Чёрная роза

Когда из яви сочатся сны, Когда меняется фаза луны. Я выхожу из тени стены — весёлый и злой. Когда зелёным глаза горят И зеркала источают яд. Я десять улиц составлю в ряд, идя за тобой.

Канцлер Ги — «Тень на стене»

      Изуку смотрел. Он видел это. Его мама. Она задыхалась в огне, придавленная обломками полуразрушенного торгового центра. Этот образ стоял перед его глазами, он отчётливо слышал крик, громкий, до хрипоты громкий. Мама умоляла его бежать. И он бежал. Бежал от языков пламени, хватающих его за кончики задорных кудряшек. Его ноги стирались в кровь, но он бежал, чтобы выжить. Его глаза давно не видели из-за пелены слёз, выступивших от едкого дыма. Но он смог выбраться оттуда живым. Выбраться для того, чтобы увидеть эти чёртовы счастливые лица героев вокруг. Они стояли, воспевая свою «работу», говорили с репортёрами о том, как спасли многих людей из горящего здания. В это время пожарные — простые пожарные! — тушили огонь, вытягивая тех, кто ещё был жив. Герои спасли лишь некоторых людей, а спасение других легло на плечи тех, кто должен тушить пожары. У них нет особых способностей, они даже не могут пользоваться причудами, но они делают работу за героев. Так кто же тут настоящий герой?!       Изуку стиснул зубы, до скрежета, до красной пелены, застилавшей глаза. Эти напыщенные ублюдки стояли здесь, когда его мама медленно и мучительно умирала там, в огне. Лицемеры. И Изуку не мог ничего сделать, никак помочь. Но он ждал и верил, что однажды эти ублюдки расплатятся.

***

      Профессиональный «герой» Воин Севера извивался на земле, отползая назад. В его перепуганных до дрожи глазах отражался невысокий мужчина в длинном балахоне с маской-респиратором на лице. Зелёные ядовитые глаза сверкали сквозь тёмные стёкла противогаза. Они следили за своей добычей, будто в предвкушении чего-то интересного.       — Помнишь ли ты пожар в торговом центре «Чёрная роза»? — зеленоглазый смотрел в упор, когда Воин Севера отчаянно закивал. — Помнишь, как стоял на фоне горящего здания, заливаясь соловьём о своей героичности? В то время там гибли люди, — Воин Севера застыл, как кролик перед опасностью. — Они кричали, молили о спасении. Ах, ну, да. Ты же вертелся перед камерами. Геро-ой. Молодец, — зеленоглазый даже похлопал, — а теперь твоя песенка спета, соловушка. Пока, милый. Мы встретимся с тобой где-то там, — неопределённо махнув рукой куда-то в землю, зеленоглазый поднял факел, что загорелся в его руке. Миг — и Воин Севера вопит, горящий заживо, не верящий в свою скорую кончину. Его плоть отделяется от обугленных костей с треском, в голове шумит кровь, нос забивает смрадный запах горящего, уже почти мёртвого, тела. А злодей снимает маску. Снимает только для того, чтобы лучше увидеть, разглядеть весь тот ужас и страдания на лице мерзкого ублюдка. И этот треск — музыка для его ушей. Увидеть, как он корчится от боли, вопит, срывает глотку и сдирает ногти со своих пальцев, превращая их в кровавую кашу, впиваясь в асфальт, ломая себе зубы, и захлёбывается уже кровью, а не криком, от прокушенного насквозь языка — это счастье. И Изуку успокаивается. Это приносит некое облегчение. Знать, что он мёртв... это подобно божественному видению. И Изуку хочет помочь другим постичь этого тайного знания.       Он стоит здесь ещё несколько минут, наслаждаясь медленно затухающим танцем огня, после чего достаёт из рукава застывшую иссохшим изваянием чёрную розу.       — Прощальный подарок, — шепчет одними губами Изуку. Он надевает маску, разворачивается на тяжёлых каблуках, тихо выходя из переулка. Пора вернуться в родное пристанище.

