Сломанный компас

*

      Светает рано. Поспать особо не удаётся, и рассвет они встречают в камере, чувствуя себя ещё более помятыми, чем вчера.       Сынмин, лёжа на лавке, пялится в зарешёченное окно под потолком. Наверняка оно находится на уровне земли, но слишком высоко, чтобы до него дотянуться. Чистое небо за прутьями кажется таким недосягаемым. Где-то там их свобода, до которой также далеко как и до звёзд.       Сынмин поворачивает голову, встречаясь взглядом с Ёнбоком, и тот ободряюще улыбается. У них есть одна надежда на Минхо, но здесь, под землёй, они даже не знают, сколько у них остаётся времени и есть ли оно вообще. У Сынмина не выходит ответить Ёнбоку тем же энтузиазмом, он лишь неуверенно приподнимает уголки губ, пока в его глазах читается потерянность.       Чанбин нарезает круги по камере, и от мерного стука его шагов начинает болеть голова. А может, из-за недосыпа. Или нервов. Или всего сразу. Сынмину остаётся лишь тереть ноющие виски и лечиться воспоминаниями о волшебном чае, которым его поила Черён на корабле.       В замке поворачивается ключ, и все как по команде вскакивают на ноги. Первая мысль — завтрак. Но в камеру заходят несколько вооружённых человек с верёвками в руках, и двое остаются на выходе.       — Лицами к стене, к нам спиной.       Пираты неохотно выполняют приказ, позволяя завязать руки за спинами.       — На выход, — один из стражников хлопает Сынмина по плечу и грубо разворачивает к двери.       — Куда нас ведут? — останавливается у выхода Чан, поравнявшись с, видимо, главным стражником.       — На главной площади уже ставят эшафот.       От ровного тона голоса кровь стынет в жилах. Всё закончится... вот так? Клясться жизнью не было так страшно, чем готовиться расстаться с ней по-настоящему. Сынмин всегда знал, что пираты хорошо не заканчивают, но когда ты в прямом смысле идёшь на смерть, ноги немеют и отказываются передвигаться.       Из камер выпускают остальных заключённых, и Сынмин всё же замирает на месте, когда в паре метров от него выходит дедушка. Сыджон сильно изменился с их последней встречи: сильно похудел, осунулся, отросшие волосы торчат в разные стороны. Но глаза по-прежнему выдают в нём живость и силу духа, когда он ободряюще улыбается, а Сынмин вот-вот заревёт, хотя вроде не собирался.       — Дедушка! — Сынмин рвётся к нему, но за связанные руки его дергают назад и направляют за остальными.       — Вот видишь, ты ведь обещал увидеться вновь, — хрипло посмеивается Сыджон. — Как же ты возмужал.       — Не так я представлял нашу встречу... — последнее, что успевает сказать Сынмин, когда его уводят вперёд.

