Его последний день

— Тебе понравилось, не так ли?. — Леви развязал кожаный ремешок. Трудно было представить, кого-то лучше, кто унаследует часы Эрвина. — Можешь забрать их себе. Леви был уверен, что Фалько ему бы понравился. Иногда мальчик слишком сильно напоминал ему человека, скрывающегося за титулом. Когда в глазах Фалько вспыхивало любопытство, перед ним словно снова возникал Эрвин. Было так легко вспомнить десятки моментов: они вдвоем заперлись в кабинете Эрвина, книги помогали им мечтать о мире за стенами. — Но я думал, что они особенные. — Фалько ошеломленно смотрел на него, его палец пробежал по кожаному ремешку с почти благоговейной осторожностью. — Ты уверен? — Уверен, чертово отродье. — Леви усмехнулся, подталкивая его, пока парень не успел слишком много об этом подумать. — Позаботься о них. — Ты уверен, что не хочешь пойти с нами? — Габи поправила куртку и положила свою копию ключей в сумочку. — Мы собираемся поужинать в ресторане у гавани. — Мне не нужно играть в третьего лишнего. Повеселитесь без меня. — Как скажешь, дедушка. — Габи поцеловала его в щеку на прощание. — Убирайся отсюда. — Леви хмыкнул, стирая поцелуй со своей щеки. — Тебе стоит чаще улыбаться, тебе это идет. — Габи засмеялась, потянув за собой Фалко. Шум опускающейся ставни снова оставил его наедине с призраками. Улыбка. Леви был уверен, что забыл, что означает это слово. Без Габи и Фалько тишина в этих четырех стенах была почти могильной. Леви глубоко вздохнул, одиночество было его единственным спутником. Фотография на шкафу в столовой, казалось, следила за каждым его движением, улыбки Габи и Фалько оценивали его на каждом шагу. Леви проследил за изображением своего лица на фотографии: его шрамы все еще были красными от ярости. Война закончилась всего несколько месяцев назад. Стоял теплый летний день, с пляжа дул легкий ветерок. Габи была в цветочном платье и улыбалась, держа Фалько за руку. Оглядываясь назад, можно сказать, что это был хороший день. Двое смеющихся детей гонялись друг за другом по берегу. Лицо Фалько было лицом влюбленного ребенка. Возможно, когда-то Леви смотрел на Эрвина с таким же выражением. Трудно было сказать. — Не смотри на меня так! — Леви опрокинул рамку с фотографией, и веселые лица выглядели так, словно хотели осудить его за то, что он собирался сделать. Стук эхом разнесся по столовой. — Черт! Я пытался! Ладно? Леви просто хотел иметь возможность пойти домой. Мир был слишком тяжелым, отсутствие было похоже на черную дыру, которая поглотила его, не оставив ничего для живых. Их было слишком много. Мама, Кенни. Изабель и Фарлан. Петра. Оруо. Моблит, Майк и Ханджи. Семь лет, и ничто не заставило его хоть на секунду забыть о том, что Эрвин мертв. Эрвин был мертв. В комнате было совершенно темно, если не считать слабого отблеска лампы на прикроватной тумбочке. Леви положил ручку на тумбочку и откинулся на подушки, изнеможение охватило все его тело. Плащ Эрвина лежал у него на коленях, шершавый на ощупь. От него много лет пахло только пылью, но Леви так и не смог его постирать. Этот кусок ткани, изорванный и все еще запятнанный кровью, был всем, что у него осталось. — Разве я эгоист, раз хочу вернуться на твою сторону? — Леви прижал плащ к груди. — Я не имел права осуждать тебя, но не проходит и дня, чтобы я не хотел принять другое решение. Одинокая слеза смочила темно-зеленую ткань. Когда остальные воспоминания, казалось, померкли со временем, тот последний миг словно выжгли в его сетчатке. Привкус желчи во рту. Металлический запах крови в воздухе. И слова Ханджи. Леви был слишком трезв. Бутылка бурбона, спрятанная