Надежда на чудо

- Так, ну все, с меня довольно. Сказать, что Доктор Стрэндж был вне себя от клокочущей в груди раскаленным чайником ледяной ярости, тайфуном порожденной далеко не первым разом, когда Человек-Паук оставлял от его магии рожки да ножки, означало бы промолчать в созерцательном настроении профессионального йога. Друг, портящий все из наилучших побуждений и стремясь поскорее помочь, хуже заклятого врага, от последнего хотя бы не приходится ждать ничего иного. - Послушай, Питер… - Стоп, что? Как вы меня назвали?!.. - Фред, Джон, какая разница, хоть за фамильярность уничижительно-насмешливой формы обращения следовало бы извиниться, чего я делать не собираюсь, даже не надейс… - Вы назвали меня Питером! – не дал заговорить себе зубы Паучок, невежливо обрывая старшего и так же даже не подумав принести извинения. – Не Фредом, не Джоном и не Полом, а Питером! Стивен подавил вздох. Так он и знал, что как-нибудь так однажды и засыплется. Не было ни единой минуты, когда бы Питер Паркер стерся из его памяти. Что стало для мага откровенным шоком, едва он это понял. Первые минут пять Стивен ждал, когда заклинание подействует и на него, после того, как Питер отошел на все более приличное расстояние. Потом четверть часа, три четверти. Спустя часа полтора он аккуратно поинтересовался у Вонга, словно бы невзначай, кем бы, по его мнению, мог быть нашумевший в последних новостях Человек-Паук, и Вонг только пожал плечами. Не хотелось думать, что дело, как в детской сказке, в какой-то там давным-давно набившей оскомину Силе Любви. Оставалось принять как факт, что Питер успел что-то накосячить напоследок, чего он не заметил от расстройства, в котором пребывал. Не могло быть дело в любви. Разве он его полюбил? А разве нет?.. Он как очнулся, когда Питер пришел к нему с просьбой наколдовать такое, чего бы ему было лучше не делать, и что он бы ни за что не сделал, если бы не любил! Когда не надо, тот казался ему уже вполне взрослым, о том, как Питер еще молод, доктор Стрэндж вспомнил лишь когда он стал таковым. По крайней мере, официально выражаясь, а не опираясь в суждениях на его по-детски взбалмошные поступки. Не настолько же он, доктор Стивен Стрэндж, «древний Мерлин», чтоб начать влюбляться в каких-то там желторотых юнцов, горяча собственную остывающую с возрастом кровь! Можно подумать, это вечно коварно ведущее себя чувство хоть когда-нибудь интересовалось, как, когда и на кого бы обрушиться Эверестом в следующий раз... Первым порывом Стивена, часа два мучительных размышлений спустя, было рвануть к Питеру, как на крыльях буквально – благодаря Плащу Левитации. Но он все-таки сумел себя вовремя остановить. Слишком велика у них разница в возрасте, ничего путного из этого все равно не выйдет. Это разница не в годах, как таковых, это разница во всем абсолютно, с любимой музыки начиная, любимой только для одного, у другого же ничего, кроме недоумения и раздражения не вызывающей. А потом Питер вдруг сам пришел к нему… - Как давно вы меня вспомнили, Стивен, сэр? – совсем тихо произнес тем временем Питер Паркер, рывком срывая скрывающую лицо часть Паучьего костюма и пристально заглядывая прямо в лицо собеседнику. Вариант с ничего не значащей, направленной на то, чтобы поддеть, фразой им не рассматривался ни с какого бока. А благополучно позабытый обоими, оглушенный и успевший прийти в себя, не совсем человеческой природы, безобразничавший в Бронксе хмырь, не преминул воспользоваться сложившейся на его удачу ситуацией и незаметно смылся по шумок, пока его не начали ловить дальше. Едва выдерживающий прямой, честный и влюбленный юношеский взгляд, доктор Стрэндж с трудом подавил новый рвущийся из груди вздох. Не рассказывать же, в самом деле, о том, как долго и мучительно колебавшись из-за всего перечисленного выше, плюс длинного списка прочего, в день первого визита Питера к храму, он чуть было не выскочил к нему навстречу, как какой-нибудь потерявший голову влюбленный мальчишка-подросток. Он же сам хотел к нему пойти, наплевав на все, на собственные зароки в первую очередь, и каждый день давил в себе это желание изо всех имеющихся сил! А чего ему стоило не распахнуть настежь двери, заодно со своим сердцем и объятиями, чего только стоило не броситься за ним следом, когда безымянный для всего прочего мира Человек-Паук понуро побрел в обратную сторону! И во все прочие дни, когда он был вынужден, как последний трус, скрываться за плотно запертыми заклинанием дверями. Питер потерял всех, кого любил, а он и раньше пускал псу под хвост доброе к нему, сердечное отношение. Не хватало до кучи оставленных позади черепков, ненароком, но практически наверняка, разбить заодно и бедное, настрадавшееся сердечко Питера. Но ужасней всего стало не выдержать, отозваться на безмолвный зов, и притвориться, что он понятия не имеет, кто в действительности штурмует его окна, вместо того, чтобы привлечь Питера к себе и… В конце концов, он ведь мог ошибаться, как всякий человек, ловя на себе взгляды Питера, в которых любовь, безусловно, была, но была ли влюбленность, ему не откуда было узнать. Так, чтобы не выдать сохраняемой в тайне собственной. Это тоже успешно останавливало его в последующие дни, но не смогло помешать выдать себя с головой из-за волнения за Питера, как обычно, безрассудно рванувшего вперед, в самое пекло. - Ты и не забывал меня… - потрясенно выдохнул Паучок, и его лицо озарилось таким счастьем, вместо разочарования и презрения, что Верховный маг только каким-то совершенно немыслимым чудом удержался от того, чтобы тут же его не поцеловать. Долго и страстно. И пошло оно все ко всем дьяволам Лавкрафта! – Я так сразу же и подумал, я так и знал, я всегда знал это, что ты помнишь меня, Стивен! Простите, сэр… Это было уже слишком. И мгновенье спустя Доктор Стрэндж целовал Питера, как и мечтал, всем доводам рассудка вопреки, как ему Ктулху знает сколько хотелось, с каждым днем все сильнее. И когда губы Питера ответили ему, безо всяких слов, он понял, что знает наперед и наверняка, что никогда не разобьет его доверчиво и безоглядно вверенного ему сердца. По крайней мере, этого можно было более не страшиться. И можно было целовать того, кого любишь всем сердцем, сколько душе угодно.