Это лето

…и помните, завтра — последний день, когда вы можете побыть с детьми, попрощаться, поделиться важными для них советами, стать им ближе, оставить самый яркий след. Егор стоял в дверях корпуса, пока первый отряд подтягивался к нему. Пришло время прощального детского концерта, к которому они целый день готовились. По традиции отряды поменялись наставниками, чтобы сделать номер-сюрприз для своих вожатых. Он с грустью наблюдал, как ребята уже без лишних напоминаний строились. Мой напарник тоже чувствовал, как сердце замирает от одного только слова. Завтра разъезд. Казалось, все слишком быстро закончилось, и я не успела запомнить ни лагерь, ни детей, ни вожатых. Но в то же время внутри меня все было переполнено моментами этого лета, этой смены. Я подняла на Егора глаза и тут же столкнулась с его взглядом, будто он и сам хотел, чтобы я на него посмотрела. Мой напарник улыбнулся, точно хотел меня поддержать, а на деле только подкинул дров в печь обречённости. На то, чтобы больше никогда не вернуться в это место. Строем первый отряд двинулся в сторону актового зала — нас подгоняли второй и третий отряды — и уселся на самые последние ряды. Ведущие уже топтались за сценой, диджей включил веселую мелодию на фон. Но для меня даже она звучала в миноре. Больше никакой гитары — решила я для себя. После возвращения в Москву мне нужно будет заняться своей карьерой, а гитара уж точно не отвлекет меня от тяжелых мыслей об этой смене. — Улыбнись, — Егор коснулся моего плеча и встал рядом, засунув руки в карман джинс. Отряды рассаживались по своим местам и галдели. — Мы сделали наших детей счастливее, это должно тебя подбадривать. — Я и не грущу, — помотала я головой, а сама спросила себя, кого я пыталась обмануть. Егор встал на другом конце ряда, как привычно стояли все вожатые, а я осталась с Катей. Она тоже пребывала в легкой меланхолии. Твое сердце, вожатый, должно быть большим, И не должен в нем гаснуть огонь, Чтоб для каждой, для каждой ребячьей души Отдавал ты частицу его. — Вот и все, — негромко сказала я, поравнявшись с подругой. — Вот и все, — одним движением губ, безмолвно, словно сердцем, повторила Катя. — И правда, эта смена вышла действительно запоминающейся. А твои опасения насчет неопытности ребят и не оправдались. — Давай просто не будем считать их косяки, которые не допустили бы вожатые-профи, и да, ребята справились хорошо, — уголки моих губ тронула улыбка, а Катя захихикала. Мы стали наблюдать за тем, как Никита со своей напарницей дурачились с отрядом. Эти двое замечтательно спелись: он — кладезь энергии и озорства, она — то же самое плюс умение контролировать ситуацию. Десятый отряд, какой бы малышней они не были, действительно вырос с ними, и это подмечал каждый вожатый, и даже Кристина похвалила за это ребят. Я перевела взгляд на Влада. Он стоял с Егором, сложив руки на груди и то и дело поглядывая на свой отряд. Влад улыбался, и хоть его улыбка была совсем уставшей, а под глазами собрался вселенский недосып, она была по-настоящему искренней. — Готова навсегда расстаться с этим? С лагерем, с детьми, с… напарником? — вдруг спросила Катя, и я часто заморгала, чтобы вернуться к ней. — А ты? — мне пришлось задать встречный вопрос, чтобы выкроить время для себя и собраться с мыслями. — Ну, у меня еще два года впереди, — ответила вожатая. Она смотрела на Влада, я это заметила, и улыбалась. — Или ты про напарника? Вряд ли мы, конечно, еще когда-то увидимся, но я рада, что именно Влад был моим напарником эту смену. Несмотря на то, что он вредный и ворчливый, как старый дед. Мое сердце застыло, когда я дошла до финальной точки своих «выводов». Я была абсолютно не готова отпустить Егора. Лагерь, дети — это все когда-то должно было закончиться, но очередное напоминание о том, что завтра разъезд, вновь кольнуло меня. И как бы я себе не твердила (уж поверьте, делала это постоянно), я все никак