но лишь пуффендуец решает, на сколько из них он готов дать ответ.        — Не думаю, что мне стоит говорить, кто этот человек. Тем более, я не уверен, что прав, и не хочу ставить Коко в дурацкое положение. Уверен, что когда он будет готов, он расскажет вам об этом сам, — все также спокойно отзывается Мацуно, и Казутора принимает его ответ, потому что и сам считает его наиболее правильным. В любом случае, его никак не касалось, кто нравился Хаджиме, к тому же в данный момент, когда у самого Казуторы было слишком много забот, связанных непосредственно с отношениями. — Хотя знаешь, я нахожу это удивительным, — свою речь Мацуно продолжает немного внезапно, и Казутора теряется всего на несколько секунд, после чего старается взять себя в руки. Знал ведь, что не нужно было поворачиваться.        — Что именно? — тихо уточняет Ханемия, пока где-то на заднем фоне болельщики на трибунах кричат громче, чем какое-то мгновение назад, и это было самым очевидным признаком того, что матч должен был начаться с минуты на минуту.        — Ваша компания. Вы все такие разные, и у вас всех есть какие-то глубокие и личные переживания, но вы совершенно не любите делиться этим с окружающими, — и может Казутора надумывает, но отчего-то слова Чифую кажутся ему более личными, чем они должны были быть, и даже тон пуффендуйца становится более серьезным и… разбитым. Снова.        — Это плохо?       Если честно, Казутора и сам не понимает, зачем он задает этот вопрос, потому что прекрасно знает на него ответ.       Ведь да, Чифую был чертовски прав. Их компания была близка, и они действительно делились друг с другом абсолютно всем, однако в категорию «абсолютно всего» не входили тяжелые чувства, которые каждый прятал глубоко внутри. Все понимали, что это не было знаком недоверия, скорее наоборот, это было высшей мерой заботы, потому что никто не хотел обременять друг друга своими проблемами, из-за чего с самыми серьезными трудностями они любили справляться в одиночку, не втягивая в это друг друга. Правда, порой эта безупречная система все же давала сбои, и тогда становилось очевидно, что кто-то из них не справляется собственными силами, и ему нужна помощь и поддержка.       Так все прекрасно знали, что если Изана подолгу что-то бормотал себе под нос, то он был чем-то расстроен, и лучше всего с поднятием его настроения справлялась «Апельсиновая шипучка Оттера», которая продавалась в «Сладком королевстве», однако никому из них не было сложно пройти по тайному коридору прямиком в Хогсмид, чтобы раздобыть для Курокавы его любимый напиток.       Явным признаком того, что Коко снова переусердствовал за учебниками и брал на себя слишком много обязанностей, были его нахмуренные брови и нервные отмашки, сопровождающиеся надоедливым «потом», которое Хаджиме бросал на предложения друзей немного отдохнуть или перекусить. Но за это время они сумели найти подход и к этой проблеме, со временем понимая, что с Коко не работают никакие уговоры, и если нужно было добиться результата — стоило брать все в свои руки. Поэтому зачастую после примерно третьего «потом» за день, Ран выхватывал учебник из-под носа Хаджиме, а Ханма с Казуторой быстро подставляли другу тарелку с его любимыми сэндвичами с беконом, после чего Коко делал глубокий вдох и выдох, говоря тихое «спасибо» и принимаясь за еду.       Ран и Риндо довольно редко сталкивались с какими-то серьезными проблемами, однако порой нагрузка от Вакасы во время тренировок становилась немного более давящей, чем обычно, из-за чего каждый пропущенный или плохо отбитый бладжер воспринимался братьями на неком личном уровне, после чего они могли не разговаривать на протяжении нескольких дней, но и это решалось в два счета, ведь стоило им собраться в гостиной и завести непринужденный разговор, как Хайтани быстро вливались в беседу, заканчивая друг за другом предложения и уже, кажется, даже не помня о том, что они были в ссоре.       С Ханмой в этом плане было проще всего — из всех них он был самым везучим, поэтому абсолютно ко всем неудачам он относился соверешнно спокойно, перешагивая их как что-то совершенно неважное и мелкое, из-за чего он никогда не нуждался в помощи, но, пожалуй, как раз из-за этого он считался лучшим помощником в плане поддержки, оказываясь рядом как раз в те моменты, когда остальные в этом нуждались.       Вот только Казутора был полной противоположностью Шуджи, потому что удача очень редко бывала на его стороне, а абсолютно все ошибки и незначительные промахи Ханемия принимал слишком близко к сердцу, видя в этом свою ничтожность и беспомощность, из-за чего чаще всего именно он оказывался в центре дружеских объятий и добрых слов, которые из раза в раз повторяли «Все будет хорошо, Тора», и Казутора правда хотел в это верить, но со всеми событиями, произошедшими в последнее время, слова друзей звучали в голове Казуторы все менее твердо и уверенно, и как бы не хотелось признавать, но от этого правда опускались руки, и казалось, что нету смысла продолжать бороться, ведь как бы Ханемия не старался переступать через свои страхи, каждый раз он падал лишь сильнее, так и не достигая желаемой цели.        — Это не плохо, просто… — отвечает Чифую, упираясь обоими руками в лавку и слегка откидывая голову назад, словно он действительно слишком задумался над своими словами. — Иногда, если осмелишься поделиться тем, что лежит на душе, может стать легче. Или можно прояснить ситуацию. И, возможно, признание приведет к чему-то хорошему. Пока не попробуешь — не узнаешь, так ведь? — Мацуно задает вопрос, не требующий ответа, и при этом одаривает Казутору одной из своих самых ярких улыбок за сегодня, вот только Ханемия не может ответить ему тем же.       Ведь Казутора вовсе не жил по правилу «Попробуй! Что может быть хуже?» Он, скорее, был тем самым меньшим процентом людей, которые следовали завету «Подумай, представь, пойми, что это не сработает, даже не вздумай пытаться, ведь все станет только хуже». И в целом он не мог сказать, что его не устраивал такой расклад дел, ведь наверняка его чрезмерная осторожность спасла его от огромных провалов в своей жизни. Но в тоже время, чем чаще Ханемия видел другую сторону медали, тем чаще он задумывался о том, насколько сильно смогла бы измениться его жизнь.       Изана, например, обратил внимание на Какучо на четвертом курсе, после чего он сразу же подошел к Хитто, чтобы познакомиться, и в тот момент Курокаву совсем не волновали косые взгляды гриффиндорцев и тихие шепотки проходящих рядом когтевранцев. Он просто сделал то, что захотел, и теперь каждый мог сказать, что Изана и Какучо безумно счастливы друг с другом.       В качестве примера вспоминается даже Баджи, который не побоялся позвать Чифую на чертову Астрономическую башню, чтобы устроить ему свидание, хотя у самого Казуторы никогда не хватило бы духа на такую авантюру, и он бы успел продумать тысячу сценариев с трагичным концом, после чего понял бы, что это, наверняка, не лучшая идея и не стоит делать опрометчивые поступки.       Но несмотря на это, Казутора совсем не хочет портить восстановившееся настроение Чифую, поэтому он слабо кивает, а после выдавливает из себя тихое и совсем неуверенное:        — Да, наверное ты прав, — и замолкает, запоздало присоеденяссь к общим аплодисментам на трибунах. На его непонятливый взгляд Ханма слегка нервно говорит ему «Сейчас выйдут», и Ханемия еще никогда не был так сильно рад началу матча, как сегодня.        — Первой на поле выходит сборная Слизерина! — радостно сообщает Луна в волшебный микрофон, а голос Мицуи звучал в разы приятнее противного визга Ямагиши, отчего Казутора слегка сутулит напряженные плечи, полностью отпуская волнение за сегодняшние комментарии. — Вакаса, Такеоми, Сенджу, Мана, Ран, Риндо и Санзу — многие признают, что это сильнейший состав слизеринцев за последние несколько лет!        — Такаши, я буду должен твоей сестре огромный пакет из «Сладкого королевства» за это, — чересчур довольно вставляет Ханма, и от радостной улыбки на лице Шуджи улыбаются и все остальные, потому что слышать лестные слова в адрес своего факультета было слегка непривычно, но все равно до одури приятно, и казалось, что боевой дух слизеринцев на трибуне возрос в несколько раз, что вполне прослеживалось в более громких вскриках и хлопках.        — Также для финала команда Слизерина решила удивить всех присутсвующих не только своим мастерством, но и своей формой, вы только посмотрите! — продолжает комментировать Луна, и когда команда в зеленых спортивных мантиях была у центра поля, Казутора действительно пригляделся, тут же стараясь сдержать вздох восхищения.        — Сколько ты над этим просидел, дурак! Мадам Помфри сказала, что тебе нельзя перенапрягать руку! — раздается восторженно-рассерженный голос Хаккая, из чего Казутора понимает, что и команда Когтеврана была совершенно не в курсе данной ситуации.       Однако жертва Мицуи опредленно стоила результата, потому что все внимание Ханемии все еще было приковано к расшитой форме, и теперь ему хотелось разглядеть ее поближе, чтобы увидеть абсолютно каждую деталь, но даже с трибуны форма выглядела сказочно.       Привычная потертая мантия сегодня казалось выходной — сатиновая ткань красиво переливалась в солнечных лучах, и даже ненавистный Казуторе зеленый выглядел дорогим и до безумия красивым. Номера игроков, которые все еще оставались обязательной атрибутикой формы, гордо красовались на спинах команды, но все же, по своей традиции, Мицуя не оставил их без внимания, и вместо уродливо-пришитых обшарпанных шифронов с мутными номерами на спинах команды красовались большие полупрозрачные цифры, которые, казалось, были словно впаяны в ткань при помощи какого-то мудреного бытового заклинания, но выглядело это в разы аккуратнее и интереснее классической спортивной формы.       Но на этом труды Такаши не заканчивались, и Казутора готов был поклясться, что он действительно услышал несколько вздохов, которые сорвались с чьих-то губ, но он вполне разделял это восхищение.       Низ мантии Мицуя украсил цветочным узором, но вместо того, чтобы выглядеть как скатерть в доме бабули Ханемии, узор смотрелся дорого и величественно. Чуть выше узора на мантии красовались большие расписные буквы, из которых вились цветы, и на какое-то время обычная картинка становилась реальностью — цветы плавно вылезали из ткани, словно «распускаясь», после чего прятались назад, пока буквы складывались в имя игрока — такая система номера и имени обычно применялась только в профессиональном квиддиче.       Однако все готовы были согласиться, что главной звездой творений Такаши стал символ Слизерина — серебристая змея, которая свободно вилась по мантиям игроков, словно даря им свою незримую поддержку.        — Такаши, это просто потрясающе! — с придыханием выдавливает из себя Изана, пока Ханма, который, казалось, на самом деле потерял дар речи, согласно кивает на слова друга, выражая свое согласие.        — Да ничего такого, — смущенно отнекивается Мицуя, отмахиваясь. — Я хотел сделать больше, но Ран мне не дал, побоялся за мою руку.        — И правильно сделал! — вновь вступается Хаккай, и теперь Шуджи все так же молча соглашается со словами когтевранца, на этот раз отвешивая целых два кивка.        — Нашему факультету еще никогда не делали такой огромный подарок, — тихо говорит Коко, тут же опуская голову, словно смущаясь то ли своих слов, то ли общей атмосферы вокруг. — Огромное спасибо.       И хоть Мицуя продолжает настаивать на том, что все в порядке, и они не должны его благодарить, Казутора, Ханма и Изана коротко склоняют головы в знак благодарности, выражая самую высшую степень уважения.       Казуторе же кажется, что сегодняшний день словно ненастоящий, потому что за столь короткий период в сторону их факультета прилетело слишком много хороших слов и поступков, и если для всей школы это было чем-то незначительным, то Ханемия готов был поспорить, что абсолютно для каждого слизеринца это был маленький праздник в душе, ведь впервые за огромный временной отрезок они были в центре внимания не как злодеи и виновники какой-то беды, а как факультет с сильной командой и людьми, которые в свое время оказали поддержку тем, кто в ней нуждался.       Наверное, это был один из немногих случаев, когда ненависть внутри Казуторы сменилась ликованием и гордостью, однако гадкая мысль о том, что это не будет длиться вечно, все еще не желала покидать его мысли, но в данную минуту Ханемия успешно игнорирует ее, стараясь концентрироваться на чем-то хорошем.        — Красиво, да? — спрашивает Чифую, снова пододвигаясь как можно ближе и шепча эти слова Казуторе на ухо, а Ханемия изо всех сил старается не замечать мурашки, которые бегут по его позвонку от того, что он хочет быть еще ближе.        — Очень, — без замедления отвечает слизеринец, правда смотрит он не на поле, а прямо на Чифую, отчего контролировать себя становится все труднее.       «Ну давай же, возьми его за руку», — про себя думает Казутора, но на деле он лишь сильнее сжимает свою штанину, будто приклеивая свою руку к одежде, чтобы точно не сделать что-нибудь глупое.       «Подвинься к нему поближе, как во время вечеринки в гостиной Гриффиндора», — продолжает нашептывать внутренний голос, однако Ханемия поступает наоборот, ерзая на своем месте и двигаясь в сторону Ханмы — подальше от Мацуно.       «Просто скажи ему, он поймет», — убеждает сам себя Ханемия, но поперек собственным мыслям он сжимает губы в тонкую полоску, непонятно зачем отвешивая Чифую слабый кивок и вновь развораичиваясь к полю, чтобы переключить свое чертово внимание.        — Следом на поле появляется команда Гриффиндора, — продолжает комментировать Луна, и, кажется, только ленивый не заметит то, как тон девушки вмиг стал более сухим и слегка раздраженным. — Ее выводит капитан команды Кен Рюгуджи. И хоть весь Хогвартс ждал в этой команде замен, кажется, нам придется дожить до следующего сезона, чтобы увидеть это…        — Мисс Мицуя, я бы попросила вас… — громко возмущается профессор Вектор, попадая в диапазон микрофона, но Луна быстро берет ситуацию в свои руки, лепеча «конечно, профессор Вектор, продолжаю комментирование».       Когда команды встречаются на середине поля, а Вакаса и Дракен подходят к мадам Трюк, кажется, что абсолютно все волнение внутри Казуторы, которое он так упорно старался скрывать, накрывает его с головой.       Отчего-то мельтешащий и нервный Коко больше не кажется забавным, и вовсе не было похоже на то, что Хаджиме слишком драматизировал, потому что теперь и сам Ханемия начинает тревожно стучать пяткой по деревянной трибуне, выбивая из нее старую труху и последний презентабельный вид.       В голове уже ютятся несколько трагичных сценариев сегодняшнего матча, и если честно, то Казутора прямо сейчас готов начать репетировать извинения перед командой своего факультета. Потому что именно на финальных матчах Баджи расходился не на шутку, действуя не только подло, но и достаточно опасно, не заботясь ни о себе, ни об игроках вокруг, ведь в понимании его брата даже второе место было позорным проигрышем, из-за чего он готов был буквально на все, лишь бы Кубок школы достался его команде, а все ученики восхищенно вздыхали в его сторону, каждый год припоминая о том, как здорово Кейске поступил в тот или иной момент, и как именно благодаря его героическому поступку гриффиндорцы смогли вырвать победу.       Ханемия начинает думать о том, что сегодня Кейске с легкостью может нарушить главное правило и достать свою волшебную палочку прямо во время игры, атакуя слизеринцев гнусными заклинаниями. Особенно в духе Баджи было скидывать игроков с метел, или же якобы случайно попадать в противников квоффлом — и хоть команда теряла драгоценный шанс забить гол, стратегия это была достаточно продуманной, ведь команда другого факультета лишалась гораздо более важного — своего игрока (в памяти Казуторы до сих были свежи кадры того, как в прошлом году Пеяна — охотника команды Пуффендуя — выносили на носилках как раз после того, как Кейске со всей силы запустил квоффл не в кольца, а в парня, вовсе не задумываясь о последствиях).       Одна плохая мысль накладывается на другую, еще более ужасную, и все это превращается в удавку, которая тянет Казутору на самое дно, заставляя Ханемию задыхаться и утопать в чувстве вины перед своими друзьями и своим факультетом. Ведь как бы сильно он не ненавидел Слизерин, именно его ученики помогли Казуторе в свое время обосноваться и кое-как полюбить положение дел, в которых он оказался против своей воли, и теперь Ханемия правда чувствовал себя как настоящий предатель, который каким-то образом затерялся среди серебристо-зеленых одежд и лент. Потому что действия Кейске непосредственно отражались на нем самом, и это было его тяжелой, но все же реальностью, с которой приходилось мириться.       Но все же, жизнь Казуторы была полна неожиданных поворотов и сюрпризов, и один из них случается прямо сейчас, когда рука Чифую осторожно, но в тоже время уверенно укладывается на трясущуюся ногу Ханемии, едва ощутимо сжимая чужое колено и успокаивая нервные постукивания.       Казутора смотрит на Чифую с неожиданностью и неким непониманием, но Мацуно словно знает наперед каждое действие со стороны Ханемии, поэтому он укладывает вторую руку поверх своей собственной и с нескрываемой заботой выдыхает:        — Не переживай, — в какой-то степени даже ласково проговаривает пуффендуец, улыбаясь. — Все будет хорошо, вот увидишь.       А Ханемия как никогда хотел поверить в правдивость чьих-то слов, особенно Чифую. И когда он делает глубокий выдох, стараясь сконцентрироваться на приятном тепле от ладони Мацуно, он ощущает, как груз на плечах хоть и не пропадает совсем, но становится гораздо легче, и все тучи, которые сгустились в его мыслях, раступаются от яркого солнечного света, словно Чифую прошептал какое-то заклятие себе под нос и сотворил чудо, ведь это был не первый раз, когда пуффендуец буквально одним своим словом избавлял Казутору от всего плохого, что ютилось в его мыслях.        — Полегче? — все также мягко и осторожно уточняет Чифую, и когда Казутора согласно кивает, улыбка на лице Мацуно расцветает еще больше.        — Как ты это делаешь? Это очередные шармабатонские чары, о которых Хогвартс даже не слышал? — пытается отшутиться Ханемия, чтобы не выглядеть в этой ситуации настолько жалким. Да, смысла впечатлять Чифую нет, ведь теперь борьба за сердце Мацуно была окончена, и Казутора понес в ней позорное поражение, и все же падать в глазах пуффендуйца окончательно казалось более личным проигрышем, который Казутора совсем не хотел принимать.       И если честно, в ответ он ждет тоже что-то похожее на шутку. Возможно, Чифую все же оценит его чувство юмора и позволит звонкому и приятному смешку сорваться со своих губ. А может, он придумает что-то более остроумное и забавное, и тогда Казутора одарит его своим коротким и глухим смехом. Однако Чифую не следует ни одному из выдуманных сценариев Ханемии, и отвечает ему искреннее:        — Нет, просто ты мне не безразличен, а магия чувств гораздо сильнее любой магии на свете.       На это у Казуторы просто не находится слов. Он хочет притянуть Чифую в свои объятия и никогда его не отпускать, но в тоже время Ханемия правда готов убежать от Мацуно как можно дальше, чтобы исключить любую возможность их встречи, потому что кажется, что стоит подпустить Мацуно ближе, и Казутора сдастся, вот только у него совершенно нет такой привеллегии.       Как бы сильно брат не любил создавать вокруг себя проблемы, и как бы больно Казуторе не было от поступков Кейске, он все еще был его младшим братом. В памяти Казуторы слишком хорошо сохранились воспоминания о том, как маленький Кейске бегал по их дому, спотыкаясь о собственные ноги и падая на пол, тут же начиная капризничать, а сам Казутора старался его чем-нибудь занять, чтобы успокоить, даже несмотря на то, что разница в возрасте у них была не такой уж и большой. Ханемия до сих пор во всех деталях помнил, как его брат сказал свое первое слово, и вместо привычных «мама» или «папа» первым словом Кейске было плохо произнесенное из-за буквы р «Тора», и в тот момент Ханемия был самым счастливым ребенком на земле.       Первые игры в салки, первые общие игрушки, первые сказки на ночь, первые приготовленный завтрак и первое нравоучение о том, что траву есть нельзя — Казутора и сам не заметил, как заменил Баджи собственных родителей, тем самым повзрослев слишком рано для своего возраста. И теперь, когда он был на пороге совершеннолетия, в его подсознании ничего не поменялось, и Кейске все еще оставался для него младшим братом, который когда-то не мог дотянуться до полки с фарофорвыми статуэтками их мамы и всегда звал Ханемию на помощь, хныкая и топая своей маленькой ножкой, пока его рука требовательно тянулась вверх.       Если честно, в мыслях Казуторы давно ютилась идея того, что хотя бы раз в жизни он хочет попробовать побыть эгоистичным, потому что в детстве у него не было даже и шанса для того, чтобы испытать что-то подобное. Поэтому теперь, даже обычная идея того, что он хочет поступить так, как это нужно только ему одному, на самом деле прельщала куда больше, чем все остальные чудеса магического мира, но все же Ханемия знал наперед, что этот шанс он никогда не применит по отношению к брату. Быть эгоистичным с Кейске казалось чем-то абсолютно неправильным и невозможным — таким же невозможным, как применять три «Непростительных Заклинания» средь бела дня.       И именно поэтому теперь, сидя на трибуне Слизерина и продолжая смотреть в ясную зелень глаз Чифую, Казуторе приходится напомнить себе о запретах и правилах, которые он установил для самого себя, словно самолично помещая себя в маленькую холодную темницу и выкидывая ключ от решетки. И хоть быть рядом с Чифую это все, чего Казутора хотел бы от жизни, он вопреки отводит свой взгляд в сторону первым, однако у него просто не поднимается рука скинуть ладонь Чифую со своей ноги, поэтому пальцы пуффендуйца продолжают мирно покоиться на колене Ханемии, и теперь слизеринец прекрасно ощущает, как Мацуно едва ощутимо поглаживает его, то ли в попытке успокоить, то ли в попытке сказать что-то громкое без слов.        — Капитаны, пожмите друг другу руки! — громко произносит мадам Трюк, и когда Вакаса уверенно сдавливает руку Дракена в своей, Казутора передергивает плечами. Он думает, что лучше всего концентрироваться на одной проблеме по порядку, именно поэтому все свое внимание он устремляет на поле. — Я хочу увидеть чистый матч, в котором не будет повторения инцидента с бладжером! Понятно? — уточняет рефери, и когда капитаны сдавленно кивают, женщина хватается за свой свисток, готовясь начать матч. — Седлайте метлы! — снова распорядилась мадам Трюк, поднося свисток к губам. — Раз… два… три!       Ее свисток потонул в пронесшемся по стадиону вопле, и четырнадцать игроков взмыли в воздух, тут же разлетаясь на свои позиции.        — Итак, мяч в игре, и в данный момент им овладевает охотник и капитан команды Слизерина — Вакаса! — четко проговаривает Луна в волшебный микрофон, и хоть кто-то (в основном гриффиндорцы) действительно считали, что Ямагиши отлично справился с ролью комментатора в прошлый раз, сейчас голос Мицуи казался гораздо приятнее, а сами комментарии были для Казуторы более интересными и информативными. — Вакаса устремляется к кольцам Гриффиндора! Загонщик гриффиндорцев Нахоя посылает в сторону Вакасы бладжер… Ран Хайтани четко его отбивает, отличная реакция!       И теперь Казутора в полной мере понимает, почему прежде Вакаса запрещал братьям отбивать бладжеры во всю силу, потому что отбитый Раном железный мяч пролетел все поле с бешенной скоростью, врезаясь в самый край метлы Баджи, но даже это слабое столкновение заставило Кейске неистово крутиться в воздухе, пока на лице Рана заиграла довольная улыбка.        — Пока Кейске Баджи пытается научиться балету, его сокомандник Манджиро перехватывает квоффл и несется в сторону колец Слизерина! — продолжает комментировать Луна, и здесь даже Казутора не может сдержать легкой улыбки из-за ремарки насчет его брата. Однако более удивительным для Ханемии является тот факт, что Чифую также усмехается, но Казутора решает подумать об этом чуть позже. — Сенджу предпринимает попытку перехватить квоффл… ее блокирует Юзуха… Теперь повторную попытку предпринимает Мана… Манджиро уходит от нее кольцом через сальто… Вратарь Слизерина Такеоми занимает позицию… И…. Бладжер от Риндо Хайтани сбивает Сано с курса, квоффл вновь в руках Вакасы! — радостно объявляет Луна, пока трибуны Слизерина и (Казуторе все еще было непривычно) Когтеврана заходятся в радостных аплодисментах и криках. — Вакаса уверенно движется к кольцам Гриффиндора… Уворачивается от бладжера Ацуши… обходит Кейске… Гол! И Вакаса открывает счет, десять ноль в пользу Слизерина! — радостно выкрикивает девушка, пока абсолютно все слизеринцы подрываются со своих мест, радостно вскидывая руки и громко аплодируя.       И пусть это только первый гол, Казутора прекрасно помнил то, как Вакаса настраивает команду и работает по системе открытия — если именно их команда открывает счет, то процент их успеха будет гораздо выше, ведь это нехило ударит по самолюбию противников, и они станут более рассеянными.       Именно поэтому этот гол Ханемия празднует как настоящую победу, а когтевранцы, которые громко поддерживают трибуны Слизерина, дарят Казуторе лишь лишний повод для широкой улыбки, из-за чего радость переполняет его до самых краев, и он позволяет себе легкий смешок.        — Поздравляем Слизерин с первым забитым квоффлом! Команды вновь взмывают в воздух, и мяч оказывается в руках гриффиндорской охотницы Юзухи, которая стремительно мчится к кольцам Слизерина! — Луна вновь принимается за комментирование. — Ран посылает в ее сторону бладжер, однако Нахоя успевает его отбить… Пока что Юзуха продвигается к кольцам противников без каких-либо препятствий… — и теперь, с каждым метром, который Шиба преодолевала с невероятной скоростью, сердце Казуторы билось все сильнее, и от волнения он вернулся к старой привычке — вновь принялся расквыривать бедный заусенец на своей большом пальце. — До зоны, свободной от бладжеров, ей остается всего несколько метров… Мане удается выбить квоффл из ее рук, и она пасует его Сенджу! Далее пас на Вакасу… Баджи предпринимает попытку перехватить квоффл… Его ударяет сразу два бладжера от братьев Хайтани, чудесно! — кажется, что Луна вот-вот засмеется в микрофон от восторга.        — Мисс Мицуя, постарайтесь не привносить в комментарии свои личные предпочтения, — врывается профеесор Вектор, и тон ее звучит слишком недовольно.        — Просто подмечаю тактику и исполнение, профессор… Вакаса вновь пасует квоффл Сенджу и теперь она летит к кольцам Гриффиндора, где Дракен уже готовится принять мяч… Еще чуть-чуть и Сенджу влетит в зону, свободную от бладжеров… Четыре метра… Три… Эй, какого черта!       Радость, которая до этого искрилась в каждой клеточке Казуторы, пропадает словно по щелчку пальцев.       Майки, который до этого преследовал Сенджу, специально набирает высоту, после чего пролетает над девушкой, и как бы невзначай ударяет ее своей метлой, тут же пытаясь скрыться с «места преступления», но свисток мадам Трюк быстро прерывает матч, и обе команды спешат опуститься на поле, пока трибуны Слизерина заходятся недовольными криками, которые на половину состоят из одного простого требования — «Исключить!»        — Бессовестный поступок, — громко ругается Такаши, пока его команда спешит с ним согласиться сдержанными кивками.       Вот только со слизеринцами ситуация обстоит совсем по-другому, и Казутора прекрасно видит, как руки Ханмы непроизвольно сжимаются в кулаки, а пальцы Изаны словно на автомате тянутся к палочке за поясом.        — Не вздумай, Изана, — жестко произносит Коко, и хоть по его виду можно было сказать, что Хаджиме был собран и сосредоточен, Казутора заметил, как нога друга вновь начала стучать по старым деревяшкам трибуны. — Я разделяю твои чувства, но так ты только подставишь нашу команду. Дай мадам Трюк урегулировать все по правилам.        — Если грффиндорцы играют по-грязному, то и наказывать их нужно также, — тут же на повышенных тонах оспаривает Курокава, но все же палочку он так и не достает.        — Но Слизерин всегда играет честно, так что не стоит порочить наше имя, — убеждает его Хаджиме, получая в ответ лишь тяжелый вздох и сутулые плечи — Изана зол и расстроен.        — Но кажется, не все так плохо, — тихо произносит Ханма, как будто озвучивая свои мысли вслух, но все же Казутора с ним согласен.       За этот короткий промежуток времени Сенджу уже твердо стояла на ногах без поддержки Маны, а ее взгляд, направленный в сторону команды Гриффиндора, был далек от холодного — теперь в чужих глазах горела ярость и еще большая жажда победы, а Казутора полностью разделял ее позицию.       С одной стороны подлые поступки гриффиндорцев во время матчей давно стали обыденостью, и хоть мадам Трюк каждый раз без устали повторяла, что она хочет увидеть чистый матч, ее слова были пустым звуком, если на поле появлялась команда в красно-коричневой форме.       Но сегодня все нарушения правил и каждая травма ощущаются более остро и серьезно, потому что на кону стоит слишком многое, и абсолютно каждый слизеринец понимал это, не нуждаясь в дополнительных разъяснениях.       Совершенно весь факультет Слизерина всегда относился к старшим с неоспоримым уважением, однако для многих Вакаса был гораздо более важной фигурой, чем староста, ведь именно он зачастую заменял многим первогодкам родителей, а ребятам постарше — друзей, стараясь помочь каждому и сделать это как можно лучше. И вскоре заветная мечта Имауши о Кубке школы стала общей мечтой всего факультета, из-за чего даже те слизеринцы, которые совершенно не разбирались в спорте, внезапно выгребли все книги про Квиддич из бибилотеки и старались помочь друг другу разобраться в правилах, а во время матчей, в которых участвовал их факультет, они вовсе не жалели свои голосовые связки, поддерживая команду громкими радостными воплями и звонкими аплодисментами.       Но сегодняшний матч был важнее всех предыдущих матчей в Хогвартсе. И, если быть откровенным, Казутора считал сегодняшний матч более значимым и важным, нежели Чемпионат Мира по Квиддичу, который должен был состояться через год. Ведь для него Вакаса стал самым настоящим спасительным кругом, даря Казуторе успокоение в самые темные и трудные времена, и Ханемия прекрасно знал, что его история вовсе не была первой, и Имауши действительно был настоящим сокровищем Слизерина, которое хотелось беречь и всячески поддерживать.       