игрушка по имени Дазай

Пожалуй нужно рассказать историю с самого начала... Родился я в богатой аристократичной семье, вот только я был совершенно не таким, каким они хотели меня видеть. Вся моя жизнь состояла сплошь из позора. Да я, впрочем, так и не смог уяснить, что это такое - человеческая жизнь...Не знал я также, что такое голод. Нет, не в том дело, что я рос в семье, никогда не испытывавшей нужды; я имею в виду совсем не эту банальную ситуацию, а то, что мне совершенно неведомо было ощущение голода. Странно, но я не обращал никакого внимания на еду, даже если долго не было крошки во рту. Вообще-то я ем отнюдь не мало, но не припомню случая, когда бы я ел оттого, что был голоден; ел то, что считал редкостью, лакомством. Когда меня угощают - ем много, едва ли не больше, чем могу. Но питаться дома в кругу семьи с детства было для меня тяжелой обязанностью. Мое понимание счастья шло вразрез с тем, как понимают его другие люди, и это становилось источником беспокойства, которое ночами не давало мне спать, сводило с ума. Так все-таки, каково мне: счастлив я? или нет? Часто, еще с детства люди называли меня счастливчиком, мне же, наоборот, казалось, что как раз их жизни куда благополучнее, при том, что моя - просто адская. Иногда я даже так думал: испытай ближние хотя бы одну из моих бед, эта единственная скосила бы их. Чем чаще я думал об этих вещах, тем меньше понимал и тем большее беспокойство терзало меня. А также страх, что я один не такой, как все. Я не в силах общаться с целым миром. Ну о чем я должен рассуждать с людьми? Ну как? Не знаю... И тут меня осенило: надо играть роль. Это будет последней попыткой перекинуть мост между собою и людьми. Испытывая перед ними чрезвычайный страх, я все же на окончательный разрыв пойти не мог. Вот так и получилось, что шутовское кривлянье стало единственной связующей ниточкой между мною и всеми другими людьми. Гримаса улыбки не сходила с моего лица, в то время, как душу терзало отчаяние; шутовство стоило огромных усилий, я всегда находился на пределе и в любой момент мог сорваться. Постоянно люди ввергали меня в панический ужас, я уже думал, что не состоялся как человек, и все это выливалось в то, что я скрывал свои терзания в тайниках души, усиленно маскировал меланхолию, нервозность, закутываясь в одежды; наивного оптимизма, все более становился чудаком. Главное - заставлять людей смеяться, - рассуждал я, - и тогда им не особенно бросится в глаза мое пребывание вне того, что они называют "жизнью"; во всяком случае, мне не следует становиться бельмом в их глазах; я - ничто, я - воздух, небо. Все более укрепляясь в этом мнении, я отгородился своими чудачествами от семьи, самым отчаянным образом паясничал даже перед слугами, кстати, гораздо более загадочными и несносными, чем родные. Меня часто избивали родные и друзья. По их словам я их раздражал и позорил. Часто я приходил со школы домой уже избитым, дома меня тоже избивали и унижали. Это был замкнутый круг насилия. Когда мне исполнилось двенадцать, я стал часто пропадать на улице, мне совершенно не хотелось идти домой. В один из таких дней, вернувшись домой, я увидел труп отца на пороге... Вбежав в комнату я увидел людей мафии, они избивали мою мать и кричали. Они хотели узнать где я... В тот момент я не мог понять для чего им двенадцатилетний мальчик. Они схватили меня пару раз ударили и теряя сознание я видел как убивают мою мать. Я не ощутил горя утраты, они не любили меня, я не любил их... Я никогда не чувствовал любви. Очнувшись привязанным к стулу и с мешком на голове я не ощутил страха. Мне было всё-равно. С меня стянули мешок, яркий свет ненадолго ослепил меня, но позже я увидел перед собой человека. Мужчина в возрасте 40—ка лет довольно высокого и стройного телосложения. Его взгляд кажется усталым. У него прямые, чёрные волосы длиной ниже подбородка, зачёсанные назад и завязанные в хвост. И лишь две пряди обрамляют его лицо по обе стороны вдоль скул. На нём строгий костюм, состоящий из чёрного пиджака в тонкую полоску и чёрных брюк заправленных на военный манер в сапоги чёрного цвета. Так же на нём галстук в фиолетовую и белую, тонкие полоски. Поверх костюма чёрный плащ с широким, стоячим воротником, по левую сторону которого имеются две небольшие застёжки в виде двух ремешков и длинный, тёмно-бордовый шарф длиной почти до колен, белые перчатки дополняют его образ. —Красивое у тебя тело мальчишка...Меня зовут Огай Мори. Я босс портовой мафии. Мне понравился ты, вот я и решил что теперь ты мой. За тебя мне бы дали большие деньги, но ты будешь только моим...