Баллада о забытом мире

      Про Камисато Аято ходило много слухов. Молодой руководитель оккультной газеты «Сверхъестественное сегодня», скрывавший за маской спокойствия и всеобщей обожаемости свои скелеты в шкафу, которых было далеко не один или даже пять. Воплощение благородства и изящности. Настоящий джентельмен. Мечта любой девушки.       Любой, кто не эта упрямая девчонка. Аято провожал ее взглядом каждый раз, стоило пересечься на работе, и если они пересекутся, то день можно считать нормальным.       Она была для него идеальной: не кокеткой, но и не ханжой, знающая себе цену девушка. Да и к тому же блондинка — к таким волосам у него особая страсть и нежность. Милая, милая могла быть идеальной партнершей для столь превосходного мужчины, как Камисато Аято, избалованного принца, привыкшего получать все, на что посмотрит с первого раза. Однако, она совершила самую большую глупость в ее жизни.       Хотя для Аято она и оставалась идеальной девушкой, но смириться с отказом он не мог, от чего слегка пристальнее начал ее оберегать. Он внимательно следил за ее окружением и отваживал всех подозрительных мужчин, да и не только мужчин, заменяя их внимание своим. Пока в один момент она не вспылила и назвала его идиотом, а Аято кивал, как влюбленный дурак, на все ее слова. Так, коктейль, который пила девушка, оказался на его голове. Камисато следить не перестал, просто делал это менее заметно.       Картинки природы на столе и обоях телефона и ноутбука каким-то образом стали слишком сильно походить на её фотографии. Дома, на работе, в торговом центре или в кафе — у Господина Камисато она была в любом виде. Его подчиненные видели, что дело «плохо», но говорить ничего не стали, только сочувствующе глядели на бледную девушку, потерявшей покой и сон, стоило узнать, что их босс следит за ней.       Но для Аято страх в ее наивных глазах был прекраснее многих картин мировых художников. Он видел как ее зрачки мило суживались, стоило им пересечься взглядами, а радужка будто бы меняла цвет на более темный. Такая она ему нравилась намного больше. Похожа на ребенка, в хорошем смысле этого слова.       Ее руки дрожали с тех пор, как он начал уделять ей внимание. Небольшое, совсем пустяковое, по сравнению с ее настоящими ухажерами: то дверь придержит перед уходом, то кофе в подарок принесет, пока дома ее ждал небольшой букет роз. Красных, как рубины кровавые на шее моделей, которые пришлись по нраву Камисато Аято. А еще касания. Много касаний. То он, помогая накинуть пальто, случайно коснется холодными пальцами нежной кожи шеи, то при передаче документов он немного дольше подержит ее за руку.       Касания-касания-касания-касания.       Для нее их слишком много. Для Камисато Аято их слишком, слишком, мало. Он хотел большего, чем простые мимолетные касания, такие незаметные для него, но видные глазам девушки. Аято хотел большего, чем ее мимолетные взгляды, полные какого-то непонятного ему удивления.       Особенно после этого несчастного ужина, на котором была она. Правда без него. В компании какого-то неприятного мужчины, которому так мило улыбалась, что весь оставшийся вечер у него челюсть сводило от ревности и непонимания: чем это было лучшего Господина Камисато, за которым женщины в очередь вставали?! Теперь он бросал на нее полные удивления и риторических вопросов, которые та с особым усилием игнорировала, опрокидывая, кажется, уже двенадцатый бокал шампанского за вечер. В гениальную и немного пьяную голову Аято пришла идея: сделать её своей. Полностью.       Жизнь в отдельном доме имела свои преимущества: отсутствие соседей, небольшой задний дворик с бассейном и подвальное помещение. В отличие от второго этажа, обставленного по вкусу младшей сестры, Аяки, цокольный этаж целиком и полностью принадлежал Аято; там был и бильярд, и винный погреб, даже комната для гостей, что иногда могли заночевать у Камисато дома. Для друзей семьи давно были выделены комнаты на верхних этажах, но бизнес-партнеры оставались у сердца Камисато Аято. Так за ними проще наблюдать.       За ней, правда, наблюдение не требовалось — заветная комната для гостей превратилась в ее комнату, с содействием Гудзи Яэ, решившей, что их отношения — прекрасный троп для романа, который разойдется в считанные секунды. — Милая, — он стоял в дверном проеме и нежно улыбался, пока его голубые глаза сверкали в свете тусклых ламп. Создавалось ощущение, что он — призрак, мираж, гребанная фантасмагория, которая развеется, стоило ей закрыть глаза. Но он не ушел. — Какая ты прелестная девочка. Думала, если ты будешь меня сторонится, то получится избежать? Ты меня сильно заинтересовала.       Мужчина сел на край кровать, закрыв за собой дверь на ключ. Аяка ушла к подружкам; в доме пара была одна. Совершенно. Девушка в страхе вжалась в решетчатую спинку кровати, не смея вставать на пол — Аято ясно дал понять, что лучше такого не делать. Иначе наступишь на грязь, оставшуюся после других его партнеров.       