И именно поэтому сегодня команда Слизерина должна была находиться в неоспоримо лучшей форме, и все должно было пройти гладко, потому что сегодняшний матч был последним матчем для Вакасы, и каждый слизеринец хотел, чтобы эту главу своей школьной жизни Имауши закончил на максимально позитивной ноте — ярко улыбаясь и гордо поднимая Кубок школы по Квиддичу над головой.        — Внимание! — наконец громко объявляет мадам Трюк, а Казутора и сам не замечает, как задерживает дыхание. Больше всего он боится услышать то, что Сенджу не сможет продолжить игру и их команде придется вырывать победу не полным составом, что станет самым несправедливым событием за всю историю Хогвартса. — Охотница команды Слизерина Сенджу получила первую медицинскую помощь и намерена продолжить игру! — с некими нотками вовсе не присущей для нее радости объявляет профессор, но ее последние слова быстро тонут в счастливых аплодисментах с трибун Слизерина, и, а может Казуторе показалось, но он заметил на губах женщины совсем легкую улыбку, что казалось еще более странным, чем радостный тон. — Также команде Слизерина присуждается право на штрафное пенальти! Игроки, по местам!        — Казутора, дыши, — раздается так близко, что Ханемия невольно вздрагивает, понимая, что он так и не сделал глоток воздуха с момента объявления. — Видишь, все хорошо, не стоит так переживать, — продолжает мягко наставлять Чифую, вновь медленно протягивая свою теплую ладонь к руке Казуторы, но слизеринец, хоть и с огромным усилием, снова неловко одергивает свою руку в сторону так, что Мацуно удается зацепить его лишь самыми кончиками пальцев. И на самом деле этого почти достаточно для того, чтобы Казутора сдался.       С каждой минутой бороться с собой становится все труднее, и кажется, что каждый следующий шаг Чифую станет последним, приводя Ханемию к летальному исходу.       Сегодняшний день Казутора по праву считает одним из самых худших за всю свою жизнь: он испытывает слишком много чувств одновременно, из-за чего возникает ощущение, что он вот-вот разорвется на маленькие кусочки, и тогда его нельзя будет собрать даже при помощи магии, произнеся простое «Репаро»; каждую минуту его бросает то в жар, то в холод, и от этого Ханемия чувствует себя еще более бестолковым и несуразным, чем обычно; следить за каждым движением брата на поле оказывается в целом невозможной задачей, и сейчас Казутора очень боится, что он пропустит момент, когда Баджи решит совершить атаку на кого-нибудь из команды Слизерина, при этом нанося увечья, из-за чего в голове Ханемия крепко держит уже сформированное извинение, которое он готов произнести в любой момент; а Чифую рядом кажется последней каплей в этом и без того переполненном сосуде ужасов, и больше всего на свете Ханемия хочет спрятаться в Выручай-комнате, чтобы просто выплакать все, что накопилось в нем за столь короткий промежуток времени, потому что он знает наперед, что ни один человек не сможет вынести столько противоречивых и болезненных чувств одновременно.       Но, как бывало зачастую, у Ханемии просто не было выбора.       Он не мог просто встать и уйти, даже если сейчас это является необходимым. Он не мог не думать о последствиях поступков Баджи, ведь именно он будет нести непосильный груз ответственности и вины. И он определенно больше не мог игнорировать Чифую, который продолжал дарить ему свое тепло и некое успокоение, хоть Казутора совсем не заслужил даже капельку чужой доброты. От всего этого делалось невероятно больно.        — Гол! Вакаса четко забрасывает квоффл в кольца Гриффиндора и команда Слизерина вырывается вперед, двадцать-ноль в их пользу! — громко объявляет Луна, так удачно предоставляя Казуторе шанс сфокусировать свое внимание на чем-то помимо своих проблем. — Квоффл снова в игре и матч продолжается! Мана из команды Слизерина овладевает мячом и теперь направляется к кольцам противника! О, нет — квоффл перехватывает Юзуха… Она летит на половину поля Слизерина, — и теперь в голосе Мицуи Ханемия отчетливо слышит волнение, потому что ситуация на поле приобретает все более опасные обороты, и парень вновь нервно ковыряет свой заусенец. — Ацуши отбивает бладжер, посланный Риндо… До колец Слизерина Юзухе остается меньше двадцати метров… — Казутора вот-вот упадет в обморок. — Бросок…       Больше всего сейчас хочется сомкнуть глаза и не видеть, что будет дальше, потому что Казутора знал, что Такеоми — лучший вратарь, но Юзуха была довольно сильной охотницей, из-за чего предугадать, что будет в следующую секунду, казалось просто невмозможным. Но все же Ханемия делает глубокий вдох и глядит, наверное, даже чересчур внимательно, прослеживая каждый легкий наклон Юзухи и стараясь просчитать силу ее замаха, пока перед кольцами, плотно сжав зубы, парит Акаши.       Но сегодня удача явно была не на стороне гриффиндорцев, потому что несмотря на то, что мяч Шиба забрасывает четко и сильно, Такеоми отбивает его с такой легкостью, с какой любой другой человек прогнал бы надоедливую муху со сладкого — словно квоффл был плюшевым и летел прямо к нему в руки.        — ДА! Такеоми спасает свои ворота и теперь мяч подхватывает Мана! — радуется Луна, и Казутора не может не радоваться вместе с ней. На какую-то долю секунды ему даже становится стыдно за то, что он недооценил навыки Такеоми, и за эту мелочь Ханемия уже хочет попросить прощения, но у него нет даже и шанса на такие глупые мысли, потому что Луна продолжает весело голосить в микрофон. — Разумеется, Такеоми — великолепный голкипер! — комментирует девушка, пока Сенджу ловко огибает Майки, принимая пас Маны. — Просто потрясающий! Его очень сложно обвести, ужасно сложно…       И, а может Казуторе показалось, как только профессор Вектор уже хочет сделать очередное замечание, набирая воздуха для строгого «мисс Мицуя», Луна тут же возвращается к почти что профессиональному комментированию, следя за игроками. — Мяч у Слизерина… нет, уже у Гриффиндора… Нет, Слизерин снова перехватывает мяч. Квоффл у капитана слизеринской команды Вакасы, он устремляется к кольцам Дракена, который пока что защищает главное кольцо и… ЭТО БЫЛО НАМЕРЕННОЕ НАРУШЕНИЕ!       Спокойствие Казуторы рушится именно в этот момент.       Ханемия видит все словно в замедленной съемке, точно кто-то подсунул ему Омнинокль под самый нос, но от этого происходящее на поле выглядит еще более пугающим и отвратительным, из-за чего Казутора почти что тянет руку к губам, чтобы заглушить немой крик. Потому что только что Баджи, который совсем недавно плакал у Ханемии в руках, прячась в Выручай-комнате, перегораживает Вакасе путь и, вместо того, чтобы выхватить из его рук мяч, хватает Имауши за голову, сильно прикладывая парня о метлу. И единственное, что хоть как-то спасает весь творящийся беспредел, это то, что Вакаса был лучшим игроком во всем Хогвартсе, и благодаря своему мастерству Имауши не срывается с метлы, а лишь сильно вертится в воздухе, выпуская квоффл и одной рукой хватаясь за свой, наверняка сломанный, нос.       Пронзительный свисток Мадам Трюк Казутора слышит словно через толстый слой ваты, также, как и крики со стороны трибуны Слизерина и, непосредственно, своих друзей.       По губам он считывает, что Ханма кричит слова, которые явно бы не одобрила его мама, Изана, в слегка карикатурной манере, вскидывает в воздух кулак, как будто это хоть как-то может повлиять на Кейске и его выходки, а Коко старается успокоить их обоих, хотя и с его губ срываются вовсе непривычные для него выражения.       Когда команды приземляются на поле, перчатка Вакасы уже изрядно пропитана кровью, и пока Сенджу и Мана стараются одновременно применить очищающие чары и «Эпискеи», Ран и Риндо сильнее сжимают биты в своих руках, а Санзу и вовсе откидывает метлу на поле, и как только Баджи твердо стоит на ногах, Харучие без предупреждения подлетает к Кейске, со всей силы проходясь кулаком по его лицу. И хоть Ран уже заносит биту следом, Такеоми вовремя останавливает его, а Такаши, который подскакивает со своего места, выкрикивает «Не нужно, Ран!», хотя Хайтани наверняка его не слышит.       Казуторе же кажется, что он оказался в своем самом страшном ночном кошмаре, потому что сегодняшний поступок брата не идет в сравнение ни с одним нарушением правил, которые Кейске успел учудить за все время в Хогвартсе, и Ханемия знает наперед, что даже тысячу извинений не смогут загладить его вину перед своими друзьями и командой.       Мадам Трюк продолжает надрываться со свистком, разрываясь между Вакасой и Санзу, который продолжает наносить удары, пока Кейске кое-как старается отбиться, а Дракен и Риндо пытаются их разнять, шум трибун усиливается с каждой секундой, однако все, что Ханемия в состоянии сделать в этот момент, это закрыть глаза и сделать глубокий вдох. Никому явно не будет легче от его паники, а быть для остальных обузой Казутора, уже по некой традиции, просто не имеет права.       И если подумать, то Ханемии в целом было дозволено немного. Сейчас волноваться за брата и его самочувствие после побоев (у Санзу удар был довольно увесистый, Казутора слышал об этом от других) кажется неуместным, потому что на спортивном поле забываются все родственные связи и существуют только игроки, правда Казутора долго не мог смириться с этим правилом. Лишь одна мысль о том, что он не должен переживать о брате, вызывало в парне противоречивые чувства, ведь Баджи мог пораниться в любую секунду, и не бояться этого было бы странно. Но сейчас это правило кажется невероятно правильным и до смешного удобным, потому что гораздо проще справиться с потрясением, если убеждать себя в том, что настолько грубое нарушение совершил игрок под номером пятнадцать, а не Кейске — любимый младший брат, который хныкал из-за промокшей одежды и обожал «Летучие шипучки», тратя на них чуть ли не половину сиклей, выделенных ему на неделю.       Выкрикивать свое недовольство и посылать в сторону гриффиндорской команды проклятия в какой-то степени ощущается лишним. Наверняка остальные уже сказали все за него (голос Изаны звучал особенно громко, и Ханемия точно расслышал «Я тебя расщеплю так, что никто не соберет!» Наверняка он грозился пременить полюбвшиееся ему, однако запрещенное «Делетриус»). К тому же Ханемия был почти уверен в том, что болельщики Гриффиндора одарили бы его особенным вниманием, а потом долго бы припоминали то, насколько Казутора двуличный, лишь подкрепляя всеобщую уверенность в том, что он попал на Слизерин не по ошибке, ведь он ужасный человек и ни на что не годящийся брат. Ханемии хватало проблем и без этого, а прибавлять себе причины для беспокойства вовсе не хотелось.       Но все же самым главным, но при этом самым желанным запретом было пролить слезы прямо здесь и сейчас. Казутора готов был назвать не меньше сотни причин, которые объяснили бы, почему он не имеет на это право: это унизительно и позорно, это обременит других и его друзья наверняка начнут волноваться, разрываясь между происходящим на поле и самим Ханемией, другие начнут насмехаться над ним, и без того отвратительное состояние Казуторы ухудшится словно по щелчку пальцев.       Однако наперекор сотни причин «против» было примерно столько же причин «за». Казалось, что как только он позволит эмоциям выйти наружу, на душе станет легче, и вместе с обременительным чувством вины исчезнет вся злость, боль и непонятно откуда взявшееся ощущение предательства, которое с каждым мгновением сильнее сжимало свои длинные и костяливые, словно у Дементора, пальцы на шее Ханемии, окольцовывая его очередным запретом — банальным правом вздохнуть полной грудью.       Всеобщий недовольный гул на фоне все еще не стихает, но когда Казутора боязно оглядывает поле, то с облегчением подмечает, что Санзу все же удалось оттянуть от Кейске, и теперь его брат старался кое-как вытереть кровавые подтеки на своем лице, пока Мадам Трюк с чувством отчитывала Харучие, будто именно он был виноват во всей ситуации в целом. Вакаса, стоявший неподалеку, теперь выглядел вполне неплохо — все следы крови с его лица пропали, и он крепко сжимал метлу в правой руке, но все же волнение Имауши скрыть не удалось — его пальцы отбивали четкий ритм по рукоятке «Нимбус-1700».        — Да ладно, Ханма, не стоит. Как будто ты ожидал чего-то другого, — раздасованно произносит Коко, все же присаживаясь на место — до этого он изо всех сил пытался усадить Шуджи и Изану, но, кажется, сдался.       Ханемия же с непониманием глядит на всех друзей по очереди, пытаясь влиться в суть разговора, но когда его взгляд быстро переключается на Чифую, кажется, что все замедляется во второй раз, и это вовсе не добрый знак.       Он и сам не знает, что именно ожидал увидеть. Скорее всего он в целом ничего не ждал, потому что смотреть на Чифую было одним из пунктов в списке запретов, но все же увидеть в свой адрес совсем легкую и будто подбадривающую улыбку на губах Мацуно было чем-то невероятным, и на какую-то секунду Ханемия действительно задумывается, не выдает ли он желаемое за действительное, однако быстро убеждается в обратном уже в следующий момент.       Видеть в зеленых глазах нотки беспокойства и тепла на самом деле приятно, ведь именно сейчас Казутора последний, кто нуждается в какой-либо поддержке, но сам факт, что Чифую смотрит на него и совершенно бескорыстно делится с ним своим спокойствием действительно помогает и заставляет верить в лучшее.       Но все светлые мысли слишком быстро сменяются на мрачные обвинения в свой же адрес, точно кто-то забрал последний лучик надежды на что-то хорошее в такой плохой день. Ведь Чифую наверняка переживает за Баджи больше, чем кто-либо во всем Хогвартсе, и хоть Мацуно был добр ко всем без исключений, было очевидным, что к своему парню он будет проявлять куда больше любви, чем к друзьям. А Казутора вновь все испортил — как оказалось, рушить все вокруг себя было его скрытым талантом.       Потому что Ханемия уверен, что Чифую заметил его состояние, и теперь вместо того, чтобы наблюдать за обстановкой на поле и Кейске, Мацуно был вынужден беспокоиться о самочувствии глупого Казуторы — бесполезного и отвратительного слизеринца, с которым ему не посчастливилось познакомиться в Хогвартс-экспрессе в осенний солнечный день.       Убежать со старой истоптанной трибуны хочется еще сильнее, чем прежде, но Казутора буквально заставляет себя оставаться на месте, изо всех сил впиваясь окоченевшими от волнения пальцами в деревянную скамью под собой (в мизинец он загоняет себе небольшую занозу, но не подает виду) и стараясь обратить внимание на что угодно, лишь бы не смотреть в родные зеленые глаза и терпеть новую волну вины и отвращения.        — Так не должно быть, Коко, не мне тебе объяснять, — зло выплевывает Шуджи, с силой опускаясь на скамью следом за Хаджиме. — Кем он себя возомнил? Думает, раз ему все сойдет с рук, то теперь он имеет право калечить людей? Я пошлю в его задницу такую «Авада Кедавру», что Темному Лорду и не снилось!        — Я не говорю, что так должно быть. Но ты и сам знаешь, что мы не можем на это повлиять, — все также устало продолжает Хаджиме, словно стараясь объяснить маглу устройство порталов в каминах. — Лучше порадоваться, что Вакаса в порядке и понадеяться, что Санзу не исключат.        — Первым, кого исключат, будет Кейске, — комментирует со своего места Хаккай, и несмотря на свое отвратительное состояние Казутора чувствует, что в горле так и застревает короткий, сухой и совершенно нерадостный смешок.       Кажется очевидным, что когтевранцы свято верят в то, что восторжествует справедливость, и пожалуй самым забавным и ужасным был тот факт, что никакие объяснения не способны передать весь ужас, с которым факультет Слизерина стакливался каждый день в стенах Хогвартса.       Казутора знал огромное количество историй о том, как некоторым ученикам несправедливо поставили низкую оценку лишь из-за того, что они были слизеринцами, а постоянное штрафное снятие очков факультета и вовсе было ежедневной практикой, и происходило все это настолько часто, что еще на втором курсе в гостиной Слизерина появилась урна из темно-зеленого стекла, в которую учении кидали пергамент с короткими историями о том, за что старосты других факультетов лишали их очков, а после, в последний месяц обучения, Вакаса зачитывал абсолютно каждую историю вслух, и все слушатели старались находить во всем этом повод посмеяться, ведь для всех было очевидным, что никто не сможет поменять столь прочную систему, построенную на ненависти к Слизерину, которая существовала с самого осонования школы.       Но другие факультеты, казалось, жили и учились в абсолютно другой вселенной, не зная забот и притеснений, поэтому слышать от них заявления о справедливости было хоть и не ново, но все так же удивительно и до болезненного смешно, словно это было очередным способом насмехания над слизеринцами.       И пусть Ханемии удалось сдержать совсем неуместный смешок, Изана же даже не пытается это скрыть, начиная истерически хохотать в открытую и даже хватаясь за живот, словно подчеркивая весь уровень своего веселья.        — Что смешного? — тут же уточняет Шиба, и после этого вслед за Изаной начинае хохотать Ханма, по-старчески хлопая ладонью по пустому месту на лавке. И на самом деле озадаченность когтевранца казалось еще более забавной, чем его вера в справедливость и правила, из-за чего Казутора все же позволяет себе легкую и соверешнно несчастливую улыбку.        — Ты правда думаешь, что Кейске исключат?! — сквозь смех выдавливает Ханма, и когда Хаккай утвердительно кивает на поставленный вопрос, Шуджи заходится новым приступом смеха, перетягивая свою длинную руку через Коко и пытаясь потрепать все еще хохочущего Изану по плечу, выдыхая «Изана, дорогой, я сейчас умру, перестань».        — Баджи не исключат, Хаккай. Так же, как не исключили Майки, и как не исключат никого из гриффиндорской команды, — все же объясняет Коко, и на лице друга Казутора видит отражение собственных эмоций, которые лего читаются в жестах — опущеный взгляд, слегка сморщенный нос, складка меж бровей и поджатые губы, искривленные в грустной улыбке.        — Но он одним махом нарушил по крайней мере три правила… — мямлит Хаккай, теряя весь свой пыл и уверенность.        — К тому же Мадам Трюк хороший рефери, она никогда не наказывает без повода, — поддерживает слова сокомандника сидящий рядом с ним Наото, из-за чего Ханма и Изана надрываются еще больше, хотя казалось, что смеяться еще сильнее просто невозможно.        — Она не наказывает без повода, но и с поводом может не наказать, — вновь отзывается Коко, слегка передергивая плечами, словно стараясь избавиться от неприятного чувства.        — Если его не исключат, то другие устроят бунт! Все видели, что это было намеренным нарушением, а не несчастным случаем! — продолжает настаивать Шиба, даже слегка повышая голос, из-за чего Такаши тут же пару раз треплет его за плечо, призывая быть потише.        — Хаккай, поверь, на его исключение не будет даже и намека, — наконец вливается в разговор Ханма, промакивая свои мокрые от слез глаза краем футболки. — Мадам Трюк, храни ее Рэндольф Спадмор, никогда не выдумывала нарушений, чтобы кого-то подставить. Но она далека от звания рефери года, потому что спускает Гриффиндору все их нарушения с рук.        — Вот увидишь, она придумает самую большую околесицу, лишь бы не исключать Кейске из команды. Максимум назначит штрафное пенальти, если повезет — то их будет два, и на этом все закончится, — подхватывает Изана, и Коко согласно кивает на его слова, хоть и выглядит от этого еще более подавленным. — Если ты вдруг забыл, то напоминаю, что наш факультет совсем не в списке любимчиков. И сейчас у Санзу шанс быть исключенным в разы выше, чем у засранца Баджи.        — Но Такаши, это же… — выдыхает Хаккай, цепляясь за капитана своей команды словно за спасительную соломинку, однако Мицуя быстро лишает его такой возможности, отвечая серьезное и слишком мрачное:        — Они правы, Хаккай. Гриффиндор останется в неприкосновенности, даже если кто-нибудь из них достанет палочку посреди матча, чтобы ударить твою метлу «Редукто». Сейчас лучше всего ждать объявления о состоянии Вакасы и о том, что будет с Санзу.       Казутора молча с ним соглашается, едва различимо шмыгая носом.       Обстановка вокруг слегка стихает: многие все же перестают кричать, возвращаясь на свои места, команды на поле расходятся по своим местам, а Мадам Трюк быстро использует «Сонорус», прислоняя кончик палочки к шее.        — Внимание! Капитан команды Слизерина Имауши Вакаса получил первую помощь и будет продолжать игру! — объявляет женщина, и чего Казутора точно не ожидает, так это оглушительных аплодисментов не только со стороны слизеринцов, но и от других факультетов. Трибуна Когтеврана, кажется, кричит даже немного громче, а немалая часть пуффендуйцев сняли свои розетки с изображением льва, и теперь громко хлопали в ладоши, искренне радуясь этому объявлению. И, пожалуй, это все же поднимает настроение Ханемии, однако он вовремя напоминает себе, что это лишь малая часть того, что хотела сказать Мадам Трюк, поэтому парень быстро подавляет в себе едва успевшее зародиться чувство эйфории, стараясь сконцентрироваться на последующих словах женщины.       Стоило привыкнуть, что его жизнь почти всегда шла не по плану.       Тепло на своей коже он чувствует сразу, но старается не подавать виду, хоть мысленно и проклинает себя за это — этот поступок можно назвать по истинне слизеринским, слишком подлым, эгоистичным и в целом злым и несправедливым. Но когда Чифую плотно сплетает свои пальцы с его, чуть более холодными и, скорее всего, слегка влажными от нервов, делать вид, что ничего не происходит, просто не получается.       Казутора начинает вести обратный отсчет от пяти, почти как в детстве, когда они с Кейске играли в их любимую игру — прятки, и брат то и дело жаловался на то, что Казутора считает слишком быстро. Сейчас же Ханемия старается растянуть эти несчастные пять секунд также умело, как профессор Двукрест тянул время на всех лекциях о предстоящем экзамене по трансгрессии.       Пять — его прикосновение это единственное, что не дает мне расплакаться в эту секунду.       Четыре — наверняка он пожалел, что пришел на трибуну Слизерина. Особенно после того, как Санзу чуть не избил Кейске до бессознательного состояния.       Три — было бы здорово, если бы я смог обнять его прямо сейчас.       Два — наверняка он ненавидит меня за то, что я не вступаюсь за Кейске.       Один — я просто хочу, чтобы он был рядом.        — Все будет хорошо, — мягко говорит Мацуно, на мгновение сжимая руку Казуторы немного сильнее. Вот только сам Ханемия впервые готов принять участие в глупых ставках друзей и поспорить на абсолютно все накопленные галлеоны и сикли о том, что Чифую устал говорить ему об этом.       В голове заедает очевидная мысль о том, что Чифую достоин лучшего. Чифую достоин гордо сидеть на трибуне Гриффиндора вместе с веселыми и успешными друзьями Кейске, громко выкрикивая имя брата, выражая свою поддержку. Чифую достоин того, чтобы грозить слизеринцам кулаками, называя поступок Санзу ужасным и слишком слизеринским. Чифую достоин абсолютно всего, что веселая хогвартская жизнь готова ему предоставить, и Казутора точно не входит в этот престижный список.       Ведь Чифую вовсе не должен тратить свое время среди учеников ужасного факультета, который ненавидит каждый второй волшебник на планете. Чифую вовсе не обязан поддерживать Казутору, говоря ему, что все будет хорошо, чтобы заставить его почувствовать себя лучше. И Чифую совершенно не обязан мягко водить по коже Казуторы большим пальцем, великодушно делясь с ним своей добротой и теплом, потому что Казутора не заслужил ничего из этого.        — С ними всеми все будет хорошо, — продолжает Мацуно, вновь словно читая мысли Ханемии, потому что как бы Казутора не пытался убедить себя в обратном, за Кейске он переживает не меньше, даже несмотря на то, что его брат вновь сотворил недопустимый поступок. — И ты не виноват, Казутора. Прошу тебя, очень прошу, не вини себя. Я знаю, что ты переживаешь за Вакасу, и также знаю, что ты переживаешь за Кейске. И ты боишься, что все будут винить тебя, но это не так. И ты не должен думать, что переживать за брата это плохо. Не стоит стыдиться собственных чувств, — а после Чифую едва различимо шепчет что-то себе под нос, и в следующее мгновение Казутора чувствует приятное, слегка покалывающее тепло, разливающееся по всему телу, после чего вдох делать гораздо легче, чем прежде.        — Ты только что колдовал, да? — решает уточнить Ханемия, хотя знает ответ наперед. И пусть скрывать здесь нечего, Чифую слегка смущенно пожимает плечами, опуская голову на бок и заглядывая Казуторе в глаза.        — Кто знает, — и следом за этим Казутора слышит легкий, волшебный смешок, словно Мацуно только что поставил в своем заклинании воображаемую точку. В ответ Ханемия шепчет тихое «спасибо», и улыбается самым краешком губ, возвращая свое внимание на поле, прежде чем он сделает что-нибудь глупое.        — Охотник команды Гриффиндора Кейске Баджи также продолжит игру! Что касается нарушений, то обоим командам назначается по два штрафных пенальти за преднамеренное нанесение увечий противнику! — продолжает Мадам Трюк, правда последние слова женщины быстро тонут во вновь поднявшемся гвалте, хотя большинство явно ожидало именно такого исхода.        — О чем я и говорил, — Изана произносит это небрежно, хотя Казутора знает, что так он пытается скрыть всю свою злость.        — Это несправедливо. В проффессиональном спорте Баджи не просто исключили бы из команды, но могли бы запретить принимать участие в матчах еще несколько лет, — разочарованно отвечает Хаккай, сильно ударяя пяткой по трибуне.        — Добро пожаловать в наш мир, — с усмешкой произносит Ханма, и выглядит он при этом подстать Изане, правда в отличие от Курокавы Шуджи вовсе не пытается скрыть свои чувства. — Жаль, что профессор Башир отказался учить нас, как вызывать «Инсендио» без палочки. Я бы с удовольствием подпалил чертовому Кейске его самодовольную физиономию, — но, кажется, Ханма тут же жалеет о своих словах, быстро поворачиваясь к Казуторе и кладя свою руку ему на колено. — Прости, Казу, я не хотел, просто…        — Все нормально, Ханма, — кажется, что последние физические силы Ханемии уходят на слабый кивок. — Я все понимаю. И Вакасе очень повезло, что он в порядке. В этой ситуации был неправ только Кейске, так что…        — Но мне не стоило это говорить, поэтому прости, — не отступает Шуджи, из-за чего Ханемия старается нацепить на свои губы самую правдоподобную улыбку, на которую он способен, и снова слабо кивнуть.        — Ты в порядке? — следом спрашивает у него Коко, и когда сразу после этого Изана тоже приковывает все свое внимание к нему, Ханемия как никогда хочет спрятаться от внимательных и слишком знающих взглядов друзей.       Открываться перед ними было не столько трудно, сколько, в какой-то степени, унизительно.       Родители не часто выслушивали переживания Казуторы, отдавая предпочтение рассказам Кейске о его новых достижениях, и если честно, то Ханемия правда не мог их в этом винить. Конечно отцу было интереснее услышать о забитых квоффлах младшего брата, чем о том, что Казутору задирали когтевранцы с седьмого курса. Конечно мама с гордостью упоминала о том, что Кейске поступило предложение попробовать свои силы в программе по профессиональному Квиддичу, нежели упоминать, что ее старший сын стал одним из лучших учеников Слизерина. Поэтому вскоре все переживания и радости Казутора научился делить лишь с собой.       И хоть Ханемия прекрасно осознавал, что его друзья действительно заботились о нем, обременять их своими проблемами и порой совсем глупыми переживаниями было стыдно. Казутора во всех красках рисовал себе подробную картину того, что интересует каждого из его друзей, после осознавая, что в чужих жизнях есть слишком мало места для чужих чувств и трудностей, и данная секунда словно служила неопровержимым доказательством этой теории.       Ведь сейчас Изану наверняка терзали похожие противоречия, что и самого Ханемию, потому что ему приходилось разрываться между командой своего факультета и Какучо (наверное, если бы заклинание умножения можно было применить к самому себе, Изана с удовольствием воспользовался этой возможностью, чтобы быть на трибунах Слизерина и Гриффиндора одновременно). Коко с самого утра не находил себе места, то и дело теребя свою одежду и спотыкаясь на словах, но сейчас тревожность Хаджиме, кажется, только ухудшилась, и последнее, чего хотел бы Казутора, это заставлять парня переживать еще больше. А Ханма хоть и выглядел самым собранным в данную секунду, был зол и расстроен, и одно лишь понимание, что в этом виноват Кейске, приводила Казутору в ужас, из-за чего волновать Шуджи своим состоянием совсем не хотелось — наверяка друг вовсе не желал находить слова поддержки для брата именитого Баджи Кейске в данную секунду.       Поэтому собрав всю силу воли в кулак и сглотнув глупый и такой неуместный ком в горле, Казутора улыбается еще шире, чем прежде, а потом выдыхает довольно убедительное:        — Да, — и на эти две чертовы буквы уходит слишком много сил.        — Ты уверен? — совсем недоверительно уточняет Изана, и когда Казутора на короткое мгновение ловит взволнованный и отчего-то тяжелый взгляд Ханмы, то ему становится не по себе, но отступать от своего совсем непродуманного сценария он не собирается, правда в этот раз вместо слов он отвешивает простой кивок, начиная по глупому просить Мерлина о том, чтобы друзья хотя бы раз поверили в его отвратительную ложь.       Но к большому удивлению Казуторы, это срабатывает, потому что Изана и Коко коротко кивают в ответ, возвращая свое внимание на поле, а Ханма криво ему улыбается, прежде чем последовать примеру друзей.        — Решение окончательное! — продолжает Мадам Трюк, слегка повышая голос. — Команда Слизерина получает права на два пенальти за увечья, нанесенные их капитану! Команда Гриффиндора получает право на два пенальти за увечья, нанесенные их охотнику! Охотники и вратари, займите свои позиции!       И хоть гул на трибунах не стихает, игроки послушно занимают свои позиции, а Казутора наконец смотрит прямо на Кейске, хоть и думает, что лучше взгляд отвести, потому что его брат выглядит настолько плохо, что увидь его в таком состоянии тетушка Асука, ее бы хватил не только удар «Портальной болезни», но вполне себе магловский обморок.       