на дне ящика, казалось, взывала к нему. Удивительно, что Габи не нашла его тайник после нескольких месяцев борьбы за то, чтобы в доме не было ни одной бутылки. Трудно было не понять ее открытой войны с алкоголем, когда в течение первых нескольких месяцев Габи слишком часто находила его в отключке на собственной блевотине. Леви взял бутылку, и янтарная жидкость отразила свет лампы. От запаха виски у него на мгновение закружилась голова. Леви поднял бутылку в молчаливом тосте в честь всех своих призраков. После первого глотка больше половины бурбона исчезло. Эрвин посмотрел бы на него покровительственно; так презирать хороший алкоголь. Леви ненавидел ощущение алкоголя, когда он обжигал его горло. Бурбон был любимым наркотиком Эрвина, а не его самого. Леви снова взял пожелтевшую бумагу и молча посмотрел на нее. Чернила все еще блестели. Мелкий, немного детский почерк занимал едва ли половину страницы. Когда он сел писать, ему хотелось сказать так много, но слова всегда выходили против него, когда он больше всего в них нуждался. Ливай никогда не был великим оратором; это всегда была роль Эрвина. Ривай почти с благоговением написал на конверте имена Габи и Фалько. По крайней мере, они заслуживали объяснений. Габи должна была чувствовать себя ответственной за то, что не смогла спасти его. Он лишь надеялся, что когда-нибудь она поймет, что решение было принято только им. Уснуть и больше никогда не просыпаться. Когда он откроет глаза, его будет ждать улыбка Эрвина. Может быть, тогда Леви сможет рассказать ему то, о чем он молчал всю жизнь. Среди всех сожалений, которые он носил в себе, то, что он так и не сказал Эрвину, что любит его, должно быть, было самым тяжелым в его желудке. Тогда эти слова казались такими ненужными. А потом было уже слишком поздно. Месть поглотила слишком много его лет. После смерти Эрвина осталась только жажда мести и последний невыполненный приказ. И когда даже этого оказалось недостаточно, ничего не осталось. Нож Кенни тяжело прижимался к ладони, дубленая кожа, обтягивающая рукоять, износилась от времени. Его прикосновение было похоже на ласку старого друга. Стальное лезвие сверкало свежей заточкой. Этот клинок спасал ему жизнь больше раз, чем Леви мог вспомнить. Наверное, было бы справедливо, если бы именно оно спасло его в последний раз. Чистый порез, острие погружается в плоть, рассекает мышцы и добирается до кости. Леви видел его, его белоснежная тупая белизна выделялась на фоне багрового цвета крови, хлынувшей из раны. Леви завороженно наблюдал за своим запястьем. В осознании того, что его ждет только смерть, был определенный покой. Леви закрыл глаза и позволил тишине окутать его. Алкоголь, казалось, затуманил его мысли. До потери сознания оставалось недолго. На мгновение Леви представил, что они все там, окружают и приветствуют его. Его мир снова открывался перед ним. Впервые за последние пять лет Леви почувствовал покой. Спустя столько времени он наконец-то почувствовал, как Эрвин крепко обнимает его. — Прости, что заставил тебя ждать. — Леви улыбнулся, протягивая руки. Леви никогда не верил в жизнь после смерти, но он также не верил, что за стенами есть кто-то. Леви не нужно было верить, когда Эрвин всегда делал это за них обоих. Он очень скучал по нему. Слезы увлажнили его лицо. Дни казались вечностью, жизнь тянулась до тех пор, пока не потеряла всякий смысл. Ужас небытия парализовал его, как тогда, когда он был еще ребенком, запертым в маленьком тесном чулане, но Эрвин верил, что они еще встретятся. Всю жизнь Эрвин был компасом его решений. В тот последний миг Леви снова поверил в него.