Котёнок

Свое наступившее утро первого августа Леша встречает с необъяснимой тревожностью на полусонной душе. Он осторожно приподнимается на тонких локтях и рефлекторно щурит тяжелые веки от ярких лучей солнца, пробивающихся сквозь расщелины между плотными занавесками. На улице во все сока расцветает летний день — жаркий и душный. Губанов тихонько сопит, и чуть попривыкнув к освещению, скользит усталым взглядом на пустующую сторону кровати и чувствует, как сердце со всей мощью ударяет по грудине. Остатки ночного сна раненой птицей вылетают из головы. Оказывается, Леша все это время был одиноким, лишь мятые простыни, все еще мокрые от вчерашнего, и перевернутая подушка с вывернутой наволочкой были верными охранниками его покоя. Внутри леденеет. Длинные пальцы паники вонзаются в стены желудка, сворачивая внутренности в колкое кольцо и выгрызая путь вверх, в жесткие тиски сжимают легкие. Леша хрипло и громко дышит, чувствуя, как последние молекулы воздуха вырываются из ноздрей и заменяются стойким запахом гари. Короткое мгновение, и он срывается с кровати, подлетая к полураскрытой двери. На кухне его ожидает настоящий пиздец. — Сука, ты долбаеб что ли, Вов? — А че? Черный корпус электронной плиты — чистый до сегодняшнего утра — оказался целиком и полностью покрытым жирными отпечатками пальцев. На полную включена мощность приготовления. Масло в сковороде громко шипит и цокает, поглощая яичницу с потемневшим белком и оранжевым желтком. А рядом Вова стоит. Держит указательный палец во рту и сжимает свободной ладонью небольшой кухонный ножик. — Ты мне чуть кухню не сжег, ебанутый. — на возмущенном выдохе говорит Леша. Кричит практически и как можно скорее выключает загаженную конфорку. Остаток сгоревшего яйца отправляется в помойное ведро вместе с сковородой. — Блять, ты просто пиздец. Слов нет. Вова сразу же хмурит пушистые и непослушные брови. Вытаскивает обслюнявленный палец изо рта с зияющей ранкой в области фаланги и с небывалой злостью жмет нож в руке. — Ой, да завали ебало, старый. У меня все под контролем было, а это ты пришел и всю малину попортил. — произносит Вова, вытирая ладонь о мятую футболку. На серой ткани остается развод багряной крови. — Сейчас пластыречек ебну, и будет тебе завтрак. Леше этот цирк уже надоедать начинает. Спать все еще хочется, и разбаливается голова в области вечно ноющих висков. Он подходит к напыщенному от гнева Вове и без особых стараний вырывает из пальцев тонкий кухонный нож. Игнорирует матерящиеся возмущения, срывающиеся из чужого рта, и кидает предмет в раковину. Не хотелось бы, чтобы очередной конфликт закончился кровавой резней, пусть при нынешних обстоятельствах это и маловероятно. Леша крепко вцепляется длинными пальцами в худые плечи и с заметным усилием заставляет упористого барана по имени Вова прижать свою тощую задницу к стулу. — Эй. Охуел? — он все пытается подняться, но безуспешно. Ворочается, словно раненый в желтое темечко ужик и все хочет ускользнуть. — Я охуел? — Губанов взрывается. Кричит, не стесняясь соседей за картонными стенами, и путается в словах. — Может быть, это ты охуел, Вов? Ты устроил тут непонятно что. Хуйню настоящую, а я опять за тобой буду убирать. Ты заебал уже, успокойся, блять. Леша моментально замолкает, когда видит, что руки начинают дрожать. Страшно отчего-то на сердце становится. Дурно и душно. Он собственным телом чувствует, как на чужой коже расцветают алыми розами отметины пальцев. А Вова все хмурится и сопит простуженным носом. Он не в свойственной для себя манере выдерживает долгое молчание. Складывает ладони на еле вздымающейся груди и безуспешно старается справиться с алеющими щеками. — Иди ты нахуй, старый. — на шепоте произносит Семенюк, печально склоняя голову вниз. Тон голоса до краев переполнен тоской и рваными кусочками обиды. — Я тебе хотел приятное сделать, а ты как всегда токсичишь, крыса ебанная. Леша до крови прикусывает нижнюю губу и чувствует, как заостренные кончики ушей окрашиваются в багровые оттенки. Лицо колким пламенем горит от переполняющего тела стыда. — И чем ты хотел мне приятное сделать, а? — вместо извинений произносит Леша. — Тем, что ты сгоришь и я следом за тобой? Мне умирать не очень