уходя уходи, но я к тебе вернусь

***

Каждый удар и выпад раздирали от боли не только снаружи, но и внутри. Хотелось поскорее всё закончить, чтобы больше не видеть этот обжигающий своим холодом взгляд. Кости трещали, заглушая крики, и даже рыки, вырывающиеся из груди. Ладони на подсознательном уровне сжимали рукоятку чего-то, напоминающего топор. С лезвия, не переставая, капала кровь, и в свете костров было непонятного, какого она цвета. Либо насыщенно чёрная, либо раздражающе алая. Агония временно прервалась, стоило упасть и потерять сознание. Сердце практически остановилось, но, будто издеваясь над собственным хозяином, забилось вновь. Явно чувствовался недостаток кислорода, и из-за этого беспощадно горели лёгкие. В глазах темнело, а под веки будто насыпали ещё дымящегося пепла. Пришлось слепо шарить руками по грязному бетону, чтобы соскрести себя с пола. Хотелось заплакать, но в организме давным давно закончилась вся влага. Звуки чужих шагов исчезли довольно быстро, а может, прошло больше, чем пара минут? Тишина резала по ушам сильнее, чем отборный мат. Можно было радоваться, что оставили валяться недобитым. Видимо, всё ещё считали достойным жалости. Победителей сегодня, к счастью, не было, зато были лишь проигравшие. Внутренний голос подсказывал, что если не начать двигаться, то можно потерять ещё больше крови. Хакон собрал остатки сил и желание не сдохнуть в общую кучку, чтобы заставить себя подняться. Руки дрожали, будто он пил, не переставая, несколько суток или лет, как Фрэнк. Не хотелось отправиться прямиком в ад вместе с ренегатами, лежащими у стены, поэтому пришлось идти к выходу. Оружие, выпавшее из ладоней, так и осталось на полу, а есть ли смысл его забирать? Всё равно, чтобы поднять уже не было сил. Пот щипал ранки под глазами, заставляя щуриться и страдать от непрекращающегося жжения. Встроенный внутрь черепной коробки автопилот довёл прямиком до дома. Всё же работа таксистом оставила свои отпечатки, даже в полудохлом состоянии помогает добираться до пункта назначения. Оставляя везде кровавые отпечатки, еле сгибающиеся пальцы нашарили под кроватью початую бутылку вина. Теперь можно было отпраздновать собственное второе пришествие. Алкоголь немного притупил боль, и его остатки пошли на обработку ран. Неосторожность сразу же покарала режущими ощущениями по всему телу, и Хакон снова потерял сознание. Дни текли вяло, медленно перекатываясь из светлого в тёмное время суток. Прекратился подсчёт проведённых в заперти часов, потому что потерялся смысл. Единственное зеркало потерпело крах и теперь валялось за пределами убежища, сверкая под солнцем своими трещинами и кровавыми подтёками. Хакон разбил его, когда после обморока взглянул на собственное потерянное отражение. Не хотелось больше видеть бледную кожу, гематомы на щеке и пустые глаза. Есть не хотелось от слова совсем. Желудок отвергал любую еду примерно два дня, но после пришлось пересилить всё это. Перед глазами плясали цветные круги, складываясь в слова, которые так и не были сказаны Эйдену. Вот именно после этих галлюцинаций пришлось заставить себя жевать хотя бы вяленое мясо. Нужно было зашить раны, но после нескольких неудачных попыток пришлось обойтись бинтами и литрами антисептика. Хакон никогда не трогал себя иглой, но опыт в этом деле имелся. Он помогал своим бегунам, пока ещё сотрудничал с ними. Сшивать собственную кожу оказалось невозможной затеей. Пальцы и тело скручивало судорогой, когда игла проникала в плоть. Даже зажатый между зубов ремень не помогал справиться с этим и подступающей тошнотой от всего процесса. Пришлось ненадолго выйти на воздух, чтобы хоть немного освежить голову. Это не сильно помогло, но дом проветрился, и в нём теперь почти не пахло кровью, потом и отчаянием. Эйден явился на четвёртый день затворничества. Хакон из последних сил сжимал кружку с еле тёплым чаем и пытался на глаз добавить туда нужную дозу лекарства. Он не сразу обернулся на звук вскрытия замка, поэтому тоже был удивлён. Пилигрим стоял на пороге, придерживая сползающую с плеча сумку. Было сложно не узнать