*

      Минхо нервно поправляет пиджак, косясь на своё отражение в зеркале. Да уж, костюм, который в былые времена сидел на нём свободно, сейчас опасно натягивается в плечах, грозясь на резком движении пойти по швам. В пиджаке глубокого красного цвета он, скорее, выглядит как птица с Южных островов, нежели как статусный мужчина. Потому Минхо отворачивается, зачёсывая мешающую чёлку в стороны. Ему пытались уложить волосы, но он быстро дал понять пугливой служанке, что он не кукла, чтобы его наряжать и прихорашивать.       — Хорошо выглядишь, — с улыбкой Верховный вплывает в комнату. От его приподнятого настроения аж тошно, Минхо сдерживает себя, чтобы не скривиться. Он не спускает с отца настороженного взгляда, когда тот подходит вплотную и поправляет на его костюме брошь с изображением солнца и облаков. — Но ты какой-то взвинченный. Из-за чего переживаешь?       — Всё хорошо, — на грани слышимости шипит Минхо.       — Что с настроем? Грустишь из-за этой шайки грязных отбросов? Поверь, Минхо, ты выше такой компании.       — Не называй их так в моём присутствии.       Верховный хмурится и поднимает его лицо за подбородок. Каким бы хорошим стратегом не был Минхо, за рациональность в исполнении обычно отвечал Чан. Вот и сейчас он не может сдержать грозного взгляда. Терпения хватает лишь на то чтобы не отбросить от себя морщинистую костлявую руку.       — Кажется, я вчера оказал тебе слишком тёплый приём, раз ты чувствуешь себя так уверенно. Забыл зачем ты здесь сегодня? Уверен, что справишься?       — Уверен. Мы ведь уже всё обсудили.       Несмотря на твёрдость в его голосе, это не убеждает Верховного в честности его слов.       — А я вот уже не уверен. Останешься под арестом, а вечером поговорим.       — Будешь как шавку воспитывать? — вскипает Минхо.       — Ты ей стал, когда связался с теми отбросами. Стража!       Минхо сопротивляется до последнего, когда его скручивают трое. Не прекращает попыток вырваться, даже когда его опускают на колени, заламывая руки за спиной. Он вскидывает голову, чтобы бросить свирепый взгляд на своего отца, что беспристрастно наблюдает за его унижениями, и это последнее, что Минхо видит, прежде чем отключиться от удара в затылок.       В себя он приходит в спальне, лёжа в постели. Тело ломит от грубого захвата, но сильнее всего гудит голова. Но ничего, если боль свежая, то времени прошло не так много.       Игнорируя тупую боль в затылке, Минхо лихорадочно прокручивает в голове все возможные и невозможные планы побега. Стоит приложиться ухом к двери - по ту сторону раздаются приглушённые переговоры и чей-то смешок. Значит, охраняют. Ожидаемо. Минхо изучает содержимое шкафов и ящиков в столе, но все они предусмотрительно пусты. Окно и то не поддаётся попыткам его открыть, хотя не помнится, чтобы здесь заедал механизм. Навряд ли случайность.       Как назло, окна выходят на задний двор, главная площадь в другой стороне. На улице непривычно безлюдно: все собираются посмотреть на казнь. Минхо оценивает свои шансы спуститься с третьего этажа по отвесной стене. План обрывается на моменте, где он разбивает стекло и в комнату врывается стража. Даже через закрытое окно слышно три удара колокола.

*

      Солнечный свет после тёмного подземелья непривычно яркий и слепит глаза. Сынмин промаргивается и едва не путается в ступенях, но его быстро хватают за руки, принимая эту неуклюжесть за попытку побега. Как же... сбежишь тут.       Из тюрьмы их выводят сразу на главную площадь. Сынмину не доводилось тут бывать в мирное время, что там, он и Парламентский остров не посещал ни разу, разве что пару раз наблюдал за высоченными шпилями издалека. На площади уже собирается толпа: кто-то хочет своими глазами видеть, как свершится правосудие, а кто-то жаждет хлеба, зрелищ и чужой крови.       Стоит пиратам появиться на публике, как воздух сотрясается освистываниями и проклятиями. Кто ближе, швыряет в них мусором, что горазд был принести: от объедков до ботинок. Идущему впереди Чану в спину прилетает булыжник, но он даже не морщится, лишь ведёт плечом.       Площадь со всех сторон замыкается постройками, но самое большое и величественное, конечно, здание Парламента, смотрящее на площадь лицевой стороной. Над парадным входом расположен балкон, удерживаемый колоннами, на котором собрались сенаторы с Верховным во главе, что с превосходством задирает подбородок и принимает все убийственные взгляды, что осмеливаются на него бросать пираты.       Надежда меркнет с каждым шагом, с которым они приближаются к деревянному эшафоту, рассчитанному на четыре петли. Встав напротив, Сынмин устремляет взгляд на солнце, что ласково отбрасывает на них свои лучи. Оно прощается с ними, провожает в последний путь. Сынмин улыбается ему и беззвучно молит о помощи, пока его грубым рывком опускают на колени в ряд с остальными.       Как только все занимают места, в часовне на другом конце площади трижды бьют в колокол. Под восхищённые выкрики Верховный складывает ладони на парапет.       — Благодарю всех, кто сегодня пришёл. Объявляю начало суда!       Бурные овации оглушают площадь. Сынмину хочется оглохнуть, лишь бы не слушать бред, доносящийся с балкона. Люди хотят правосудия, но не имеют понятия, во имя чего приносят жертву. Они слепо верят слову Парламента, не имея других ориентиров в жизни. Но Сынмин до последнего остаётся верен себе, не сомневаясь, что умрёт во имя правды. Это не стыдно. Разве что страшно немного.       Хочется надеется, что хотя бы у Минхо есть будущее. Его не видно ни на балконе, ни где-то в толпе. Наверняка у него дела получше чем у них. Записывать его в ряды предателей не хочется, Сынмин сам не уверен, что не использовал бы шанс, будь на его месте. В этом всём нет смысла, если не останется хотя бы Минхо, способный продолжить их дело.       Нет сомнений, что Минхо не бросит бороться. Даже без них.       — Все вы знаете, что несколько лет назад пропал мой сын Минхо, и сколько бы мы ни пытались, мы не могли его найти. Но наконец-то нам это удалось. Мой сын всё это время был заложником у пиратской команды корабля Чармер, о котором многие из вас наверняка слышали. Наконец-то нам удалось задержать этих преступников и вернуть моего сына. К сожалению, его состояние на данный момент плачевное и он не может присутствовать, пока находится в лазарете. Но я верю, что в скором времени мы сможем вести дела вместе. Как оказалось, всё это время у пиратов был посредник — Ким Сыджон, что в далёкие времена был частью нашего совета. Мне очень стыдно, что когда-то мы допустили такого человека к власти. Но он также будет наказан за свои деяния. Попрошу капитана пиратской команды и Ким Сыджона встать для вынесения приговора.       Названных поднимают подмышки и ведут на эшафот.