Выражение лица Кейске было злым и, как бы Ханемия не пытался убедить самого себя в обратном, все еще напыщенным, словно разбитый нос и ссадина на скуле были для него не помехой, и он не получил наказания за свой проступок, а значит вполне мог нанести новый удар снова, вот только Казутора совсем не был готов наблюдать за тем, как кто-то еще из команды Слизерина получит травмы из-за того, что Кейске хочет победить любой ценой. И то, с каким остервенением брат вытирает остатки крови под носом и отмахивается от помощи Юзухи лишь подтверждает опасения Ханемии, но он прекрасно понимает, что как и с ненавистью в сторону его факультета, он не может на это повлиять.        — Команды готовы к штрафным пенальти и первыми выступают представители Гриффиндора, — Луна снова начинает комментировать происходящее, однако в голосе Мицуи четко слышно отвращение — Казутора сразу разбирает эти нотки, которые он не раз слышал от Маны, стоило девушке рассказать, как ей в очередной раз снизили балл с «Выше превосходного» до простого «Превосходно». Видимо, у семейства Мицуя это было отличительной чертой. — Вратарь команды Слизерина Такеоми готовится защищать кольца и первой штрафное пенальти пробивает Юзуха. Замах… Бросок, — Казутора сильно сжимает руки в кулаки, — Такеоми защищает кольца! Счет по прежнему двадцать-ноль в пользу Слизерина!       Все чувства переходят в состояние замедленной съемки, и Казутора чуть-чуть запоздало хлопает в ладоши, но на самом деле, это дарит некое успокоение. Отчего-то хочется думать, что он, как и всегда, видит ситуацию в слишком мрачном, прямо как в их комнате отдыха, свете, и, возможно, дальше матч будет развиваться гладко, а Кейске вынесет для себя урок.        — Второе пенальти пробивает Майки! — мимолетная радость мигом пропадает из голоса Луны, и всего за секунду она снова возвращает всю свою когтевранскую серьезность и сосредоточенность, звуча почти как профессор Вектор. — Разгон… Замах… Бросок, — Казутора хочет закрыть глаза, — и Такеоми снова защищает кольца Слизерина, превосходно! Счет по-прежнему двадцать-ноль в пользу Слизерина! — и теперь голос средней Мицуи вновь наполнен искренней радостью и торжеством, и будь она на факультете Пуффендуя, наверняка девушка не постеснялась бы добавить такое десткое, но вполне уместное в этой ситуации «Ура!», и Казутора полностью разделил бы ее чувства.       Команда его факультета, кажется, тоже быстро возвращает весь свой боевой дух, и когда Мана и Сенджу гордо шагают к центру поля, чтобы занять свои позиции для оставшихся штрафных пенальти, Ханемия прекрасно понимает, что девушки настроены решительно и серьезно, из-за чего тревожность немного отступает, и Казутора позволяет себе легкую улыбку.        — Если хочешь, то можешь сжимать мою руку, — слышится голос Ханмы, и когда следом за этой фразой разносится уставший вздох Коко, Казутора быстро понимает, что Шуджи тоже вернулся в строй, принимаясь в шутку донимать Хаджиме с новой силой.        — Заткнись, Ханма. Мне ничто не мешает использовать «Левикорпус» прямо здесь и прямо сейчас, — недовольно цокает Хаджиме, пока Шуджи показательно выставляет свою ладонь.        — Я хочу тебе помочь! Ты не рассказал, кто тебе нравится, а вдруг это Мана или Сенджу, и ты настолько разволнуешься, что упадешь с трибуны! Я ведь тебя люблю, не хочу, чтобы ты покалечился, — довольно заканчивает Ханма, и начинает перебирать пальцами, слишком сильно походя на бабулю Изаны — для полного образа ему не хватало сливовой помады и огромного перстня, обтянутого шкурой Бумсланга.        — Идиот, — отвечает Коко, отпихивая руку друга и тихо цокая себе под нос. — В следующий раз, когда мы будем делать ставки, и если тебе очень повезет и ты выиграешь, я рассчитаю коэффициент далеко не в твою пользу.        — А вот это грубо, — с напускной обидой спешит сообщить Шуджи, тут же дуя губы, на что Хаджиме едва заметно усмехается, а после несильно пихает друга в бок.        — Первой штрафное пенальти пробивает Сенджу! — объявляет Луна, когда Кавараги уже находится на позиции, а Мадам Трюк дает одобрительный свисток. — Она заходит справа… Разгон… Замах… Сенджу забрасывает квоффл в кольцо, тридцать-ноль в пользу Слизерина!       Казутора и сам не замечает, как оказывается на ногах и громко кричит слова поддержки. Остальные вскакивают почти вместе с ним, и Ханемия видит, как Ханма даже прыгает от радости, пока Сенджу делает победное сальто в воздухе, легко приземляясь на землю и тут же попадая в крепкие объятия Вакасы.        — Мана готовится забить второе штрафное пенальти! — тон голоса Луны становится более серьезным, даже в какой-то степени тревожным, но ее можно было понять — сейчас на позиции находилась ее сестра. — Мадам Трюк дает одобрительный свисток и Мана разгоняется, заходя слева… Замах… Бросок… — кажется, что если достаточно сильно прислушаться, то можно уловить легкий свист от того, насколько быстро квоффл пересекал последние метры до колец Гриффиндора, — ДА! ГОЛ! И СЛИЗЕРИН ОСТАЕТСЯ ВПЕРЕДИ, СЧЕТ СОРОК-НОЛЬ В ИХ ПОЛЬЗУ! — громко выкрикивает Луна, и если крики Ямагиши во время предыдущего матча раздражали и неприятно били по ушам, то от крика Луны хочется вновь подорваться со своего места и отметить эту, пусть и маленькую, но все же победу. В целом, Казутора делает именно это.       На несколько секунд все трудности, тяготяившие его тело, исчезают словно от действия «Скуржа» или «Экскуро» — так быстро и незаметно это происходит. И хоть в мире не существовало волшебства, способного хоть как-то облегчить страдания людей, сейчас Казутора нашел вполне неплохое решение для такой проблемы — нужно было просто испытать что-то счастливое и приятное, а Ханемия довольно давно не погружался в эти светлые чувства с головой.       И если слегка поднапрячься и вспомнить, то последний раз настоящую восторженность Казутора испытал зимой, именно в тот день, когда он показал Чифую Выручай-комнату, а после они кружились в медленном танце так, словно время просто перестало существовать. И то ощущение не было сравнимо с безграничной радостью, когда ты одерживаешь победу в важном соревновании или же получаешь работу своей мечты. В тот момент все было гораздо более теплым и уютным, нежели ярким и громким: его нос был спрятан в светлых волосах Мацуно, их разница в росте казалась почти что идеальной, треск бревен в камине сказочно дополнял песню из проигрывателя, а крупные резные снежинки за окном оставляли красивые тени на лице Чифую, и в тот момент Казутора не мог думать ни о чем другом. Наверное, именно о таком писали те, кто говорил жить настоящим.       Но главная проблема заключалась в том, что в жизни Казуторы хорошие моменты были, скорее, редкими гостями, нежели постояльцами, которые обживались на одном месте и казались родными. И именно из-за этого Ханемия всегда считал, что жить прошлым гораздо более правильно, ведь на своих прошлых ошибках можно было научиться и сделать выводы, а после всех уроков судьбы стать хорошим и достойным человеком, о которых Казутора читал в детских книжках, поэтому все это стало вопросом времени, и уже на третьем курсе Ханемия сделал это своей самой главной целью, чтобы остальные хотя бы на секунду поверили, что он на самом деле хороший и не желает никому зла.       Однажды он выгреб почти все учебники про историю Хогвартса и биографию Салазара Слизерина, чтобы докопаться до правды самому, потому что после столь подлого распределения от Шляпы доверять кому-либо в школе было безумно сложно. Но с каждой прочитанной страницей главная проблема Ханемии никуда не уходила, и хоть за почти что четыре часа в библиотеке парень успел исписать по крайней мере пол сотни пергамента, все это было бесполезным, ведь ни одна из заметок не могла четко дать ответ на простой вопрос — почему абсолютно всех слизеринцев считают плохими?       Да, Салазар Слизерин не был самым дружелюбным из четырех основателей Хогвартса, но в первую очередь в учениках он ценил целеустремленность и амбициозность, а не их желание навредить другим. Да и к тому же, судить огромное количество людей лишь по кому-то одному Казутора считал глупым, особенно принимая во внимание то, что ученики не выбирали себе учителя, и спроси у Ханемии его мнение, он бы с удовольствием сменил преподавателя древних рун — профессора Ёсокуши, ведь мужчина был гриффиндорцем «до мозга костей» (однажды Казутора слышал эту фразу в магловском фильме), и то и дело задирал учеников Слизерина на своих уроках. Вот только у Ханемии просто не было права голоса, также, как и у первых слизеринцев, и теперь все, что оставалось делать ему, это справляться с отвратительными последствиями.       Следующим в списке изучений Ханемии были две магические войны, и, одно из самых крупных столкновений, «Битва за Хогвартс», которую Казутора изучал трижды, составляя список из имен всех слизеринцев, воевавших против Темного Лорда и его приспешников. На это Ханемия без каких-либо сожалений потратил два дня, однако результат того стоил, и в итоге Казутора долго вчитывался в семьдесят имен, занявших два больших пергамента, долго думая о том, почему ни на одном занятии никто не упоминал имена этих людей, восхваляя лишь именитых гриффиндорцев и, совсем немного, когтевранцев.       Порой Казутора был твердо уверен в том, что если бы для преподавателей и директора не было так важно чтить память и историю Хогвартса, они бы с удовольствием избавились от Слизерина и Пуффендуя, потому что большинство считало эти факультеты бесполезными, а их учеников странными и попросту ненужными. И хоть Казуторе лучше других было знакомо каково это, быть лишним и ненужным даже в собственном доме, легче ему от этого не становилось.       Поэтому сейчас, слегка пружиня на своих ногах и громко выкрикивая «Да! Вперед!», почти что срывая голос, Казутора хотя бы немного, но восполняет огромную зиящую дыру в своем сердце, даря себе минимальное, но все же абсолютное чувство счастья.        — Обе команды забили штрафные пенальти и мы возвращаемся к игре! — с нескрываемым облегчением сообщает Луна, стараясь стряхнуть с себя последние нервные пылинки. — Мяч у капитана команды Слизерина Вакасы и он быстро пересекает поле, уворачиваясь от бладжера Нахои! Пас на Сенджу… Сенджу пасует Мане… Майки предпринимает попытку перехватить квоффл… Но Мана уворачивается, пасуя мяч Вакасе, превосходная тактика! Вакаса все ближе к кольцам Гриффиндора… Дракен готовится к защите… Ох! — звучит это с наигранным и вовсе неискренним сочувствием, — Бладжер Риндо Хайтани чуть не попал по лодыжке Баджи Кейске! Что ж, стоит больше следить за игрой, а не калечить соперников.       Ханма испускает короткий, громкий и абсолютно счастливый смешок, пару раз хлопая в ладоши.        — Такаши, твои сестры это нечто, — тут же спешит сообщать Шуджи, все еще глупо хихикая. — Не пойми меня неправильно, мы все побаивались Ману, но теперь я буду аккуратен, если встречусь с Луной во время завтрака.        — Они все в маму, — отзывается старший Мицуя с блаженной улыбкой на лице. — В нашей семье все умеют постоять за себя.       Изначально Казутора вовсе не собирался подслушивать чужие разговоры, но после фразы Мицуи на душе становится грузно, потому что Ханемия никогда не мог постоять за себя, а другие вовсе не спешили к нему на помощь. В первый раз он узнал, что кто-то может вступиться за него, лишь в середине первого курса, когда второкурсники с Гриффиндора начали смеяться над его формой, а Ханма и Ран не ждали и секунды, прежде чем вынять свои волшебные палочки и ударить обидчиков единственным известным им на тот момент заклинанием — «Мукус Ад Нозем». И хоть после этого их обоих наказали, вовсе не беря во внимание то, что они пытались помочь, Казутора был им безмерно благодарен, потому что знал наперед, что ему просто не хватило бы духу сделать что-то в тот момент.       Сейчас понимание того, что ему не хватает духу на многие вещи ударяет с новой силой. Он не злится на друзей из-за шуток о Баджи, ведь в конце концов его брат действительно был виноват, однако Ханемия просто не может не заметить, что удары бладжерами задевают Кейске на личном уровне. И, возможно, Казуторе стоит сказать хотя бы что-то в его защиту (хороший старший брат поступил бы именно так), но Ханемия продолжает молчать, провожая взглядом фигуру Кейске, которая быстро стремилась к Вакасе, чтобы перехватить квоффл из его рук.        — Баджи пытается выхватить квоффл у Вакасы… До зоны, свободной от бладжеров остается семь метров… Шесть… Бладжер от Рана Хайтани попадает по плечу Баджи и он отступает, теперь Вакаса свободно движется к Дракену, который готовится защищать кольца своей команды! До колец три метра… Замах!.. ГОЛ! НУ ЧТО, ПОЛУЧИЛ ЗА СВОЮ НЕЧЕСТНУЮ ИГРУ, КЕЙСКЕ! ТЫ…        — Мисс Мицуя! — восклицает профессор Вектор, и судя по тому, насколько сильно пищит ее обычно низкий голос, можно только догадываться как сильно она возмущена словами Луны в этот момент. — Нельзя привносить в комментирование свои личные предпочтения!        — Также, как и нельзя калечить игроков, профессор! — легко бросает девушка, и теперь тем, кто пропускает смешок становится Изана, пока Коко широко раскрывает рот от удивления, словно не веря своим ушам.        — В любом случае, Вакаса приносит своей команде десять очков! Пятьдесят-ноль в пользу Слизерина!       Но за это Казутора порадоваться не может. Все, на что он обращает внимание, это на Кейске, который хватается за свое пострадавшее плечо, и обеспокоенного Майки, который быстро оказывается рядом с другом и выглядит так, словно ушиб Баджи гораздо более серьезный, чем кажется со стороны.       Ханемия знает, что это глупо. Их отец постоянно повторял «Это спорт. Либо ты терпишь и становишься чемпионом, либо плачешь и сидишь на скамейке запасных», и если Казутора был катигорически не согласен с его словами, Кейске же считал это своим новым жизенным кредо, терпя абсолютно все травмы, которые он получал во время тренировок и матчей. Казутора попытался поговорить об этом с братом лишь однажды, но тот тогда ощетинился и выплюнул злое «я не такой, как ты, Казутора! Ты не поймешь», и после этого Ханемия никогда не заговаривал об этом с Баджи снова, но это не отменяло того факта, что он подмечал абсолютно каждый синяк и ушиб, вслушиваясь в тихие шипения Кейске, стоило ему резко крутануть головой или неудачно опереться на вытянутую руку.       Однако сидя на трибуне, Казутора вовсе не мог повлиять на ситуацию. Попросить Кейске отказаться от дальнейшего участия и в первую очередь подумать о своем здоровье было заведомо провальной идеей, а говорить братьям Хайтани отбивать бладжеры в пол силы казалось довольно эгоистичным, ведь Ран изначально предупредил о том, что сегодня абсолютно каждый свой бладжер он будет направлять в Баджи, и Ханемия не имел права запретить ему это.       На какое-то мгновение Казутора задается вопросом, смотрит ли Чифую в сторону Кейске? Волнуется ли он за него? Наверняка волнуется, и делает это в разы лучше, чем сам Казутора, но свои догадки проверять совсем не хочется, поэтому Ханемия решает не смотреть в сторону пуффендуйца, делая вид, что его вовсе нет рядом (ведь так было проще, и Казутора довольно хорошо справлялся с этим последние минуты).        — Квоффл в руках Юзухи, и она летит к кольцам Слизерина, пока Майки подстраховывает ее справа, — бурчит Луна, наверняка недовольная замечанием профессора Вектор. — Ацуши спасает ее от бладжера… Подождите, кажется… Да! Санзу заметил снитч!       И, как бывало зачастую, фокус всех трибун быстро сместился с охотников на ловцов.       Снитч парил у подножия шеста, на котором было установлено одно из трех колец Слизерина, и Санзу стремительно приближался к этому месту, довольно сильно обгоняя Какучо, который запоздало понял, что гонка за заветным крылатым мячиком уже началась.       Правда когда Харучие внезапно разворачивает свою «Молнию» и мчится в противоположную сторону, к кольцам Гриффиндора, Казутора теряется в происходящем.        — Что он творит?! — громко возмущается Ханма, уже готовясь подскачить с места, но Коко останавливает его, шикая волнительное «смотри!» и указывая пальцем на Какучо, который разворачивает свою метлу на полпути, направляясь в противоположную от Снитча сторону.       И тогда всем на трибуне становится понятно, что Санзу с легкостью перехитрил Хитто, а его уловка безоговорочно сработала — Какучо несся к другой половине поля, по-видимому не сомневаясь, что слизеринец увидел снитч. Когда Санзу убеждается, что Какучо не сможет нагнать его, он делает крутое сальто, возвращаясь к кольцам Слизерина — снитч все еще летал у самого подножия, будто подразнивая и грозясь сменить свое местоположение в любую секунду.       Когда до колец остается меньше десяти метров, над правым ухом ловца Слизерина быстро пролетает бладжер, пущенный в него Нахоей, однако Харучие ловко уклоняется от мяча, не сбиваясь со своей траектории.        — Санзу все ближе к снитчу! А тем временем мяч снова у Слизерина, его перехватила Сенджу, сбоку от нее летит Кейске… Ткни его в глаз, Сенджу!       Казутора отчетливо слышит, как профессор Вектор набирает в легкие воздух, чтобы сделать очередное замечание.        — Профессор, это всего лишь шутка, просто шутка… Мерлин… О, нет, квоффл перехватывает Майки и теперь он разворачивается в сторону колец Слизерина… Давай, Такеоми, останови его!       К счастью Луны, Такеоми делает именно это. Майки делает широкий замах, из-за чего его бросок выходит чуть более слабым, чем обычно, и Акаши с легкостью отбивает мяч своим кулаком, получая порцию аплодисментов от болельщиков.        — Вот это реакция, просто изумительно! Итак, Слизерин ведет со счетом пятьдесят-ноль, мяч у Маны, и…       Ханемия переключает свое внимание на Санзу. Снитч все же обхитрил Харучие, и теперь ловец его факультета быстро мчался через все поле, огибая игроков на своем пути и уклоняясь от бладжеров, и хоть это было чертовски сложно, с трибуны все действия парня выглядели невероятно красиво и завораживающе — отточенные направления метлы, плавные уклоны и резкие повороты — любому было понятно, что абсолютно все свое свободное время Санзу уделял тренировкам.       Теперь Какучо был у него на хвосте, вынужденно копируя почти все действия Харучие, но все же не отставая. Со своего места Казутора с трудом мог разглядеть Снитч, однако на несколько секунд ему удавалось уловить золотой отблеск в зелени поля, и становилось понятно, что с каждой секундой ловцы были все ближе к своей цели.        — Два бладжера от братьев Хайтани вновь ударяют по Кейске! Чу… — но Луна вовремя останавливает себя, явно не желая выслушивать очередную порцию замечаний. — Сегодня Ран и Риндо отбивают мячи в полную силу, довольно занимательное зрелище! А в это время ловцы обеих команд все ближе к снитчу! Он примерно в семи-восьми метрах от Санзу и Какучо! Санзу набирает скорость, Какучо сравнивается с ним… Они идут на равных… До снитча остается четыре метра…три…два… ТЫ! ТЫ, ЧЕРТОВ БЕССТЫДНИК…       И пока профессор Вектор пытается отобрать у Луны волшебный микрофон, Казутора с ужасом наблюдает, что происходит на поле.        — Пенальти! Пенальти! В жизни не видела такого грязного приема! — тут же кричит мадам Трюк, подлетая к скрючившемуся на своей «Молнии-суприм» Баджи, и если бы Ханемию попросили описать, что он видит, он наверняка провалил бы это задание.       Потому что Кейске, тяжело дыша и напрягаясь изо всех сил, удерживает метлу Санзу на месте, сжимая ее край в своей руке, тем самым замедляя ее ход.       Однако вопреки отвратительному поступку Кейске, Какучо демонстративно разворачивается от Снитча, до которого он уже мог коснуться пальцами, и подлетает к Баджи, начиная на него кричать, словно принимая эстафету от Мадам Трюк. И как только Кейске выпускает метлу Санзу из своей невероятно крепкой хватки, Харучие быстро направляет ее вверх, сразу же пикируя вниз и приземляясь на поле.       В этот момент гул на трибунах можно по праву назвать самыми звучными за сегодня, потому что даже Чифую, на которого Казутора усердно не обращал внимания, выдыхает удивленное и раздраженное «невероятно, просто отвратительный поступок», пока к разбирательствам на поле подключаются Дракен и Вакаса, а болельщики Слизерина скандируют громкое «Исключить!», хоть в первый раз это никак не помогло.       Казутора чувствует, как его голова идет кругом. За все время, которое Кейске является частью команды Гриффиндора, Ханемия наизусть выучил послужной список брата, помня каждое его нарушение. Но то, что он сотворил всего несколько секунд назад, не шло в сравнение ни с одним из проступков, совершенных ранее. Конечно, Кейске совершал куда более опасные и жесткие действия, калеча других игроков, но на самом деле профессиональный Квиддич кишел игроками, подобными Баджи, а несправедливо разбитые носы были почти что обычным делом. Однако такое наглое и низкое удержание метлы противника казалось ударом ниже пояса, и этим поступком Баджи оскорбил честь всей команды, даже несмотря на то, что Какучо не стал пользоваться возможностью и ловить заветный Снитч.        — Сейчас его должны исключить, просто обязаны, — уверенно говорит Хаккай, хоть и слышно, что парень невероятно зол. — Да, само собой пенальти, но в первую очередь исключение.        — Ты мне нравишься, Хаккай, — вздыхает Ханма так, словно общается с первокурсником, который не может найти кабинет Зельеварения. — Но хочу тебя огорчить, его не исключат.        — Но мадам Трюк сама сказала, что никогда не видела такого грязного поступка! — тут же оспаривает Шиба, но Ханма грустно качает головой.        — Она может сказать все, что угодно, но вот увидишь, она его не исключит.        — Для того, чтобы кого-нибудь из Гриффиндора исключили во время матча, им нужно ударить кого-нибудь «Авада Кедаврой». Да и то, Мадам Трюк наверняка найдет лазейку, по которой она назначит двадцать пенальти, но не позволит гриффиндорцу покинуть поле из-за нарушений, — следом добавляет Изана, хоть и смотрит в этот момент на Какучо, а не на Хаккая.        — Внимание! — громко произносит профессор Трюк, и теперь даже в ее тоне слышится раздраженность. — Кейске Баджи получает последнее предупреждение. Если он нарушит правила еще один раз, он будет исключен до конца матча.        — Прямо как в сказке, — тихо лепечет под нос Коко, пока трибуны вновь заходятся гулом. Со всех сторон Казутора слышит ругательства, освистывания, и, если бы на трибуны можно было проносить еду, он уверен, что кто-нибудь запустил бы в Кейске куском пастушьего пирога, однако Мадам Трюк выглядит абсолютно непреклонной, продолжая говорить так, словно не слышит всеобщего недовольства.        — Также команде Слизерина присуждается право на штрафное пенальти! Игроки, по местам! — и словно ставя точку, рефери убирает палочку от шеи, спеша встать на свою позицию и дать одобрительный свисток.        — Если бы Тайджу об этом услышал, он бы был в ярости, — твердо говорит Хаккай, как будто хочет подчеркнуть свое негодование.        — Но, к сожалению, даже он не смог бы на это повлиять, — совсем грустно отвечает Коко, наблюдая за тем, как Вакаса и Дракен готовятся к пенальти.        — Последнее предупреждение, мисс Мицуя! Иначе я буду вынуждена отстранить вас от комментирования, — раздается строгий голос профессора Вектор, а после, судя по слегка раздраженному вздоху, женщина все же возвращает волшебный микрофон Луне, чтобы та продолжила описывать матч.        — Игроки на позициях, и Вакаса готовится забить пенальти, — четко говорит Луна, правда теперь ее голос звучит слишком серьезно. — Дракен готовится защищать кольца, пока Вакаса берет разгон… Замах снизу… Бросок… Гол! — радость понемногу возвращается, — Счет шестьдесят-ноль в пользу Слизерина! Остальные игроки возвращаются на поле и матч продолжается.        — Как думаете, Дракен поддался? — решает поинтересоваться Изана, на что остальные лишь слабо пожимают плечами, потому что узнать точный ответ действительно было трудно. Обычно капитан гриффиндорской команды с легкостью отбивал все квоффлы, действуя почти также четко и быстро, как Такеоми, но сегодня Рюгуджи действительно не был похож на самого себя, и это не могло не беспокоить.        — Думаю, он просто расстроен происходящим, — выдвигает свою версию Коко, но именно она кажется верной. — Для него этот матч важен так же, как и для нашей команды, он не стал бы пропускать абсолютно все квоффлы, чтобы играть в «поддавки».        — Как здесь не быть расстроенным, когда твои игроки творят непонятно что, — добавляет Ханма, и после этого Казутора старется не подслушивать. Друзья правы, и он это знает, однако у него просто не получается не расстраиваться из-за услышанного, поэтому вариант не слушать вовсе ощущается правильным.        — Сенджу продвигается к кольцам Гриффиндора, пока Нахоя отбивает бладжер в ее сторону, но она вовремя уворачивается, уходя в пике! — комментирует Мицуя. — Юзуха пытается перехватить квоффл…но Сенджу уворачивается! Теперь квоффл пытается перехватить Майки… Вакаса сбивает его с курса, и Сенджу продолжает продвигаться вперед! Осторожнее, Сенджу, сзади Баджи! — все внимание Казуторы вновь направлено лишь на брата.       Кейске был хорошим игроком, и на метле он всегда держался ровно и уверенно, будто он был рожден для того, чтобы сиять в воздухе, купаться в лучах славы и быть на самой первой странице свежего выпуска «Ежденевного пророка», где громкий заголовок буквально бы кричал об ошеломительной победе легендарного Кейске.       Казутора же, кажется, был рожден лишь для того, чтобы переживать за брата и нервно сдирать кожицу на пальцах, прямо как сейчас.       Брат надвигался на Сенджу точно Темная метка того, кого нельзя было называть: быстро, четко и с нескрываемым желанием навредить. Ханемия был практически уверен, что квоффл для Кейске был лишь вторым в списке приоритетов, пока на первом месте располагалось привычное для брата дело — выбить игрока из строя. У него не получилось сделать это с Вакасой, не получилось остановить Санзу, и теперь он готов был нанести свой фатальный удар, даже если он обернется его исключением.       И хоть Кавараги уже заприметила угрозу, лететь ей было просто некуда. До колец Гриффиндора оставалось меньше семи метров, слева ее уже поджидал Нахоя с битой, в то время как справа ее нагнала Юзуха, жаждя выхватить квоффл из цепкой хватки девушки.        — Давай, Сенджу, — бормчет под нос Коко, словно это может как-то помочь, пока сам Казутора тревожится еще больше. Он часто сгущал тучи в самой безобидной ситуации, поэтому не было ничего странного в том, что для него самого ситуация казалась безвыходной. Но слышать умоляющий тон от Хаджиме было непривычно, и становилось понятно, что все его переживания вовсе не беспочвенные, а очень даже настоящие, но помочь Сенджу с трибуны он никак не мог, и это съедало его изнутри.       Баджи тем временем был все ближе, и если бы он очень постарался, то смог бы дотронуться до самого кончика метлы Сенджу, но потом…       Все, что слышит Казутора, это безумно громкий звук. Наверное, это можно было сравнить с фейверками, которые часто гремят в «День Волшебника» шестого декабря: резкий и громкий хлопок, который заглушает все остальные звуки и от которого неприятно звенит в ушах. Казутора никогда не любил этот праздник и этот дурацкий звук, но прямо сейчас он и вовсе не может его слышать, потому что то, что происходит на поле, вовсе не похоже на праздник.        — Бладжеры от Рана и Риндо ударяют по Кейске и он срывается с метлы! — громко кричит Луна, кажется напрочь забывая о том, что держит в руках волшебный микрофон.       А вот Казутора сейчас совсем не отказался бы от быстрого курса практики «Соноруса» или того же волшебного микрофона, но не для того, чтоы порадоваться, а для того, чтобы позвать на помощь.       У Ханемии было множество причин не любить Квиддич, но самым главным было одно — по дурацким правилам никто не останавливал матч, если игрок получал травму «по-честному», падал с метлы или же неудачно попадался под бладжер — игра продолжалась без единой запинки, будто только что покалеченный игрок вовсе не стоит беспокойства.       До этого у Казуторы было лишь призрачное представление того, насколько это ужасно и жестоко. Пару лет назад отец отвел их с Баджи на Чемпионат Мира по Квиддичу, выкупив билеты рядом с министерской ложей, и если по началу это казалось чем-то удивительным и статусным, уже к середине матча Казутора жалел, что получил настолько хороший обзор на поле. Потому что тогда охотник французской команды получил бладжер прямиком в лицо, после чего без сил упал с метлы вниз, и Ханемия бы соврал, если бы сказал, что эти кадры не были свежи в его памяти.       Однако сейчас, когда вместо незнакомца на поле был его брат, весь ужас ощущался с удвоенной силой, и Казутора действительно был в шаге от того, чтобы не закричать.       Быстрый и динамичный матч, захватывающий дух, за одно мгновение превратился в фильм в замедленном действии, и в это мгновение совсем неважно, что Сенджу забила квоффл, принося команде дополнительные 10 очков (Казутора слышит комментарии Луны и замечает, что друзья радостно вскакивают на ноги, поддерживая Кавараги, однако все это ощущается так, словно Ханемия оказался на самом дне Черного Озера вместе с Гриндилоу, и теперь наблюдает за матчем сквозь плотную темную воду), неважны и радостные вопли трибун, все равно даже на счастливые лица друзей, потому что брат всегда будет его приоритетом, даже если сам Кейске лишь вытирает о него ноги, продолжая гордо вышагивать ко всему, что он пожелает.       Правда сейчас все козни Баджи кажутся совершенно неважными, ведь видеть то, как парень из последних сил удерживается в воздухе, сильно хватаясь за кончик метлы, кажется невыносимым, и Казутора наверняка бы отвернулся, если бы знал, что брату помогут, но это было глупой надеждой.       Радостный гул вокруг не стихает ни на йоту, игроки на поле заняты своими прямыми обязанностями, и даже Мадам Трюк, к большому удивлению Казуторы, вовсе не пыталась помочь Кейске, продолжая наблюдать за ходом матча в своей привычной позе — ноги на ширине плеч, руки сложены на груди, брови сведены к переносице.       