***

      Изуку и Даби. Даби и Изуку. Они познакомились, когда умерла мама зеленоглазого. Ему было семь. Даби было пятнадцать. Они оба потеряли своих любимых матерей и самих себя по вине героев. И эта схожесть выглядела как насмешка Судьбы. И с тех пор они неразлучны. Они уже точно не вспомнят того времени, когда их не было друг у друга. Казалось, что это что-то незыблемое. Что-то, что было всегда.       Изуку плавно скользнул в бар, где жил вот уже восемь лет. Это местечко было совмещено с тату-салоном, в котором правил Даби. И называлась эта злодейская вакханалия «Чёрной розой». Какая ирония, да?       Навстречу зашедшему Изуку выбежал большой белый пёс. Провидец — глупое имечко, данное ему ещё тогда, когда он был совсем щенком. Этот красавец отвадил Изуку и Даби от героев. Тогда мальчики ещё не нашли своего пристанища, прятались по углам, бежали от самых маленьких лучиков света. Все перепачканные не своей кровью, в копоти и грязи — в такой ситуации нельзя быть замеченными. И Провидец привлёк их внимание своими ясными жёлтыми глазками. Он повёл их за собой в темноту переулка, и буквально через минуту на их месте стояли герои подполья. Дальше они скитались уже втроём, пока и не наткнулись на захудалый бар, которым владела одна старая, но очень добрая женщина. Она приняла Изуку и Даби, любила их, как своих внуков, которых у неё давно забрал другой берег реки. Она сама так выражалась. Мальчики честно старались не грустить, когда их названная бабушка умерла: она просто ушла повидаться с другими внуками, ведь так? Когда-нибудь они тоже встретятся. Она просто навещает своих родственников. А они ей тоже родственники. Места на кладбище стоили дорого, да и документов у них не было, поэтому мальчики своими руками соорудили гроб и выкопали могилу для своей бабушки. Деревянную табличку с её именем и надписью «Самая лучшая бабушка» воткнули в землю. Часто сюда дети приносили цветы. Белые циннии. Почему-то они напоминали бабушку.       И вот, Изуку треплет Провидца за ухом. Пёс уже давно привык к терпкому запаху горелой плоти. Его второй хозяин пах так почти всегда. Провидец был умным, он понимал, почему так пахнет большой хозяин, а вот почему маленький... пёс понял не сразу. Лишь когда запах, знакомый запах смерти дошёл до его чуткого носа, он осознал. Но сам Провидец не желал упрекать своего маленького хозяина. Он был с ним добр, а значит, не являлся плохим человеком. И прямо сейчас он его обнимает, ласково шепча ему нежности.

***

      В этот раз Изуку и Даби шли вместе. Они были неразлучны, даже несмотря на то, что иногда ходили на задания и поодиночке. Но разве можно назвать это неразлучностью? Юноши считали, нет, знали, что можно. Они были как вечный дуэт, но как одно страшное предзнаменование для героев и злодеев. Их звали одним именем, потому как никто не знал, что их двое. Они шли, наступали медленно, неторопливо, смертельно. Они оба жгли огнём, выжигали свою ненависть на гнилых душах грешников. Они сеяли ужас и страх даже тогда, когда их воспринимали как одного человека. Но это было не так. Если бы об этом прознали — то всем стало бы ещё страшнее. Потому что один Современный Инквизитор — это смерти нескольких людей, а два — начало Судного дня.

***

      Детектив Цукаучи был в замешательстве: Современный Инквизитор — новый их ночной кошмар — всё никак не останавливался. Он будто хотел выжечь всех, кто был ему неугоден, кто представлял опасность для него самого. И Цукаучи ни за что бы не последовал за ним, если бы его сердце не было также темно, как и сердце Современного Инквизитора. Подхватив чёрную розу с очередного изуродованного тела, Цукаучи спрятал её за отворот пальто. Никто кроме него не знал об этой отличительной черте маньяка, потому что детектив понимал, что на этой мелочи многие серийные убийцы и попадаются. А Цукаучи не хотел, чтобы это заканчивалось. Потому что ему нравилось играть в эту игру, осматривать тела, оставленные в самых неожиданных местах. Про розу забывали все — маленькая и неприметная, она сливалась с телами, вид которых поражал даже самых стойких. Но не его самого. И это было интересно.

