Что вы скажете о Саше?

На светлом лице тонна косметики – гримёры хорошо постарались, скрыв тёмные круги под глазами молодого парня. Молодого, но уже потерявшего несколько близких сердцу людей. Он находится в полумраке небольшой студии, где-то на окраине города, куда их привезли. Другие ждут Конни за металлической дверью, в то время как сам парень ждёт начала интервью. Режиссёр, откинувшись на спинку, сидит в своём режиссёрском кресле, готовый задавать провокационные вопросы. Находясь в кромешной тьме комнаты, освещённой светом из щели всё той же металлической дверью. Любопытно, почему же её не закрыли полностью, как сделали с Николо? В голове словно начали крутиться шестерёнки. Вопросы будут явно провокационные, чтобы рассорить недавно сдружившихся парней. — Вы готовы? — спросил из темноты голос полный безразличия. — Да, — сглотнув вставший в горле ком. Конни почувствовал на себе чужой взгляд, плечи невольно дрогнули. Неуютно. До жути неуютно. Конни на кладбище в кругу семьи Браус было более комфортно, нежели здесь. И это с учётом того, что его до сих пор грызёт совесть за то, что не прикрыл, не уберёг. Он до сих пор помнит, каким разбитым выглядел Николо, как он сжимал пальцами землю, то ли силясь не заплакать, то ли желая вырыть себе могилу рядом. Они с Жаном не так долго знали марлийца, но поняли, что Николо был неплохим парнем. Он любил Сашу, многое хотел для неё приготовить и сделать, жаль только, что знакомство с родителями произошло при таких обстоятельствах. Из раздумий его выдёргивает голос – снова ушёл не в те дебри: — Кем для вас приходилась Саша Браус? — Она..была моей близняшкой... Мы везде ходили вместе и сблизились раньше, чем с другими. Возможно, потому что были земляками, возможно, потому что чувствовали родственную душу друг в друге. А ведь и вправду, именно он помогал Саше в кулинарном соревновании против команды Жана. Да, они проиграли простому омлету, но получили кучу эмоций, сблизились, вспомнили былые года, когда Браус ещё жила в лесу с родителями, а отец учил её охотиться. От воспоминаний на губах появилась улыбка, а глаза загорелись жизнью. — Как это произошло? — Сердце кольнуло тонкой иглой, жизнь упорхнула, скрылась под землёй. — Мы с-собирались, кгхм, — весь словарный запас словно исчез, слова не подбирались, предложения не строились. Чтобы скрыть запинку, пришлось придумывать экстренное оправдание, — извините, можно воды? Я приболел, в горле першит. — Да, конечно, — кто-то из персонала подал бутылку воды. Конни начал жадно пить, словно был готов выпить целое море, правда, тут же подавился, — только ваши покрасневшие глаза врут. — Мы собирались вернуться назад на Парадиз, стоило сразу осмотреть дирижабль, но Флок... — Челюсть сжалась, причиняя физическую боль от давления зубами друг на друга. Он ещё припомнит этому придурку, сукин сын. — Флок начал праздновать, чуть ли восстание там не устроил, бдительность спала, все уже летели налегке. Под вопросом был только Эрен, но за ним следил капитан Леви. — Конни вновь вернулся в тот день. Счастливая Саша, спрашивающая про ужин, Жан, их успешная миссия и малые потери. Всё было слишком хорошо, чересчур хорошо. — Если бы не этот рыжий уё-... Извините. Если бы не Флок, возможно, мы бы услышали, как дети забираются на дирижабль... Если бы не их крики, мы бы услышали скрежет ружья о пол... Мы бы их остановили, подставились бы сами!.. — Голова опустилась на руки, покоящиеся на коленях. Стоило не распускать себя, но эмоции взяли верх, слёзы уже не остановить. Хочется поплакать, пожалеть себя. Конни не понимает, как отец Саши так легко справился с потерей, а легко ли... — Как вы справлялись с потерей? Николо говорил, что вёл дневник. Был ли у вас такой же? Слишком много вопросов, слишком много пустых слов. — Я... Я не вёл дневник, — "Я пил, безмерно и много". — У меня была своя терапия. Конни нервно посматривает на верх, наблюдая за "журавлём", не дай Бог тот упадёт ему на голову, он этому "звукачу", как Спрингер сам окрестил оператора микрофона, лично руки-макаронины поотрывает, чтобы знал, как делать нельзя. — Вы наблюдались у психотерапевта? — Любопытный голос с усмешкой не прекращал спрашивать, — вам назначали терапию? — Нет, я не ходил к нему, — озлоблено ответил Конни. Этот режиссёр... продюсер... А кто это вообще? Этот тип его знатно уже задолбал. — Вы со всеми такой придирчивый? У вас хоть сценарий есть? Список вопросов? Простая вежливость? — Намекая на то, что это не его режиссёрское дело. — Ч-что вы... К-конечно есть, просто некоторые вопросы сами приходят с предыдущим ответом. — Спрашивающий явно засмущался такого напора, прежде ещё никто так не делал: не наезжал в ответ. — Что... — Вдох, — что вы можете сказать о Николо? — В тот день... В день её похорон он был очень подавлен. Буквально чужой для нас человек, но он так сильно убивался по Саше, словно она была не просто дегустатором его блюд; не врагом уж точно. — Конни, незаметно для себя, начал сдирать заусенцы с пальцев, открывая старые раны, — мы с Жаном были сбиты с толку. Думали, он сейчас накинется на нас, но он просто..не прекращал рвать на себе волосы, ногтями впиваться в землю, словно действительно хотел вырыть себе могилу рядом.

— К-как, парни... Вы-то вдвоём куда глядели...

— Мы... Я долго винил себя, до сих пор виню. По многим причинам: что не был с ней рядом, что не прикрыл её собой, что не врезал Флок раньше... Что позволил маленькой девочке залезть на дирижабль...

— Погибнуть от руки девчонки, забравшейся на дирижабль... Как всё могло кончиться так нелепо...

— Но прошлого не воротишь. Я рад, что Николо кормил её, что перед..смертью она успела попробовать много нового, правда рад. — Скажите напоследок, что вы думаете о Саше? — Мы были с ней как двойняшки, — повторяет фразу, когда-то сказанную Николо, — вот половины меня и не стало... С последними словами в помещении гаснет свет — группа осветителей выключила аппаратуру.