хочется, Вов. Теперь настала череда Вовы взорваться. — Я тебе завтрак хотел сделать, еблан ты тупой. — в полную грудь кричит Вова, отчего на щеки Леши попадают капли слюны. — Как в фильмах, сука. Представляешь себе? В кровать тебе принести эти тосты ебанные с твоим сраным авокадо. Кофе, блять, и прочую хуйню. Я хотел, чтобы ты утром проснулся и охуел от того, какой у тебя охуенный парень. Сука. Семенюк вскакивает со стула. Он вскидывает руки в стороны и по чистой случайности задевает ладонью чужую грудь. Ударяет больно. Вова практически рычит загнанным в клетку тигренком с вырванными когтями. Проходит мрачной тучей мимо Леши и поскальзывается на рассекающем по полу пятну от воды. Лучше пока что его не трогать. Леша тоскливо смотрит вслед и вздыхает. Щемящее чувство вины опухолью нарастает изнутри тела, становясь все сильнее и крупнее с каждой секундой. Она разрастается настолько, что грозится выломать грудину. Совесть нападает со спины и вгрызается в позвоночник острыми зубьями. Разрывает до крови беспощадно и злобно. Он оглядывает грязный стол, на котором выложен практически весь холодильник. Тут и очищенные авокадо с темными косточками валяются вместе с этикеткой от просроченной ветчины, и размазанный по столешнице сливочный сыр. Много чего еще интересного найти можно, если достаточно хорошо порыться. Вова, видимо, хотел устроить завтрак в стиле дорогущих европейских отелей с пятью звездами. И все это ради того, чтобы порадовать Лешу. Губанов проводит достаточное количество времени на кухне. Ждать клининговую службу не хочется, и он берет все в свои руки. Тащит из кладовой комнаты ведро с шваброй, химические порошки и бесчисленное количество тряпочек. Он моет полы, выкидывает испорченные продукты в мусорную корзину и в самую последнюю очередь вычищает многострадальную электрическую плиту. Теперь на кухне чисто и спокойно. Леша раскрывает окно и раскрытым ртом глотает свежий августовский воздух. Разбросанные по черепной коробке мысли структурируются и выстраиваются в прямую линию. Он снова чувствует колкий стыд за сказанное, отчего втянутые щеки наливаются кровавыми соками. Извиниться нужно, но это так сложно. Леша этот момент оттягивает, как только может. Он решительной походкой ступает по недлинному коридору и в самый последний момент сворачивает в ванную комнату. Взгляд касается закрытой двери спальни, и горло в мгновение пересыхает. Мысли в голове разбегаются вновь. Леша подставляет горящее лицо под струи ледяной душевой воды, стараясь прийти в себя. Он снова сорвался и показал себя с самой своей ебанутой стороны — истеричной и не совсем адекватной. Когда дело касается Вовы, лучше всего набрать кулак недюжинного терпения, которое иногда у Губанова заканчивается. Прямо как сегодня. Он качает отяжелевшей головой и выходит из кабинки чуть освежившимся и смелым на действия. Надевает чистый комплект одежды, пахнущий ароматным альпийским кондиционером. Хватается за фен и выстраивает любимую башню из волос — это своеобразный ритуал, приводящий мысли в относительный порядок. Леша с укладкой ощущает себя в несколько раз увереннее и даже красивее. Губанов цепляется длинными пальцами в края белоснежной раковины и вглядывается в собственное отражение. Ничего хорошего у него внутри извилистых мозгов нет в помине. Он облизывает потрескавшиеся губы со следами вчерашних укусов и вновь ощущает смертельную тоску вперемешку с виной. Коктейль получается ядовитым, и Леше он явно не по силам — горло все жжется, и горькая рвота вырывается из рта. Поселиться в ванной и избегать Вову до конца своих дней мысль, конечно, интересная, но Леше она не по вкусу. Нужно либо умирать, либо решать проблему здесь и сейчас. Конфликты с Вовой случались настолько часто, что не хватит морских песчинок для их перечисления. Они по характеру и образу жизни люди абсолютно разные, но за каким-то чертом решившие, что вместе им будет хорошо. Ссориться было прикольно — эти многочисленные словесные перепалки отношения наоборот скрепляли и добавляли особенной перчинки. Звучит, конечно, паршиво и неубедительно, но факт остается таким же фактом. Да только теперь с Вовой сраться как-то нерезонно. — Блять. Ну ты и ссыкло ебанное, Леша. — говорит он самому