***

      Изуку слышал голоса в своей голове. Они иногда мешали, были чересчур шумны — но чаще всего помогали ему. Они улавливали куда больше, понимали больше, и всё, что они требовали взамен — это крики других людей и танец пламени перед глазами. А Изуку был не против. Он только рад представить себе чьё-то стынущее тело. Прямо сейчас он сидит на корточках перед одним из таких. До того, как тело охватило огнём, зеленоглазый проткнул ему живот. Это был один из фальшивых героев, причём из самых мерзких: он насиловал детей. И перед смертью Изуку поиздевался над ним также. Было неприятно смотреть на этого ублюдка, который, даже лишившись своего «достоинства» (Изуку назвал бы это досадным и маленьким недостатком), продолжал молить о пощаде, утверждать, что он хороший и замечательный человек. Его живот был проткнут изнутри — прямо через анальное отверстие зеленоглазый вонзил в него горящую алюминевую трубу. Портить о такое ничтожество свой замечательный факел не хотелось. И сейчас Изуку копался в его внутренностях, пытаясь понять, почему такой человек ещё не сгнил изнутри. Изуку вытащил его желудок, аккуратно принюхиваясь. Гнилью даже и не пахло. Зеленоглазый, совсем не задумываясь, провёл языком по скользкому органу. На вкус тоже ничего такого.       Потеряв к желудку всякий интерес, Изуку решил, что такого мудака нельзя хоронить практически целым. Даже просто хоронить. Нужно сделать так, чтобы его не смогли собрать. С громким хрустом он отделял его руки и ноги от тела, тихонько напевая себе под нос, иногда принюхиваясь, осматривая рубленые края раны на наличие тухлого мяса. Но — нет. Хоть на рынке продавай. Свежее, обычное человеческое мясо с обгоревшей коркой.       Отсоединив вторую руку, Изуку задумался, после чего спокойно оттянул зубами кусок плоти. Он медленно начал жевать его, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Было липко, само мясо скользило во рту, жевалось тяжело и уже несколько остыло, несмотря на недавнюю обработку огнём. С трудом Изуку проглотил противную пищу. Н-да, вот тут он ошибся. Сладковатым всё-таки отдаёт.

***

      Изуку и Даби шли вместе, рука об руку. Сегодня свершится мечта дорогого друга Изуку: они идут на Старателя.       Юноши никогда не говорили о своём прошлом друг другу — но они понимали всё и без слов, без объяснений. И Изуку знал, что для Даби этот день станет чем-то особенным. Вторым днём рождения. Ведь это очень приятно — смотреть, как твой заклятый враг дохнет, будто муха. Беспомощно и неумолимо горит, как свеча. Поэтому в последний момент Изуку отступил, отвернулся и не смотрел — это было для Даби. Его подарок. Не Изуку. Даже роза не была возложена на грудь мёртвого Старателя. Не заслужил.

***

      Изуку прогуливался по улицам ночного Мусутафу. Было несколько забавно осознавать, что у их с Даби личины — Современного Инквизитора — появились сторонники. И Изуку собирался это использовать.

***

      Изуку смотрел на Убийцу Героев. Тот не мог сделать и шага от страха. Такое было впервые. Зеленоглазый мог пришпилить к месту любого, кого захочет. И уже тогда...       Уже тогда он подошёл к Стендалю, хватая его за грудки и вонзая шило в открытые от шока глаза. Лезвие с чавканьем вошло в левый глаз, но Убийца Героев не кричал. Потому что за минуту до этого Изуку вырвал его язык. Всё, что мог делать Стендаль — беспомощно захлёбываться в своей же крови, пока Изуку пальцами вытаскивал его второй глаз. Его острые ногти впились в склеру, с хлюпаньем сжимая скользящий в руке орган, который почти сразу вылетел из черепа, оставаясь висеть на сети капилляров. А Убийца Героев не видел, не чувствовал и не говорил. Но от шока он всё ещё слышал. И эти звуки были самыми жуткими в его жизни. Они предвещали его смерть. И, как гром среди ясного неба, как долгожданное спасение — прозвучал щелчок разгорающегося пламени. Наконец-то он умрёт, и эта пытка прекратится.       И он застыл. Изуку, всё ещё сжимавший в руке его глаз, с улыбкой посмотрел на обугленное тело и на предмет в своей руке. Изуку же сделал благое дело — помог Убийце Героев перестать видеть этот бренный мир, полный фальшивок, которых он так ненавидел. Это ли не счастье? А умер он потому, что счастье — мимолётно.

***

      Может, Изуку и Убийца Героев были в чём-то похожи, но Изуку знал, что такой человек, как Стендаль — с устоявшимися позициями, упрямый и верный себе — не пойдёт за какими-то зарвавшимся мальчишками. А это бы помешало его планам. К слову, планам Изуку мешают ещё несколько человек. И Символ Зла в этом списке первый.

***

      Изуку всегда знал, что счастье проходит быстро, стремительно, несётся с таким темпом... как пламя. Именно поэтому зеленоглазый так любил огонь — он был таким же, как счастье. Резко разгораясь, вспыхивая ярким светом, — он тут же затухает. Изуку любил огонь за то, что тот был его маленьким счастьем.