не могла принять этот факт. Вспомнив про подарок, который приготовил Влад для своей напарницы, я немного остыла. И все-таки Катя была права — этот человек оказался не тем засранцем, каким все привыкли его считать. — А как же Артем? — посмеялась Катя, наклонившись ко мне. — Его-то ты с радостью забудешь? — Если честно, после… после того поцелуя с Егором, я и не вспоминала об Артеме, — ответила я, чувствуя, как щеки становятся пунцовыми. Зал рассыпался аплодисментами, когда на сцене появились ведущие. Голова вновь заполнилась детскими криками, смехом, топотом и вытеснила горечь грядущего расставания. Но лишь до того момента, как объявили выступление первого отряда. Галдя, ребята выбежали на сцену и только там раскрыли плакаты, которые они так тщательно скрывали от нас весь день. На них были изображены мы с Егором и наш отряд: целая история смены в комиксах. Готова поклясться, я едва держалась, чтобы не расплакаться. Нижняя губа предательски затряслась, когда посыпались детские извинения за все проступки и проказы. Кто-то опять начинает болеть. С кем-то подрался обиженный мальчик. Знаешь, вожатый, надо терпеть. Смена пройдёт, тогда и поплачем. Первый отряд был для меня ровно как малышня в моменты непослушания и как настоящие сверстники, когда дело касалось общих занятий и обсуждений. Эти ребята могли дурачиться и в ту же секунду переключиться на серьезные темы. Они шептались со мной о личном и говорили открыто на «огоньках». Они уважали меня и моего напарника, пусть поначалу между нами были разногласия. Я и не заметила, как на мое плечо легла рука Егора. Он прижал меня к себе, сжал пальцами плечо, и в уголках его глаз собрались слезы. — А сейчас вы можете обнять своих вожатых! Не успел первый отряд закончить, ведущие объявили конец концерта. Ребята кинулись к нам с громким визгом, распихивая малышню, и облепили со всех сторон. Ничто на свете не могло сравниться с тем моментом, который заставлял мое сердце замирать и одновременно разрывать грудную клетку. Я утопала в детских объятиях, в руках своего напарника, и, казалось, больше не существовало мира вокруг.        Финальным оставался вожатский концерт. Вернувшись со второго ужина, все разбрелись по комнатам в приподнятом настроении. Пока дети собирались на дискотеку, которая должна была начаться сразу после, мы с Егором переодели футболки на лагерные, белые и с большой эмблемой на груди, в пакет сложили весь реквизит к сценкам. — Первый отряд, строимся, — я вышла первой и крикнула на весь этаж. Стрелка часов уже показывала «без пяти». — Через две минуты выходим. На этаже начался кипиш. Каждая девчонка хотела выглядеть лучше всех на финальной дискотеке, тем более, когда приезжие вожатые на весь лагерь объявили, что будут танцевать с ними «медляки». Когда мы наконец вышли из корпуса вслед за третьим отрядом, в актовом зале вовсю гремела музыка. Вожатые сгрудились на сцене и танцевали, ровно как и дети повскакивали со своих мест. Этот поток энергии уже нельзя было остановить. Егор тут же затянул меня на сцену, отпустив ребят. — Вы готовы? — раздалось за нашими спинами. Спрашивали детей, конечно же. Но готова ли была я? Сердце пропустило удар и рухнуло в живот. Черта с два, в голове яркой неоновой вывеской пульсировало «Это конец. Завтра — все». Глаза на мокром месте. — Давайте начинать! Из колонок зазвучала знакомая мелодия. Вожатые спустились со сцены и смешались с детьми. Каждый, кто хотя бы немного запомнил движения, старался повторить, ни один ребёнок не стоял в стороне. Я танцевала как никогда раньше. Казалось, мой пульс за эти три минуты превысил все отметки мыслимого и немыслимого. Когда мелодия стихла, и на сцене вновь появился ведущий, все расселись, а вожатые спрятались за кулисы. Пора было начинать. Взяв микрофоны, MBAND собрались у самой сцены, ожидая, когда их объявят. Я поймала на себе взгляд Артема: он все еще просил прощения, однако