*

      Убрав из комнаты всё, что могло бы помочь Минхо в побеге, слуги не учли, что оружие можно и создать. И вот Минхо несколько раз бьёт о подоконник стулом, пока в его руках не остаётся отломанная ножка.       — Что у вас происходит? — с той стороны пытаются открыть дверь, но Минхо довольно ухмыляется тому, как ходит вверх-вниз ручка, привязанная простынью к кровати. Ему нужно было выиграть немного времени, чтобы подготовиться ко встрече. От ударов по ту сторону ткань трещит, а кровать со скрипом двигается с места. И только Минхо приготавливается к тому, что простынь порвётся, как попытки ворваться прекращаются. С глухим стуком на пол падает тело первого стражника. Судя по возне, второй сдаётся не так легко, но секунда-другая, и наступает тишина.       В щель просовывают тесак, что с лёгкостью перерезает простынь. Минхо держит орудие наготове, когда дверь открывается, являя взору Рю, что поправляет съехавший воротник и зачёсывает выбившуюся из высокого хвоста прядь. Минхо нервно усмехается.       — Долго стоять будешь? — Рю вытирает тесак о его постельное.       — Когда мне сказали, что нам на помощь отозвался пиратский корабль, я не думал, что его возглавляет кто-то, желающий мне смерти.       — Вам повезло, что мы прибыли на два дня раньше...       — Обсудим по пути, — отрезает Минхо и огибает Рю, первым выбегая в коридор.       Вчерашняя прогулка не прошла даром — Минхо легко ориентируется и показывает самый короткий путь на задний двор, и дальше ведёт уже Рю, махнув рукой на ближайшее примыкающее здание. Чёрный вход открыт неслучайно — внутри их ждут Сан и ещё несколько пиратов.       — Как? — ошарашенно выдыхает Минхо. Слишком много удачных совпадений, так в жизни не бывает. Минхо всегда полагался на свои силы, не рассчитывая, что ему когда-нибудь просто повезёт. Но прямо сейчас перед ним люди, которые просто физически не могли поспеть на помощь.       — Нам пришла оса от Бина прошлым вечером. Как видишь, Чармер не самый быстроходный корабль, да?       Сан протягивает рупор и пистолет, который Минхо прячет в кармане брюк и взбегает вверх по лестнице.       Рю закрывает дверь за засов, пираты занимают позиции по обе стороны от неё. Такую вынести — не больше минуты, так что им остаётся только готовиться к стычке со стражей и надеяться, что они не будут сильно проигрывать по количеству.       Сан невольно усмехается. Ещё вчера он думал, что наконец на его корабле наступило спокойствие, у него будет возможность как следует выспаться и насладиться рутиной пиратской команды хотя бы ближайшие пару дней. Но вот он здесь, разминает напряжённые мышцы и готовится к схватке. А за кого? За того, кого бы с удовольствием придушил собственными руками, если бы была возможность?       Что ж, хорошо, что они с Минхо так и не нашли общий язык.       Потому что отдать жизнь за друга было бы не стыдно.       Умирать за врага Сан не собирается.       Этот бой не будет последним.