***

      Кровь набатом стучала в висках. Дыхание сбилось, а Шигараки Томура бежал, как загнанный зверь. За ним медленно шёл мужчина. Его балахон развевался от ходьбы так, что казалось, будто он парит над землёй. Если бы не стук тяжёлых каблуков. Это было похоже на похоронный марш. Последняя музыка в жизни Шигараки. Его схватили за шиворот, дёргая назад. Пальцы зажали чужие ладони, как в тиски, с неприятным хрустом ломая кости, сдавливая с такой силой, что некоторые из них торчали наружу, врезаясь острыми осколками в мясо. Но сил закричать у Шигараки не было. Он впился в собственную губу, когда его опрокинули на землю, каблуком вдавливая в асфальт. Он почувствовал что-то сырое, а потом в нос ударил терпкий запах крови. Шигараки еле смог повернуть голову, лишь бы посмотреть на свои пальцы. Ему это было нужно, его пальцы — это оружие. И вот теперь он закричал — его тут же ударили по затылку, и злодей почувствовал, как зубы вылетают из десён, с хрустом ломаясь, а он, стараясь откашляться, глотает их. И через сухую глотку они не проходят, застревая в ней, мешая дышать и раня, царапая горло изнутри своими гранями. Запах крови становился всё насыщеннее, когда он смотрел на оголённое мясо. Пальцев не было. Лишь грубые обрубки, которыми заканчивалась ладонь. Он даже не слышал хруста собственной спины, пока не понял, что не может больше пошевелиться. Каждое, даже самое маленькое движение вонзалось в его плоть острыми осколками. Кажется, его позвоночник раздробили. И Шигараки бы смеялся над такой иронией — злодея бьёт злодей! Но... было не смешно. Было страшно.       — Простите... Учитель... — Шигараки хрипел, он буквально захлёбывался собственными словами. Он кашлял, его собственные зубы наконец вылетали из глотки. Но было поздно, и оттого стало жутко, невыносимо жутко, сознание тяжелело. Он лишь услышал треск огня, а после погрузился в спасительную темноту.

***

      Изуку отряхнул руки от крови. Маленькую мышку он нашёл. Осталось найти большую. И Смерть уже ждала Все За Одного в своих объятьях. Просто он пока об этом не знает.       Ухмыляясь, Изуку пошёл в бар. К сожалению, не в свой. Видимо, это какое-то классическое пристанище злодеев.       Ему даже не понадобилось заходить — Все За Одного его встретил. Приятно. Ничего страшного, у Изуку тоже есть для него особенный подарок.       Факел загорелся сразу же, вонзаясь в грудь не ожидавшего такого напора Символа Зла. Он считал, что Современный Инквизитор — это слабак, который бьёт таких же слабаков. Но он ошибся. И эта ошибка стоила ему жизни. В его плоть с треском вошла горящая палка, отчего Все За Одного неловко переступил назад, пытаясь выдернуть предмет из своей груди.       Изуку не раз замечал, как в момент страха люди забывали о своих причудах, не могли их призвать. И это было странно — ты всю жизнь живёшь с ней, но в критический момент...       У Изуку, например, такого преимущества не наблюдается. Но когда пред ним встанет вопрос Жизни и Смерти — его факел будет гореть праведным огнём, и все неугодные обратятся в пепел. Именно поэтому Изуку наслаждался представлением. Охваченный пламенем Все За Одного, пытающийся сделать хоть что-то — картина очень увлекательная. Изуку упивается его редкими вскриками, а когда кожа на его костях начинает таять, словно воск, зеленоглазый подавляет в себе желание запечатлеть это на плёнку.       — Что же, — Изуку плавно подходит ближе, с хрустом выдёргивая горящий факел. Ему самому огонь не страшен: он любит его, как никто не любит самую красивую девушку в мире. — Мне пора уходить, — и зеленоглазый замахивается, со свистом запуская палку острым концом в череп Символа Зла. Треск и чавканье плоти, нанизанной на факел, как на шампур, размазанные по стене бара мозги — это настолько впечатляет, что Изуку, уже не сдерживаясь, вырисовывает на этой же стене кровью тонкую надпись: «Спасибо за хорошее представление! Примите мой скромный подарок, как благодарность!» — и кладёт небольшой букет чёрных роз рядом с медленно догорающим телом. Всемогущий уже заждался, да?

***

      Он хоть был немного посообразительней. Изуку даже жалел его. Шутка. Выражение лица Всемогущего было отдельным видом искусства. В глубоких синих омутах отражался праведный огонь. И это было красиво. Жаль, что эти омуты уже пусты. Изуку забрал их себе, а тело когда-то великого героя лежало с проткнутым насквозь сердцем. И от этого сердца разгорелось яркое пламя, оставляя после себя лишь обугленный скелет с остатками обожжёной плоти. Ох, вот тут Изуку расстарался: букет был пышным и большим. Всё-таки Всемогущий был его любимым героем, и это неизменно. Верхушка власти уже заждалась своего нового правителя. Нужно позвать с собой Даби.