себе. Зеркальное отражение молча вторит в ответ. Он наполняет ладонь прохладной водой и плещет редкие капли на лицо, стараясь окончательно успокоиться. Леша должен быть сильнее и умнее хотя бы для самого себя, чтобы не мучаться по ночам от осознания собственной тупости и беспомощности. Слабости. Помощь-то нужна не ему, а Вове — это ему сейчас хуевее всех на свете. Его понять можно и нужно. Губанов долго держит холодную ладонь на ручке спальной двери и ощущает, как все тело покрывается предательскими мурашками. Руки дрожат, а ноги по ощущениям превращаются в сладкую вату. Он чувствует себя отвратительно, и, перед тем как войти во внутрь, молится высшим силам, дабы они подарили ему сил и смелости. Стеклянное сердце Леши покрывается глубокими трещинами и громко скулит, отчего кровь в сосудах превращается в ледяные соленые слезы. Оно раскалывается на несколько частей и падает в самую бездну. Разбивается вдребезги. Острые кусочки стекла вгрызаются в окружающие мягкие ткани и покрывают душу зияющими шрамами. И всему этому служит Вова. Он скромно сидит на краешке большой кровати и склоняет голову вниз. Дневной свет, выбивающийся из расщелин меж занавесок, плавно скользит по печальному лицу. Невидимая ладонь жаркого солнца оглаживает плотно закрытые веки, несколько пухлые щеки и сжатые в полосу губы. Вова по виду погружен в крепкий сон, лишь неравномерное дыхание показывает его истинное бодрствование. Он пальчиками сжимает край взбитого одеяла и ладонью медленно проводит по скомканной простыне. Скучающе болтает ногами и громко сопит. На щеке его в солнечном свете сияет мокрая дорожка одинокой слезы, заканчивающаяся где-то на подбородке. Леше хочется лечь в бархатный гроб прямо сейчас. Он за считанные секунды преодолевает пространство небольшой комнаты и робко присаживается рядом. Вова слегка приподнимает голову в нужную сторону, ориентируясь на шум сбоку. Он молчит и позволяет Леше крепко обнять себя. Вова утыкается носиком в чужое плечо и цепляется ладонями за футболку, пока Леша успокаивающе проводит ладонью по подрагивающей спине. — Еблан ты тупой, Вов. — с улыбкой произносит Леша, решаясь первым нарушить установившуюся тишину. Он зарывается рукой в пушистые волосы и наматывает на пальчики короткие пряди. — Иди ты нахуй, старый. — вторит Семенюк, подставляя голову под приятную ласку. — Отпусти. — Не пущу. Вова громко хмыкает и кривит уголок губ в привычной улыбке. Доверительно жмется к любимому телу и ощущает полную безопасность в перемешку с любимым теплом. Он опаляет горячим дыханием длинную шею и, чуть приподнявшись, проводит кончиком носа вдоль острого выступающего кадыка. Губанов по доброму хмыкает и откидывает голову назад, продолжая ладонью зарываться в мягкие волосы. Они все вжимаются друг в друга и безуспешно пытаются превратиться в единое целое. Вова отстраняется первым и приподнимает голову чуть повыше, где по его ощущениям должно располагаться чужое лицо. Хочет говорить на равных, но промахивается и слишком сильно задирает подбородок вперед. Леша это прекрасно понимает. Он невесомо касается пальцами пухлых щек и поправляет голову так, чтобы закрытые глаза Вовы были нацелены на лицо Леши. — Ты сильно злишься, Леш? — Вообще не злюсь. — Это схуяли? — Вова вскидывает пушистые брови вверх и выглядит удивленным на сотню процентов. — А потому что знаю, что ты это от большой любви сделал, а не вредности. — Нахуй мне вредить тебе, старый ты хуй? — Ну а ты вспомни, какую хуйню ты про меня раньше говорил. — Леша улыбается и смахивает лезущие прядки волос с чужого лба. — От тебя что угодно ожидать можно, Вов. — Это все в прошлом. — стыдливо произносит Семенюк, и щеки его загораются алым пламенем. — Знаю, что в прошлом. — он вздыхает с едва уловимыми нотами печали и тоски. Тема эта болезненная и неприятная для обоих. — Да ладно тебе, забей. Я люблю тебя, Вов. — Я тебя тоже люблю. Леша не хочет, чтобы Вова грустил. Он мягко отстраняет Вову за плечи и, улыбнувшись, кладет ладошку на чужое личико. Склоняется слегка и не выдержав, одаривает его кратким поцелуем: начинает с холодного лобика, а затем на пару неряшливых бровок; доходит до переносицы и спустившись вниз касается сухими губами до кончика носа, где плавно