Рука Казуторы начинает медленно тянуться к карману, а пальцы неуверенно нащупывают кончик палочки, однако доставать ее Ханемия пока что не решается. Колдовать с трибуны было строго запрещено, и Казутора не сомневался, что если он нарушит это правило, то команду Слизерина сразу же дисквалифицируют, забирая у них шанс на кубок, и на самом деле Ханемия вовсе не хотел подставлять своих игроков, а делать подлость в сторону Вакасы и вовсе казалось чем-то абсурдным. Однако…       Кейске продолжал покачиваться в воздухе, и если остальные со стороны могли предположить, что его брат держит ситуацию под контролем, то Казуторы прекрасно видел, что в любую секунду рука Баджи соскользнет и он попадет в свободное падение, однако Ханемия банально не успеет спасти его в этот момент.       В голове мысленно начинают собираться все факты, которые Казутора успел выучить за последние годы, и хоть за все существование Квиддича летальных исходов на матче было всего лишь три, отчего-то сейчас эта цифра кажется довольно внушительной, а ослабевающая хватка Кейске лишь усугубляет плохие мысли Ханемии. И именно в этот момент слизеринец сильно обхватывает кончик палочки, слегка трясущимися пальцами вынимая ее из кармана.       Нужно собраться, думает про себя Казутора, стараясь делать банальные глубокие вдохи, одновременно с этим слегка встряхивая головой. Однако его рука словно по-волшебству наливается свинцом, и он не может приподнять ее даже не чертов миллиметр.       Если ты сделаешь это сейчас, то лишь подтвердишь свое звание истинного слизеринца.       Рука начинает дрожать сильнее.       Ведь он знает, как важен этот матч для Вакасы и Такеоми, знает, как остальные игроки тренировались до глубокой ночи, чтобы не подвести старших, знает, что его друзья волновались не меньше, и едва могли уснуть последние дни. Эта победа нужна Слизерину, нужна абсолютно каждому студенту, который, возможно, как и сам Казутора, видел в этом один из немногих поводов гордиться своей принадлежностью к факультету с серибристо-зеленым гербом и изображением змеи на форме.       И еще Казутора знает, что если сейчас он уберет палочку обратно, то, возможно, те самые главные пункты в воображаемом списке наконец воплотятся в жизнь, и он сможет изменить непрерывную цепь издевательств и косых взглядов в свой адрес.       Ведь в какой-то степени Кейске это заслужил. Сегодняшний матч и правда можно было считать одним из самых легендарных в истории Хогвартса, однако брат вовсе не отличился своими атлетическими способностями. Казутора был более чем уверен, что про выходки Баджи будут слагать легенды, а про столь низкий захват метлы Санзу и вовсе не забудут даже спустя сто лет.       Их дед часто любил повторять одну из своих волшебных пословиц — «Что в зелье закинешь, тем, в случае чего, и отравишься». И если быть до конца честным, для Казуторы их дедушка был наименее приятным и дорогим членом семьи.       К хорошим воспоминаниям, связанным со старшим Баджи, Казутора относил свое первое заклинание, которому дедушка научил его в три года. Тогда Ханемия с удовольствием проводил летние теплые деньки в старом доме отца, объедаясь рисовыми пирожками его бабули и гоняя садовых гномов, которые так и наровили сломать тонкие ветки «Трепетливых кустиков», которые очень любила его мама. И хоть беззаботная детская радость не ощущалась тяжелой рутиной, Казутора все равно с удовольствием согласно закачал головой, стоило дедушке вытащить одну из своих старых волшебных палочек и позвать мальчишку во двор, чтобы научить его простейшей магии.       Спроси Казутору сейчас — он наверняка отрицал бы любые слова, уверяя всех, что он плохо помнит детство, но на самом деле Ханемия до мельчайших деталей помнил, как он твердо стоял на своих ногах, сдвигая брови к переносице и даже высовывая язык от усердия, пока его дедушка терпеливо стоял рядом, с теплотой в голосе уверяя Казутору, что если он расслабится, то это не станет ошибкой или помехой, и у мальчика в любом случае все получится. В итоге, спустя двадцать минут усердного сведения бровей к переносице, Казуторе удалось одалеть простейшее заклинание «Авис», которое выпустило из кончика палочки одну маленькую синюю птицу, но Ханемия был рад даже ей.       И спустя столько лет, Казутора до сих пор помнил, как дедушка мягко потрепал его по волосам, широко улыбаясь и смотря на Казутору с нескрываемым восхищением и гордостью. Однако всем хорошим вещам в жизни Ханемии рано или поздно приходил конец, и хорошие отношения с дедушкой подошли к концу в тот момент, когда Кейске выучил слово «хочу».       Именно после этого все внимание дедушки переключилось на его младшего брата, а как только стало известно, что у Кейске неплохие атлетические способности и он попал в команду по Квиддичу, для старшего Баджи Казутора, кажется, и вовсе перестал существовать. Но несмотря на всю обиду и злость, которую Казутора хранил в себе все эти годы, он впервые готов был согласиться хотя бы с одним заумным высказыванием деда, потому что оно как никогда удачно ложилось на происходящие события.       Ведь именно Кейске всегда первым создавал проблемы, после несправедливо выходя сухим из воды. Именно Кейске без какого-либо зазрения совести готов был покалечить соперников, лишь бы доказать свое превосходство. Именно Кейске так подло и злостно отбил бладжер в Такаши, сломав ему руку. Именно Кейске нарушил с десяток правил во время сегодняшнего матча. И именно из-за Кейске Казутора так сильно ненавидел свою жизнь.       Большую часть своего обучения Казутора был убежден в том, что плохое мнение о Слизерине сформировали его родители, а после остальные ученики в Хогвартсе лишь закрепили это, лишая Казутору права голоса и собственного мнения. Но почему-то именно сейчас, когда Ханемия продолжает смотреть на Кейске, который все еще барахтается в воздухе, Казутора вдруг резко понимает, что его брат внес не последний вклад в то, чтобы отравить ему жизнь.       Еще будучи совсем детьми Кейске с завидной наглостью закатывал глаза, стоило Казуторе задать вопрос о том, почему все четыре факультета не могут сосуществовать на равных условиях. И уже будучи в Хогвартсе Баджи частенько кривился на проходящих мимо него учеников Слизерина, порой отскакивая от них так, словно он мог подхватить драконью оспу лишь дотронувшись до мантии с вышивкой змеи. Но лучше всего Казутора помнил случай с четвертого курса, когда поздно ночью Ран долго мельтешил по их общей спальне, и когда Ханемия наконец решился спросить в чем дело, Хайтани и вовсе не мог выдавить и слова, пока Ханма не сказал твердое «Он заслуживает знать, Ран».       «Сегодня мы с Риндо возвращались с вечерней тренировки и случайно услышали разговор Кейске с кем-то из Когтеврана», — неохотно начал Хайтани, тут же опуская голову вниз, что совсем было на него не похоже. «И… я правда не хочу, чтобы ты знал, Казутора», — быстро пробормотал парень, забираясь под свое одеяло и тут же отворачиваясь на бок, как бы ставя точку в разговоре.       Но интерес Казуторы уже был подогрет, а тот факт, что Кейске был одним из действующих лиц, лишь прибавляло желания услышать, что такого ужасного обсуждал Баджи с безымянным когтевранцем. Да, у брата был довольно острый язык, и даже сам Ханемия не раз расстраивался из-за его слов, но в тот момент все казалось не таким серьезным, каким Ран хотел это выставить.       «Не думаю, что все так страшно, Ран», — попытался заверить Казутора, медленно стягивая накидку со своей кровати. «Думаю, абсолютно любые слова Кейске не будут ужаснее того, что я уже слышал. Так что они обсуждали?» — и Ханемия правда старался сделать тон своего голоса как можно более ровным, чтобы не выдать захватившее его чувство любопытства. Казутора метнул быстрый взгляд в сторону Ханмы, потому что было очевидно, что Шуджи, в отличие от него, был в курсе, и Казутора старался проигнорировать совсем слабое чувство зависти, которое загорелось в его груди.       Друзья никогда не хранили от него секретов, это было их главным правилом с первого курса, поэтому сейчас Ханемия совсем не ожидал, что оба парня так упорно не будут рассказывать ему то, чем занимался Кейске в свое свободное время.       «Ран?» — снова попытался Казутора, так и застывая у подножия своей кровати. Мраморный пол их спальни отдавал стылым холодом, неприятно пощипывая голые ступни Ханемии даже сквозь тонкий серебристо-зеленый коврик, однако отчего-то Казутора боялся сделать одно хотя бы маленькое движение, словно оно могло разрушить ту атмосферу слегка неприятной и давящей тишины между ними.       «Он…» — начал тогда Ханма, и от внимания Казуторы не ушло то, как тяжело Шуджи вздохнул, прежде чем открыть рот.       «Не надо, Ханма», — буркнул с кровати Ран, не двигаясь со своего места. «Не стоит. Как будто тебе нужно объяснять почему».       Но Казутора хотел бы услышать эти объяснения. Конечно он знал, что остальные зачастую старались опекать его от грубости других учеников, и он был за это благодарен. Но в конце концов дело касалось его брата, поэтому Ханемия был уверен, что Ран просто себя накручивает, ведь Кейске никогда не отзывался плохо именно о нем.       «Ханма?» — вновь попытался Казутора, переводя взгляд с Рана на Шуджи, понимая, что Хайтани точно не ответит на его вопрос. «Да бросьте вы!» — совсем по-ребячески встрепенулся Ханемия, с неким раздражением откидывая накидку на стул рядом. В тот момент Казутора и сам удивился своей детской выходке, потому что за всю жизнь он никогда не позволял себе срываться и что-то выпрашивать (экспертом в этом деле всегда был Баджи), но почему-то именно в тот вечер желание узнать таинственную историю про Кейске было выше всего остального, и Казутора действительно был в шаге от того, чтобы предложить друзьям их любимые сладости из «Сладкого королевства», лишь бы они рассказали ему все от начала и до конца. «А если бы это было о Риндо?» — Казутора мысленно похвалил себя за то, что нашел лазейку. Все знали, что Ран и Риндо чаще всего делились друг с другом самыми сокровенными тайнами, но однако умалчивали о своих провалах или трудностях, чтобы не тяготить друг друга. И хоть такие моменты случались довольно редко, остальные часто отыгрывали роли «почтовых сов», рассказывая братьям друг о друге, чтобы помочь уладить все их проблемы.       «Дело не в этом, Казу», — вновь воспротивился Ран, все же поворачиваясь к Казуторе лицом. «Я не хочу, чтобы ты знал не потому, что я стараюсь подшутить или что-то в этом роде. Кейске правда сказал кое-что отвратительное, и я не хочу тебя расстраивать».       «Но ведь это мой брат, Ран, мне нужно знать, если у него проблемы или…»       «С самомнением у него проблемы», — пробубнил тогда Ханма, но все же Казутора смог разобрать тихие слова друга, и тогда казалось, что абсолютно каждая последующая секунда добавляла тонну к и без того огромному интересу Ханемии, из-за чего ожидание ощущалось болючей удавкой на шее, которая не позволяла сделать вдох.       «Ран, прошу», — в который раз попытался Казутора, нервно перебирая пальцами левой руки.       «Казу, правда, тебе лучше…»       «Он сказал, что…»       Слова из Рана и Шуджи вырвались одновременно, из-за чего оба парня также одновременно прервались, замолкая, но все внимание Казуторы теперь было сфокусировано не на старшем Хайтани, а на Ханме, который, казалось, все еще сомневался в том, стоит ли рассказывать Казуторе всю правду.       «Они разговаривали о факультетах, и Кейске сказал, что лучше…» — вновь начал Шуджи, хмуря брови и слегка опуская плечи, словно зачитывая Казуторе его смертный приговор, который должен был вступить в силу немедленно, а за дверьми их уже поджидали изголодавшиеся Дементоры, готовые подарить Ханемии последний ледяной «поцелуй».       «Ханма, прошу тебя», — отчаяно пролепетал Ран, изо всех сил стараясь вернуть другу здравый смысл, который заставил бы Шуджи замолчать и улечься спать, закрывая эту тему навсегда, но тогда Ханма лишь сделал тяжелый и какой-то чересчур дрожащий выдох, прежде чем закончить свое предложение.       «…что лучше он выпьет настойку полыни с червями, чем будет водиться хоть с одним Пожирателем Смерти».       В тот момент в их спальне стало неприятно тихо и холодно.       Казуторе казалось, что он и вовсе переместился куда-то в другое место. Колючий ковер под ногами вмиг показался Ханемии разбитым каменным полом камеры «Азкабана», темно-зеленые балдахины на кроватях идеально подходили на роль Дементоров-стражников, а дождь, который в ту ночь казался особенно громким и сильным, так и наталкивал на мысли о зале суда в Министерстве Магии и судейском молоточке, который заверил свое решение.       «Кап-кап-кап».       «Стук-стук-стук».       Ханемия Казутора вновь оказался виновным за то, что попал на Слизерин. Как и во все предыдущие разы.       «Возможно, мы просто не правильно поняли, Казу, может они действительно говорили о тех Пожирателях Смерти. Не стоит думать о самом плохом», — начал тараторить Ран, когда тишина в комнате затянулась. Казутора до сих пор во всех красках помнил, как его друг присел на своей кровати, нервно теребя одеяло указательным пальцем, пока Ханма согласно кивал на слова Рана. Казутора знал, что они делали это из лучших побуждений, знал, что они хотят его утешить, но всем в комнате было понятно что именно Баджи имел ввиду, говоря о «Пожирателях Смерти».       Каждое лето, когда Казутора и Кейске возвращались домой на каникулы, их мама готовила праздничный ужин, который, зачастую, на восемьдесят процентов состоял из любимых блюд Баджи, но Ханемия редко на это жаловался, потому что это был один из немногих моментов, когда родители могли обратить внимание хотя бы на малую долю того, чем Казутора с ними делился.       Мама расспрашивала их о преподавателях и уроках, о том, изменилось ли что-нибудь в Большом Зале и о том, сохранилась ли надпись на ее парте в кабинете Зельеварения, которую она оставила на последнем году обучения Хогвартса, применив заклинание несмываемых чернил. И пока Кейске за две щеки уплетал Корнуэльский пирог, заедая его чересчур сладким и своим самым любимым пирогом с патокой, Ханемия учтиво отвечал на все вопросы родителей, в любом случае Баджи никогда не обращал внимание на такие мелочи, о которых было интересно узнать их маме. И когда все вопросы сходили на нет, их папа каждый раз произносил одну и ту же фразу — «да, времена меняются».       И, пожалуй, именно это фраза лучше всего могла описать значение такого страшного и унизительного прозвища, как «Пожиратели Смерти».       На уроках истории они изучали тему «Битвы за Хогвартс», уделяя внимание отдельным подтемам, таким как Темный Лорд и его преспешники, и какое-то время «Пожиратели Смерти» действительно были названием определенной группы людей, пока однажды, еще, как выяснилось, во времена обучения их родителей, кто-то не подумал, что это сойдет как отличное обзывательство в сторону всех учеников Слизерина.       Теперь же, спустя немалое количество времени, фраза «Пожиратели Смерти» была на одном уровне с таким же унизительным и гадким «Грязногровка», которым любили дразнить волшебников, рожденных в семьях маглов. И хоть использование этих обзывательств было официально запрещено на том уровне, что у факультета могли отнять все очки, если кто-то позволял себе ругнуться, это не останавливало учеников от того, чтобы говорить эти слова полушепотом, так, чтобы их смогли услышать лишь те, в чью сторону было направлено это оскорбление.       За годы обучения в Хогвартсе Казутора слышал не мало обзывательств в свой адрес. «Слизкий гад», «змееуст», «зеленая плесень», «убийца» — с каждым годом плохие слова в сторону Слизерина становились все искуснее и обиднее, но все прекрасно знали, что быть названым «Пожирателем Смерти» было самым ужасным и унизительным, что можно было сказать в сторону ученика Слизерина.       И тот факт, что эти слова сказал не какой-то безымянный и безликий ученик Хогвартса, а его собственный брат, действительно задевали за живое, и спроси у Ханемии сейчас, он бы во всех красках смог описать всю боль, отчаяние и безумно тяжелое чувство предательства, которые он испытал в тот момент.       После этого Баджи натворил немало гадостей и сказал немало обидных слов, но та холодная ночь и звук дождя-молоточка остались с Казуторой навсегда, и даже теплые слова и объятия Рана и Ханмы не могли успокоить его в тот момент, пока он горько плакал, задаваясь лишь одним простым, но в тоже время невероятно сложным вопросом — почему?       Почему дурацкая старая шляпа из кабинета директора определила всю его жизнь? Почему кто-то решил, что Казутора сможет с этим справиться? Почему абсолютно чужие ему люди беспокоились и любили его больше, чем собственная семья? И еще сотня почему, которую Ханемия совсем не хотел перечислять, потому что знал, что от этого он расстроится еще сильнее.       И хоть сейчас, когда Казутору окружает не стук капель и тихий шелест накрахмаленного постельного белья, а гул трибун и свист пролетающих мимо метел, воспоминания той ночи с четвертого курса больно, вплоть до обидных слез в уголках глаз, колят куда-то в район груди, и жалость к брату хоть и чертовски медленно, но начинает отступать.       Ведь за этот год Баджи натворил рекордное количество гадких поступков, и только во время одного Квиддича он покалечил не мало игроков, поэтому будет вполне справедливо, если в этот раз он не выйдет сухим из воды, как это бывало обычно. За всю свою жизнь Казутора никогда не желал Кейске ничего плохого по многим причинам, однако в данную минуту все эти причины мигом вылетают из головы Ханемии, а пальцы почти отпускают кончик палочки в кармане.       Кейске заслужил, продолжает повторять про себя Казутора, он сам вогнал себя в это положение, он оказался в этой ситуации из-за своей же глупости и желания славы, он всегда доставлял много проблем не только Казуторе, но и людям вокруг, всегда думал только о себе, он…        — Он точно сорвется, — твердо говорит Наото, сидящий рядом с Кисаки, на что Тетта согласно кивает, словно он уже просчитал абсолютно каждый порыв ветра и каждую щербинку на метле Кейске, из-за которых Баджи окажется на земле в считанные секунды.       И от только что захвативших Ханемию чувств ненависти и справедливости не остается и следа.       Все это вмиг сменяется чувством страха и полного отвращения к себе, потому что все те отвратительные слова, которые Казутора мысленно смаковал и пытался впитать в свое сознание, теперь казались ему ужасными, из-за чего на душе становится тошно и хочется как можно быстрее сбежать от сюда.       Плевать, что подумают друзья, он постарается объяснить им все чуть позже, плевать, что ему придется кланяться перед Вакасой и Такеоми, выпрашивая их прощения, не плевать Казуторе лишь на брата, который в данную секунду действительно держался за кончик метлы из последних сил, в то время как каждый пролетающий мимо игрок усложнял для Кейске задачу, кажется, в сто раз, и если бы в данный момент его друзья решили бы вновь сделать свои излюбленные ставки, Ханемия бы впервые принял в них участие и наверняка сорвал бы настоящий куш, ведь никто не знал его брата так хорошо, как он сам, из-за чего Казутора прекрасно видел, что каждая последующая секунда могла стать для Кейске решающей.       И хоть Казутора знает все наперед, он все равно не может заставить себя отказаться от глупой надежды на то, что кто-то еще обратит внимание и скажет, что Кейске нужно помочь.       Может быть Дракен сможет подать сигнал мадам Трюк, чтобы та помогла Баджи спуститься на землю; может быть кто-то из преподавателей сможет выкрикнуть быстрое «Арресто Моментум» с трибуны, ведь только они обладали привилегией колдовства во время игр; может быть, хотя это кажется самым невероятным вариантом из всех возможных, Кейске все же сможет взобраться на метлу самостоятельно, наверняка они должны были отрабатывать подобные случаи на тренировках.       Однако все эти надежды разбиваются также быстро, как хрустальная ваза разбилась бы от действия заклятия «Диффендо». Потому что Дракен не отрывает своего взгляда от квоффла, который Вакаса крепко прижимает к своей груди, пока Юзуха старается выхватить его, при этом маневрируя между бладжерами; преподаватели на учительской трибуне выглядят по-надоедливому непреклонно, словно Кейске и вовсе был пустым местом, а Баджи так и продолжает расскачиваться в воздухе, и по выражению лица брата Казутора видит, что тот практически сдался.       Казалось, что абсолютно весь Хогвартс словно по щелчку забыл, что такой популярный ученик как Баджи Кейске и вовсе существует, потому что из общей какофонии звуков Казутора не слышит ни одного крика о помощи или же взволнованного возгласа о всей ситуации в целом.       Вместо этого абсолютно все следят за безупречными маневрами Санзу и Какучо, которые снова заприметили Снитч и теперь на всех порах неслись над зеленой искристой травой, чтобы схватить дразняще-поблескивающий крылатый шарик, и даже Чифую (Казутора совсем боязно смотрит в его сторону) не обращает на Кейске никакого внимания, вместо этого задерживая дыхание от того, как Санзу выполняет вираж, чтобы обогнать Хитто (на это рядом сидящий Ханма кричит через чур громкое даже для самого Шуджи «Санзу, давай!»).       И, наверное, Казутора пользуется именно этой всеобщей эйфорией и увлеченностью игрой, чтобы принять самое важное решение и вновь крепко сжать палочку в своей потной ладони, однако вытаскивать из кармана он ее не спешит.       Дыхание Ханемии учащается, из-за чего он приоткрывает свои сухие и обветренные губы, стараясь сделать как можно более глубокий вдох, чтобы наполнить легкие спасительным кислородом, его сердце отбивает быстрый и четкий ритм, который отдаленно напоминал хаотичный такт, который Коко выстукивал на трибуне какое-то время назад, и Казутора прекрасно знает, что для последнего рывка ему банально не хватает чьего-то одобрения, потому что за всю свою жизнь Ханемия слишком привык жить среди ограничений и лишений, прося разрешения даже, казалось бы, для самых банальных вещей.       Вот только сейчас Казутора совершенно не знает, к кому обратиться.       Друзья всегда были для него главной опорой, но даже в состоянии стресса и паники Ханемия прекрасно знает, что никто из них не одобрит его поступок, который навредит не только их друзьям в команде, но и всему факультету. В любой другой ситуации сидящие перед Казуторой когтевранцы наверняка были бы не против, чтобы команда Слизерина получила лишний выговор и отстранение от матча, но сейчас Такаши кричит почти также громко, как Ханма, пока остальные радостно выбрасывают в воздух сжатые в кулаки руки, демонстируря свои запястья, обвязанные зелено-серебристыми лентами. И Казутора знает, что у него не остается иного выхода, когда он медленно и совсем неуверенно поворачивается к единственному человеку на всей трибуне, которому должно быть не все равно на Баджи, выдавливая тихое и какое-то болезненно-слезное:        — Чифую… — а после ловит взгляд родных зеленых глаз, которые смотрят на него так, словно Казутора это самое ценное сокровище на Земле, вот только Ханемии становится от этого невыносимо тяжело, потому что он вовсе не заслужил такого хорошего отношения в свой адрес, особенно после всех отвратительных мыслей, которые роились в его голове всего несколько мгновений назад.        — Тора, — мягко отзывается Мацуно, кладя свою теплую ладонь на щеку Ханемии, и Казутора только сейчас понимает, насколько сильно он замерз, потому что тепло расползается по его лицу с неимоверной скоростью, правда он не до конца уверен происходит ли это из-за прикосновения Чифую или из-за позорного румянца, который покрывает скулы Ханемии, окрашивая их в коралловый оттенок. — Эй, в чем дело? — взволнованно спрашивает пуффендуец, и несмотря на громкие комментарии Луны («Такеоми отбивает квоффл, посланный Юзухой!») Казутора слышит голос Чифую так ясно и громко, словно они перенеслись в ту волшебную ночь в Выручай-комнате, и рядом с ними нет никого кроме стареньких пыльных книг в потертых обложках и заколдованных снежинок, которые падали на их волосы и одежду, однако не таяли, вместо этого испарясь в небольших клубах серебристых блесток.       Но предаться тем теплым воспоминаниям Казутора себе попросту не позволяет. Нельзя отвлекаться ни на что другое, сейчас главным приоритетом является Баджи, поэтому Ханемия с трудом проглатывает вязкую слюну, стараясь выдавить из себя слова, которые буквально застряли в горле.        — Кейске нужно помочь… Он, — и Ханемии кажется, словно он тонет. Паника накрывает его словно волны на пляже Фрешуотер Уэст, на котором они были всей семьей года три назад, вот только если в тот момент Казутора не чувствовал ничего кроме полного умиротворения и счастья, сейчас от изобилия всего происходящего голова идет кругом, из-за чего он не может сконцентрироваться и наконец сказать такие важные слова. При этом наверняка Чифую, который все еще ждет его ответа, подумает, что Казутора выглядит жалко и несуразно, и уже через несколько секунд он и вовсе потеряет интерес, переставая вслушиваться в попытки Ханемии сказать хоть что-нибудь вразумительное.       Но когда Казутора изо всех сил фокусирует свой взгляд на лице напротив, стараясь найти точку опоры и собраться с духом, он понимает, что Чифую не выглядит даже чуточку раздраженным. В больших глазах Мацуно Казутора не находит ничего кроме понимания и полной заинтересованности, и всего на секунду, на самое крохотное мгновение во времени, которое можно сравнить разве что с одной жалкой песчинкой в песочных часах, но Ханемия позволяет почувствовать себе то, что он с таким большим усердием старался оттолнкуть от себя на протяжении всего дня, начиная с того самого момента, как нога Чифую ступила на трибуну их факультета.       Он чувствует любовь.       Ту самую любовь, о которой он даже не мог мечтать. То самое теплое чувство, о котором Казутора читал лишь в глупых книжках из огромной библиотеки Хогвартса, и надеялся, что однажды он сможет заслужить такое же бережное отношение кого-то в свой адрес. Он чувстует это в самых кончиках своих пальцев, чувствует это в своих глазах, которые почему-то начинают слезиться, чувствует это в свой голове, когда болезненный шум и тысяча мыслей сменяются лишь одним самым красивым именем на свете — Чифую, и если бы обстоятельства были на его стороне, то он бы с большим удовольствием остался бы в этой лиловой дымке, забывая обо всем на свете и отдавая всего себя лишь одному человеку, который смог пробраться сквозь все толстые уровни защиты, которые Казутора выстраивал вокруг себя всю свою жизнь.       Но его сказка рушится также быстро, как она началась, и даже магловская Золушка наверняка ахнула бы узнав, что мнимое счастье Казуторы не продлилось и жалкой минуты, не говоря уже о целой ночи.       Ведь Чифую никогда не был его. Знание этого факта казалось до смешного очевидным и в какой-то степени правильным, и никакой глупец не стал бы даже фантазировать на этот счет, но Казутора был хуже любого глупца на планете, потому что он позволил себе самую главную ошибку, которая не могла встать в сравнение ни с одним промахом за всю его жизнь — Казутора позволил себе забыть, кем он является на самом деле, просто потому что рядом с Мацуно это оказалось наипростейшей задачей.       Однако теперь все, что Казутора мог себе позволить, это лишь короткое мгновение в мире фантазий, потому что Чифую принадлежал Кейске, и все, что оставалось Ханемии, это оказать услугу своему брату, хоть и в ущерб себе.        — Он будет в порядке, Тора, — твердо уверяет его Чифую, и звучит Мацуно так расслабленно, словно расстояние от Кейске до земли составляет всего-то пару сантиметров.        — Нет, Чифую, ты не понимаешь, он вот-вот сорвется, и я должен… — однако вместо слов Ханемия просто вытаскивает свою волшебную палочку, с ужасом понимая, что он только что сделал предпоследний шаг на пути к своей цели и уже в следующую секунду он станет не просто изгоем для учеников Хогвартса, он станет изгоем в собственном факультете, ведь никто не простит ему столь низкий и подлый поступок. И словно в подтверждение своих мыслей, Казутора замечает, как до этого расслабленное выражение лица Чифую сменяется сперва удивлением, а сразу после полным ужасом, и Мацуно быстро протягивает руку вперед, накрывая кисть Казуторы своей теплой ладонью, удерживая руку Ханемии на месте, не позволяя ему поднять волшебную палочку выше.        — Ты сам рассказывал, что с трибун колдовать категорически запрещено, тем более ученикам играющих команд! Слизерин ведь исключат! — шепчет Мацуно, хотя это с трудом можно было назвать шепотом, и Казутора готов поклясться, что еще никогда не видел такого Мацуно — напуганного, но при этом слегка рассерженного. В эту минуту Чифую до ужасного напоминал Казуторе профессора Вектор, которая имела подобное выражение лица на своих уроках, стоило кому-то дать неправильный ответ на ее вопрос. — Кейске будет в порядке, Тора, он того не стоит, поверь.       И на этот раз очередь корчить гримасу рассерженности переходит Казуторе, потому что ему с трудом верится, что обычно лучезарный и добродушный Чифую только что прямо сказал ему, что Баджи не стоит того, чтобы его спасали.       Ханемия вовсе не удивился бы, если бы подобную фразу сказал кто-то из его друзей или любой другой человек, который на дух не переносил Баджи (хотя на самом деле таких было немного), однако слышать нечто подобное из уст Чифую кажется чем-то настолько неправильным, что сперва Ханемия и вовсе теряется, однако на удивление быстро берет себя в руки.        — Баджи всегда будет стоить всего, Чифую. Всегда, — и голос Ханемии звучит настолько твердо и холодно, что он сдерживается от того, чтобы самому не съежится от такого грубого и слегка командного тона, который он слышал разве что от их отца, когда тот был очень зол. От нерешительности, которая приклеилась к нему словно Нюхлер к золотой броши не остается и следа, и пальцы Казуторы сильнее сжимают основание палочки, игнорируя слабые попытки Чифую удерживать его руку на уровне сидений. — Он мой брат, Чифую, он всегда будет выше всех остальных в моей жизни.        — Но эта победа важна для вас, для всего вашего факультета! — не сдается Мацуно, проводя большим пальцем по щеке Казуторы (Ханемия совсем забыл, что рука Чифую все еще мирно покоилась на его лице). — К тому же Кейске сам поставил себя в такое положение, а Ран и Риндо не нарушили ни единого правила, они сбили его по-честному.        — Это не означает, что все должны закрыть на это глаза и никак ему не помогать, — тихо произносит Казутора, делая глубокий вдох. — Если я не сделаю это сейчас, то потом будет поздно, поэтому пожалуйста, просто…       Казутора и сам не знает, о чем он хочет попросить.       