Цена полёта

      Молодой гений Икар во всю прыть стремился за ворота родного Полиса, чтобы показать Музе своё новое изобретение. Среди лачуг изгоев он без труда отыскал нужную и восторженно воскликнул, протягивая девушке свёрток:       — Вот! Мне удалось их создать! То, о чём вы мечтали!       — Что это?       — Крылья!       — Как? Крылья? Для полётов в бескрайние дали? Чтобы подняться к звёздам? Правда?       — Ну… Пока не совсем. С их помощью можно подниматься на два метра над землёй. Заряда у этих хватает примерно на двадцать минут полёта без большого количества поворотов и при почти неизменной высоте, но скоро я смогу вмонтировать в них другой аккумулятор, и это будут уже сорок минут. Сорок минут исполнения вашей мечты!       — А-ах… Всего два метра… Сколько-то минут… Извините, но не о таком я мечтаю. Маловато для мечты.       — Ну, можно ещё придумать и добавить дополнительные функции — например, навигатор, вентилятор на случай жары, тент от солнца или дождя…       — Спасибо, вы изобрели милую вещицу, но я выросла из увлечения игрушками. Заберите, пожалуйста, ваши безделушки, они мне не нужны. Если захотите меня порадовать — исполните именно мою мечту, а не пожелание воспитательницы детского садика по костюмам для утренника.       Икара словно окатили ушатом холодной воды. Понурившись и едва разбирая дорогу, он поплёлся обратно.

***

      На следующий день, пытаясь поймать одного из местных мелких обитателей, Муза подошла к Полису почти вплотную: через прозрачный купол, оберегающий город, сверкающие в чистейших стеклянных и металлических поверхностях блики стреляли в неё солнечными зайчиками, как мальчишки горохом. Стоило ей чуть отвлечься на то, как этот яркий горох рассыпáлся по её рукам — и фьють, зверёк исчез в норке, а в глубине её метнулся в какой-то из отнорков, и она не могла угадать, в какой. Перекапывать все — напрасная трата времени: пока она будет копать один, животное улизнёт по хитрым подземным ходам в другую сторону. Да и сказать честно, ни лопаты, ни совка у неё сейчас с собой нет. Ну так вышло. Она и не предполагала такую охоту, случайно его увидела, жалко было упускать…       Муза уже хотела повернуться и пойти обратно, но тут Ворота Полиса начали отворяться. Любопытно, кто это? Опять платиновый гений с крыльями работоспособностью на два с половиной метра высоты и сорок семь минут тридцать три секунды продолжительностью полёта?       Но из ворот вышла женщина в тёмной одежде. Одежда явно была добротной, но такой не носили ни в Полисе, ни среди Пустоши. Голову женщины прикрывал от солнца капюшон: не в обтяжку по голове, как у Изгоев, но и не такой объёмный, как у модниц Полиса. Перед собой женщина катила тачку с какими-то вещами, и Музу осенило: должно быть, это торговка! Пришла в Полис за лёгким заработком, а сама, похоже, родом откуда-то из дальних Пустошей, раз таких Муза ещё ни разу не видела. Дамочка, конечно, верно сообразила, что толстосумы Полиса дадут за любой причудливый товар в разы больше, чем Изгои, вот деловая жилка! Может, даже оделась необычно как раз для них — заинтересовать, привлечь внимание, а там уж товар нахвалить так, чтоб купили — дело техники. Молодец! Вот видна в человеке истинная свобода духа: она не местная, она предлагает незнакомым надменным людям что-то своё, желая обрести кусок хлеба, а вот поди ж ты — шагает с прямой спиной (даже ручки тачки удлинённые, чтоб не надо было её хозяйке нагибаться!), во всех движениях видно спокойное достоинство. Пусть в тачке по-прежнему полно всего, но вот какова она, наша женщина Пустоши, её не сломить! Не наденет такая никогда добровольно браслет, а если и… Стоп, а как же она без браслета могла по Полису перемещаться?       Словно в ответ на мысли Музы, женщина остановилась, сняла с руки браслет, сверкнувший на солнце так ярко, что разобрать его цвет не представлялось возможным, провернула в ловких пальцах, как будто скатывая жгутиком, подвела руку к боку, а потом вновь вытянула её перед собой, и не поняла Муза: то ли женщина убрала тот браслет в карман и достала другой, то ли тот же самый вдруг стал совсем другим — в виде змейки, обвившей руку хозяйки.       