собственную потрёпанную вещицу. Видимо, он пришёл, чтобы оставить её в доме «умершего» хозяина или собрать в неё хоть что-нибудь полезное. Сознание покинуло тело, прежде, чем открылся рот в немом вопросе. Просыпаться в собственной постели было немного странно. С момента приползновения домой Хакон ещё ни разу в ней не оказывался. Обычно он довольствовался полом в ванной или «уютным» огрызком ковра на кухне. Судя по открытой настежь двери, на улице уже было утро. Одеяло приятно согревало, защищая от прохладного ветра. Голова спящего Эйдена лежала на самом краю кровати, а остальное тело, скрючившись, осталось на полу. Хакон не стал противиться своим желаниям и погладил его по отросшим волосам.       — Ты уже проснулся? Пилигрим, сонно моргая, выпрямился, но не стал убирать чужую ладонь со своей макушки. Внутри будто что-то воскресло, а не сломалось, как пару дней назад, стоило посмотреть в карие глаза. В них плескались неуверенность, страх и даже немного радости. Пришлось резко встать и уйти на улицу, чтобы вытереть непрошенные слёзы. Каких-то десять минут хватило, чтобы успокоиться.       — Я пришёл, чтобы оставить здесь твои вещи, но никак не ожидал того, что ты жив.       — К радости или к несчастью?       — Наверное всё же первый вариант. Я и не собирался тебя убивать. Хакон поморщился от боли в боку, но всё же сел. Так он чувствовал себя менее беспомощным. Только в этот момент стало заметно, что раны были чистые и даже зашитые. Аккуратные, почти идеальные стежки, смотрелись в какой-то степени красиво. Может, и шрам будет не такой уродливый. Эйден присел на край постели и немного резко отодвинул в сторону мешающиеся руки. Безжалостно, поджав от полной концентрации губы, он обрабатывал раны. Включился режим тотального игнорирования, иначе всё действие затянулось бы надолго.       — Хоть ты и настоящий мудак, Хакон, но попробую дать ещё один шанс. Ты не представляешь, как меня коротнуло изнутри, когда увидел тебя живого, хоть и выглядишь сейчас, как ходячий труп.       — Спасибо, малыш, я ценю это.       — Даже не помню, когда в последний раз видел, как зомби улыбается.       — Если это комплимент, то приму его со всеми почестями. Эйден усмехнулся и с издёвкой поклонился пару раз под тихие хлопки. Хакон даже взял его руку и поцеловал ещё пахнущие антисептиком пальцы. На душе сразу потеплело, стоило увидеть краснеющие щёки. Неловкость, как появилась, так и ушла ни с чем. Пришлось закрыть дверь, потому что появившийся «пожар» не мог согреть холодный воздух, проникающий со входа. Из голубых глаз, начали исчезали льдинки, превращаясь в талую воду. Организм постепенно отходил от шока и появились боли в гематомах. Пришлось прибегнуть к обезболивающему, иначе был риск сойти с ума от неё. Эйден опять не стал церемониться и просто воткнул шприц в оголённое плечо. Вот только в этот раз он нежно чмокнул место укола. Хакон немного растерялся, но ответил на вновь появившуюся улыбку. Не хотелось снова совершить идиотский поступок, но его губы уже накрыли чужие. Пилигрим, оказывается, умел целоваться и делал это с особым рвением, граничащим с осторожностью.       — Ты всё же не такой придурок, раз мне ответил. Думаю, стоит тебя простить хотя бы процентов на девяносто.       — А как же остальные десять, малыш?       — Накину двадцать, если ответишь ещё раз. Хакон поцеловал в этот раз первый, поэтому Эйдена пришлось притянуть поближе. Пришлось зарыться пальцами в короткую стрижку, чтобы хоть немного оставаться в этом мире. Казалось, что ещё чуть-чуть и можно отправляться на тот свет от счастья.       — У меня из-за тебя тахикардия началась.       — Не преувеличивай, хотя я слышу, как сердце колотится. Может, это всё возраст? Пилигрим поморщился от того, что его легонько дёрнули за волосы, но не стал отстраняться. Всё же он был рад, что решился вернуться сюда. Кто бы знал, чем всё обернулось, если бы фотография, которую сделала Лоан, не была бы в этот момент в кармане. Ведь стоило взглянуть на неё, как внутри всё перевернулось. Нужно будет сделать новую, совместную и гораздо более счастливую.