переходит на пухлые щеки. Семенюк от каждого чмока выглядит все счастливее и счастливее. Настолько сильно, что в глубине души возникает навязчивое желание целовать его вечность напролет. Вова сияет, словно яркий хвост далекой кометы. Он игриво морщит личико и доверительно вжимается в объятья, позволяя жмякать себя как угодно. Вова похож на новорожденного котенка. Он красивенький такой и очень пушистый. Любит спать днями напролет возле теплого бочка и сопеть, видя сны о чем-то хорошем. Иногда Вова ведет себя несносно: показывает свои острые коготочки и кусается, делая больно. Злиться и ругаться на него долго не хочется, а наоборот, возникает желание погладить по мягкой макушке. А еще Вова такой же слепой. Леша вглядывается в глаза, затянутые туманной пеленой, и сердце его восстает из стеклянных осколков. Оно воссоединяется заново, отчего застывшая в ледяных жилах кровь загорается жизнью. Леша любит Вову настолько сильно, что пиздец. Они вместе выдержат все: огонь, воду и вечную слепоту Вовы. Губанов игнорирует волнительную дрожь в руках и нежно проводит кончиками указательных пальцев по чужим бровям. Улыбается с печалью, когда чужие глаза никак не реагируют на прикосновения. Он кратко вздыхает и с усилием проглатывает вставший поперек горла сухой ком. Глаза Вовы — некогда глубокое лазурное небо, наполненное щебечущими птицами и белоснежными облаками, а ныне затянутое свинцовыми тучами. Они дождливые, холодные и отчужденные. Они всех пугают, но не Лешу. Он с сильной любовью целует Вову в носик и улыбается, не сводя взгляда с безжизненных глаз. На краткую секунду кажется, словно они отвечают ему веселой искрой. — Слепышарик ты мой. — иди ты нахуй, старый. — смущенно шепчет Вова, обнимая Лешу за плечи. — завали ебало просто. Ну завали ебало, а? — Не завалю. — Хуево. Они вместе уходят на кухню. Вова занимает свое любимое место на стуле возле окна, а Леша принимается готовить завтрак — яичницу и поджаренные тосты с авокадо, сливочным сыром и ветчиной. Они долго сидят за столом и пьют молочный кофе с горячей пенкой, пахнущей ароматной корицей. Леша рассказывает своему любимому Вове о том, как проходят дела за оконным стеклом многоэтажного дома: описывает во всех подробностях о голубизне августовского неба и кружащихся в воздухе стаях перелетных птиц; о том, как шелестят вдалеке изумрудные кроны деревьев и блещут солнечными бликами капоты разноцветных машин. Вова искренне улыбается и в очередной раз восхищается на удивление солнечному лету. Громко ставит пустую кружку из-под кофе на самый краешек стола и, приподнявшись на руках, тыкается головой в разные направления. Леша подставляет свое лицо и Вова, нелепо скользнув мокрыми губами по щекам, доходит до подбородка. Он уверенно поднимается чуть выше и касается до тонких губ своими. Целует медленно и тягуче сладко. Искренне, как только он и умеет. Вова быстро отстраняется и ухмыляется, кривя уголок рта — это контрастирует на фоне его мертвых глаз. Леша улыбается в ответ печально и тоскливо. Опускает наполненный болью взгляд вниз и вытирает пальцами выступившие соленые слезы. Иногда даже Леша не может подолгу смотреть в глаза Вовы. Такое бывает, но они пройдут через это все вместе. Вова после плотного завтрака уходит спать — у него биологические часы сбились, потому что размылось понятие о темноте и свете. Он заваливается в центр кровати на подушку с вывернутой наволочкой и кутается в теплое одеяло. Настоящий котенок, не иначе. Леша же остается на кухне. Он до скрипа вычищает пустые тарелки и кружки с кофейным налетом внутри. Полностью открывает окошко и достает из кармана старую добрую сигарету. Леша глубоко вздыхает пепельный дым и рассматривает тусклые серые облака, закрывающие яркий солнечный диск. Перелетные птицы спрятались между кронами далеких деревьев. Мелкие капли дождя тихонько барабанят по оконным стеклам. Иногда даже Леше приходится врать. Такое бывает, но они пройдут через это все вместе. Перед тем как выбросить тлеющий сигаретный бычок, в голове Леши холодным голосом произносится чужая фраза, вырванная из облаков далеких воспоминаний. Она заставляет Губанова съежиться и поскорее закрыть окно на замок. «Я тоже все понимаю. Я слепой, а не тупой, Леша.»