у меня вызывал лишь отвращение. Егор крутился рядом со мной. Сценка за сценкой, номер за номером, мой напарник пулей выбежал со сцены, скинул дырявую тельняшку и надел джинсовую рубашку. Когда Егор вышел на сцену, я замерла. Он здесь, так близко, что можно рукой дотянуться, и голос его звучал не только тут, среди детей в актовом зале, но и в моей голове. Мой напарник был в привычной для него среде — на сцене — но даже несмотря на то, что детей было немногим больше двухсот, он выкладывался так, будто собрал «Олимпийский». Мы начали вожатский концерт на драйвовый, веселой ноте, но он подходил к концу, и настала пора снижать накал. Крайнее выступление, напарник с напарником, клятвы никогда не забывать это место и каждый раз, вспоминая, скучать по своему отряду, значительно остудило ребят. Они притихли, уже едва хлопали, с легким напряжением вглядывались в сцену. Свет погас. Зал погрузился во тьму, и только софиты за спинами детей подсвечивали помещение. Вожатые стали выносить свечи и собирать большое сердце перед сценой, а сами садились на ее край. В центре сел Никита с гитарой. Егор обнял меня, а я едва дышала, ведь знала, что не смогу сдержаться. Это была точка смены. Не успеваешь песню допеть. Жаль, только смену вернуть невозможно. Знаешь, вожатый, не надо терпеть. Плачь, потому что сейчас это можно. Рука Егора крепко обнимала меня, пока я, всхлипывая, пела вожатскую песню. Мы делали это из года в год, но именно сегодня, на своей последней смене, мне было так горько мириться с неизбежным. Мой голос предательски дрожал — клянусь, Егор то и дело поглядывая на меня, насмехался над моей сентиментальностью — я схватилась за край сцены, отчего даже пальцы побелели. Мне было жарко, невыносимо душно, но вовсе не от того, что погода была действительно летней, а потому, что мое сердце пылало. Из зала слышались всхлипы, кто-то ревел взахлеб, но я не могла поднять глаз и столкнуться со своим отрядом. Я знала, что это наверняка снесет мне крышу, поэтому я сверлила пол, дотягивая последние ноты. И Егор все равно был рядом. После объявили дискотеку. Я еле-еле выбралась из детских объятий, чтобы вернуться в корпус и заняться подготовкой костра, пока другие вожатые зажигают на дискотеке. На полпути меня догнала Катя. Ее красный нос и опухшие глаза выдавали вожатую с потрохами, и я даже посмеялась над ней, хотя сама наверняка выглядела не лучше. И все же вожатское сердце, хоть и закаленное многими сменами, под конец становится хрупким, словно хрусталь. — Влад сказал, что больше никогда не поедет в лагерь, — сказала Катя, улыбнувшись и потерев нос. — Почему же это? — Он с трудом переносит, когда плачет одна, а тут целый лагерь. Еще и я разревелась. Мы рассмеялись, и перед моими глазами всплыли картинки с прошлых смен. Ни я, ни Катя еще никогда так не ревели, даже на самых первых сменах. Меня все еще потряхивало, и даже глубокое дыхание не помогло. На поляне, где готовили костер, уже собрались другие вожатые и директор лагеря. Женщина суетилась, бегала вокруг с жидкостью для розжига, пока наш техник на все руки пытался ее у нее забрать и наконец заняться костром. Кристина давала инструкции. — Детей дальше шести метров к костру не подпускаем. Когда песни будем петь, вожатые, тоже не подходите — будут лететь искры. Кстати, — старшая вожатая обернулась в поисках Толи, но он был на дискотеке, поэтому она обратилась к его напарнице. — Я тебя умоляю, напомните детям, что мы НЕ прыгаем через костер. А то Толя уже им наобещал. Остался последний рывок: завтра нам нужно выдать детей родителям живыми и здоровыми. Когда все инструкции были получены, на лагерь уже опустилась ночная мгла, и светомузыка на дискотеке стала еще заметнее на фоне позднего вечера. Все вернулись в актовый: дискотеки оставалось ещё на двадцать минут, вожатые танцевали на сцене. Я осталась в дверном проеме, чтобы хоть немного хапнуть прохлады, ведь