Просто скажи, что я поступаю правильно? В глубине души Ханемия знает, что в этом споре прав как раз Чифую, и один человек не стоит надежд целого факультета.       Просто поддержи меня? Возлагать на Чифую часть вины и вовсе кажется чем-то настолько эгоистичным, что даже самый истинный слизеринец не решился бы на такое.       Просто скажи, что ты останешься рядом со мной.       Но Казуторе не хватает смелости произнести эти слова вслух. Поэтому вместо желанных слов он выдавливает некрасивое:        — Просто дай мне это сделать, Чифую. Каждая секунда на счету, и я не могу позволить ему…       Однако договорить Казутора не успевает, потому что в следующую секунду Луна прерывает свое комментирование, громко и с некими задористыми нотками голося:        — БАДЖИ КЕЙСКЕ НЕ УДЕРЖИВАЕТСЯ И ПАДАЕТ С МЕТЛЫ!       И мир Казуторы останавливается в этот момент.       Отдаленно он слышит, как его друзья подскакивают с мест, чтобы получше разглядеть происходящее на поле, радостный гул трибун вмиг сменяется испуганным, а сам Казутора чувствует себя настолько легким и слабым, слово он состоит из ваты, поэтому когда его тело безжизненно падает вперед, оказываясь в теплых объятиях Чифую, Ханемия с трудом понимает, что происходит в данный момент.       Забавно, думается ему, оказаться в руках Мацуно было его самой заветной мечтой все эти нескончаемо-длинные дни, но сейчас, когда Чифую мягко, но в тоже время крепко прижимает его к себе, Казутора не чувствует ничего кроме болезненного жжения, которое охватывает все его тело, в особенности захватывая почти что остановившееся сердце.       В голове Ханемия уже во всех красках рисует страшные картины, которые будут ожидать его через несколько мгновений: изувеченное тело Кейске на поле, неторопливая мадам Помфри и ее помощницы, которые несут к его брату носилки, долгое восстановление в больничном крыле и отвратительный кисло-горький запах «Костероста», которое Баджи будет пить вместо своего излюбленного ягодного морса.       Однако самое страшное, что ждет Казутору и что уже расползается над его головой словно огромная черная туча во время урагана — непомерное чувство вины, ведь именно из-за Казуторы Кейске может получить настолько серьезные травмы, которые могут перечеркнуть всю его блистательную карьеру популярного охотника Хогвартса.       Потому что стоило быть расторопнее, напоминает себе Казутора. Стоило вытаскивать палочку без малейших раздумий, сразу же направляя ее на брата. Стоило заголосить на все школьное поле, перекрикивая абсолютно каждого активного болельщика и воззывая к помощи. Стоило сделать хотя бы что-нибудь, дать хотя бы какой-то знак, и наверняка тогда ситуация сложилась бы совсем по-другому. Но теперь ничего не изменишь, и, к большому сожалению, у Казуторы не было под рукой завалявшегося Маховика Времени, который помог бы решить его проблему. Уже через секунду Кейске будет лежать на грязной истоптанной траве, а Казутора начнет свой личный отсчет отбывания в камере для виновных, в которой абсолютно каждый день Ханемия сможет помнить то, насколько он трусливый, жалкий, никудышный, отвратительный и…        — Тора, смотри! — раздается над самым ухом, но Казутора вовсе не спешит развораичваться к полю. Смотреть на падающее тело брата кажется самой настоящей пыткой, которая не сравнится даже с таким ужасным и невыносимым «Круцио», из-за чего вопреки просьбе Чифую Ханемия лишь сильнее вжимается в теплое тело пуффендуйца, отрицательно качая головой.       Однако…       — ВОТ О ЧЕМ Я ГОВОРЮ, ВОТ ОН НАШ СТАРОСТА! — громко кричит Ханма, пока Изана и Коко из последних сил надрывают голосовые связки, выкрикивая «Молодец, Вака-кун!», и Казутора решает взглянуть всего на секунду, просто чтобы посмотреть, чему так радуются его друзья, но когда он боязно приоткрывает один глаз, рассматривая поле через мутный прищур, то, что он видит, и вовсе кажется ему чем-то невероятным, и Казутора правда готов поверить, что из-за сильного стресса и шока у него начались галлюцинации, но когда Чифую выдыхает мягкое «я же говорил», Казутора понимает, что картина перед ним — истинная правда, и теперь он раскрывает свои глаза полностью, не боясь смотреть на игроков.       Ведь Вакаса четко пасует квоффл через все поле Мане, а после, быстро и почти также ловко, как Санзу, он облетает всех игроков и преграды в виде бладжеров, хватая падающего Кейске за руку и осторожно спуская того на землю, и только после того, как Имауши убеждается, что с Кейске все в порядке, он стремительно возвращается в игру, пролетая все поле и блокируя Майки, который старался подрезать Сенджу на пути к кольцам Гриффиндора.        — Капитан команды Слизерина Вакаса ловит Баджи Кейске и тот в целости приземляется на поле! — спешит сообщить Луна, и хоть Дракен отбивает квоффл, который Сенджу забрасывает в одно из колец, трибуны Слизерина заходятся оглушительными аплодисментами и воплями, начиная скандировать имя Вакасы, пока все, что может делать Казутора, это сильно сжимать губы в тонкую полоску, чтобы не дать набежавшим слезам волю.       Вакаса только что спас его брата. Вот так просто, не раздумывая ни секунды и словно забывая все выходки Кейске за сегодняшний матч. И хоть Казутора был благодарен Имауши за много вещей, например за истории, которые Вакаса рассказывал ему перед камином в общей комнате, когда маленький Казутора не мог уснуть, потому что его постель казалась ему слишком твердой и холодной, или за все сладости, которые их староста передавал ему в больничное крыло, когда Ханемия лежал с температурой и с трудом проглатывал зелья, которыми его пичкала мадам Помфри, Казутора понимает, что за то, что Вакаса сотворил сегодня, Ханемия не сможет расплатиться с ним до конца жизни.       Ведь по сути абсолютно никто на поле не должен был помогать Кейске, тем более кто-то из команды противников, однако Вакаса был самым неправильным слизеринцем, которого Казутора когда-либо встречал в своей жизни, поскольку Имауши никогда не следовал «зловещему кодексу», о котором шутили многие в Хогвартсе, потому что хоть Вакасе было не занимать хитрости, применял он ее изредка и никогда в ущерб кому-то, свою амбициозность он показывал исключительно на поле, но при этом не нарушая ни единого правила и никогда не калеча игроков других факультетов, а жажда власти, кажется, и вовсе в нем отсутствовала, и хоть он и был старостой их факультета, Казутора прекрасно помнил, как Имауши долго отказывался от этой должности, по несколько раз уточняя, действительно ли все согласны с таким решением и не хочет ли кто-нибудь занять это место вместо него.       И хоть для Баджи примером для подражания всегда был их отец, Казутора прекрасно знал, что его примером для подражания всегда будет именно Вакаса, потому что Имауши казался тем самым слабым лучиком надежды, за которым Казутора продолжал тянуться, не опуская руки и не сдаваясь, ведь если Вакасе удалось ужиться на самом ненавистном факультете Хогвартса, хотя от слизеринского у него были разве что родственные связи, то это означало, что у Казуторы еще есть шанс на хорошую и счастливую жизнь, которая не была бы осквернена уродливой меткой змеи и серебристо-зеленой формой, которую на каникулах Ханемия всегда прятал на самой нижней полке шкафа, запихивая ее в самую глубь.       Но сейчас Казутора возвращается в настоящее, стараясь мысленно разобрать бардак из мыслей, который накопился в его голове. Кейске цел, и хоть его брат наверняка был в просто отвратительном расположении духа, по крайней мере он не пострадал и твердо стоял на своих ногах, а не лежал на носилках, поэтому самая главная проблема Казуторы растворятеся словно по щелчку. Новенькая «Молния Суприм» Баджи все еще по-глупому болтается в воздухе, и хоть по правилам Кейске мог подозвать метлу при помощи заклинания и вернуться в игру, сейчас парень продолжал стоять на том месте, на которое его опустил Вакаса, и даже взгляд Баджи был прикован к замызганым носам своих специальных кросовок для Квиддича, нежели к игрокам и мячам, которые пролетали над ним.       И как бы Казуторе не было его жаль, он старается подавить в себе это чувство, ведь наверняка Кейске не сказал Вакасе даже простого «спасибо» за то, что тот его спас, а его отстранение от игры для команды Слизерина будет лишь на руку, и тогда Ханемии не придется волноваться за каждый поворот Баджи, боясь, что его брат найдет новую жертву на получение травмы.       Третьей же проблемой, о которой Казутора вспоминает только сейчас, является Чифую, который до сих пор продолжает прижимать Ханемию близко к себе, улыбаясь и едва ощутимо водя пальцем по талии Казуторы (через тонкую ткань весеннего свитера он чувствует абсолютно каждое мелкое прикосновение). И да, это приятно. Это дарит успокоение и комфорт, которые так нужны Казуторе в данный момент, однако это совсем не входило в изначальный план Ханемии под кодовым и дурацким названием «Избегать Чифую всеми возможными способами».       Из всех книг про любовь Казутора вынес для себя не мало правил и ценных советов, однако одним из самых важных он считал для себя одно — если хочешь забыть человека, не позволяй быть ему близко.       Именно поэтому Казутора пытался, правда. Хоть он ни разу не признался в этом друзьям, ответ на записку Чифую он не дал, в основном, из-за этой причины. На завтраке он так усердно старался избегать взгляда пронзительных зеленых глаз, что с головой зарывался во все угощения, поставленные на столе, игнорируя непонятливые взгляды Ханмы и Рана, которые те бросали в его сторону. А когда кто-то упоминал Мацуно в разговоре, Казутора и вовсе переставал слушать и отвечать, дожидаясь того момента, когда тема сменится на что-нибудь другое.       И ведь все должно быть просто, прямо как в уравнениях на уроках профессора Вектор. Казутора избегает Чифую, пока Мацуно спокойно выстраивает свои отношения с Баджи, и со временем все становятся счастливы.       Но главной ошибкой, которая портила столь продуманный план, был сам Казутора, потому что он не хотел забывать.       За этот год абсолютно все встречи с Чифую были особенными, и Ханемия помнил каждую, будто перед ним стоял омут памяти из кабинета директора, и он просматривал все счастливые воспоминания словно на кассете.       Их молчаливые посиделки в библиотеке, пока они готовили пергаменты по Защите от Темных Искусств, их задористый смех, пока Ханма наперебой с Раном рассказывали смешные истории на мягкой поляне во внутреннем дворике Хогвартса, их теплые прикосновения, когда они ходили по заснеженному Хогсмиду, слушая скрипы стареньких вывесок и хруст снега под ногами, их тихие перешептывания, пока они тайком пробирлаись на кухню, чтобы навестить Винки и полакомиться теплым чаем с десертом — все эти воспоминания об их встречах Казутора бережно хранил в своем сердце, и он не мог просто выкинуть их, делая вид, что ничего из этого не случалось.       Однако в этой ситуации никогда не стояло вопроса в том, чего хочет Казутора, ведь наперекор всем желаниям парня как и всегда шли его обязанности, и отпустить Чифую было одним из самых главных заданий, которое Ханемия должен был выполнить еще в самом начале учебного года, но теперь, когда вместо сырой осенней слякоти стоит приятная весенняя прохлада, Казутора понимает, что он действительно ошибся, давая себе призрачную надежду на счастье.       Ведь изумрудный и золотистый никогда не были хорошей комбинацией. Они слишком разные и несочетаемые, пока изумруд отдает холодом и печальным одиночеством, золото ярко блестит на солнце, приковывая к себе взгляд. И их ситуация с Чифую никак не отличалась от этого сравнения, потому что все было решено еще в чертовом поезде во время их самой первой встречи, а Казутора должен был быть умнее и сразу понять, что из этого не выйдет ничего хорошего.       Поэтому сейчас, вопреки всем своим самым заветным желаниям, Ханемия мучительно медленно выскальзывает из родных объятий Чифую, стараясь не смотреть на выражение лица Мацуно, потому что он совсем не готов увидеть отторжение и неприязнь.       Вместо этого Казутора быстро старается переключиться на что-то другое и, к его счастью, Квиддич как раз предоставляет ему такую возможность, поэтому Ханемия несколько раз дергает Ханму за руку, а после спрашивает «какой счет?», хотя если честно, его не особо интересует эта информация, потому что заветную победу для их факультета мог принести лишь Санзу, который сейчас мчался над полем, выискивая Золотой Снитч.        — Девяносто-ноль, Казу, не спи! — тут же отвечает ему Шуджи, сильно хлопая в ладоши, хотя сейчас на поле не происходит ничего важного. — Санзу скоро поймает снитч, я это чувствую.        — Уроки Трелони дали свои плоды и ты вышел за границы разума? — с легким смешком подначивает Коко, словно стараясь дать отпор всем шуткам Ханмы за сегодняшний день.        — Сделай ставку и узнаешь! Говорю тебе, еще один гол от нашей команды, и он словит этот проклятый снитч, — довольно рассказывает Шуджи, причем делает он это с такой уверенностью, что даже Казуторе становится интересно узнать ход мыслей друга.        — Какучо тоже может поймать снитч, они с Санзу практически на одном уровне, — спешит оспорить Изана, и хоть голос Курокавы порядком осип, он старается звучать как можно увереннее, не уступая Ханме ни на шаг.        — Изана, дорогой, в этом и дело, что почти! — смеется Ханма, выставляя вверх указательный палец. — Мне нравится Какучо, не подумай, но Санзу нет равных. Он тренируется целыми днями, даже за завтраком таскает с собой копию Снитча без крыльев, как будто ты не знаешь.        — В любом случае победит сильнейший, — прерывает их споры Коко, зачесывая свои волосы назад.        — Нет, Коко, победит тот, кто хитрее, и это будет Харучие, — довольно тянет Ханма, тут же по-детски выставляя свой язык, без слов отвечая на тихое цоканье Изаны.       Ситуацию же спасает Луна, которая комментирует действия на поле спустя короткий перерыв, и Ханемия только сейчас понимает, что он и вовсе не концентрировался на словах девушки, настолько сильно он был погружен в свои раздумья.        — Команда Гриффиндора все еще продолжает игру в неполном составе! Баджи Кейске ушел с поля и ему оказали первую медицинскую помощь, в данный момент Кейске не планирует возвращаться на свою позицию!       И Казутора лишний раз убеждается в словах Мицуи, бросая быстрый взгляд в сторону небольшой медицинской станции, которая была разбита у подножия учительской трибуны, и замечая там Кейске, который по прежнему упрямо смотрел куда угодно, но не на игроков в воздухе.        — Мяч у Сенджу, и она быстро продвигается к кольцам Гриффиндора, пока Риндо подстраховывает ее сзади, отбивая бладжеры! Майки пытается перехватить квоффл… пас на Ману! Ее подстраховывает Ран, он отбивает бладжер от Нахои! Теперь перехватить квоффл пытается Юзуха… Пас на Вакасу! Имауши движется в сторону Дракена… уворачивается от бладжера Ацуши… Дракен готовится защищать свои кольца…        — Ну же, Вака-кун, — с придыханием выдавливает Ханма, от нервов хватая руки Казуторы и Коко, крепко сжимая их в своих больших ладонях. Казутора же задерживает дыхание следом, с восторгом наблюдая за тем, как Имауши летит по пустому воздушному пространству, приближаясь к кольцам Гриффиндора.        — Вакаса набирает скорость… замах… бросок… ГОЛ! Слизерин устанавливает новый рекорд Хогвартса за последние пять лет, счет сто-ноль в их пользу!       И когда вскочившие со своих мест друзья начинают радостно подпрыгивать, а сидящие впереди когтевранцы следуют их примеру, вставая следом, Казутора подхватывает всеобщую радость, поднимаясь последним, однако аплодируя с таким же большим энтузиазмом.       Ведь все это кажется больше хорошим сном, чем реальностью. Хотя даже в самых красочных и волшебных снах Казутора не мог представить чего-то подобного — его факультет, который он ненавидит всей душой, устанавливает рекорд Хогвартса, и все друзья рядом, а видеть на их лицах радостные улыбки кажется самым главным подарком из всех возможных. Но самым приятным, как кажется Ханемии, является поддержка остальных факультетов, хотя раньше Казутора не мог даже мечтать о чем-то подобном.       Окидывая соседние трибуны быстрым взглядом, Ханемия понимает, что легендарному голу Вакасы радуются не просто команда Когтеврана по Квиддичу, сидящая перед ним, но и весь факультет в целом. Сегодня трибуна когтевранцев пестрила не только привычными сине-бронзовыми цветами, но еще и зелено-серебристыми, и в данный момент счастливые когтевранцы делали «волну», громко выкрикивая имя Вакасы и других игроков Слизерина, и Казутора даже не может понять, кто кричит громче — его собственный факультет или довольные когтевранцы по соседству.       Не меньше греет душу и то, что на трибунах Пуффендуя чуть меньше половины фанатской атрибутики также сменило свой раскрас, превращаясь из красно-золотистых в серебристо-зеленые — наверняка многие на Пуффендуе не оценили подлые поступки Кейске и решили поддерживать команду Слизерина вместо команды Гриффиндора.       И кажется, что для полной яркой картинки не хватает всего лишь одного кусочка пазла — не расстроенного Кейске, однако впервые за всю жизнь, Казутора решает не думать о брате, позволяя себе быть просто счастливым учеником Слизерина, а не старшим братом Баджи.       Счастье и гордость, которую он испытывает за свою команду и, главное, за свой факультет, окрыляют его, и кажется, что Казутора прямо сейчас сможет приподняться над землей от того, насколько ему легко и весело в этот момент. С братом он сможет разобраться позже.       (То, что для полной картины счастья ему не хватает не только Баджи, но еще и Чифую, Казутора предпочитает умалчивать даже для самого себя. Ведь если для Кейске Казутора сможет найти причины, чтобы злиться, то Мацуно не сделал ничего плохого или неправильного, и все, что Ханемия испытывает по отношению к пуффендуйцу это безграничное чувство вины, перемешенное с любовью, вот только рассказать об этом Чифую он не имеет никакого права).        — А я говорил! Я сразу говорил! — горлопанит Ханма так, словно только что он выиграл самый прибыльный спор в своей жизни, хотя на этот раз ставок никто не делал. — Последний рывок и Слизерин заберет кубок школы!        — Не каркай, дурак! Пусть все идет своим чередом, — тут же спешит осадить друга Коко, хотя получается у него это с трудом, потому что губы Хаджиме растянуты в довольной и счастливой улыбке, из-за чего его поучения вовсе не выглядят серьезными, скорее наоборот, кажется, что Коко просто дает дружеский совет, который Ханма наверняка не примет к сведению.        — Не переживай, Коко, я ходячий «Феликс Фелицис», все, что я говорю, приносит только удачу! Вот увидишь, сейчас Санзу поймает этот чертов Снитч, и ты первым выбежишь на поле, чтобы поздравить команду! — довольно рассказывает Ханма, зачесывая свою челку назад — от сильных прыжков она растрепалась и теперь надоедливо застилала Шуджи глаза. — Заодно лично поздравишь своего таинственного возлюбленного, — немного тише и спокойнее добавляет Ханма, но Коко все равно слышит слова друга ясно и отчетливо, тут же быстро выуживая свою палочку и шепча грозное «Ханма, честное слово…», но их разнимает Изана, шикая на обоих и кивая в сторону поля, при этом добавляя «смотрите, они продолжают!»        — Еще раз поздравляем Слизерин с историческим голом! Тем временем матч продолжается и квоффлом овладевает Мана, она старается оторваться от Юзухи, которая преследует ее в попытке отобрать мяч! — комментирует Луна, и даже не видя девушку можно понять, что она довольна также, как и все остальные, кто сегодня болеет за Слизерин — от восторга ее голос слегка срывается, из-за чего окончания слов Мицуи по-милому подскаиквают вверх. — Мана облетает Майки, уклоняется от бладжера Ацуши… Пас на Вакасу! Вакаса тут же пасует Сенджу, спасая квоффл от захвата Майки! Кейске Баджи так и не вернулся на поле, из-за чего охотникам Гриффиндора приходится справляться вдвоем!       И вновь, вопреки уже выработавшимся инстинктам и привычкам Казутора не поворачивает голову в сторону брата, который продолжал сидеть под навесом медицинской станции». Наверняка лицо Баджи сейчас не выражало ничего кроме разочарования самим собой и злости на других, Ханемии даже не нужно было смотреть, чтобы знать такие мелочи.       Кейске всегда был менее терпеливым из них двоих, и если у брата что-то не получалось с первого раза, его эмоции зачастую были именно такими — разочарование и злость, которая обычно прогрессировала в те моменты, когда Казутора делал успехи в том, в чем сам Кейске проваливался с треском.       Однако с Квиддичем ситуация была гораздо более тяжелой, ведь еще больше Баджи расстраивался в те моменты, когда он ошибался в том, в чем он был хорош. И спроси у Казуторы сейчас, он бы во всех деталях описал каждый домашний матч по Квиддичу и горькие слезы брата, когда его команда, состоявшая из их двоюродных родственников проигрывала команде их отца, пусть и с небольшим отрывом.       Ханемия всегда знал, что в таком поведение Кейске виноват не только его тяжелый характер, но и слова их отца, который с детства талдычил о том, что нужно быть лучшим во всем, и что даже второе место это позор и гордится там нечему. Вот только если с Казуторой эти поучения закончились довольно быстро из-за его принадлежности к Слизерину (Ханемия всегда знал, что каких бы высот он не достиг в будущем, отцу будет плевать, ведь Казутора уже осквернил их семью своим факультетом), то с Баджи это тянулось до сих пор, из-за чего порой Кейске изводил себя до изнеможения, лишь бы угодить отцу и не провалится в его глазах.       И хоть брата было действительно жаль, Казутора вновь напоминает себе, что Кейске был вовсе не образцовым игроком, и, возможно, это пойдет ему даже не пользу, потому что хотя бы так он сможет понять, что его поступками имеют последствия.        — Юзухе удается овладеть квоффлом, однако Вакаса практически сразу отбирает у нее мяч, возвращая лидирующую позицию! Он уворачивается от балджера Нахои и… Да, взгляните, Санзу заметил Золотой Снитч!       Для Казуторы же не становится сюрпризом тот факт, что абсолютно все сразу же обращают внимание на Харучие и подлетавшего к нему Какучо, потому что с самого начала многие ждали несомненно этого момента. И даже остальные игроки на поле замедляют свои действия, следя за маневрами своих товарищей по команде, потому что все прекрасно понимали — сколько бы голов сегодня не было забито, в Хогвартсе победа всегда определялась поимкой Снитча, а значит надежда обоих команд лежала на плечах ловцов, и матч медленно двигался к своему логическому заверешнию.       Ханемия начинает следить за игроками еще усерднее, чем прежде.       Санзу и Какучо не просто так считались лучшими ловцами среди всех команд, ведь даже сейчас они летели с абсолютно одинаковой скоростью, маневрируя среди жестких потоков воздуха и не сводя свой взгляд с маленького крылатого шарика, который то и дело терялся в высокой траве у подножия трибун.        — Давай, Санзу! Давай! Давай! — отчаянно вопит Ханма, словно озвучивая мысли Казуторы, и при этом подгоняя метлу лишь своими словами, пока сам Харучие, распластавшись на метле, уклоняется от отчаяного бладжера, который послал в него Нахоя.        — Санзу и Какучо идут на равных! Снитч находится прямо перед ними, до него остается примерно пять метров! — не сдерживаясь кричит Луна, пока многие болельщики даже привстают со своих мест, чтобы получше разглядеть гонку двух ловцов.       Казутора же, кажется, не моргает, боясь пропустить самый важный момент поимки, и даже игроки на поле полностью прекращают свое движение, наблюдая лишь за Санзу и Какучо, крепче сжимая метлы в своих ладонях.       И хоть оба парня идут ровно, не пытаясь сбить друг друга с курса или выкинуть подлянку в чужой адрес, начинает казаться, что эта гонка не закончится никогда. Снитч не пытается схитрить, летя перед игроками прямо и как раз на уровне их рук, но ни Санзу, ни Какучо не предпринимают попыток схватить крылатый шарик, словно боясь его спугнуть, из-за чего даже его друзья задаются вопросом, который повис среди остальных зрителей матча.        — Почему они даже не тянутся за ним? — бубнит под нос Изана, однако все трибуны затихли, ожидая результатов гонки, поэтому слова Курокавы звучат четко и, в какой-то степени, громко.        — Потому что Снитч обладает телесной памятью, — тут же спешит объяснить ему Наото, не отрывая свой взгляд от действий на поле. — И для того, чтобы активировать это, не обязательно касаться его, достаточно просто протянуть руку, и он тут же может свернуть в другую сторону, из-за чего им придется начинать все сначала и гоняться за ним по всему полю. Чтобы победить, нужно рассчитать уйму факторов и схватить его быстро и четко, — заканчивает объяснять Тачибана, и все тут же понятливо кивают на его слова, словно они только что выслушали материал от одного из профессоров Хогвартса.       Однако сразу после объяснений от ловца Когтеврана все задерживают дыхание, стоит Какучо несмело оторвать одну руку от рукояти метлы и начать тянуть ее вперед.        — Санзу, не спи! — тут же выкрикивает Ханма, но Коко спешит закрыть рот друга ладонью, грозно шикая в его сторону. — Что он творит! Какучо сейчас словит Снитч и тогда… — пытается выдавить парень, но из-за руки Коко его слова получаются глухими и неразборчивыми.        — Просто смотри! — требует Хаджиме, сильнее прижимая ладонь к лицу Шуджи, пока Хитто все еще медленно тянет руку вперед, однако Санзу даже не предпринимает попыток остановить или обойти его, продолжая фокусировать свой взгляд на Снитче и не обращая внимания на гриффиндорца рядом.        — До Снитча остается меньше двух метров! — добавляет Луна, лишь подливая масла в огонь, и Казутора понимает, что он не может усидеть на месте. Он то и дело ерзает и сильно сжимает край лавки в своих потных ладонях, пока его дыхание сбивается так, словно это он летит на метле и несет на себе груз ответсвенности за победу целого факультета.       И кажется, что слова Луны повлияли не только на Казутору, но и на Какучо, потому что он гораздо увернее хватается за рукоять своей метлы, вытягивая вторую руку чуть быстрее и уже растопыривая пальцы — Снитч окажется в его ладони через считанные секунды, и все же…        — Рано, — с легкой улыбкой цокает Наото себе под нос, а в следующую секунду Снитч дергается, слегка вырываясь вперед, уходя от длинных пальцев Хитто, но Санзу не позволяет ему улететь, всем телом резко наклоняясь вперед и быстро выкидывая свою руку, хватая Снитч также ловко и отточено, как он делал со своим макетом без крыльев, накрывая золотистый шарик своей ладонью сверху, а после сильно сжимая пальцы, не позволяя ему вырваться.        — ДА-А! — тут же радостно выкрикивает Ханма, первым подскакивая со своего места, пока Санзу выходит из пике, вскидывая руку в воздух и демонстрируя крепко зажатый крошечный золотой мячик, беспомощно хлопающий серебряными крылышками.       И когда стадион взрывается криками и аплодисментами, Казутора не сразу понимает, что он тоже является частью всеобщего веселья. В его ушах стоит звон, ладони слегка побаливают от того, насколько сильно он ими хлопает, а его голос наверняка будет осипшим и тихим следующие несколько дней из-за того, как сильно он кричит, но сейчас его это совершенно не волнует, потому что он счастлив, и даже когда его глаза по-дурацки слезятся от радости, он впервые не стесняется своих слез, продолжая громко кричать и прыгать вместе с Ханмой, когда Шуджи притягивает его в своих объятия, продолжая выкрикивать «МЫ ПОБЕДИЛИ! МЫ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ПОБЕДИЛИ, КАЗУ!»        — САНЗУ ЛОВИТ ЗОЛОТОЙ СНИТЧ И СЛИЗЕРИН ОДЕРЖИВАЕТ ОГЛУШИТЕЛЬНЮ ПОБЕДУ, ЗАБИРАЯ КУБОК ШКОЛЫ! — следом кричит Луна, вовсе не заботясь о том, насколько громким выходит ее голос из-за волшебного микрофона, но, кажется, сейчас никто не против такого расклада событий, и уже в следуюущую секунду толпы учеников спешат выбежать на поле, тут же окружая только что приземлившуюся команду Слизерина и осыпая их поздравлениями.       Их компания оказывается на поле в рекордное время, пробиваясь сквозь толпу радостных когтевранцев, и когда они наконец добираются до команды, то Казутора не пытается сдежирваться, давая своим слезам волю, стоит ему увидеть как остальные игроки подхватывают смеющегося и плачущего Вакасу на руки, подбрасывая того в воздух и крича громкое и гордое «Кубок наш!»        — Не забывайте про Санзу, эй! — обращает внимание Ханма, и когда Имауши твердо стоит на земле, команда тут же переключается на Харучие, теперь подбрасывая в воздух его, пока Санзу громко хохочет, прося вернуть его на место.       Если честно, то Казутора до сих пор не может осознать все то, что произошло минуту назад. Он крепко обнимает Риндо, тут же переключаясь на Вакасу, а после в его объятия попадают Мана и Сенджу, и все же поверить в происходящее все еще сложно. Его факультет не просто забрал Кубок школы, сегодня они исполнили самую заветную мечту Вакасы и Такеоми, даря им последнюю и такую важню победу в Квиддич в их последний учебный год, и теперь Ханемия не знает, является ли причиной его слезы радость или же наоброт грусть, но ему кажется это не настолько важным, как гордость, которая наполяет его с ног до головы, и он хочет кричать об этом на каждом углу, чтобы абсолютно каждый в Хогвартсе знал, что впервые за все трудные и долгие года обучения Казуторе не стыдно быть слизеринцем.       Он старается впитать абсолютно каждый фрагмент огромной радостной картины, которая окружает его. Он смеется сквозь слезы, когда наблюдает за тем, как Наото делает комплименты Санзу и они договариваются о совместных тренировках, он улыбается вплоть до боли в щеках, когда видит, как Такаши не выпускает Рана из своих объятий, осыпая лицо Хайтани короткими поцелуями, пока стоящие рядом с ними Риндо и Мана в шутку делают вид, что их тошнит, но сами они улыбаются не меньше. Но самое сильное чувство его охватывает в тот момент, когда его блуждающий взгляд натыкается на большие зеленые глаза, искрящиеся радостью и пониманием, а после на его лицо ложится мягкая ладонь, которая стирает соленые дорожки с его раскрасневшихся щек.        — Надеюсь это слезы радости, иначе я прямо сейчас перенесу нас на кухню и заставлю тебя съесть абсолютно все угощения от Винки, чтобы поднять тебе настроение, — мягко произносит Чифую, улыбаясь, а Казутора усмехается на его слова, кивая.        — Это определенно слезы радости, поэтому не волнуйся.       «И не будь так близко, прошу тебя» — думается Ханемии, но, как и обычно, он не произносит это вслух.       Сейчас они с Чифую находятся в слишком опасной близости, и все это похоже на тот самый момент в гостиной его брата во время вечеринки в честь победы Гриффиндора, но в тоже время сейчас все совсем по-другому.       В организме Казуторы нет алкоголя, который смог бы притупить его сознание и позволить ему глупые вольности; несмотря на их мизерное расстояние этот момент не ощущается личным и решающим, как было в прошлый раз, и хоть все вокруг слишком заняты поздравлением команды, Ханемия готов поклясться, что он чувствует взгляды Ханмы и Коко, которые стоят неподалеку, из-за чего ему становится не по себе, но самое главное это то, что все это не должно происходить.       Чифую не должен быть здесь и волноваться за причину слез Казуторы, он не должен мягко водить по его щеке, даря тепло и уют, он не должен быть так близко.       Потому что Чифую должен быть рядом с Кейске. Он должен поддерживать Баджи и говорить, что в проигрыше Гриффиндора нет его вины (хоть в какой-то степени это и будет ложью), должен говорить Баджи, что несмотря ни на что он будет гордиться им, ведь именно это должны делать те, кто состоит в отношениях — поддержвать друг друга несмотря ни на что, в горе и в радости, во все моменты жизни.       Он совершенно не знает, как ему избежать взгляда родных глаз и нежных прикосновений, которые действуют на него сильнее любого любовного напитка или заклинания приворота, потому что Чифую сам по себе является самой сильной магией, от которой нет спасения, а Казутора из раза в раз становится его жертвой, ухудшая ситуацию и все сильнее заводя ее в тупик.       Еще хуже Ханемии становится в тот момент, когда он фокусирует свой взгляд на толпе людей вдалеке. Вторая «кучка» учеников выглядела в разы меньше, чем та, в которой находился Казутора, и в ней преобладали красно-золотистые оттенки.       Он совсем забыл, что Слизерин не просто одержал победу, он разгромил команду Гриффиндора, команду Кейске, и Казутора даже не мог представить как тяжело было игрокам в данный момент. Ведь даже несмотря на то, что победу Слизерин одержал абсолютно честно, Ханемия не мог отмахнуться от жалости к игрокам другой команды.       Наверняка Какучо винил себя в их проигрыше, а Дракен спорил с ним, беря ответсвенность на себя, ведь именно он был капитаном команды, но сейчас, глядя на весь факультет Гриффиндора, самым расстроенным и поникшим был никто иной, как Кейске, и Казутора ничего не может с собой поделать, когда он чувствует болючий укол вины в районе сердца.       Это, несомненно, было новым чувством в нескончаемой библиотеке эмоций и переживаний Ханемии, ведь обычно вину он испытывал из-за Кейске, но никак не перед ним. Но в этот момент Ханемия действительно чувствует себя так, словно он лично совершил какое-то злодеяние, потому что Кейске выглядит как никогда плохо. Голова брата опущена так низко, что кажется, он вот-вот клюнет носом прямиком в вытоптанную траву и больше никогда не поднимется на ноги. Его форма грязная, а метлу, которую Кейске берег как зеницу ока и всегда носил лишь закинутой на плечо, он тащит по земле, пачкая ее кончик в земле. И если Ханемия смог бы узнать, что лежит у брата на душе, он уверен, ему станет только хуже, из-за чего тепло Чифую начинает казаться еще более неправильным и неуместным, чем прежде.       Но прежде чем Казутора успевает опозорить себя еще больше и сказать Чифую полную околесицу, лишь бы уйти от чужих прикосновений, его спасают голоса друзей, и они с Чифую синхронно поворачиваются в сторону парней, наконец отходя друг от друга.        — Изана, дорогой, все в порядке, правда. Просто иди, — настаивает Ханма, пока Ран поддакивает на слова друга, крепко прижимая Мицую к своему боку.        — Я не хочу, чтобы Вакаса или другие подумали, как будто мне все равно и я не рад. Просто…        — Не говори глупостей, никто так не подумает, — перебивает его Хаджиме, кладя руку на плечо Курокавы. — Иди, ты ему нужен. К тому же мы тебе сказали, Какучо будет желанным гостем на нашем празднике. Если у него будет желание, и он будет не против, мы будем ждать вас.        — Все хорошо, Изана, иди, — последним соглашается Риндо, для пущей убедительности отвешивая легкий кивок, и, кажется, Изану удается убедить, потому что он отвешивает такой же легкий кивок в ответ, слабо улыбаясь.        — Я пришлю вам Патронуса, если Какучо согласится прийти, ладно?        — Конечно. А теперь иди, твой парень наверняка тебя дождался, — с легким смешком отзывается Ханма, слабо подталкивая Изану в плечо, и Курокаве не нужно повторять дважды, поэтому он разворачивается в сторону гриффиндорской команды, быстрым шагом направляясь к Какучо.        — Вы тоже идите, — тут же предлагает Ран, с обожанием глядя на Такаши в своих объятиях. — Нам нужно переодеться и выслушать наставления Мадам Трюк, а потом мы присоеденимся к вам.        — Взгляни-ка, не успел получить кубок и уже важничаешь, — подшучивает Ханма, давясь смешком. — Коко из-за всех вас чуть душу Мерлину не отдал, а ты такой спокойный, как будто выпил литр «Противоядия от истерики», — теперь смех Ханмы становится громче, но никто не обижается на эти шутки, однако Коко все равно легко ударяет Шуджи по плечу, с улыбкой выдавливая «заткнись, конечно я переживал».        — Ну с Коко все понятно, он ведь переживал за любовь всей своей жизни, — мечтательно тянет Риндо, тут же ловко уворачиваясь от очередного удара Хаджиме, пока Ханма довольно хохочет от его слов, выдавливая «да ладно тебе, Хаджиме, мы просто шутим».        — Подожди, тебе кто-то нравится из команды? — с неприкритым удивлением интересуется Мицуя, и это кажется последней каплей в чаше терпения Коко, потому что он жалобно сводит брови к переносице, тут же протяжно выдыхая:        — Нет, Такаши, только не ты, прошу. Ты выше этого, я ведь знаю.       И на этот раз со слов Хаджиме усмехается и Ран, а после быстро целует Мицую в макушку, выдавливая тихое «увидимся» и подталкивая Риндо в сторону раздевалок, выкривая совсем глупое и мальчишеское «кто последний — тот Пухлый Заглот!», тут же после срываясь с места, радостно хохоча на обвинения Риндо о том, что он смухлевал.        — Каждый раз одно и тоже, — вздыхает Сенджу, а Мана, идущая рядом с ней смеется в ответ, и они направляются следом за Хайтани, гордо задирая подбородки и удобнее перекладывая метлы на своих плечах.        — Так это правда? Но кто? Прошу, Коко, я никому не скажу, честно! — продолжает настаивать Такаши, пока Хаджиме демонстративно закрывает уши руками, пытаясь уйти от надоедливых вопросов и громкого гогота Шуджи вперемешку с радостным «От нас не убежишь, Коко, мы раскололи даже Рана!»       И когда вся толпа, которая еще несколько мгновений назад надежно окружала Казутору со всех сторон, начинает медленно стекаться в сторону замка, Ханемия с ужасом понимает, что он вновь остался с Чифую наедине, вот только теперь придумать причину для того, чтобы уйти от действий и слов Мацуно будет в разы сложнее.       В то же время Казутора ничего не может поделать с одним настойчивым вопросом, который вертится в его голове. Задавать его, кажется, самой глупой идеей, которая когда-либо приходила Казуторе в голову, но когда Ханемия видит, как Чифую делает маленький и боязный шажок в его сторону, он тут же выпаливает:        — Почему ты не пошел с Изаной?       И Казутора прилагает абсолютно все усилия, которые остались в его теле, чтобы не зажмуриться от собственного вопроса.       Он идиотский, несуразный и в какой-то степени детский, но самое страшное, что именно этим вопросом Казутора слегка поднимает ту тему, которую он старательно старался избегать на протяжении всего сегодняшнего дня — отношения Чифую и Баджи, и если бы Ханемия не боялся опозорить себя еще больше, он наверняка отвесил бы себе сильный и болезненный подзатыльник. Особенно сильно он хочет сделать это после того, как лицо Чифую скорчивается в гримасу непонятливости и растерянности, словно он ожидал услышать от Казуторы что угодно, но не это.       Браво, Казутора, ты снова доказал, какой ты никчемный.        — А почему я должен был пойти с ним? — с неприкрытым удивлением спрашивает у него Чифую, и хоть голос Мацуно звучит как и всегда мягко, почему-то Казутора чувствует в этом встречном вопросе легкое раздражение, которое не на шутку его пугает. Злить Чифую вовсе не входило в его планы, а теперь с каждой секундой он лишь сильнее закапывал их шанс на мнимое хорошее общение, и за это Казутора начинает ненавидеть себя лишь сильнее.        — Просто я подумал, что… — но Казутора не может закончить свою мысль, потому что язык просто не поворачивается сказать то, о чем Ханемия думает.       «Просто я подумал, что ты захочешь поддержать и утешить Кейске также, как Изана захотел утешить Какучо. Вы ведь встречаетесь».        — Ничего, забудь, просто сказал глупость, — с неловким смешком выдавливает Ханемия, и больше не тратя ни секунды он поворачивается к Чифую спиной, начиная быстро шагать в сторону замка, даже не дожидаясь и не проверяя, последует ли Мацуно следом.       В любых других обстоятельствах Казутора разозлился бы на себя за такой некрасивый поступок, потому что Чифую совершенно не заслужил подобного отношения в свой адрес. Мацуно заслужил уважения и заботы, заинтересованности его действиями и словами, и если подытожить весь сумбур, который скопился в голове Казуторы — Чифую заслуживает абсолютно всего в этом мире, но сам Ханемия не может подарить ему даже самую малость из этого нескончаемого списка.       Казутора понимает, что вся эта дилемма происходит не из-за того, что Ханемии не хочется. На самом деле дарить Чифую всю любовь и заботу, не прося ничего взамен, это все, чего Казутора хотел бы от жизни. Он хотел бы смело брать Мацуно за руку и прижимать к себе, как это делали Ран и Такаши, хотел бы осыпать Чифую комплиментами, подарками и теплыми поцелуями, которые заставляли бы Чифую краснеть и мило смеяться, так, как он умеет — звноко, но при это очень легко и непринужденно, из-за чего сразу было понятно, что смех Мацуно искренний и исходит из самого сердца пуффендуйца.       Нет, как и всегда проблема была в запретах, которые преследовали Казутора на каждом шагу, делая его жизнь невыносимой. И знаки внимания по отношению к парню Кейске казались самой непродуманной и дурацкой идеей, которая только могла прийти в голову Ханемии, затмевая даже розыгрыш, который он подготовил с Раном и Ханмой на третьем курсе, подсунув Докси профессору, который постоянно занижал оценки исключительно ученикам Слизерина.       Поэтому сейчас это кажется единственно правильным решением, а Казутора заставляет себя идти прямо и не оглядываться, но когда он слышит тихие шаги сзади, он винит себя лишь сильнее, потому что даже походка Чифую кажется понурой, ведь обычно размашистый и ритмичный шаг Мацуно сменяется медленным и тихим, словно именно Чифую провинился перед Казуторой, а не наоброт. Казутора правда ненавидит себя в этот момент.       В полном молчании они преодолевают небольшую часть поля и невысокий холмик, на котором растут Манжетки в премешку с Маргаритками, и Ханемия так невовремя вспоминает, как в конце осени они с Чифую гуляли в этих местах, и Мацуно с невероятной осторожностью и интересом рассматривал каждое растение, рассказывая Ханемии, что во Франции Манжетки не растут, и это первый раз, когда он видит нечто подобное.       И на самом деле это сложнее, чем может показаться сначала.       Казутора привык, что за все это время Чифую стал тем человеком, с которым Ханемия делился даже самыми глупыми идеями, потому что Мацуно не только не смеялся над ним, но старался поддерживать разговор на любую тему, задавая вопросы и высказывая свое мнение, поэтому сейчас быть с Мацуно наедине и не говорить ни слова кажется чем-то неправильным, словно их кто-то подменил и они всего лишь неудачные клоны, которых Чифую смог бы создать при помощи своего отточеного Заклятия Умножения, несмотря на то, что оно не распространялось на живых существ и, тем более, людей.       Однако, когда позади него раздается тяжелый и расстроенный вздох, Казутора тут же напрягается всем телом, ожидая, что будет дальше, ведь Чифую явно готовится нарушить неприятную тишину между ними.        — Казутора? — совсем неуверенно и в какой-то степени боязно зовет его Мацуно, но Ханемия все еще упорно продвигается вперед, не поворачивая голову даже на крохотный дюйм. Вместо этого он по-глупому выжидает семь секунд, прежде чем ответить сухое:        — Мм? — и это правда звучит отвратительно, словно Казуторе плевать, когда в реальности его сердце медленно разбивается на маленькие кусочки, которые больно впиваются во все его органы, уничтожая Казутора изнутри.        — Мы можем поговорить? — эти слова Мацуно звучат еще более разбито, чем прежде, но Казутора вновь старается не показывать своих истинных эмоций, быстро пряча свои руки в карманах штанов и сжимая их в кулаки, лишь бы сдержаться.        — Мы разговариваем сейчас, разве нет? — пытается отшутиться Казутора, но на деле это выходит в какой-то степени грубо, и он тут же хмурится. Расстраивать и разочаровывать Чифую еще больше вовсе не хочется, и все же Ханемия как и обычно лишь усугубляет ситуацию, портя все вокруг.        — Да, но… Я имел ввиду не это. Поговорить о кое-чем другом, — тут же оправдывается Чифую, слегка спотыкаясь на своих словах, словно он боится сделать ошибку.       Но Казуторе в этот момент вовсе не нужен волшебный шар из кабинета Трелони или же умение читать чужие мысли, потому что он и так знает, о чем именно Чифую хочет с ним поговорить. Вот только Ханемия вовсе не готов к этому разговору. Он не готов услышать из уст Чифую те страшные слова, которые он повторял себе каждый день, стараясь к ним привыкнуть. Он не готов смириться с той реальностью, в которой Чифую и Кейске состоят в счастливых отношениях.       Пусть эгоистично и подло, но Казутора правда не думает, что он сможет справиться с этим, только не в этот раз. И если честно, лучше он услышит от Чифую оскорбления и крик, лучше он услышит сотню упреков, но только не мягкий голос Мацуно, который скажет ему такую простую фразу, как «мы с Кейске теперь вместе», и тогда мир Казуторы будет разрушен навсегда.       Ханемия прекрасно знает, что Чифую вовсе не умеет видеть в людях плохое, как бы он не старался, и в этом Казутора успел убедиться не раз. Он прекрасно помнил, как однажды Ханма немного неосторожно высказался в сторону Такемичи, мол совсем он не тянет на пуффендуйца, уж слишком холодно и жестко он обращается со многими вокруг себя, но Чифую тут же поспешил встать на сторону Ханагаки, не боясь оспорить слова Шуджи:       «Такемичи, на самом деле, хороший друг. Он ведет себя так не со всеми, многие на нашем факультете его любят, Хина и Эмма даже приняли его в свой «близкий круг» и они вместе мастерят поделки в нашей гостиной. Думаю, у Такемичи наверняка есть причины вести себя так. Как и у всех, не бывает такого, чтобы люди были закрытыми или плохими просто так».       В тот момент Ханма не стал спорить с Мацуно, решая сменить тему и больше не упоминать характеры и поведение их знакомых, но Казутора еще долго смотрел на красивый профиль Мацуно, прокручивая его слова в голове.       Но сейчас те самые слова кажутся скорее проклятием, чем противоядием от всех бед, потому что Мацуно не сможет увидеть в Казуторе те черты, которые заставили бы его убежать как можно дальше и больше никогда не приближаться к Ханемии вновь. И это действительно злит и выводит из себя, ведь если бы Чифую смог возненавидеть Казутору хотя бы немного, то Ханемии было бы гораздо проще забыть пуффендуйца, выкинув его из мыслей и сердца.       Однако вместо этого слишком простого и идеального плана Казуторе приходится плыть по течению, и именно поэтому он оказывается здесь — на подходе к замку, с потными ладонями, искусанными из-за нервов губами и колотящимся сердцем, которое не готово услышать следующие слова Чифую.        — Ты можешь… Точнее мы можем поговорить сейчас, — бесцветно предлагает Казутора, открывая тяжелые двери Хогвартса и слегка придерживая их за собой для Чифую, но взглядом он все еще упрямо упирается в некую воображаемую точку перед собой, потому что знает, что даже мимолетного взгляда в сторону Мацуно будет достаточно для того, чтобы он капитулировал с белым флагом над головой.        — Нет, не так, — почти что шепчет пуффендуец и совсем немного ускоряет шаг, чтобы сравняться с Казуторой и иди бок о бок, а не плестись за ним по пятам. — Я хочу поговорить, но не здесь. Это… — Чифую жмется, нервно сцепляя свои руки перед собой и начиная перебирать пальцы. — Это важно для меня, Тора, и я хотел… Если честно, то у меня нет какого-то определенного плана, но нам нужно поговорить. Мне нужно поговорить с тобой, поэтому пожалуйста…       Но Чифую тут же замолкает, смещаясь к Казуторе немного ближе, когда мимо них проносится небольшая компания когтевранцев, несущая в своих руках бутылки Сливочного Пива, неуклюже спрятанные в бумажных пакетах.       О вечеринке в честь победы Слизерина все договорились заранее, и хоть Вакаса долго причитал о том, что еще «ничего не решено» и «победитель не определен», слизеринцы с улыбкой отмахивались от слов старосты, потому что многие понимали, что победить команду их факультета это довольная сложная задача, даже для не самой плохой команды Гриффиндора.       Поэтому сейчас, когда Казутора и Чифую медленно приближаются к темной двери общей комнаты Слизерина в подвале, оттуда доносятся радостные возгласы и отголоски музыки, которая пробивается через всеобщий гул, и Ханемии даже страшно представить, как много учеников будет ждать их за дверью.        — Думаю сейчас не лучшее время, Чифую, — неуверенно давит из себя Ханемия, как бы отвечая на так и незаконченную реплику Мацуно. — Остальные вернутся с минуты на минуту, и я хотел бы быть здесь, когда мы будем их поздравлять. Это важно для Вакасы и Такеоми, ты ведь знаешь, — некрасиво заканчивает Казутора, пожимая плечами, словно без слов говоря «что поделать, не сегодня», но на самом деле он думает, что еще никогда не звучал так мерзко и холодно, как в этот момент.       Да, у него бывали проблемы с коммуникацией, особенно в детстве, когда Казутора не знал, что он получит в ответ на простое «привет» — такое же детско-неловкое приветствие или же оскорбление за цвет его формы, но со временем ситуация улучшилась, однако сейчас Ханемие становится гадко от того, что он обращается так с Чифую — с тем, с кем разговаривать всегда было проще всего.        — Я понимаю, Казутора, все в порядке, — тут же спешит заверить его Чифую, стараясь не отставать от Ханемии, пока они пытаются протиснуться сквозь плотную толпу, чтобы найти остальных друзей. — Просто прошу, пообещай мне, что мы поговорим позже, когда празднование слегка уляжется. Хорошо?       Вот только Казутора совсем не ожидает того, что Чифую отчаянно схватит его за запястье, вынуждая не только остановиться, но и посмотреть в свою сторону, и когда их взгляды встречаются, больше всего на свете Ханемии хочется вырваться из чужой совершенно некрепкой хватки и убежать так далеко, как он сможет, лишь бы не читать бесконечную мольбу в чужих глазах. Но вместо этого Казутора звучно сглатывает слюну, прочищая горло, и выдавливает надломленное:        — Хорошо, — тут же получая мягкую улыбку от Чифую, но впервые не улыбаясь ему в ответ, и чтобы не видеть эмоции на лице Мацуно, Казутора быстро отворачивается от пуффендуйца, выдергивая свою руку из пальцев Чифую.       Ситуацию же, в который раз за сегодня, спасают его друзья, поэтому когда на плечо Казуторы приземляется длинная рука Ханмы, сперва Ханемия вздрагивает, но почти сразу же расслабляется и пытается улыбнуться, ведь друзья обязательно заметят, если с Казуторой что-то не так, вот только у Ханемии совсем нет сил придумывать оправдания и говорить, что с ним все хорошо.        — Я уже хотел вас искать, думал, что ты решил показать Чифую один из тайных проходов, — тянет Шуджи, явно вкладывая в свои слова двусмысленные намеки, но Казутора лишь дергает плечами, без особого энтузиазма отвечая «нет, мы просто разговаривали», и если взгляд друга вмиг становится слишком знающим и выискивающим, Казутора старается не обращать на это никакого внимания, вместо этого оглядывая людей вокруг.        — Изана придет? — как бы между прочим бросает Казутора, чтобы переключить внимание друзей со своей персоны, и на этот раз у него получается, потому что Коко отрывается от своего бокала с эльфийским вином и согласно кивает.        — Он прислал Патронуса пару минут назад. Сказал, что как только Какучо переоденется, они к нам присоединятся, он ждет его в гостиной Гриффиндора.        — Какучо не помешает развеяться, все-таки выглядел он довольно подавленным, — комментирует Такаши, который появляется рядом с ними в эту же секунду, протягивая Чифую и Казуторе по бутылке сливочного пива, которые они с радостью принимают. — Слышал, что остальные тоже согласились прийти.        — И Баджи? — тут же интересуется Казутора, удивленно расширяя глаза, словно он не понял, что задал этот вопрос.       Из-за всех переживаний и мыслей, в которых он беспомощно тонул последние минуты, он совсем забыл отправить брату Патронуса, чтобы поинтересоваться, в порядке ли тот, хотя даже так Казутора знал, что Кейске должен быть расстроен.        — Юзуха сказала, что он не придет. Майки решил остаться с ним, чтобы составить ему компанию, — спешит ответить Хаккай, передавая слова его сестры, и Ханемия коротко кивает на его слова, хотя на самом деле он действительно чувствует себя плохо.       Ведь рядом с Кейске должен быть не Майки, а сам Казутора. Он должен поддержать Баджи, должен сказать, что Кейске достойно держался на поле и в следующем году он обязательно одержит победу. А еще лучше, если бы рядом с его братом был Чифую, у которого наверняка получилось бы утешить Кейске в сто раз лучше, чем у Казуторы. И даже в такой мелочи Ханемия чувствует свою вину, потому что его не покидает чувство, что он украл Мацуно у брата, приводя на вечеринку своего факультета и делая вид, что все так, как и должно быть.        — Ничего страшного, ему будет даже полезно. Пусть восстановится после сегодняшнего позора… — но Ханма тут же прерывается, когда Коко сильно и наверняка больно ударяет его по щиколотке, а на скандальный возглас Шуджи Хаджиме быстро зыркает в сторону Казуторы, словно объясняя причину своих действий, и Ханма тут же понимает, что он сделал не так. — Казу, прости. Я не прав, правда, просто мы поспорили с Кисаки, кто сможет выпить целую кружку «Драконьей бочки коньяка» не сморщившись, и теперь я не в лучшей кондиции. Так что прости, я не хотел.        — Все в порядке, Ханма, правда, — тут же спешит заверить Казутора, и несмотря на то, что еще секунду назад он действительно ипытывал жалость к брату, отчего-то слова друга о Кейске вовсе не задевают его так, как задевали раньше, и он даже улыбается, похлопывая Шуджи по спине, словно стараясь «вбить» в друга правдивость своих слов.       И если честно, Ханемия правда задумывается над тем, почему ему совершенно плевать на это. Ведь раньше он вступался за Кейске в абсолютно каждой ситуации, стараясь выбелить брата перед друзьями и прося не говорить о Кейске обидных слов, однако сегодня что-то изменилось в тот самый момент, когда Баджи был на волоске от опасных травм, и кажется, словно тогда Казутора растратил все переживания о брате, которые остались у него в организме, а болезненные воспоминания о нелестных словах брата в сторону его факультета лишь забили финальный гвоздь в крышку гроба, в котором Ханемия похоронил большую часть своих обязанностей старшего брата.       В его руках осталась лишь одна обязанность — разорвать все контакты с Чифую, однако Ханемия продолжал отодвигать это на самый задний план, смещая неизбежное настолько, насколько это было возможно.        — Они идут! — кричит кто-то из толпы, и все вокргу Казуторы тут же начинают суетиться, уменьшая громкость музыки и готовя хлопушки, которые многие заранее купили в «Зонко» еще зимой.       И когда двери в гостиную открываются, а Вакаса первым переступает порог, секундную тишину заполняет громкий хлопок и оглушительные аплодисменты, из-за чего на лице Имауши тут же расползается благодарная улыбка и он вежливо склоняет голову перед всеми, кто поздравляет его на ходу, а остальная команда следует примеру старосты, также благодаря других учеников и проходя следом за капитаном, выстраиваясь в центре общей комнаты.        — Мы успели, так ведь? — раздается практически над ухом, и Казутора поворачивает голову в сторону запыхавшегося Изаны и не такого запыхавшегося Какучо, которые становятся рядом с ними.        — Как раз вовремя, — отвечает на вопрос друга Коко, протягивая Курокаве свой бокал и позволяя сделать из него несколько глотков, после чего Изана шепчет ему «спасибо» и спешит взять Какучо под локоть, прижимаясь к гриффиндорцу ближе.        — Ну все, дайте Вакасе слово! — с улыбкой просит Такеоми, призывая остановить нескончаемый поток аплодисментов и комплиментов, которые летят в адрес абсолютно каждого участника команды, а Казутора наблюдает за всем этим с широкой улыбкой на лице, действительно забывая о всех своих проблемах и заботах, фокусируясь лишь на счастливом Вакасе, которые ловко забирается на небольшой кофейный столик и прикладывает палец к губам, протягивая короткое «шшш», и это действительно срабатывает лучше всяких уговоров, потому что ученики вмиг затихают, концентрируя все свое внимание на Имауши, который на секунду смущается, но все же быстро берет себя в руки.        — Если честно я не знаю, с чего мне стоит начать, потому что все еще с трудом верится, что нам удалось выиграть Кубок школы, — неуверенно начинает Вакаса, и Казутора прекрасно видит, как по лицу старосты расползается легкий румянец, но стоит рядом стоящему Такеоми поддерживающе хопнуть Вакасу по спине, как Имауши тут же выпускает легкий смешок, сбрасывая последние пылинки стеснения со своих плеч и продолжая свою речь. — Я вижу, что здесь много людей с других факультетов, — подмечает Вакаса, и слизеринцы тут же оглядываются по сторонам, согласно кивая. Все еще было непривычно видеть, как мрачную гостиную Слизерина заполонили ученики в одежде голубого, желтого и даже красно-оранжевого цвета, хотя гриффиндорцев среди толпы было меньше всего. — Слизерин знает, как важна была эта победа не только для нашей команды, но и для нас с Такеоми в особенности, и я безумно благодарен за вашу поддержку, без которой мы бы наверняка выступили не так хорошо, — Имауши слегка неувренно передергивает плечами, словно не зная, поверят ли в его слова, однако одного тихого всхлипа со стороны Изаны хватает, чтобы понять, как глубоко их факультет воспринимал слова Вакасы. — Благодаря вам и, конечно же, благодаря нашей команде исполнилась моя главная мечта, которая зародилась еще на первом курсе, и я покину стены этой школы с гордостью и заслугой, к которой я стремился все это время, — Вакаса прерывается, чтобы выровнять свой на миг дрогнувший голос, однако никто в комнате не смел нарушить секундную тишину, и для Казуторы было удивительным, что даже ученики других факультетов смотрели на Имауши с нескрываемым восхищением, словно и не было всех этих лет, наполненных оскорблениями в адрес их факультета, словно так было всегда. — И хоть пока я не знаю, кто станет старостой после меня, надеюсь только, что это будет не Ханма.        — Но я был бы отличным старостой, Вака-кун! — тут же спешит прикрикнуть Шуджи, пока все заходятся легким смехом, да и Ханма выкрикивает это скорее чтобы подыграть, нежели действительно выразить свое несогласие.        — Я знаю, что испокон веков наш факультет зачастую любили выставлять не в лучшем свете, и возможно для этого были свои причины. Однако, не забывайте, что факультет не определяет вас как людей. Он может определить ваши интересы, может определить круг вашего общения, но он никогда не сможет отобрать у вас собственное «я». Еще на первом курсе мне говорили, что я ни за что не смогу забрать Кубок школы, но с того момента, как я попал в команду, Слизерин из раза в раз одерживал победу, ведь я шел за собственной мечтой, которая появилась у меня не как у ученика Слизерина, а как у огромного фаната Квиддича. И хоть в следующем году меня уже здесь не будет, — Вакаса делает короткую паузу, переводя дыхание, и теперь Казутора слышит не только всхлипы Изаны, но и еще пары слизеринцев. Мысль о том, что они будут сами по себе действительно расстраивала и пугала. — Я хочу попросить вас, не забывайте то, что я сказал сейчас. Никогда не теряйте веру в себя и в свой факультет, который всегда будет готов поддержать вас в трудную минуту, также, как он поддержал нашу команду сегодня. Огромное спасибо всей моей команде, — Имауши слегка разворачивается, теперь обращаясь только к игрокам, и даже у обычно холодного Санзу глаза были на мокром месте, — спасибо, что доверяли мне все это время и ни разу не усомнились в моей тактике или методах тренировок. Я уверен, что в следующем году вы покажете такие же хорошие результаты, я всегда буду вас поддерживать. И также, еще раз, огромное спасибо остальным факультетам, которые сегодня поддерживали нас, — ясный взор Имауши вновь окинул толпу теплым взглядом, — для нашего факультета это значит очень многое, и сегодня вы подарили радость не только нашей команде, но и всем слизеринцам в целом, за что я безмерно вам благодарен. Сегодняшняя победа принадлежит не только нашей команде, она общая, и я надеюсь, что с этого момента мы сможем поддерживать такое же дружественное общение, которое мы создали сегодня. Еще раз огромное всем спасибо, — и в качестве завершения своей речи Вакаса слегка склоняет голову в знак уважения, пока толпа в очередной раз за сегоднящний день заходится аплодисментами, выкрикивая «Мы любим тебя, Вакаса» и «Спасибо за все!». — Ну все, давайте вытрем слезы, — Вакаса усмехается, промакивая собственные глаза, — и начнем веселиться!       Теперь же за аплодисментами последовал довольный гул, и когда Имауши наконец спрыгнул со стола, тут же принимая крепкие объятия от Сенджу и Маны, ранее остановленная музыка вновь заполнила пространство гостиной, отскакивая от каменных стен и разлетаясь во все уголки.        — Да ты плакал! — громко выкрикивает Ханма, когда Ран и Риндо наконец пробираются к их компании, и старший Хайтани утирает свои мокрые щеки о рукав своего темно-зеленого гольфа, который он натянул на запястье. Мицуя же спешит помочь ему с этим, промакивая лицо Рана собственной ладонью и мягко ему улыбаясь.        — Ты тоже плакал, не делай вид, что это не так, — спешит осадить друга Коко, закатывая глаза с легкой улыбкой на губах.        — А вот и не правда, это Изана плакал, ты нас спутал!        — Да я самолично слышал как ты всхлипнул и чуть не задохнулся, — спешит вмешаться в спор Курокава, пока Какучо посмеивается на слова своего парня, сильнее прижимая его к своему боку.       Казутора же, стоящий рядом с Коко, перенимает легкий смех Хитто и качает головой. На самом деле он тоже ждал, что из его глаз покатятся предательские слезы, ведь речь Вакасы, кажется, затронула абсолютно все туго натянутые ниточки в душе Ханемии, но к его удивлению плакать он просто не смог. Возможно, думается ему, за сегодняшний день он испытал слишком много потрясений и организм просто устал, решая хотя бы сейчас не ставить Казутора в дурацкое положение. Похоже, все слезы он выплакал на поле, когда Санзу схватил Золотой Снитч.        — Идем, Казу, — Ханма кладет на плечо Ханемии свою длинную руку, подталкивая его в сторону свободного столика возле стены. Мутная вода Черного Озера поблескивала за окном привычной за столько лет зеленью, делая уголок гостиной мрачным, из-за чего Риндо, который шел впереди остальных, хватает заколдованный светильник, слегка подкидывая его в вверх, из-за чего волшебное светило повисает в воздухе, тут же освещая стол и резные стулья, стоящие вокруг него. — Не поверишь, что я отрыл в «Зонко»! — тут же спешит сообщить ему Шуджи, хитро посмеиваясь, а Казутора же непонятливо оглядывает друга. Всего на секунду в голове Ханемии возникает мысль проверить, пошел ли Чифую с ними или остался в толпе с остальными, но Казутора не успевает этого сделать, потому что довольный голос Изаны перетягивает внимание на себя.        — А тебе уже и не терпится выведать чужие секреты, — чуть ли не кричит Курокава, стараясь перекричать музыку и громкий бубнеж вокруг.        — Либо это, либо настольный Квиддич, дорогой, — в ответ ему выдает Ханма, грузно усаживаясь на стул и ставя в центр стола бутылочку из темно-зеленого стекла. Ханемии же не нужно объяснять, что это такое, однако Мацуно, который присаживается напротив Казуторы (значит, он все же пошел с нами, подмечает Ханемия) удивленно глядит на бутылочку, вчитываясь в буквы на цветастой этикетке.        — Что это?        — Только не говори, что во Франции не продается «Длинный язык»! — удивленно и даже как-то скандально восклицает Шуджи, хватаясь за сердце, словно этот вопрос задел его за живое, но Мацуно лишь отрицательно качает головой, вновь окидывая бутылочку недоверительным взглядом.        — Это что-то вроде сыворотки правды, — спешит объяснить Мицуя, ловко закидывая ногу на ногу и откидываясь на спинку стула. — Здесь не такая большая концентрация, и если выпить совсем немного, то ты даже сможешь соврать, но в целом все работает по такому же принципу, как и с сывороткой правды.        — Чаще всего мы используем ее, когда играем в «Правду или Действие», — дополняет Риндо, ставя на стол бутылки со сливочным пивом и пустые граненые рюмочки для зелья. — Играть становится интереснее.        — И мы будем играть сейчас? — вновь уточняет Чифую, и когда Ханма отвечает ему громким и довольным «Конечно, у нас это традиция!», Казуторе вмиг становится не по себе.       Из всей компании он один просто на дух не переносил эту игру, чаще всего оставаясь молчаливым наблюдателем, нежели активным участником. Лучшими по праву считались Ханма и Ран, которых, кажется, не беспокоило абсолютно ничего, поэтому они смело выпивали двойную порцию зелья, после чего выдавали все свои тайны («Это я разлил чернила на твой пергамент, Коко, прости», — как-то признался Ханма, тут же закрываясь подушкой от посланного в него «Аква Эрукто») или же выполняли абсолютно глупые действия (на четвертом курсе Ран вызвал свою метлу при помощи «Акцио», а после вылетел прямо из окна и пять раз пролетел вокруг Гремучей Ивы, будучи в одном нижнем белье, из-за чего все держались за животы, валясь с хохоту). Но Казутора не мог похвастаться таким послужным списком, и на самом деле он не до конца понимал, хорошо это или плохо, потому что какая-то его часть продолжала настойчиво твердить о том, что он упускает подростковое веселье и стоит быть менее пугливым, делая безумные поступки сейчас, пока есть время. Но с другой стороны позориться перед друзьями совсем не хотелось, и хоть Ханемия наперед знал, что друзья не будут над ним насмехаться, боязнь оказаться в глупом положении была гораздо выше, поэтому Ханемия продолжал оставаться в тени.       Вот только сейчас ситуация была в разы хуже, и обычно небольшой круг из близких друзей превратился в немаленькую толпу в перемешку с командой Когтеврана (они подошли буквально секунду назад, окружая их стол) и Чифую, который был самым главным страхом Казуторы.       Ведь Мацуно мог задать ему абсолютно любой вопрос, и тогда Ханемия не сможет отвертеться, как сделал это ранее, когда они шли к замку. И хоть слова Мицуи были правдивы, и зелье действительно можно было обхитрить, если выпить маленькое его количество, Казутора предпочитал не доверять судьбе, ведь никто не мог гарантировать, как именно он поведет себя под воздействием глупой сыворотки правды. Однако сейчас Ханемия старается не паниковать, потому что в настоящий момент он явно не был главной жертвой среди друзей, ведь хитрые взгляды остальных были нацелены прямо на Коко, который недобро хмурил брови и нервно теребил пока еще пустую рюмку своими длинными пальцами.        — Только давайте без глупых действий! — спешит предупредить Изана, слегка заунывно вытягивая слова и дуя губы, вот только рядом сидящий с ним Какучо лишь влюбленно улыбается на действия Курокавы, пододвигая свой стул ближе к своему парню.       Про себя Казутора отмечает, что Хитто вовсе не выглядит как тот, чья команда сегодня потерпела поражение с поразительно унизительным для нее счётом. Какучо приветливо улыбался абсолютно каждому, кто улыбался ему первым, мягко смеялся с каких-то мелких шуток Риндо или Хаккая, и в целом казался абсолютно счастливым и довольным.       Это же касалось и других игроков гриффиндорской команды, которые пришли на сегодняшнюю вечеринку в подземелье. Со своего места Ханемия прекрасно видит, как Дракен что-то увлеченно обсуждает с Вакасой, и судя по движению их рук, обсуждали они непосредственно Квиддич, делясь своими тактиками и посмеиваясь со своих неудач. Юзуха мило общалась с Луной и Маной, удобно устроившись на диванчике обтянутом дорогой кожей Валийского Зеленого Дракона (по слухам, этот диванчик стоял здесь еще с тех времен, когда в Хогвартсе учился сам Мальчик-Который-Выжил, а купил эту мебель чей-то до смешного богатый и щедрый отец. Казутора же всегда старался обходить этот диван стороной, что-то в том, что это настоящая кожа дракона, его отталкивало). Девушки выглядели по-непринужденному дружелюбно, из-за чего по их виду совсем не скажешь, что еще каких-то пару часов назад Мана и Юзуха парили над землей, стараясь выбить друг у друга квоффл. Санзу и Такеоми стояли возле стены, потягивая алкоголь и слушая неразборчивый рассказ Нахои, в который постоянно вмешивался Соя, чтобы поправить брата, и даже самый тихий участник гриффиндорской команды в лице Аккуна смеялся с какой-то шутки Такуи, которого давно выписали из больничного крыла.       Однако очевидное отсутствие Кейске бросается в глаза куда сильнее, чем Казутора мог подумать. Баджи всегда был там, где царил шум и веселье, поэтому сейчас не видеть высокого темного хвоста в толпе было непривычно и в какой-то степени даже неправильно.       Кейске умел и любил общаться с людьми, и, казалось, он был буквально рожден для того, чтобы находиться в центре внимания, принимая комплименты, заговаривая всем зубы и одаривая всех своей ослепительной улыбкой, и при других хороших обстоятельствах Казутора должен был слышать громкий и порой слишком натянутый смех брата, из-за чего его отсутствие выбивает Ханемию из колеи.        — …заупрямился как последний дурак. Сказал, что останется с Баджи и что «ему там праздновать нечего", — раздается из толпы, а Казутора спешит повернуть голову к источнику голоса, узнавая Эмму, сестру Майки.       В данный момент девушка стояла неподалеку от их столика, привалившись к стене и раздраженно рассказывая последние новости Хине, которая сосредоточенно слушала подругу, медленно пережевывая кекс с разноцветной посыпкой.        — Пять раз его попросила, чтобы он прекращал дуться и пришел к остальным, но бесполезно. В итоге Шиничиро сказал, чтобы я перестала пытаться, потому что Майки упертый и своего мнения не поменяет.        — Ты же видела, что Кейске был не в духе, — спешит сгладить углы Хина, пожимая плечами. — По-моему это в какой-то степени мило, что он решил остаться с ним.        — Кейске любит преувеличивать, Хина, как будто ты не знаешь. Вспомни, как он отказывался здороваться со мной почти полгода после того, как мы расстались, хотя мы толком не успели провстречаться. Уверена, что на самом деле ему не так плохо, как он думает. К тому же мой брат не он, а Майки, и я просто хотела, чтобы он хорошо провел время, — все также недовольно отвечает ей Эмма, но сразу после этого девушки быстро меняют тему разговора, переключаясь на обсуждение летних каникул, и Казутора перестает их подслушивать, однако теперь мысли в его голове роятся с новой силой.        Да, Эмма бесспорно была права, Кейске часто любил раздувать из мухи слона, создавая проблемы буквально на ровном месте, ведь эта повадка сохранилась в нем с самого детства, прямо с тех пор, как он неудачно ударил палец о тумбочку и так расхныкался, что почти убедил родителей в том, что травма там посерьезнее перелома, и вообще палец придется ампутировать. В итоге после быстрого осмотра в больнице Святого Мунго (их мать настояла на том, чтобы отвезти Кейске в волшебную больницу, а не магловскую) выяснилось, что на самом деле у Кейске не больше, чем просто ушиб, который сошел сразу же, как Баджи выпил волшебную настойку.       Однако еще тогда Баджи понял, что таким образом он может получать то, чего он так жаждал от людей вокруг — внимание. И Казутора понял это тоже, вот только родителям об этом сказать боялся, наверняка они бы не поверили в его слова, а еще и наказали бы, за то, что наговаривает на брата.       Поэтому сейчас, сидя в окружении смеха, музыки и сладковатого запаха сливочного пива Казутора изо всех сил старается понять, действительно ли Баджи настолько больно и плохо из-за проигрыша команды, или же это очередной грязный прием, который Кейске решил применить, чтобы получить внимание к свое персоне, ведь на матче все довольно быстро забыли о его выходках, когда игра начала набирать обороты.       Но сосредоточиться Казуторе было как никогда сложно. От музыки у него слегка разболелась голова, обычно прохладная и пустая гостиная вмиг стала слишком душной и маленькой, и он все еще сидел за столом среди друзей, которые продолжали обсуждать правила игры.        — Так говоришь, Изана, как будто не ты придумываешь самые дурацкие действия, — усмехается Риндо, принимая бутылку с зельем от Ханмы и наполняя рюмку перед собой, передавая ее рядом сидящему Чифую.        — Ложь и провакация, — оспаривает Курокава, отрицательно качая головой и делая небольшой глоток пива. Наверняка смешивать алкоголь с сыворткой правды было не самым лучшим решением, однако Изане было слишком весело, и другие не стали его останавливать, в конце концов все они успели сделать хотя бы один глоток алкоголя.       И сейчас Казутора решает взять пример с Курокавы, передергивая плечами и слегка качая головой, будто физически избавляясь о всех мыслях, связанных с Кейске. Одно он знал точно — Баджи был не один, с ним был Майки, и Казутора лучше других понимал, что Манджиро всегда хорошо заботился о его брате, поэтому Ханемия позволяет себе немного расслабиться, принимая бутылку с сывороткой из рук Такаши и плеская жидкость в свою рюмку. И хоть зелья у него налито гораздо меньше, чем у остальных (едва половина рюмки), никто не делает ему замечания. Вместо этого последним бутылку берет Ханма, наполняя свою рюмку до краев и радостно улыбаясь.        — А не ты ли придумал то глупое действие с «Брахиабиндо»? — спешит уточнить Коко, оспаривая слова Изаны, на что Ран испускает короткий, но при этом очень радостный смешок, и даже Казутора не может сдержать улыбки, вспоминая тот случай.       Это произошло на третьем курсе их обучения, хотя для Изаны, Коко и Риндо это был лишь второй год в Хогвартсе. В тот вечер они проводили свою первую игру в «Правду или Действие» с приминением «Длинного Языка», и тогда Изана с большим энтузиазмом придумал написать много разных заклинаний на бумажках, а после, в качестве действий, выбирать одно из заклинаний и пытаться его исполнить.       И хоть по началу все было хорошо, и Коко удачно применил заклинание Вермикулюса, превращая новенькое перо Ханмы в червя («Коко, верни как было, это орлиное перо, ты хоть представляешь, сколько оно стоит?!»), все пошло под откос в тот момент, когда сам Изана вытянул бумажку с незнакомым для него «Брахиабиндо», которое начинали проходить лишь с третьего курса, да и то, на уроке выполнить его получилось лишь у какой-то девочки с Когтеврана, но когда Ран предложил ему перетянуть бумажку, Курокава гордо отказался, заявляя, что он умеет исполнять это заклинание лучше всех, потому что дома он тренировался со своей мамой.       Однако как только последний звук сорвался с губ Изаны, а из кончика его волшебной палочки выскочил фиолетовый луч, которого в целом не должно было быть, ведь заклинание это было прозрачным, ударяя в Ханму и крепко связывая его плотной фиолетовой лозой, походящую на Дьявольские Силки, все поняли, что никакого заклинания Изана не тренировал, а просто сымпровизировал, однако к тому моменту Ханма уже вопел на всю комнату, пока Ран и Казутора старались разорвать лозу вручную, потому что заклинание отмены не сработало.       В итоге ситуация дошла до того, что Риндо понуро поплелся в комнату старших, чтобы позвать на помощь Вакасу, который, в свою очередь, повел связанного Ханму к мадам Помфри, и только там женщина смогла избавить Шуджи от волшебной лозы, для снятия которой потребовалось два заклинания и специальная настойка от Профессора Стебель.       Тогда они получили нагоняй не только от преподователей, но и от Вакасы, а на следующий день слухи об этом случае уже заполонили весь Хогвартс, вот только никто так и не узнал, что это приключилось с кем-то из Слизерина.        — Так это были вы?! — с нескрываемым восторгом восклицает Хаккай, который стоял позади Риндо, на что все участники того проишествия согласно кивают, заливаясь смехом, и только Изана недовольно хмурит брови, быстро оборачиваясь к смеющемуся Какучо и начиная тараторить:        — Не слушай их, они врут, все это неправда, на самом деле все было не так плохо, как кажется…        — Да брось, Изана, ты был на седьмом небе от счастья, зная, что тебя обсуждает вся школа. Была бы у нас стенгазета, ты бы до сих пор хранил оттуда вырезку, — смеется Риндо, даже вытирая маленькую слезинку в уголке глаза, пока Ран активно кивает на слова брата, соглашаясь.        — И все было так плохо, дорогой, я мог умереть! Ты бы видел, как бедная Поппи хлопотала с твоим чертовым заклинанием, до сих пор не понимаю, как ты смог такое учудить, — добавляет Ханма, тыча в Изану указательным пальцем, на что Курокава дуется лишь сильнее, отпихивая руку друга и обиженно спускаясь на своем стуле, пока Какучо кладет ладонь ему на колено, стараясь подбодрить.        — Не расстраивайся, Изана, ты был звездой Когтеврана в тот момент. Все разговоры правда были только об этом, некоторые даже пытались повторить что-то подобное, но у них ничего не получалось, — следом спешит развеселить Изану Мицуя, а Сейшу и Хаккай активно соглашаются со словами своего капитана, и это заставляет Курокаву легко улыбнуться, выдавив смущенное «спасибо».        — Может начнем? — наконец интересуется Коко, и когда на лице Шуджи появляется слишком хитрая улыбка, Хаджиме лишь вздыхает, залпом осушая свою рюмку, словно в ней был самый крепкий алкоголь на планете. — Я имел в виду игру, не надо улыбаться так, как будто мы начнем с меня, — добавляет Коко, из-за чего Хамна тут же стирает улыбку со своего лица, осушая свою рюмку следом.        — А почему нет? — тут же уточняет Шуджи, пока все остальные следуют их примеру, выпивая сывортку и составляя путые рюмки в центр стола.        — Я не отвечу ни на один вопрос и не выполню ни одно действие, пока ты не опозоришься раньше меня, — с самым довольным выражением на лице отвечает на его вопрос Хаджиме, а Риндо быстро подхватывает инициативу друга, оборачиваясь к Ханме и копируя его хитрую улыбку.        — Правда или действие? — довольно интересуется младший Хайтани, слегка развалиаясь на столе, а для полноты вмиг появившегося образа ему не хватает разве что монокля в золотой оправе и трубки с едким табаком, так деловито он начал вести себя перед остальными.        — Правда, — ту же смело отзывается Ханма, а Риндо только и ждал такого выбора, чтобы задать свой вопрос, на который он, судя по всему, заранее знал ответ.        — Кто тебе нравился на третьем курсе?       И этих шести коротких слов хватает, чтобы вся уверенность Шуджи тут же растворилась в воздухе. Ханма быстро тушуется, сутуля плечи и опуская голову, пока Риндо, кажется, сдерживается из последних сил, чтобы не рассмеяться.        — Что мы пропустили? — заговорщицки, но все же с толикой удивления спрашивает Изана, и теперь все взгляды прикованы к все еще смущенному Ханме, что было совсем на него не похоже.       Шуджи всегда было сложно загнать в краску, и из всей их компании именно Ханма отличался своей непробиваемой аурой. Его редко задевали обидные слова со стороны других факультетов, редко настораживали нечастые замечания преподавателй и вовсе не смущали какие-то вопросы или подколы друзей, скорее наоброт, Ханма всегда первым брался рассказывать о своих самых постыдных моментах, причем преподнося все это под восхитительным слоем собственных шуток и жестов, из-за которых все часто хватались за животы, сгибаясь пополам от смеха. Поэтому сейчас, видеть неподдельное смущение на лице самого короля «Правды или Действия» было действительно занимательным занятием, и только Риндо, казалось, вовсе не интересует ответ Шуджи, потому что он знал его наперед.        — Почему знает только Рин? — интересуется Ран, озвучивая немой вопрос Казуторы, но Ханма лишь сильнее опускает голову вниз, и, кажется, ему не хватает лишь маленькой капельки, чтобы залезть под стол и не вылезать от туда до конца игры.        — Да брось, Ханма, все не так плохо. Если ты будешь сдерживаться еще сильнее, то у тебя повалит пар из ушей, — пытается подбодрит его Риндо, и на это Ханма все же поднимает голову, бросая в младшего Хайтани злобный взгляд, но продолжая упорно сжимать губы, не произносы ни слова. — Ты выпил полную рюмку, слова просто вырвутся из тебя раньше, чем ты успеешь заметить.        — А вот и не вырвут… Ран! — резко выкрикивает Шуджи, тут же закрывая рот двумя ладонями, но все прекрасно успели расслышать имя, которое сорвалось с губ Ханмы, и теперь все удивленно смотрели в его сторону, широко распахнув глаза.        — Ран? — шокированно выдыхает Коко, будто все еще не веря, что это правда, но Шуджи тут же заполняет тишину своим громким и слегка пьяным голосом, глядя прямо на Мицую так, словно он просит у него сикль на пропитание.        — Такаши, только не превращай меня в червяка или ящерицу! Это было давно и длилось недолго, всего пару месяцев, правда! И уже все прошло, честно-честно, Ран только твой и вообще, ты, — Шуджи быстро переключается на Риндо, который начинает громко хохотать, забывая про свой серьезный образ, — ты, чертеныш, я напичкаю твою кровать всеми известными мне ловушками, и вот тогда…       Но договорить Ханма не успевает, потому что его прерывает резкий и громкий смех Рана, который разлетается над столом словно некое спасение от неловкости, и следом за Раном смеется Мицуя, после чего радостный смех подхватывают все остальные, но Шуджи лишь непонятливо переводит взгляд с Рана на Такаши, словно все еще ожидая, что в его сторону полетят самые ужасные заклинания, которые только придут на ум Мицуи.        — Ты такой дурак, Ханма, — по-доброму усмехается Ран, и кажется, что это решает как минимум одну проблему Шуджи, потому что сразу становится понятно, что Хайтани вовсе не испытывает какой-то неловкости или недосказанности. Теперь это лишь очередная забавная история в его арсенале, и Ханма слегка расслабляет до этого напряженные плечи, но взгляда с Такаши не спускает, все еще готовясь уклоняться от кончика волшебной палочки когтевранца.        — И я не буду превращать тебя в червяка, ящерицу или другое существо, — сквозь смех проталкивает Мицуя, все еще неверяще качая головой, словно такого он никогда не ожидал услышать чего-то подобного.        — Правда не будешь? — недоверительно уточняет Шуджи, приподнимая одну бровь, но его тело вопреки его словам сдает оборонительные позиции, и до этого прямая спина начинает медленно возвращаться в привычное для Ханмы состояние.        — Конечно правда, зачем мне это делать? — совсем не злостно смеется Такаши, словно разговаривает с ребенком, но Ханма лишь пожимает на его вопрос плечами.        — Мало ли…        — А я говорил, что Такаши неревнивый! — тут же безумно радостно подмечает Ран, громко и сильно хлопая в ладоши, будто вовсе и не верит, что ему подвернулась такая удивительная возможность подтвердить правдивость своих давних слов.        — Ну тогда хорошо! — наконец заканчивает Ханма, словно бы окончательно закрывая эту тему, и Казутора прекрасно видит, как к другу возвращается азарт и веселье. — Тогда теперь твоя очередь. Правда или Действие? — Шуджи складывает два указательных пальца в некое подобие «пистолетика», укзывая ими в сторону Рана.        — Что, даже не отомстишь Риндо? — удивленно уточняет Коко, косясь в сторону младшего Хайтани так, словно он уже был местным привидением, через которого можно было разглядеть другую часть комнаты, но Ханма лишь отмахивается, говоря «как-нибудь потом».        — Правда, — выбирает Ран, делая короткий глоток пива, хотя в целом ему этот вопрос и вовсе можно было не задавать, все прекрасно знали, что первым Ран всегда выбирал именно правду.        — Кто твой любимчик среди нас, за исключением Такаши? — интересуется Ханма, и слегка выпячивает вперед грудь, будто стараясь подсказать Хайтани, чье имя ему стоит назвать, но Ран лишь прыскает под нос и тут же быстро спешит ответить:        — Казутора, конечно.       И хоть по лицу Ханемии расползается совсем легкий румянец, он не пытается скрыть довольной и благодарной улыбки, в которой растягиваются его губы.        — Нет, Казутора любимчик у всех, это не считается…        — Но ты не уточнял! — пытается оспорить Ран, но Ханма его не слушает, продолжая свою реплику.        — Кто второй после Казуторы? — и он вновь старается наменкуть на свою кандидатуру, широко улыбаясь и кивая головой, но и в этот раз Ран лишь посмеивается с его действий, и выдает твердое и уверенное:        — Коко.        — Да брось! — обиженно бросает Шуджи, однако Ран не проникается детской обидой друга и лишь пожимает плечами.        — Ты спросил — я ответил, причем заметь, истинную правду! — довольно подчеркивает Хайтани, выставляя поднятый указательный палец.        — Даже не Риндо? — удивляется Изана, и кажется, что этот вопрос его заботит гораздо сильнее, чем собственное место в рейтинге Рана.        — Он не рассказал мне, что я нравился Ханме, он автоматически спустиля до последнего места, — быстро отчеканивает старший Хайтани, но Риндо вовсе на это не реагирует, больше наблюдая за истерикой Ханмы, который, казалось, готов был рвать волосы на голове, лишь бы узнать свое место в воображаемом списке.        — А я на каком месте? — не сдается Шуджи, и теперь в ход идет его последнее оружие — Ханма начинает строить глазки, которые чаще всего срабатывали на каких-нибудь девушек, которые хоть и цокали, но делились с Шуджи своими конспектами или же помогали ему с каким-нибудь вопросом во время теста, но, к несчастью парня, на Рана это не действует абсолютно никак, и он лишь посмеивается, слабо стукая Ханму по лбу.        — Нельзя задавать два вопроса подряд, это не по правилам, — и хоть Ханма не оставляет попыток выпытать ответ, Ран переводит свой взгляд на внезапно притихшего Хаджиме, который не может выдержать взгляда друга и тут же начинает разглядывать свои руки, сложенные на коленях. А остальные, кажется, считывают вопрос, который крутится на кончике языка Хайтани, и в игру вступает Изана, кокетливо взмахивая своими длинными ресницами.        — Правда или действие, Коко?        И хоть сидит Хаджиме далековато, а шум в гостиной не стихал с того момента, как кто-то включил музыку, Казутора все равно слышит слишком усталый и громкий вздох, который Коко, кажется, сдерживал весь вечер, а после Хаджиме распрямляет плечи, отвечая:        — Правда.        — Кто тебе нравится из команды Слизерина? — быстро выпаливает Изана, и теперь свой интерес проявляют не только их друзья, но и когтевранцы вместе с Какучо.       Наименее заинтересованным и скорее более взволнованным из всех за столом выглядит Чифую, и теперь Казутора жалеет, что не разузнал у Мацуно побольше информации. Для Ханемии все еще было удивительным то, что Чифую не только догадался, в кого влюблен Хаджиме, но и сделал это задолго до сегодняшнего открытия, и на самом деле Казутора отдал бы многое, чтобы уметь также хорошо читать людей, как это делал Мацуно.       Сам же Казутора всегда был несказанно плох в чем-то подобном. В плохих людях он замечал только хорошее, потому что чаще всего он их жалел, а те, кто проявлял в сторону Ханемии заботу наоборот настораживали его, из-за чего заводить новых друзей для Казуторы всегда было безмуно сложно, и он был безумно благодарен судьбе, которая свела его со всеми друзьями, которые были у Казуторы сейчас, потому что он знал наверняка, что без них он бы остался абсолютно один, и тогда жизнь в Хогвартсе была бы еще более невыносимой, чем сейчас.       Ханемия внимательно смотрит на Хаджиме, стараясь прочитать его так, как это сделал Чифую, но он не видит в друге ничего, кроме раздражения и совсем небольшой толики страха, которую Коко сразу же пытается скрыть, откашливаясь и твердо произнося:        — Действие.       И хоть менять свой первоначальный выбор было нельзя, никто его не поправляет, и вместо этого Ханма копирует довольное выражение лица Изаны, когда тянет:        — Рассказать, кто тебе нравится из команды Слизерина.        — Я не играю, — выпаливает Коко и уже собирается отодвигать стул, чтобы встать из-за стола, но его останавливает Ран, который сидит рядом, и кажется, словно старший Хайтани настроен серьезнее всех остальных, потому что он крепко сжимает запястье Хаджиме в своей ладони, и Казутора совсем невовремя вспоминает, как Чифую также заставил его остановиться какое-то время назад.        — Почему ты не хочешь нам говорить? Ты же знаешь, что мы не будем смеяться или что-то в этом духе, — расстроено выдыхает Ран, и хоть другие этого не показывали, Казутора знал, что они также расстроены.       Рассказывать друг другу самые сокровенные тайны было для них привычным делом, поэтому сейчас казалось, что Коко не хочет рассказывать им не просто из вредности, а как раз из-за того, что не до конца им доверяет, хотя лично Ханемия вовсе не стремился делать какие-то выводы. В конце концов, он тоже не сразу рассказал друзьям про все, что происходило между ним и Чифую, Хаджиме просто не повезло попасть под горячую руку, когда внутри их маленького мирка не происходило ничего увлекательного, из-за чего влюбленность Коко сразу же попала на пъедестал горячих и интересных событий вокруг.        — Дело не в этом, — пытается оправдаться Хаджиме, слегка качая головой и нервно сжимая губы. — Я просто не хочу. Не знаю, я не готов, я не могу, выбери ту причину, которая нравится тебе больше всего, но я не хочу отвечать на этот вопрос. Пожалуйста, — и теперь, когда все за столом резко замолкают, а Коко и Ран не отводят друг от друга взгляд, словно продолжая свой диалог без слов, Казуторе вдруг вмиг становится не по себе.       Это становится лишь вопросом времени, когда очередь дойдет до него, и тогда он легко окажется на месте Коко, лицом к лицу с каким-нибудь откровенным вопросом или глупым действием, и хоть Ханемия хотел думать, что друзья не станут на него наседать и заставлять делать то, что он не хочет, Казутора вовсе не хотел испытывать удачу и тратить свой небольшой запас везения, который остался у него в кармане.       Ему нужно сбежать отсюда, и чем раньше он это сделает, тем будет лучше.       Хочется отдохнуть от липкой духоты, пропитанной алкоголем и сладкими закусками, от громких звуков и от людей в целом. Мысленно Казутора начинает продумывать, куда лучше пойти — в Выручай-комнату, где его точно никто не найдет, или все же рискнуть и пойти в сад во внутреннем дворе, погода на улице была бесподобной, и Ханемия с удовольствием бы подышал свежим воздухом, чтобы привести свои сумбурные мысли в порядок.        — Ладно, — наконец отвечает Ран, нарушая неприятное молчание и возвращая Казутору из собственных мыслей. — Только не уходи, хорошо?        — Но Ран… — уже хочет оспорить Ханма, однако выходит у него это довольно неуверенно, но Хайтани лишь переводит свой взгляд на Шуджи, качая головой.        — Это дело Коко, и мы не будем его заставлять. Поэтому хватит задавать этот вопрос, — и теперь он серьезно глядит на Риндо и Изану, сидящих на разных краях стола. — Он расскажет тогда, когда захочет. А может и не рассказать, если не захочет вовсе, но, опять же, это его дело. Давайте прекратим, это перестало быть смешным еще утром, — заканчивает Хайтани, вновь смотря на Коко и в этот раз легко ему улыбаясь, а Хаджиме спешит улыбнуться в ответ, вновь придвигая свой стул поближе к краю стола и откидываясь на его резную спинку.        — Странно, что ты не выпалил ответ, как Ханма, — бубнит Риндо себе под нос, но все же от взгляда Казуторы не уходит, как Ран грозно смотрит в сторону парня, включая роль «старшего брата», которая использовалась только в те редкие моменты, когда Риндо не слушал просьбы Рана с первого раза.        — Просто я настолько искуссный волшебник, «Длинный Язык» для меня не больше, чем коктейль, — радостно отвечает Коко, возвращая свои остатки веселья, а следом Ханма вновь старается взять на себя роль ведущего, откашливаясь и ярко улыбаясь.        — Может кто-нибудь выберет что-то помимо правды? Какучо, давай, я ведь знаю, что ты человек действия, — бодро предлагает Ханма, но слова Шуджи лишь вызывают легкие улыбки на лицах других.        — Ты знаешь, что человек действия имеет немного другое значение? — уточняет у Шуджи Коко, но тот лишь отмахивается, не сводя с Хитто своих шальных азартных глаз.        — Я в переносном смысле, Коко, — но это лишь сильнее веселит всех за столом, и Казуторе кажется, что это лучший момент для того, чтобы провернуть свой план побега.        — Я скоро вернусь, — тихо сообщает Ханемия, медленно и с неприятным скрипом отодвигая свой стул, и на этот раз он готов к тому, что все переводят свои пытливые взгляды в его сторону, а после один за другим начинают сыпаться вопросы, на которые у Казуторы уже есть заготовленные ответы.       «Все в порядке?» — первым спрашивает Ханма, на что Казутора быстро отвечает «Да, конечно».       «Тебе нездоровится?» — вторым интересуется Ран, и в этот раз Казутора отвечает «Нет, все хорошо, я в порядке».       «Ты куда?» — следом спрашивают Риндо и Коко, а Казутора спешит ответить «Хочу немного развеяться, подышать свежим воздухом».       «Если что пришли Патронуса, ладно?» — наконец заканчивает своеобразный опросник Изана, и Казутора с легкостью выдыхает «Обязательно».       Вот только следующий вопрос Ханемия совсем не ожидает, поэтому услышав голос того, кого Казутора так старательно игнорировал последнее время, он резко и по-глупому прекращает задвигать свой стул, испуганно смотря на того, кто сказал мягкое и такое полное надежды:        — Можно пойти с тобой? — и когда Казутора натыкается на почти что умолящий взгляд Чифую, то он действительно хочет провалиться под землю или же воспользоваться трансгрессией, хоть экзамен по ней был назначен только через несколько недель.       Ханемия никогда не умел отказывать людям, потому что еще с первого курса он свято верил, что это довольно эгоистично и как-то совсем «по-слизерински», а избегать всего, что было хотя бы немного связано с его факультетом, было одной из главных жизненных целей Казуторы, поэтому он соглашался абсолютно на все, порой даже на какую-то нудную и тяжелую работу, однако сейчас, когда взгляды друзей и остальных все еще любопытно изучали, казалось, самые мелкие его движения, а шестеренки с болезненным стуком крутились у него в голове, Казутора вовсе не хотел отвечать положительно.       Ведь он знал наперед, что если он позволит Чифую пойти с ним, то тогда он точно не сможет избежать из разговора, скорее наоборот, будет казаться, словно он сам его инициировал, поэтому Ханемия с трудом соскребает все мужество, что есть у него в организме, а после, стараясь говорить как можно тверже и увереннее, он отвечает:        — Прости, но я хотел побыть один. Слишком утомился за сегодня.       И кажется, что этот ответ приводит в шок абсолютно всех его друзей, а в особенности Ханму, который даже слегка приоткрывает рот от удивления, но реакция парней была не так важна для Ханемии, как реакция Чифую, и на самом деле, он вовсе не хотел ее видеть, но у него просто не было выбора, и теперь он наблюдал, как огонек надежды в зеленых глазах напротив медленно угасал, а уголки губ Мацуно также медленно, но все же настойчиво опускались вниз, однако вопреки абсолютно разбитому виду, голос Чифую звучал практически без изменений, из-за чего короткое «да, конечно» со стороны пуффендуйца прозвучало почти обыденно и привычно, однако груз вины внутри Казуторы лишь прибавился, из-за чего выбраться из темных подвальных помещений хотелось с еще большей силой, чем прежде, и все, что успевает сделать Казутора перед уходом, это отвесить короткий и какой-то черезчур официальный кивок, после чего Ханемия не тратит ни секунды, быстро разворачиваясь на пятках и проталкиваясь сквозь толпу к темной двери с резным узором, стараясь сделать это как можно быстрее, потому что внутри продолжает сидеть глупый страх того, что Чифую передумает и пойдет за ним следом, оставляя Казутору без дополнительного плана побега.       Когда Ханемия наконец выходит из гостиной, прикрывая за собой тяжелую дверь и на секунду прислоняясь к ней спиной, он вновь начинает прокручивать план в голове, мысленно стараясь проложить что-то наподобие маршрута по карте, хотя у него было всего два возможных пункта назначения.       И все же Выручай-комната кажется Ханемии не таким защищенным местом, каким оно было раньше. Чифую ведь прекрасно знал, где именно находится это волшебное место, а еще лучше он знал, что Казутора использует это место в качестве укрытия, поэтому идти туда было бы самой глупой ошибкой, из-за чего окончательный выбор парня падает на сад.       Да, Чифую спокойно мог прийти и туда, но все же, думается Ханемии, когда он преодолевает ступеньки, там он сможет выстроить позорный план отступления, в то время как из комнаты у него будет лишь один выход — дверь, и Чифую не составит труда перекрыть его путь к побегу.       Поэтому Казутора старается передвигаться как можно быстрее, думая, что даже если Мацуно решит последовать за ним, Ханемии удастся достаточно увеличить расстояние между ними и сбежать. Он проворно преодолевает высокие каменные ступеньки с небольшими сколами, молниеносно проносится по длинному коридору, пахнущему легкой весенней прохладой, а после выходит к цепочке дверей с правой стороны и до цели в виде тихого садика ему остаются считанные шаги, но стоит Ханемии завернуть за угол, при этом прибавляя скорости своим громким шагам, как внезапно он резко влетает в кого-то, тут же проклиная свою невнимательность и озабоченность своеобразным «побегом». Меньше всего ему хотелось привлекать к себе внимание, к тому же таким позорным методом, однако когда Казутора поднимает до этого опущенный взгляд, готовясь произносить извинения, он запинается, хватая ртом воздух, потому что перед ним стоит очень рассерженный, но при этом очень расстроенный Баджи, и по виду брата Ханемия сразу понимает, что он тоже не ожидал наткнуться на кого-то в этой части замка.        — Прости, я тебя не заметил, — вместо приветствия выдыхает Казутора, делая небольшой шажок назад, чтобы слегка увеличить расстояние между ними.        — Почему ты не на праздновании? — одновременно с ним спрашивает Кейске, заправляя свои растрепанные волосы за ухо — Казутора только сейчас обратил внимание, что брат распустил свой высокий хвост.        — Захотел развеяться, — тихо отвечает Казутора, неуклюже пряча свои руки в карманы штанов.        — Ничего страшного, я тоже мог быть повнимательнее, — вновь отзывается Баджи одновременно с Ханемией, запаздало отвечая на извинения брата.       И теперь они оба замолкают, не зная, следует ли им нарушить тишину или же сделать вид, будто ничего не случилось и просто проследовать по своим делам. Сейчас Казутора как никогда остро ощущает, что они с братом действительно успели стать практически чужими друг другу, хотя раньше об этом не могло зайти даже разговора.       Кейске часто увязывался за Казуторой пронырливым хвостиком, рассказывая о том, как прошел его день, чем он занимался в свободное время и какие сладости он попросил у родителей в письме, которое отправил незадолго до этого. Казутора же, чаще всего, просто слушал, кивая и иногда комментируя рассказы брата коротким, но до безумия теплым и искреннем «молодец, я горжусь тобой», вот только в данный момент Кейске перед ним ощущается неким безликим незнакомцем, и Ханемии вовсе не нравится чувство пустоты, которое охватывает его с ног до головы от этой мысли.        Он не знает, чем Баджи занимался в последнее время, не знает, появились ли у брата новые интересы и есть ли у него трудности с новыми предметами и профессорами. Казутора не знает ничего, кроме одного болезненного факта — Кейске начал встречаться с Чифую, но разговаривать на эту тему Ханемии вовсе не хочется, потому что даже мысли о ней неприятно сдавливали горло, вынуждая глаза Казуторы слезиться.       Поэтому вместо каких-то вопросов или подбадриваний, Ханемия, слегка нехотя, выдыхает:        — Хочешь пойти со мной? Я собирался немного посидеть в саду.       И к его огромному удивлению, Кейске соглашается, кивая головой и разворачиваясь в ту сторону, из которой он пришел. Хотя на самом деле Казутора действительно надеялся, что брат откажется, потому что теперь, сбежав от нежеланного и пугающего разговора с Чифую, Казутора загнал себя в новую ловушку, самолично закрывая за собой дверь и выбрасывая ключ в неизвестном направлении, ведь разговор с Баджи вовсе не казался лучшей альтернативой.       Молча они проходят остаток совсем маленького пути, не глядя наступая на маленькие сорняки заколдованных одуванчиков, которые вмиг возвращались в свой первоначальный вид, стоило ноге Кейске или Казуторы переместиться в другое место. В саду, к огромному облегчению Ханемии, никого не было, что в целом не казалось удивительным, почти весь Хогвартс собрался в гостиной его факультета, а те, кто не захотели праздновать, разбрелись по своим комнатам, слишком вымотанные матчем и шумом. И хоть все вокруг было по-сказачному красиво — небольшая лавочка из светлой древесины прямиком под длинными ветвями березы Юнга (они проходили ее еще на втором курсе во время уроков профессора Стебель), цветущие яблони и вишни, небольшие кустики роз и даже душистый Асфодель, вся эта атмосфера вмиг становилась на пару тонов мрачнее из-за Кейске, который все еще выглядел раздраженным и расстроенным, и Казутора видел, что его брат порывается что-то сказать, но в последний момент себя останавливает, что было вовсе не в его духе, поэтому Ханемия решает завести разговор первым, хотя на самом деле больше всего он хотел бы посидеть в полной тишине и послушать тихий и приятный шум ветра в листве. Но он и так позволил себе слишком много вольностей, и если Кейске будет легче после того, как он выскажется, то Ханемия предоставит ему такую возможность, пусть и в ущерб себе (как и обычно).        — Где Майки? — слегка неуверенно интересуется Казутора, потому что не знает, затрагивание какой темы считалось безопасным. Обсуждать прошедший матч было явно не лучшей идеей, а спрашивать про самочувствие Кейске и вовсе было бы огромной ошибкой — он никогда не любил распространяться о своих поражениях и переживаниях.        — Откуда ты знаешь про Майки? — вопросом на вопрос отвечает Кейске, и теперь помимо раздражения на чужом лице, оно слышится еще и в голосе, из-за чего Ханемия слегка напрягается, но виду старается не подавать.        — Слышал, как Эмма рассказывала Хине, что вы остались вместе, — все же отвечает Казутора, решая не рассказывать о том, что про это ему рассказал Хаккай, наверняка это задело бы Баджи в большей степени.        — С силой отправил его в вашу гостиную, — слегка натянуто отвечает Баджи, словно ему и не хочется отвечать, но выбора у него нет. — Не хотел, чтобы он просидел весь день со мной, как нянька, он этого не заслужил.       Буквально за секунду те остатки переживания, которые оставались внутри Ханемии, расстваряются как снежинка на теплой ладони, сменяясь обидой и каким-то истерическим внтуренним смехом, ведь забавно, что Кейске заботится о благополучии друзей гораздо больше, чем о благополучии самого Казуторы.       Ханемия ни разу не слышал, чтобы Баджи рассуждал так по отношению к нему. Не было такого, чтобы Кейске хотя бы на секунду задумался о том, чего заслуживает Казутора, ему просто было плевать. Все жертвы брата он принимал как данность, словно по-другому и быть не могло, а все последствия, которые Казутора тяжелой ношей тащил на своих плечах, не волновали Баджи вовсе, ведь желаемое уже было получено, тогда зачем ему волноваться обо всем остальном, с чем наверняка справится Ханемия, освобождая Баджи от проблем и обязанностей.       Но следующая реплика брата звучит настолько злобно, что Казутора, сперва, даже не узнает его голос, настолько он холодный и чужой:        — А где был ты?       И вся жалость к брату, которую Казутора с таким усердием скопил в своем сердце, тут же пропадает, а сам Ханемия возращается в суровую реальность, в которой Баджи всегда было плевать на него, будто бы Казутора не больше, чем непримечательный коврик под дверью, о который можно вытереть ноги и пройти дальше, даже не оглянувшись.       В данный же момент это злит и расстраивает в разы сильнее, чем когда-либо до этого.       Сегодняшний день для Казуторы был длинный и тяжелый — ранний подъем, нескончаемые переживания, вынужденные избегания Чифую, потрясения во время матча, алкоголь, который теперь ощущался приторной сладостью на кончике языка, и та небольшая порция сыворотки правды скапливаются в Ханемии в одно большое и жгучее мессиво, из-за чего Ханемия и сам не замечает, как он твердо и с непривычной для него злобой отвечает:        — В гостиной с остальными. Если ты вдруг забыл, мой факультет забрал Кубок школы.       Наверное, будь Казутора не таким уставшим и расстроенным, он бы сказал эту фразу иначе. Более мягко и так, чтобы не злить Кейске, однако вместе с язвительностью и злобой, которой были пропитаны слова, Ханемия почти что физически ощущает, как ему становится легче. Кажется, что все то, что он с огромным усердием закупоривал в себе долгое время наконец прорывается наружу (наверняка в этом есть заслуга «Длинного Языка») и сейчас Казутора не хочет останавливаться.       Ведь несправедливо, что только Кейске было позволено делиться своими обидами и злостью. Несправедливо, что именно Кейске всегда был в центре внимания, получая поддержку и заботу со стороны не просто людей вокруг, но даже со стороны родителей, которые хоть и пытались уверить всех, что любят своих детей одинаково, довольно паршиво отыгрывали свою роль в этой сказке, из-за чего Казутора всегда знал, что он был не особо желанным ребенком.       Поэтому когда он ловит удивленный взгляд брата, который явно не ожидал подобного ответа, Ханемия почти что ликует, слегка нагловато приподнимая бровь. Так вот, каково это, побыть на месте Кейске, думается Казуторе, пока Баджи испускает короткий ядовитый смешок, следом за ним отчекавания:       — Правда? — и парень копирует выражение лица Ханемии, также приподнимая бровь. — Так вот если ты вдруг забыл, — Кейске слегка поворачивается, теперь сидя к брату лицом, а не профилем, как было до этого, но Казутора не дает ему спуску, также поворачиваясь и смело встречаясь с Баджи взглядами, — у твоего брата сегодня был довольно паршивый день, Казутора. И ты мог хотя бы узнать, как у меня дела, а то и вовсе остаться со мной, как это сделал Майки.       Кейске начинает тяжело дышать, медленно сжимая свои руки в кулаки, и в любой другой ситуации Казутора постарался бы уладить этот конфликт, наверняка беря вину на себя, извиняясь и предлагая купить Кейске его любимые сладости, но не в этот раз. Кейске зол? Отлично, но Казутора зол также сильно, и поступаться своими чувствами он не планирует.        — Не понимаю, когда это стало моей проблемой, — говорит Казутора, и даже сам удивляется тому, насколько твердо звучит его голос, практически как у их отца. — Ты уже не маленький ребенок, Кейске, поражения бывают у всех в жизни. И нравится тебе это или нет, но тебе придется научиться справляться с ними в одиночку, потому что поверь, не всегда рядом с тобой будет твоя огромная группа поддержки в лице меня, друзей или твоих фанатов. Тебе давно пора повзрослеть, и сейчас для этого самый подходящий момент.        — Да как ты… — возмущается Баджи, открывая и закрывая рот, словно глупая рыбка в Черном Озере. Казутора знает наперед, что еще никогда не видел брата настолько разозленным, и пусть всего на секунду его это пугает, он тут же забывает об этом, концентрируясь на собственном тяжелом дыхании и горящих пятнах, которые успели покрыть его шею и часть лица.       На самом деле он вовсе не гордится тем, что высказывает брату в лицо все то, что он хранил глубоко внутри, но в тоже время это необъяснимо приятно. Приятно наконец перестать ходить по тонкому льду, боясь произнести хотя бы одно лишнее слово, приятно чувствовать небывалую легкость внутри от того, что он высказал свои недовольства кому-то в лицо. Эгоистично ли это? Да, безумно. Но, возможно, глупая старая шляпа в кабинете директора вовсе не ошиблась, помещая Казутора на Слизерин. В конце концов это первый раз за весь мучительно-долгий год в Хогвартсе, когда он чувствует себя невероятно довольно и свободно.        — Да как ты можешь говорить такое? — наконец выдавливает из себя Кейске, вот только Казутора больше не хочет продолжать разговор. Душистый сад вмиг превращается в удушливую клетку, легкий весенний ветерок становится пронизывающим ветром, и больше всего Казутора хочет оказаться в полном одиночестве, поэтому он молча поднимается с лавки, направляясь в сторону замка, но все равно цокает, когда слышит, как Баджи подскакивает и начинает идти за ним следом.        — Тебе всегда было плевать на меня, просто признай! Всегда! Я для тебя не больше, чем просто заслуга в твоем воображаемом списке добрых дел, который якобы отдаляет тебя от принадлежности к Слизерину! — громко кричит Кейске, и его басистый голос неприятно отражается от каменных стен и колонн, проникая в разум Казуторы и плотно устраиваясь на месте, из-за чего Ханемия слегка замедляет шаг, вовсе не замечая обидных слез, которые теперь скатывались по его раскрасневшемуся лицу. Ему было плевать? После всего, что он сделал для брата, Кейске все еще было недостаточно? — И даже когда я просил у тебя совета касательно Чифую, ты лишь убегал от ответа, потому что он тоже тебе нравится! — ядовито продолжает Баджи, нагоняя Казутору и останавливаясь в паре шагов от него. — Все это время я доверял тебе, а ты только отравлял мою жизнь, делал все, чтобы мне было лишь тяжелее. Зря я послушал твоего совета, нужно было слушать то, что мне посоветовал Майки! Знал бы, что тебе плевать, никогда бы к тебе не пошел!        И это правда становится последней каплей для Казуторы, из-за чего он громко всхлипывает, сжимая длинные рукава своего свитера в ладонях и разворачиваясь к Кейске лицом, встречаясь с братом взглядами.        — Как тебе не стыдно, — сквозь зубы цедит Ханемия, игнорируя позорную дрожь голоса из-за слез. И даже сейчас, всего на секунду, Казутора задумывается о том, что Кейске никогда бы не заплакал, будь он на его месте, потому что Кейске всегда будет лучше его, как бы Казутора не старался. — Я был готов использовать «Арресто Моментум» ради тебя! Готов был подставить всю команду, подставить Вакасу, который все это время поддерживал меня и говорил, что в твоих отвратительных поступках нет моей вины! Все это время я только и делал, что постоянно выпрашивал за тебя прощение, постоянно выгораживал тебя перед всеми вокруг, пытаясь убедить не только их, но и себя, что ты неплохой, что ты делаешь все это не специально, а по незнанию! И даже перед Чифую я всегда старался выставить тебя в самом лучшем свете, потому что для меня твое счастье выше моего собственного! Но ты не ценишь абсолютно ничего, Кейске! Ты лишь продолжаешь ломать и отбирать все в моей жизни, а я из раза в раз прощаю тебе все твои выходки, с каждым разом позволяя тебе все больше, пока ты продолжаешь делать мне больно своими поступками и словами! Поэтому не смей говорить мне, что мне плевать на тебя, когда все, что я делаю, я делаю ради тебя!       Казутора чувствует, как его накрывает истерика. Слезы застилают глаза настолько сильно, что он едва может различить резкие черты лица Кейске напротив, его трясет, и он знает, что это вовсе не связанно с холодным ветром, вот только Баджи на все это плевать. И он, словно не замечая, кричит в ответ:        — Если ты делаешь все ради меня, почему тебя не было рядом сегодня, когда ты был мне нужен?!       И Казутора правда мог бы рассмеяться на это, если бы ему не было так плохо и горько.        — А ты хоть раз спросил, что нужно мне, Кейске? — выдаливает Казутора, крепко обнимая себя за плечи и ежась еще сильнее, чем прежде. — Хоть раз спросил, как чувствую себя я? Ты был нужен мне все эти годы, ты был нужен мне, когда вся наша семья делала вид, словно я заразный только из-за того, что я попал на Слизерин! Ты был нужен мне, когда друзья с твоего факультета обзывали меня, проходя в коридоре! Нужен был мне все это время, когда я не знал, что я сделал не так и как мне это исправить, хотя я никак не мог повлиять на выбор идиотской шляпы! Я всегда был рядом с тобой, всегда помогал тебе пройти через все трудности, никогда не оставлял тебя одного, а где был ты все это время?! — в сердцах выкрикивает Казутора, звучно шмыгая носом, вот только теперь Кейске не спешит с ответом, тушуясь и опуская свой взгляд в пол, рассматривя носки своих новеньких легких кроссовок, которые родители отправили ему в недавней посылке, при этом сам Казутора не получил ничего кроме домашей выпечки их матери, да и то испекла она любимое блюдо Кейске, а не Казуторы, из-за чего он без лишних раздумий отдал выпечку Ханме, который слопал ее в два счета. — Хотя да, — Казутора грустно усмехается, утирая мокрое лицо рукавом свитера, — о чем это я. Кто захочет быть рядом с «Пожирателем смерти», ведь так? Уж лучше выпить настойку полыни с червями или еще чего похуже, я прав?       Кейске поднимает свою голову безумно медленно и боязливо, а на лице брата читается нескрываемое удивление и то, чего Казуторе никогда не доводилось увидеть прежде — стыд. Самый настоящий и неприкрытый стыд, который расползался по всему Кейске точно стая небольших паучков, и выглядит Баджи как никогда испуганным и маленьким, но, к огромному невезению брата, теперь Ханемии дейсвительно плевать.       Слова Баджи все еще крутились в его голове, вызывая новый поток слез, а крики забрали у Казуторы последние силы, из-за чего он ощущает себя тряпичной куклой, когда вновь поворачивается к брату спиной и возобновляет свой шаг, стараясь ускоряться с каждой секундой.        — Казутора… — слышит он голос Кейске, который вмиг с агрессивного и громкого сделался слабым и жалобным, но Ханемия делает вид, что не слышит этого, когда заворачивает за угол, а после тут же срывается на бег, игнорируя влагу на лице и болезненные всхлипы, из-за которых легкие болезненно обжигает и дышать становится труднее.       Он и сам не до конца понимает, куда он бежит, но останавливаться Казутора не планирует. Возвращаться в гостиную нельзя, вечеринка была в самом разгаре, из-за чего Ханемии вовсе не удастся прокрасться в свою спальню незамеченным, Выручай-комната тоже не кажется лучшим вариантом, потому что там его мог отыскать не только Чифую, но теперь и Кейске, поэтому Ханемия продолжает бежать, преодолевая нескончаемые ступеньки, игнорируя настороженные взгляды призраков замка и собственное тяжелое дыхание, которое в данный момент неимоверно выводило из себя.       Коридор, колонны, двери, вновь коридор — лабиринты Хогвартса всегла казались Казуторе удручающими и выматывающими, сейчас же это и вовсе выглядит как издевательство, словно сам Хогвартс пытается довести Ханемию до самой высшей точки боли, страдания и ненависти к самому себе, и все же Казутора продолжает бежать, быстро, грузно и совсем отчаянно, но, кажется, словно это самое отчаяние и приводит Казутору к его месту назначения.       На крыше Казутора не был довольно давно, и хоть Ханма и Ран не раз предлагали сходить на разведку, чтобы проверить, правдла ли там наложили чары и их никак нельзя обхитрить, Казутора с легким смехом отговаривал друзей от этой затеи. С каждым днем им задавали все больше пергаментов, практика трансгрессии с Двукрестом становилась все более трудной, а матч по Квиддичу висел на самом носу, поэтому даже если бы они узнали, что путь на крышу открыт, у них бы банально не было времени, чтобы устроить там некое подобие пикника и поглазеть на закат, с чем его друзя пусть и нехотя, но согласились.       Однако сейчас, смотря на закрытую дверь и тяжело дыша, Казутора жалеет, что они не устроили ни одной вылазки, ведь разгадать заклятие, наложенное на замок, было бы гораздо проще, если бы они делали это все вместе (в особенности, если бы с ними был Коко, который лучше всех понимал во всяких заклинаниях). И все же, хлюпая носом и выуживая свою волшебную палочку, Казутора неловко откашливается, направляя кончик палочки на увесистый ржавый замок и произнося тихое и сиплое:        — Алохомора.       Однако, как он того и ожидал, ничего не происходит. Конечно, директор не стал бы накладывать наипростейшее заклинание, которое можно было бы обойти обычной Алохоморой, какой же ты глупый, Казутора.       И тут, словно по-волшебству, Казутора вспоминает один из уроков Защиты от Темных Искусств, на котором они проходили Боггарта и то, как с ним бороться.       День тогда был дождливый и мрачный, из-за чего шкаф с поцарапанным зеркалом, ходивший ходуном, нагонял настоящий ужас на всех учеников в классе (Казутора до сих пор помнил причитания Рана о том, что Ханма оттоптал ему все ноги, пока пытался спрятаться) и когда их профессор отворил дверцу, выпуская Боггарта на волю, он сделал это при помощи заклинания, потому что не знал, что может выпрыгнуть на него из шкафа. А позже, почти под самый конец урока, какой-то парень с Пуффендуя поинтересовался у него, что это за заклинание, ведь они такого не изучали, на что профеесор рассказал, что оно на латинском, а после постарался объяснить принцип его работы и правильное произношение.       Дружба Казуторы с Латинским складывалась довольно плохо, из-за чего после третьего занятия он сменил этот курс на курс древних рун, присоединяясь к Ханме и Рану, которые сразу знали, что не потянут новый язык, но сейчас это казалось абсолютно глупым и безрассудным поступком кого-то слабого, как Ханемия.       Попасть на крышу ему нужно было как можно скорее, потому что сейчас он был уверен, что никому не придет в голову искать его там, а долгожданная тишина была бы для него лучшим подарком в данный момент, из-за чего Казутора старается успокоиться, вновь шмыгая носом и закрывая глаза.       Заклинание точно начиналось на «А», это Ханемия помнил до сих пор, и теперь он мысленно старался пробраться сквозь первые занятия латинского, стараясь припомнить все то, что он успел выучить за три жалких занятия.        — Апе… Апери… — бормочет Ханемия, усердно сводя брови к переносице и напрягая свою память. — Апери Куол… Нет, Апери Куод… Апери Куод… — там точно было еще два слова, вот только они никак не хотели приходить Казуторе на ум, из-за чего парень расстаривается еще сильнее, раздраженно пиная запертую дверь и всхлипывая. — Черт, пожалуйста… — просит Казутора, словно обращаясь к кому-то, кто сейчас подскажет ему дурацкую вербальную формулировку, и он сможет открыть старую дверь, хотя и звучит это глупо. Он расстроен, зол и чувствует небывалую усталость, из-за которой его ноги слабеют с каждой секундой и еще немного, и Казутора обмякнет на грязном холодном полу. На секунду он задумывается о том, что все же Выручай-комната могла быть не самым плохим вариантом, ведь никто не гарантировал, что она впустит Чифую или Кейске, но сразу же после этого, будто его слезные просьбы действительно сработли, Казутора распахивает глаза и четко проговаривает:        — Aperi quod clausum est, — удивляясь своему идеальному произношению.       И спустя мгновение он слышит скрипящий звук открывающегося замка, а после несмело тянет за ручку двери, словно все еще не веря, что он смог ее отворить. Но нет, дверь действительно ему поддается, а когда Ханемия оказывается на крыше, вдыхая свежий воздух и подставляя свое мокрое лицо под холодные порывы ветра, он позволяет себе отпустить последние оковы, которые сдерживали его несколько минут назад, выпуская надрывной болезненный всхлип и грузно падая на пыльный камень, подтягивая колени к груди и крепко обхватывая их руками.       Слезы льются из него нескончаемым потоком, а сердце продолжает болезненно стучать в груди, с каждым разом все хуже и хуже, и Казутора правда не знает, сможет ли он справиться с этим в одиночку, как бывало раньше.        «Если что пришли Патронуса, ладно?» — слышится где-то в голове настороженный голос Изаны, и хоть последнее, чего Казутора хотел бы, это отвлекать друзей от веселья и празднования, он просит у невидимого вершителя судьбы лишь этот момент, в который он хочет побыть слабым и эгоистичным.       Дрожащей рукой Казутора снова хатается за свою волшебную палочку, проводя ей вокруг себя и мысленно концентируясь на послании для друзей, а после, когда из кончика палочки вырывается прозранчно-голубоватый тигр, который уносится в сторону гостиной Слизерина, Казутора откладывает палочку в сторону, глуша очередной всхлип и сильно зажмуривая глаза. Пожалуй, это первый раз в его жизни, когда Казутора был бы не против исчезнуть, оставляя всю боль и страдания позади, потом что с каждым разом справляться с ними было все более невыносимо.       И это он-то сказал Кейске повзрослеть? Как же лицемерно с его стороны, особенно сейчас, когда он едва может унять рыдания и разобраться со своими проблемами самостоятельно.       Звуки возле двери Казутора слышит спустя минут семь, а в следующую секунду на крышу врываются запыхавшиеся Ханма и Ран, которые закрывают собой таких же запыхавшихся Изану, Коко и Риндо.        — Тора, — только и успевает выдохнуть Шуджи, прежде чем сесть с Казуторой рядом и заключить его в свои объятия. — Эй, ну все, шшш, мы здесь. Все будет в порядке.       Следом за Ханмой его обнимает Ран, а после и все остальные — Риндо крепко сжимает праву ладонь Казуторы в своей, пока Изана повторяет его действия, сжимая левую, а Коко безумно осторожно гладит Казутору по голове, при этом заправляя выбившиеся прядки волос ему за ухо.       И больше всего на свете Казутора хотел бы поверить в слова Ханмы о том, что все будет в порядке. Ему бы хотелось погрузиться в эту сказку, забывшись обо всем на свете, но, к его огромному сожалению, он знал, что это никогда не станет правдой, потому что сегодня Казутора окончательно разрушил все, что имело хоть какой-нибудь смысл в его жизни.       Он лишился Чифую, лишился Кейске, и наверняка лишится и всех остальных, потому что это было его настоящим предназначением — портить все, что было в его жизни.       Казутора знал, что дальше будет только хуже.