*

      Сказать, что больно смотреть на то, как близких тебе людей выводят на эшафот — это не знать, что такое боль, не осознавать всей глубины и силы этого чувства. Сынмин смотрит на место, где решается чужая судьба. Скоро там же оборвётся и его. Он впитывает каждое мгновение, понимая, что большего у них не будет. Жаль, что он не умел так ценить жизнь раньше. Но такие моменты многому учат — правда, некогда уже применить эти знания.       Сыджон выглядит невозмутимо, пока на его шею вешают верёвку. Чан же старается непринуждённо улыбаться, смотря в глаза каждому из своей команды напоследок. Взбодрить не получается: рядом с Сынмином в голос рыдает Юна, по другую сторону шипит проклятия Чанбин. Сынмин же сглатывает ком в горле и опускает голову, не в силах смириться с несправедливостью и жестокостью мира.       Оказывается, времени всегда мало, сколько бы ты не сделал. Сынмину кажется, что он успел столько всего, но даже не десятую часть из того, что мог бы. Однажды ему бы хотелось стать таким же смелым и сильным как дедушка. Сынмин клянётся себе, что когда на его шею накинут петлю, он так же уверенно взглянет в глаза смерти и останется верен своим принципам.       Пираты никогда хорошо не заканчивают. Ими становятся, когда терять уже нечего. Но здесь, перед виселицей, каждый вспоминает что-то, ради чего стоило бы жить.       — Бан Чан, известный как Крис, капитан команды Чармера, и Ким Сыджон, обвиняются в измене государству, пиратстве, многочисленных преступлениях. В течение многих лет они вербовали горожан в пираты, вселяли в чужие головы антиморальные убеждения и участвовали в похищении члена семьи верховного сенатора — Ли Минхо. За все свои преступления приговариваются к смертной казни. Парламент един в своём решении, приговор обжалованию...       — Я оспариваю решение Парламента, — голос в рупоре заглушает вынесение приговора. На соседний балкон выходит мужчина в красном пиджаке под цвет накидки верховного сенатора. — Моё имя Ли Минхо, сын сенатора Ли Хисона, и меня никто не похищал.       Сбитые с толку люди переглядываются, кто-то пожимает плечами, кто-то не верит в происходящее. Минхо поворачивается к толпе и подносит ко рту рупор, голос с которого не только разносится по площади, но и транслируется на все громкоговорители, расставленные на улицах Пёнмуля. — Как человек, входящий в совет Парламента, я имею права голоса, однако никогда им не мог воспользоваться. Как и вы все здесь присутствующие не можете использовать свои права. Приговоры Парламента давно основываются на решениях одного человека — Ли Хисона, и любое несогласие с ним является изменой Парламенту. По этой причине я сбежал, не в силах смотреть на преступления, совершаемые верховным сенатором.       — Минхо, что ты творишь? Живо спускайся!       Минхо оборачивается на разъярённый голос отца и подходит к краю балкона, оказываясь так близко к Верховному, насколько это возможно в их положении. Его распирает чувство превосходства, и он продолжает:       — Вас всех давно лишили права голоса, заставив поверить, что в вашем мире нет другой правды кроме той, которую вещает Парламент. Всех убедили, что здесь в городе у вас лучшая жизнь под защитой строгих правил, ведь земля под облаками давно непригодна для жизни, и вам некуда податься, кроме как довериться системе. Однако это всё ложь: команда Чармера побывала на земле, встретила людей, которые живут там гораздо счастливее вас, у которых нет ограничений в воде и еде, ведь они имеют земли выращивать столько, сколько нужно для пропитания. Мы видели города, на улицах которых можно просторно дышать. Но вас убеждают, что этого всего давно нет. Но самое худшее: Парламент действительно прикладывает все усилия, чтобы убить ту жизнь, которая там осталась, ежедневно сбрасывая отходы в океан. Из-за отравления воды гибнут тысячи, если не миллионы живых существ на земле, и если так продолжится, то мы действительно убьём дом, из которого мы все пришли. И мы вернулись, чтобы остановить несправедливость.       В толпе раздаётся женский крик.       По площади ползёт огромная тень, порождая хаос: многие бросаются в стороны, кто-то кричит, а кто-то немеет и застывает на месте. Сынмин поднимает голову, и его взгляд устремляется туда же, куда смотрят сотни присутствующих. И пока у горожан удивление смешивается с ужасом, у него самого от нахлынувшего восторга наворачиваются слёзы в уголках глаз. Из-за здания Парламента громовой тучей выплывает корабль с фиолетовыми парусами.       Из открытого люка сыпятся тысячи листовок, некоторые приземляются у коленей Сынмина, и он узнаёт снимки, сделанные на земле. Это безоговорочная победа. Пока люди с сомнением всматриваются в изображения, Минхо продолжает:       — Преступник здесь только один. И он должен понести наказание.       Когда Минхо направляет на Хисона дуло пистолета, тот не двигается с места. Как будто ему самому интересно: осмелится или нет. Нескончаемый гул толпы на несколько мгновений затихает, и единственное, что Минхо слышит — это ускоренное биение своего сердца, что отсчитывает утекающие секунды.       Так, как Минхо учил сам:       Без сожаления.              Без лишних раздумий.       Как настоящий пират.       Выстрел.       Хисон накреняется через парапет, и его тело летит вниз, где и остаётся, полностью скрытое красной накидкой. Минхо роняет из рук пистолет, жадно хватая воздух. От напряжения последние секунды он не мог сделать вдох. Всё закончилось. Его личная битва с совестью завершена.       Один из стражников у эшафота сбрасывает капюшон, и пираты узнают Хона, что перерезает всем верёвки. Сынмин сразу срывается к дедушке, снимая петлю с его шеи и развязывая руки, чтобы в следующую секунду сгрести в объятия.       — Я уже говорил, что ты вырос? — Сыджон похлопывает его по спине.       — Да, повторяешься, — сквозь слёзы смеётся Сынмин.       Рядом с ними Чонин развязывает Чана, под нос проклиная заклинившую руку. Раньше проблем с механизмом не наблюдалось, от нервов, наверное. Стоит избавиться от верёвок, и вот уже очередь Чана успокаивать Чонина, убеждая, что всё хорошо и никуда он не денется. Сынмин не может не улыбаться из-за них.