Вдруг в голове Музы пробежала мысль: а что, если торговка рассчитала ассортимент так, чтобы получить максимальную прибыль по всему маршруту, и запаслась товарами и для Изгоев? Вдруг у неё есть лекарства, целая кастрюля взамен недавно прохудившейся или — вот это чудо вполне может у неё быть, раз она торговала в Полисе — новые струны для гитары отца? Муза поспешила к женщине, а та, не двигаясь с места, повернулась к девушке и всё с тем же, неизвестно как выражавшимся, но столь ощутимым достоинством, как будто парившим вокруг неё в воздухе, ждала её приближения.       — Здравствуйте, вы продаёте? — запыхавшись, выпалила Муза.       — Да, дéвица, продаю, и у меня редкий товар. Тебе понравится, - ответила незнакомка со сдержанной улыбкой.       «Ого, старинные словечки, прям как у папы: дéвица!» - пронеслось в голове Музы.       — А что у вас есть? — спросила она.       — Крылья.       — Что? Вы шутите? Вы торгуете крыльями?       — Ну не совсем. Не торгую. А предлагаю. Тебе. Ты же хочешь крылья?       — Это опять эти, почти не рабочие? Спасибо, не надо, хлам не собираю.       — Не горячись, девочка. У меня хлама нет. Всё рабочее, специально для тебя. И ты взгляни, какое.       Женщина откинула край материи, укрывавшей тачку, и наружу выглянули крылья — вернее, часть крыльев, красивого синего цвета, но очень узких, гораздо уже, чем те, что показывал ей Икар.       — Эти маленькие какие-то… Это только на ребёнка, наверное, — протянула Муза.       — А и нет, милая. Они такими и должны быть, крылья сокола.       — Сокола?       — Да. Сокол. Хищная птица. Ты ведь хочешь быть хищницей? И лестно почему-то, и странно.       — Почему это я хочу быть хищницей? С чего вы решили? Я никому жить не мешаю и никому, как ему жить, не указываю.       — Ну ты сама взгляни, — женщина провела рукой по лбу, откинув назад прядь вьющихся тёмных волос под капюшоном с пришитыми к нему спереди защитными очками непривычной формы. «Это от яркого солнца и от песка во время бурь», — машинально нашла объяснение Муза. Чуть насмешливый голос женщины продолжал:       — Ты вот хочешь летать, чтоб легче было охотиться, и тебе надо быстро настигать свою добычу. И только узкие крылья дадут тебе большую скорость: они меньше сопротивляются воздуху, они разрезают его. И захочешь от вражеских козней улизнуть — ну разве меж ветвями деревьев или в трещину в скалах улизнёшь с большими крыльями? Нет. Перелетать на дальние расстояния, исследовать далёкие края, искать кого-то — разве не нужна тут большая скорость, чтобы путешествие не было чересчур утомительным и не потребовало ночлега в самом непредсказуемом месте? (Музу передёрнуло.)       — Подождите… Но я и с этой штуковиной за спиной не в любую канаву могу спрятаться.       — Верно рассуждаешь, — чуть ярче, обнажив самый краешек ровных зубов, улыбнулась женщина.       — И заряд может кончиться, если не знать заранее, как всё пойдёт… И их могут попытаться украсть! Особенно дальние, неизвестные дикари, возможно, они даже решат убить меня, чтобы завладеть крыльями!       Женщина улыбнулась и кивнула. Капюшон упал вниз, закрыв почти половину её лица, продолговатые, с заострёнными углами очки свернули жёлто-зелёным.       — Верно говоришь, дорогая. И правильно, что об объёме заряда подумала…       — А от чего они работают, кстати? Как их заряжать? У нас, небось, во всём лагере для них зарядки нет?       — И не только у вас в лагере. В том городе её тоже нет. Но скоро будет. А потом исчезнет.       Муза недоумевающе посмотрела на женщину.       — Если такие будут у тебя, то в городе тоже такие сразу же захотят, ведь моментально прознают про это. А если у тебя их и не будет — твой городской друг скоро придумает такие или почти такие — ведь он не может остановиться, он должен совершенствовать своё детище. Пока оно не будет совершенно, он не успокоится. Но вот беда: изготавливать такие хлопотно, и энергии им надо много, очень много. Пока там, в городе, много всего, там достаток, и никто и не подумает, что вскоре ресурсы начнут иссякать, но привычка и все стороны обслуживания жизни будут уже крепко завязаны на крылья, причём высокоскоростные и малогабаритные крылья. Их нужно будет с каждым днём всё больше, ведь они станут помогать решению столь большого количества задач, что жизнь без них покажется невозможной. И скорости их будут всё возрастать, а чем больше скорость — тем больше ресурсов она пожирает. Начнут экономить на всём остальном, но разве этого достаточно, раз расходы всё растут? Вначале объявят, что обществу нужно непревзойдённое благородство добровольцев, которые смогут одарить благом остальных, трудясь в поте лица и отдавая львиную долю производимого в дар остальным…       — А потом объявят рабство?!       — Именно. Догадливая девочка, не просто так он тобой восхищается. Ты права. Будут ловить рабов вне купола, будут отбирать их из своих, тех, что похуже. За малейшую провинность начнут ввергать туда человека до скончания дней, потому что откуда-то нужно добывать то, что будет утолять разгорающийся аппетит, — но будет утолять лишь на миг, разжигая его с новой силой, как правильно подобранные специи. Муза зажмурилась на несколько секунд, голова слегка кружилась. Подкатывала тошнота. Может, палящее солнце виновато? А речи женщины ей мерещатся?       — Так что ты очень ловко придумала, подкинув этому талантливому недотёпе идею крыльев! Они теперь сами начнут гноить друг друга — из благих намерений, как им покажется. Но в чём ты особенно великолепна, так это в том, что успела первой озвучить эту идею, озвучила её именно ему, да так ошарашила его своей непохожестью на других, что он думать стал только о тебе и крыльях, и крылья он делает только для тебя! Да, ему потом укажут, что и как в них изменить, как их дальше развивать — к слову, их же можно использовать и для нападений на противника, не думала? (Муза содрогнулась, представив себе отряд крылатых вооружённых бойцов, обрушивающийся на нищий лагерь.) Но самую топовую модель и самый лучший аккумулятор с самым большим зарядом он всегда будет приносить тебе, ведь в его голове всё это — ради того, чтоб осчастливить тебя! Он и не заметит, что эти крылья используют как-то по-другому… Но ты, ты всегда будешь на вершине этой горы состязающихся в размере обладаемого! Тебе повезло больше всех!       Муза стояла, закрыв лицо ладонями, и, как только женщина умолкла, почувствовала, как по щекам катятся слёзы. Секунды три она пыталась сдержаться, но, поняв, что это превыше её сил, разрыдалась. Женщина молчала, и постепенно Музе стало легче, она смогла поунять ощущение надвигающегося горя и, всхлипывая, произнесла:       — Но я не хочу, не хочу так… Нужны мне эти крылья… побольше браслетов… такой ценой.       Опять молчание. Только ветер хлопал складками одеяния женщины. Муза то закрывала, то открывала глаза, отводя взгляд в сторону, тяжело дыша. Наконец дыхание стало выравниваться. И тогда эта женщина снова заговорила, но уже не насмешливо, а ровно и чуть вкрадчиво:       — Молодец. Ты всё поняла. И только женская мудрость может помочь осознать всё то, что тебе нужно. Ищи сама правильное решение. И, кстати, до звёзд на крыльях всё равно не долетишь, они в безвоздушном пространстве. Там и человек не выживет, и крыльям опираться не на что.       Пытаясь прийти в себя, хотя по телу внезапными волнами пробегала дрожь, Муза спросила:       — А в Полисе вы это продавали?       Голос женщины опять приобрёл лёгкую насмешливость, едва уловимую, слабее былой:       — Нет, там я не это продавала.       — А что же? — изумилась Муза.       — Другое. Продавала, да не продала. Как и тебе вот. Вот эту безделушку, взгляни.       И женщина показала Музе маленький металлический предмет, похожий на своеобразную пряжку.       — Это глушитель браслета, вот этими лапками цепляется на браслет и сильно снижает его воздействие на человека. Повышает, так сказать, творческие способности. А снаружи и не заметен почти, и всегда можно сказать, что это просто дополнительное украшение.       Глаза Музы стали высыхать, и она сказала:       — Да не может быть, чтоб такое там не купили. Там их расхватают, как горячие пирожки. Не творчества ради, так ради самолюбия.       — А вот и не права. Я ж это не всем предлагаю. Только тому, кто подобное хочет. Разговорилась я там с одной девицей, примерно твоей ровесницей. Холёная, себе на уме, но вот влюбилась в инженера-изобретателя одного и хочет, чтоб тоже, под стать ему, творческой натурой быть, чтоб он тоже её талантами и душой гордился, да и, как только красота её увядать начнёт, чтоб не бросил, променяв на очередную молодку, а чтоб восторженный интерес его при ней удерживал… Нестандартной хочет быть, его, говорит, необычное привлекает…       — Так что ж она его не купила, если холёная и если всего этого хочет?       — А мы с ней побеседовали маленько… Видишь ли, браслетик почти перестанет на неё действовать, и тут сила мысли, полёт фантазии, тонкость восприятия, бурление эмоций через край! А она и так его чуть не к каждому фонарному столбу ревнует. Поклонницы вокруг него всегда виться будут — каково ей будет это наблюдать, когда фантазия ей стократ больше возможного нарисует, а воспалённые эмоции, словно содрав кожу, припекать начнут? Задержки на работе у него — а она какие круги ада себе собственным воображением нарисует? Она то будет бояться, что слишком скучна и надоела ему, то что он будет себя чувствовать ненужным, когда она уходит с головой в то самое творчество, которым хочет его поразить. Не привыкла с душевными бурями справляться, всё браслет глушил, а вдруг в исступлении наговорит ему чего-нибудь такого, что всё меж ними разрушит, или, того хуже, сотворит, не ведая, что? Опять же, сможет ли она светскую жизнь вести по-прежнему с обострённым-то восприятием всего? И с желанием вместо этого собственными придумками заниматься? А ведь её умение контакты налаживать ему на руку: сам он этого не может, а покровительство и поддержка беззубому гению на каждом шагу нужны, сам-то он — не борец, не прохиндей, не подхалим, ресурсы на жизнь и проекты неоткуда брать. Так что подумала она… и отказалась.       — И она…       — Мудро поступила.       Муза чувствовала мир вокруг себя привычным, но незнакомым. Всё в голове перемешалось, перетряслось, вроде бы осело и можно дальше жить, но что где, на каких местах — непонятно.       — А вы откуда?       — Да вот, из Ворот вышла. Скоро уйду.       — Кто вы?       Женщина молчала, слегка улыбаясь. Муза заглянула в лицо под край капюшона и, сама поразившись, произнесла:       — Мама?       Женщина чуть усмехнулась, вновь тряхнула головой, отчего капюшон со змеиными глазами опустился ещё ниже, подхватила ручки тачки и двинулась дальше.       Первым порывом Музы было желание пойти с ней и расспросить по пути ещё о чём-нибудь, что-нибудь ещё узнать… Но она удержалась, подумав: «Не надо. Неизвестно, к чему это приведёт. И так слишком много того, что надо обдумать».

***

      Икар примчался в лагерь с новой модификацией крыльев, метнулся к Музе, и ему вдруг показалось, будто на лице её он заметил нетерпеливое ожидание. Предупредив его возглас про новую версию изобретения, Муза сказала:       — Давай прогуляемся, поболтаем. Знаешь, все эти крылья мне больше не особо-то интересны. Я тут подумала: ну что такое крылья? Железка с синтетикой. Предмет. И звёзды — да, мерцают красиво, но они далеко, их не трогает наша жизнь. Они были, есть и будут. Но им всё равно. А тут, вокруг нас самое ценное и столь недолговечное, столь хрупкое — люди! Что может быть важнее простого человеческого тепла? Вот мы сейчас с тобой идём, беседуем, держимся за руки — ведь это ли не самое важное? И каждый человек хочет того же, хочет быть любимым и любить в ответ! А у нас, сам знаешь, то война, то мирное противостояние… Пытаются все друг другу доказать, что они правы, и не понимают, что им одиноко и тоскливо потому, что их отвергают оттого, что отвергают они сами, они отвергают тех, кто мыслит чуть иначе. Хотя мыслят обе стороны по-разному в мелочах, а на самом деле все хотят спокойствия и счастья. Правда? И, мне кажется, нам не полётами надо заниматься, а всячески стремиться примирить жителей Полиса и нас, Изгоев. Это самое лучшее, что мы можем сделать. И вот тогда, когда это случится, когда для всех и всегда в обе стороны будут открыты Ворота, тогда… Тогда мы будем счастливы! Мы дождёмся этого, мы найдём друг друга! И никто больше не будет пытаться одержать верх в бессмысленной борьбе, и вот тогда возникнет дивный новый мир!