Один и тот же

Лечение бесполезно. Таблетки, которые пьёт хороший Гидеон не приносят ни вреда, ни пользы. Он остаётся таким же прилежным, каким помнит себя всю жизнь. Он целует маму в щёку утром, уходя на учёбу, и не знает, почему та вздрагивает. Он поёт в церковном хоре, занимает первые места на олимпиадах по искусствоведению и литературе. У него есть друзья, и он легко прощает им странные перешёптывания за спиной. Плохой Гидеон отдаёт таблетки девчонке из больницы, у которой в глазах солнечная пыль. Её имя круглое, как надутый из жвачки пузырь. Мэйбл — лопается, облепляя губы химической сладостью. Её диагноз — маниакально-депрессивный психоз. Она не признаётся, Гидеон просто однажды крадёт её карточку. Он навязывает ей своё общение, и она не против. Рисует светящимся маркером ему на запястье набор из цифр. Гидеон запоминает их наизусть, будто номера псалмов. Лечение бесполезно. Как и воскресные службы, которые посещает мама. Правильный Гидеон ходит на сеансы групповой терапии. На фоне остальных он самый здоровый. Он улыбается и говорит всё, что нужно. Он чувствует себя нормальным. Неправильный Гидеон не видит смысла даже приходить туда. Вместо этого он шатается по улицам, напивается в стельку, затевает драки и в стороне наблюдает за происходящим. Его тошнит от хорового пения, и горло сжимает запах ладана. Он забивает на колледж, потому что там скучно, и много тупых лиц. Он почти ничего не чувствует. Только дымовую завесу перед глазами. Через неё иногда проступает радужное пятно, и мягкий, девчачий голос обсыпает блёстками. — Ты такой несчастный. Он ей не верит. Но цветастое пятно обретает в его изломанном мозгу навязчивый смысл. Злой Гидеон ненавидит всех и презирает колюче и холодно, до желчной рвоты. Мэйбл цепляет ему стикер на щёку и бережно берёт за руку. Она наполняет звенящую тишину своей болтовнёй, её восторг кажется желанным призом. Пайнс восхищается котятами, музыкантами, цветами, дождём, свитерами, радугой, рассказами о любви… Гидеон хочет попасть в этот длинный и не до конца изученный список. Гидеон презирает всё человечество. Мэйбл становится исключением. Добрый Гидеон водит её на свидания. Разбрасывается деньгами, как фантиками, к ногам стелет лунный свет, отбирает у Сатурна кольца и надевает на изломанные худобой пальцы. Мэйбл смеётся, будто птиц на волю выпускает. Она называет его милым и сцеловывает его веснушки. Другой Гидеон — преследует её по пятам. Он взламывает её электронную почту, проникает тайком в комнату, маячит где-то поблизости. Незамеченный, одержимый желанием знать малейшую деталь из её жизни. Он оплетает тупой яростью мерзких ухажёров, которые смеют к ней клеиться. Бросает к её ногам выбитые зубы, вырванные сердца её друзей. Он окружает Мэйбл одиночеством, развешивает то как сети, в которые она бабочкой попадает. — Мы будем вместе навечно, — баюкает Глифул, прижимая её к себе с трепетом, перераставшим в алчный порыв стиснуть её как можно крепче. Пусть знает, что его чувства — не подростковая пена. Его обожание вполне взрослое, вскормленное каждой вспышкой её сияющих глаз, каждой тенью улыбки на черешневых губах. Мэйбл — сама суть его существования. Точка осмысления. Он боготворит её, выражая это по-разному. Хороший Гидеон осыпает её мягкими поцелуями. Они вместе рисуют, смотрят глупые мультфильмы и гуляют до заката. Он много шутит и постоянно спрашивает: «Ты в порядке?». Потому что Пайнс выглядит настороженной и вздрагивает от каждого шороха. — Я никому не позволю тебя обидеть. Гидеон заставляет её смотреть, как он сворачивает шею её бывшему. Какая неожиданность, что тот решил её вернуть. Вернуть! Будто Мэйбл какая-то вещица из коллекции старого антиквара. — Тела лучше всегда сжигать, — шепчет он, вкладывая ей в руку зажигалку и хрипло смеётся, когда Мэйбл отворачивается. Он ловит её за плечи и прижимает к себе, рассеянно ловя измазанными железом пальцами трепыхания её тела. — Он этого заслужил, — выдаёт уверенно, глядя на пламя. Вонь стоит ужасная. — Нет. — Нет? — он переспрашивает вкрадчиво и озадаченно хмурит светлые брови. И Мэйбл старается выбраться, выкарабкаться из приторных объятий. Гидеон, забавляясь, отпускает её. Ей всё равно бежать некуда. Глифул с ней скромен и сдержан. Ему кажется, что Мэйбл сделана из фарфора и росы, поэтому даже по волосам гладит изломанно бережно. Он не знает, что с ней можно как-то иначе. Знает другой. Он влезает ей под кожу. Снисходительную нежность чередует с искренней грубостью. Его тянет жаждой целовать её до синих губ, сжимать молочные бёдра до молебного стона. Гидеон хватает её за горло, оттягивает пряную тяжесть волос и ласково смотрит в глаза. — Я настолько тебя люблю, — он наклоняется ближе, остервенело кусает ухо и тут же выдыхает шелест пропитанных отчаянием слов. — Что иногда хочу убить. Он растекается ядом по её венам, оттенками зари по хрупким запястьям. Гидеон рисует нимб над её головой, и не боится ослепнуть. Мэйбл — пронзительный свет, который он хочет сожрать, и в жестоких поцелуях распинается, как может, в признаниях. — Пожалуйста… — она распадается осколками по его рукам. — хватит меня мучать. Оставь меня. И приходится собирать её заново: по кусочкам, замазывать трещины, любоваться отпечатками собственных пальцев. — Я не могу тебя оставить. Лучше умереть. Гидеон приставляет к своему виску стащенный у отца револьвер. — Одно слово, вишенка, — запальчиво говорит он. — И я вышибу себе мозги. Ну? Хочешь? Её полные слёз глаза — рождение сверхновой. Гидеона волнует поднимающийся в них ужас. Он наводит дуло на неё, хохоча, как безумный. Хороший Гидеон — слабак и размазня. Он — никогда не убивал. Не грубил, не сквернословил, не наслаждался беспомощностью Мэйбл, голодными пальцами срывая одежду. Не измывался над ней чудовищными шутками… — Не бойся, — он нажимает на курок, и вырвавшийся щелчок ломает тишину навзрыд. — Он незаряженный. Две части разума приходится примирить. Потому что Гидеон, каким бы он сегодня ни был — жаждет одного. Захлебнуться в Мэйбл. В её сердечке, которое такое большое, что там находится место и для одного, и для другого. — Ты сегодня тот или этот? — спрашивает Мэйбл. Гидеон пытается вытащить из измазанной мазутью памяти значение её слов. Тот или этот? — Что за вздор, милая? Он ведь всегда один и тот же.