*

      Когда Минхо спускается, на первом этаже его ждут следы прошедшего побоища: пол усеян телами десятка стражников. Сан притрагивается к разбитой губе и тут же шипит от боли. В общем и целом, его состояние удовлетворительное, отделался парой ссадин. Пострадал только один пират из команды, которого остальные отвели в сторону, чтобы подлатать. Не хватает только...       — Где Рю?       — Ушла сразу же после выстрела. Побоялась, что вы попытаетесь её задержать.       — Вот же неугомонная, — последнее, о чём сейчас думает Минхо — это о задержании Рю. Работы впереди ещё много, непомерно много, нет смысла отвлекаться на всякие мелочи. Он пожимает Сану руку. — Спасибо. Как я обещал, вы больше не будете в розыске, так что можете плавать спокойно, небо открыто для вас.       — Да сдалось мне оно, — с некоторой грустью выдаёт Сан. — Я бы на работу вернулся, да только нашей семейной фермы в помине нет. — Ты фермер? — удивлённо вскидывает брови Минхо.       — Самый страшный преступник на облаках, да, — хмыкает Сан.       — Тогда я позабочусь о том, чтобы тебе выделили землю.       Сан явно не верит, что ему в жизни достанется что-то просто так, но Минхо ободряюще хлопает по плечу. И земли, и скот, и всё что понадобится. И не важно, что каждый квадратный метр земли на облаках стоит непомерно дорого, этот вопрос можно решить.

