Эхинацея

      Это было опрометчиво. Глупо. Неуместно. Желанно. Леви мерил шагами комнату, пока рассветные лучи пробивались внутрь сквозь не зашторенные окна. На диване насмешливо мяукнул кот. Мужчина вздохнул, взлохматил волосы и тут же их пригладил обратно. Микаса была, как глоток свежего воздуха, с ней давно замерзшее сердце оттаивало и от одного присутствия билось чаще, резче. Найти этому объяснение не представлялось возможным. Ему хотелось ее поцеловать, и он поцеловал ее, забыв о том, что кто-то мог зайти в аудиторию, забыв о том, что она его студентка — еще совсем молодая, неопытная. Ей бы другого парня — ровесника, простого такого, доброго и открытого.       Дерьмо.       Леви открывает форточку, берет с подоконника пачку сигарет и закуривает, прикрывая глаза. Хочется повторить до дрожащих пальцев этот поцелуй, хочется вдохнуть тонкий запах ванили, чтобы крышу снесло безвозвратно.       На улице конец сентября, впереди долгие восемь месяцев учебного года бок о бок, что и в радость, и в тягость. Надо было вовремя оттолкнуть, нарычать, нагрубить. Надо было придушить свой интерес еще в зародыше, и не позволить Микасе заинтересоваться собой в ответ. Не смог.       Пепел летит в форточку, подхватываемый ветром. Сердце Леви же уходит в пятки от сложности выбора. Как теперь быть? Списать все на мимолетный порыв? Выставить себя монстром, воспользовавшимся моментом, или заключить эту девушку в объятия и никогда не отпускать, наплевав на мнение окружающих?       Вроде бы взрослый мужчина, а ведет себя хуже нерешительного подростка в пубертатный период. Это злит, это выбивает из привычного серого образа жизни. Однако, Леви знает, что уже не сможет так просто выбить эти чувства из своего сердца, если только Микаса сама прямо ему не скажет, что ей это не нужно, что это не правильно, что он слишком стар для нее.       Не скажет ведь.       И от понимая сердце сжимается в тисках, как при смертельной болезни, от которой еще не изобрели лекарств.

***

      Для Армина неделя пролетает, как один сплошной день — невыносимо долгий и мучительный. В груди дыра, а в мыслях пустота. Сначала он думает отказаться от тренировки с Энни и провести выходной в постели, занимаясь самобичеванием и мучая гитару, но когда от нее приходит сообщение, пальцы сами печатают ответ. Возможно, ему, действительно, стоит отвлечься и выпустить пар.       На тренировке девушка позволяет это сделать, словно видит его настроение, словно понимает его чувства. Она обороняется, изредка делая замечания, и не лезет в душу с глупыми расспросами и словами сочувствия, за это Армин ей безумно благодарен, и потому снова зовет на репетицию совсем необдуманно, не надеясь, что та согласится.       Энни соглашается.       И почему-то в груди становится легче, спокойнее.       Они договариваются встретиться вечером, и Арлерт с нетерпением ждет назначенного времени, не понимая, почему оно вдруг замедлилось в несколько тысяч раз. Он говорит себе, что просто не хочет думать о расставании, что хочет расслабиться и провести выходной в приятной компании, занимаясь любимым делом, но…       Внутренний голос ласково шепчет, что он — идиот. Парень возмущается такому заявлению и пытается спорить с самим собой, искать аргументы его резкого порыва, но все тщетно. У него нет этому объяснения — ни логического, ни какого-либо другого.       Энни задерживается, и Армин успевает подмерзнуть, сжимая в руках пакетик с выпечкой. Вечернее солнце хоть и светит ярко, но совсем не греет, приближаются холода, которые ему предстоит провести в одиночестве. Каждое воспоминание о Петре приносит боль и тяжесть в груди, хочется увидеть ее, но парень видит лишь Энни, выходящую из автобуса.       Она снова с распущенными волосами, что ласково треплет ветер, такая маленькая, что едва не теряется среди толпы, и парень спешит к ней, боясь, что девушка на самом деле исчезнет. Они сталкиваются, Энни врезается в его грудь, он хватает ее за плечи, удерживая на месте, всего лишь на секунду.       — Привет, — произносит Армин на выдохе.       — У тебя вид, будто ты привидение увидел.       Парень не находится с ответом и потому протягивает пакет с выпечкой, неловко улыбаясь. Голубые глаза девушки становятся теплее, когда она заглядывает внутрь и вдыхает сладкий запах. Он и подумать не мог, что грозная блондинка окажется сладкоежкой.       В студии пока никого нет. Армин садится рядом с Энни на диван и берет гитару — простую акустическую, и медленно перебирает струны. Они молчат, наслаждаясь льющейся мелодией, между ними нет неловкости, нет желания ляпнуть хоть что-то, лишь бы молчание перестало давить на плечи. Он искоса поглядывает на девушку, на ее спокойное лицо, на глаза, что изучают движения его пальцев.       Энни красивая.       Мысль прошибает, как ток. Щеки совсем капельку начинают гореть, и пальцы соскальзывают со струн с фальшивым звоном. Он сглатывает и снова начинает играть, на ум приходит одна песня. «I just wanna be somebody to someone, oh I wanna be somebody to someone, oh I never had nobody and no road home I wanna be somebody to someone»       Энни замирает, вслушиваясь в слова песни. Она кажется ей личной, слишком интимной, словно Армин делится с ней чем-то сокровенным. Его глаза прикрыты, уголки губ подрагивают в грустной, но в тоже время счастливой улыбке. Одиночество витает в комнате, ощущается в нотах и самом приятном голосе на свете. Энни понимает его, поэтому когда парень заканчивает петь, она прижимается к нему и обнимает — невесомо, давая возможность оттолкнуть.       Это не жалость. Поддержка, которой она в свое время была лишена.       — Спасибо, — шепчет Армин, обнимая ее в ответ.