***

      Изуку и Даби не останавливались ни перед кем. Те, кто были посообразительнее, переходили на их сторону. А те, кто нет... что же, прямо сейчас Изуку преследовал Ястреба. Он был хорошим героем, и, вероятно, очень недолюбливал Комиссию Героев. Но, к сожалению, его не прельщала и сторона Современного Инквизитора. Изуку сделает так, чтобы птичка больше не смогла улететь.       Широкими, но всё такими же неторопливыми шагами он нагнал ничего не подозревающего Ястреба, сразу же хватая его за крылья. Герой остановился резко, медленно поворачивая голову к нападавшему. А зелёные глаза смотрели в упор, наслаждаясь лицом, полным ужаса. Веки птички округлились, зрачок сузился, становясь тонкой полоской. Красиво. Очень красивые глаза. В них огонь будет отражаться чётко и ярко. И Изуку рванул крылья на себя, отчего герой упал ничком на землю из-за боли в спине с пока ещё относительно целыми крыльями. Его алые перья злодей стряхнул со своих рук. Изуку наклонился, придавливая коленом лопатки и наклонился к уху Ястреба, который закусил губу до крови, стараясь сдержать стон боли.       — Знаешь, птички очень хорошо поют, — зеленоглазый одной рукой разжал челюсть героя, чтобы и не думал кусаться, а другую практически затолкнул в его рот. — А мне не нужно, чтобы ты шумел.       Ястреб протестующе мычал, стараясь избавиться от тонких пальцев, щекочущих нёбо. Но Изуку не думал давать герою шанс: он вцепился в его скользкий язык, сдавливая со всей силы, с хлюпаньем дёрнул его наружу и снова придавил Ястреба, используя уже и второе бедро, так как тот начал трепыхаться. И правда, птичка в клетке. Достав шило, Изуку, не тратя время на раздумья, вонзил его в мягкую плоть Ястреба. Герой уже не кричал. С одной стороны, это было хорошо. А с другой... Изуку нравились его крики. Очень мелодичные.       Зажав коленями ноги Ястреба, а руки скрутив за спиной и проткнув насквозь запястья другим шилом в таком положении, Изуку коснулся алых крыльев, после медленно стягивая со спины куртку и задирая футболку — снять их не вышло бы из-за сведённых вместе рук. Немного непродуманно. Герой под ним дёрнулся. И как умудряется... Изуку мягко улыбнулся, хватая крылья у основания, после чего резко сжал ладони. По подворотне, полной протестующего мычания, раздался громкий треск. Кажется, он сломал птичке крылья. И птичка это поняла. Ему оставалось лишь отрезать уже ненужный, но красивый инструмент. Потому что он захотел их себе. От глаз придётся отказаться.       Вытащив из отворота плаща очаровательный мясницкий нож, Изуку примерился, как бы получше ударить.       — Раз, два... — Ястреб, заслышавший счёт, слабо прикрыл глаза. Он уже мало чего осознавал. — Три!.. — терпения у зеленоглазого было маловато, и он рубанул алые крылья милого героя. Тот даже не вскрикнул, когда почувствовал, что мясо уже родной части тела отделяется от него. Лишь вздохнул, захлёбываясь уже затёкшей в горло кровью.       А Изуку смотрел на трофей в своих руках. После он склонился над Ястребом, целуя оголённые лопатки.       — Спасибо за подарок, — зеленоглазый усмехнулся в чужую, уже холодевшую, кожу. — Я в долгу не останусь.       Пламя разожглось на стоящем в стороне факеле, и Изуку поджёг обрубки крыльев замечательного героя. Он смотрел на танцующее пламя, на его ясный свет. Это было божественно. Если бы только пламя знало, как он его любил!       Зеленоглазый возложил на сожжёное тело две чёрные иссохшие розы. Хотя считал, что Ястреб заслуживает большего.

***

      Цукаучи со смирением смотрел на становление новой власти. Он знал, что диктатура никогда не кончается хорошо, но отчётливо понимал и другое: ему самое место среди этого хаоса. И он пошёл выше. Настолько выше, что смог заглянуть в изумрудно-зелёные и сапфирово-голубые глаза. Смог заглянуть для того, чтобы преклонить перед ними колени. Преклонить колени перед сумасшедшими, безумными, но очень мозговитыми людьми. Цукаучи в них верил, верил в их тонкое искусство слов и дел. Искусство, построенное на чужих костях, крови и плоти.       А янтарные глаза белошёрстного пса внимательно следили за всем, что вытворяют уже давно не такие уж и маленькие хозяева.