в актовом была настоящая баня. Заметив со сцены, Влад и Толя позвали меня к себе. Но как бы я не отнекивалась, Катя и Настя, идущие следом, вытолкали меня к остальным. Мне ничего не оставалось, как поддаться общему порыву и танцевать, танцевать, танцевать. С началом медленного танца время будто остановилось, на сцене осталось несколько вожатых, которые, обняв себя за плечи, кружились. Я спустилась вниз, встала рядом с диджейским пультом, со стороны наблюдая за происходящим. И, если честно, как обычная, приехавшая отдыхать девчонка, а не как вожатая, ждала, что меня пригласят на «медляк». Но первый куплет песни закончился, а я все стояла одна, в надежде вглядываясь в толпу. Песня утихла, зажегся свет. Я не скрывала своего разочарования, однако не могла позволить себе злиться на Егора. Он обнял меня сразу, как только вышел на свежий воздух, и мы вместе с остальным лагерем потянулись в сторону поляны с костром. У ночного огня Под огромной луной Темный лес укрывал Нас зеленой листвой Я тебя целовал у ночного огня Я тебе подарил Половинку себя Жар костра даже на расстоянии нескольких метров грел. Или это было детские сердца, проникшиеся лагерем. Первый отряд облепил нас, девочки не желали отпускать, мы пели песни под гитару и покачивались в такт. Я не могла отпустить навязчивую мысль, что тревожила меня уже несколько дней. Но, к сожалению, исход был неизбежен, и мне оставалось только меланхолично доживать последние деньки в роли вожатой первого отряда. Костер тянулся высоко в небо, и его искры словно звезды рассыпались по ночной синеве. Треск сливался с мелодией гитары, будто подпевал, и наши голоса таяли в прохладном воздухе. Поленья сгорали, но пламя, яркое, бушующее, любящее, поселилось в сердцах детей. Воодушевленные, отряды разошлись по корпусам, все еще напевая костровые песни, а я уже ждала своих ребят в холле среди мерцающих гирлянд и пахнущих ванилью свечек. — Добро пожаловать, — негромко сказала я. Ребята уселись кругом, а Егор — напротив. — Добро пожаловать на последний огонек этой смены. Следующим утром, разбитые и осипшие, мы провожали ребят. Кого-то забрали еще до завтрака, но основная масса столпилась у автобусов со своими вещами. Мой чемодан стоял среди других. Дети обнимались со своими вожатыми, не обошлось без слез. Я и сама терла переносицу, отводила глаза, лишь бы сохранить хоть каплю самообладания. Как и в песне, вышло так, что я оставила в этом лагере частичку себя. Разделила на детей, своих коллег и, конечно же… — Егор Николаевич! Давайте сделаем еще несколько фоток, — Алена подбежала к моему напарнику и повисла у него на шее. Егор поправил кепку и привычно улыбнулся. Воспоминания этого лета навсегда останутся на многочисленных фотографиях. В словах, сказанных на «огоньках». В победных, счастливых криках. В прощальных клятвах никогда никого не забывать. Я отвела взгляд. Прощаться было тяжелее всего. Я никак не решалась подойти к Егору и сказать все, что так и осталось в моем сердце, и спрятаться в этом чертовом автобусе, отбывающем через десять минут. Глаза предательски щипало. Но Егор меня опередил. Я замерла, когда он оказался рядом, и позабыла, как дышать. В руке у него был мой чемодан, а на плече — сумка с ноутбуком. — Разве ты не поедешь со мной? Я же на машине, — грустно улыбнувшись, спросил мой напарник. Я удивленно вскинула брови. — Это куда быстрее и комфортнее, чем автобус. — Егор… — было начала я, ведь если не сейчас, то потом, в Москве, я так и не признаюсь ему ни в чем. Я сжала его ладонь, но Егор лишь коснулся моих пальцев губами. Я вздрогнула. — Признаться честно, ты стала для меня не просто напарником, — произнес он негромко. От резкого и неожиданного сигнала автобуса я дёрнулась, а Егор отпустил мою руку и поставил чемодан. — Может, завтра сходим куда-нибудь? — мое сердце сделало сальто. — Ну, что скажешь? Что-то закончилось, а что-то только начиналось.