*

      — Рю!       Когда Черён замечает в серой толпе фиолетовую накидку, то почти сомневается в собственной адекватности, но нет. Стоит ей добежать до ближайшего проулка, она застаёт Рю, что оборачивается испуганным зайцем, но быстро успокаивается, узнав, кто её нагнал.       — Ты всё же пришла, — неловко мнётся Черён, но не может спрятать улыбки. Просто видеть Рю здесь и знать, что у неё всё хорошо — достаточно. Эта мысль не давала ей покоя долгие месяцы плавания.       — Не могла же я упустить шанс войти в историю.       — И всё?       — А ещё мне нужно было убедиться, что с тобой всё хорошо, — слова даются ей через силу, Рю не умеет быть искренней. Ведь это слабость, которую нельзя никому показывать. Ей воспользуются. Она должна быть сильной и верной только себе. Но стоит появиться на горизонте Черён, так многолетняя броня крошится, открывая всё больше слабых мест.       — Я тоже рада знать, что ты жива.       Черён сокращает последнее расстояние между ним и целует первой. Рю не отталкивает — наоборот, обнимает за талию и отвечает с тем же отчаянием. Нет старых обид на предательство, всё это было так давно, что почти выдумка. Только сейчас и только рядом друг с другом они могут побыть слабыми.       — Моё имя Шин Рюджин, — шепчет Рю, стоит им отстраниться, и её глаза так блестят, как она бы никогда не смогла сыграть. У неё кончились маски, она совершенно безоружна. — Увы, тогда у меня не было возможности раскрыть его тебе в ответ.       — У тебя очень красивое имя.       — Пойдёшь со мной? Чешир отбывает этим вечером.       — Ох, я... — Черён отступает, чувствуя себя пойманной врасплох таким предложением. Короткий момент безопасности упущен, всего один вопрос обрушивает на них тяжёлую реальность мира, в котором они не могут сосуществовать вместе. —Ты же знаешь, что я не могу.       — Ты можешь. Чармера больше нет. Вам больше незачем быть пиратами, тебя ничто не держит.       — Вот именно. Мне больше незачем быть пиратом. Я не смогу найти дом на Чешире.       Рюджин понимающе улыбается, пусть и через боль. Её сердце, оказывается, живое. Спектр чувств и эмоций гораздо шире, чем она думала сама: справляться с некоторыми невообразимо трудно. Но она принимает чужой выбор и не может забрать на корабль силой.       — Ты останешься в Пёнмуле? Если да, то прячься получше, ведь я буду тебя искать.       — Специально всегда буду на видном месте.       Подарив прощальный поцелуй, Рюджин всё же скрывается в лабиринте узких улочек, а Черён остаётся на месте, прижав к груди кулак, и не сдерживает внезапных слёз. Её только что обокрали, навсегда забрав с собой частичку сердца.

*

      Минхо борется с волнением, выходя на главную площадь. Ещё бы — его буквально могут растерзать в этой толпе, ведь у его отца всегда было много последователей, а теперь непонятно, кто на чьей стороне. Люди же, завидев его, расступаются, освобождая путь. Минхо потребуется много времени, чтобы завоевать доверие у горожан, а пока его сторонятся, не зная как реагировать и чего ожидать.       Успел. Сберёг самое дорогое. Пираты не смотрят на него с осуждением, наоборот, очень рады видеть. Первой в объятия бежит Юна, вечно забывающая про субординацию, затем ему руку пожимает Чанбин, и вот его облепляют со всех сторон так, что приходится строить из себя сурового недотрогу, лишь бы не задушили ненароком. Но кажется, никто не верит в его строгость. Долгое плавание не только завалило его, но и сделало более открытым, показало, что вокруг него есть люди, которые ему дороги и рядом с которыми можно быть не только грозным боцманом, но и просто... другом?       Сбежав от тесных объятий, Минхо поднимается на эшафот, откуда на него неотрывно смотрит покрасневшими от слёз глазами Сынмин.       — Надеюсь, ты не успел во мне разочароваться? — выходит неуверенно, пусть Минхо и пытается всё ещё казаться сильным и собранным, но внутри такая разруха, что в себя приходить ещё долго. Он словно побитый корабль после шторма. Этот день оставил на всех неизгладимое впечатление.       — Ты шутишь?       Становится стыдно. Нет, он не разочаровывался, не злился, но... готов был отпустить. Ему не хотелось тянуть Минхо на дно за собой, но наверное, он всё же поступил неверно. Нужно было верить. Это единственное, чем он действительно мог помочь.       Минхо видит его смятение, но это сейчас не главное. Уже не важно. Минхо утягивает Сынмина в долгий, отчаянный поцелуй, прижимая так тесно, насколько это возможно. Потому что любит. Потому что едва не потерял. Потому что пират нашёл наконец главное сокровище, которое не мог отыскать в долгих плаваниях.       Сынмин отвечает не менее пылко, зарываясь пальцами в волосы. И всё вокруг на несколько мгновений становится таким неважным, словно весь мир сокращается до человека напротив. Он цепляется за Минхо так крепко, как будто страшное ещё не позади и они ещё могут потерять друг друга. Но Минхо успокаивает, гладит по спине и топит в нежности, которой от него же и научился.       Не так Сынмин планировал представить дедушке своего молодого человека.       Но именно так он представлял вкус свободы.