Камисато сомкнул ладонь вокруг одной из её лодыжек и дернул на себя, сжав пальцы сильнее. Но она не издала ни звука. Как жаль. — Отпустите меня. — Милая, ты совершила ошибку, выбрав столь экстравагантного мужчину. Кажется, он был владельцем крупной юридической фирмы? — Аято с наслаждением, граничащим с эйфорией, наблюдал за сменой эмоций на женском лице, смевшей сделать уже второй неверный шаг за этот вечер. Она решила вырваться из его цепких рук. — Меня пригласили как журналиста на вечер, — врет и не краснеет. Не как журналиста ее позвали туда, но девушка будет молчать до последнего, кажется, где-то в глубине сознания догадываясь, что Аято уже все знал. — Милая моя, я не люблю, когда мне лгут.       В зеркале напротив под тусклым светом блеснули его дорогие часы. Её взгляд сразу направился на пол и осколки некогда прекрасного хрусталя или какого-то стекла, с кроваво-алыми разводами на них, сверкнули не хуже его часов. Как будто здесь произошло убийство или безумно страстный секс.       Она поплатилась за ложь своими ногами.       Аято — фокусник. И он обожает удивлять людей, слышать их крики. Не важно какие: удивления, радости или отчаяния, от каждого из них он ожидал услышать какую-то определенную эмоцию. Эмоции для не, уготованные Аято, — страх, боль и отчаяние. В его ладони будто бы по волшебству возникло стекло с пола, которое, возможно, Аято держал там с самого начала. Один короткий миг, ставший бесконечной пыткой, и сухожилия на ноге перерезаны.       Ее крик был усладой для ушей. Именно таким он приходил во снах и успокаивал душу маленького избалованного принца. Хотя, конечно, услышать его в реальном исполнении стоило этой небольшой игры между Господином Камисато и пугливой, но не менее милой девушкой. С осколка стекла стекала ее кровь.       И Аято потерял голову от вседозволенности.       Ему не нужно ни ее согласие, ни ее отказ — только мольбы прекратить заставляли делать совсем другое. Его сознание оставалось максимально чистым и незамутненным похотью; Аято прекрасно осознавал свои действия и сладкие речи, льющиеся в уши змеиным ядом. Но маленькие шалости стали для него уже привычны, так что он даже не задумывался над неправильностью своих поступков. Его ведь до сих пор не раскрыли, так зачем прерывать свое веселье?       Камисато любовался ею в этом коротком, по его меркам, бордовом платье на бретельках. Он даже помнил кто именно его подарил, так что позже обязательно пообщается с тем владельцем, но сейчас его внимание целиком и полностью приковано к ней. Маленькой, беззащитной. Полностью в его власти.       Он скользнул рукой вверх по ногам, сжимая белую кожу, смазанную кучей масел и кремов. Девушка брыкалась и с ужасом смотрела на «начальника», прикидывая в голове выход, но… его не было еще с того момента, как Камисато Аято положил на нее глаз. Как нет его и сейчас, стоило Камисато навалиться сверху, подмяв под себя, и нежно, насколько это выглядело с его стороны, улыбнуться, сверкая белыми зубами.       Аято все еще сжимал в руке осколок, с нажимом проводя по швам платья. Послышался треск. Девушка закричала громче, замахала руками, через пару мгновений оказываясь припечатанной руками к спинке кровати. Кисти обвили веревки, впиваясь в кожу настолько сильно, что образовывались полосы. Аято завороженно следил за попытками вырваться, словно она — живой экспонат в центральном музее. Он отбросил осколок на пол и развел ноги девушки в сторону, скользя ладонью вверх. Сжал мягкую кожу. Платье скользнуло на пол,       Аято перестал слышать все лишние звуки, любуясь полуобнаженной девушкой под ним. Голубое нижнее белье делало из нее ангела, а его цвет тешил эго Камисато — будто выбрано специально для него. Она зажималась, как могла в этом положении, и пыталась пинаться, но Аято не дал себя ударить, перехватив ногу и усевшись по-хозяйски прямо между ними.       Прямо сейчас эта девушка в голове Камисато похожа на мраморную скульптуру, сделанную самыми умелыми руками мастера, что смог оживить холодный и безразличный камень. Раньше она тоже была похожа на него — не замечала Аято, не принимала его подарки и даже некоторое время игнорировала его, однако терпение ни у кого не вечно. Аято стал скульптором для холодной фигуры. Теперь она извивалась под ним и умоляла не делать что-то, что выходит за рамки ее морали.       Но у Аято, маленького избалованного принца, рамки морали размыты. Настолько, что даже сейчас он весело хохочет и глядит своими голубыми глазами на ее впалый живот и чуть выпирающие ребра. Ей почудилось, будто его зрачки заблестели в темноте.       Мужчина потянулся к пуговицам рубашки и быстро их расстегнул, скидывая рубашку куда-то к платью на пол. Кажется, пресс Аято несколько обескуражил её — она закрыла глаза и от чего-то отказывалась их открывать. Он принялся за ремень на брюках, а расстегнув, лишь слегка приспустил их вместе с бельем. Девушка по прежнему не открывала глаза, пока не почувствовала, что с нее снимают белье. Забрыкалась бы сильнее, но не смогла — Аято склонился над ней и мягко поцеловал в шею, еще и еще, пока дорожка поцелуев не достигла груди. Бюстгальтер он снимать не стал.       Видимо, когда он резал платье, то задел и швы трусиков, так что те с легкостью освободили белые бедра, позволяя Аято любоваться еще дольше почти обнаженным телом.       Он вошел медленно, с наслаждением. Явно не согласная девушка только стиснула кулаки сильнее и пыталась удержать непрошенные слезы, потому что сама себе клялась, что не будет плакать при своем боссе ни в какой ситуации. Но от собственного бессилия слезы катились сами собой, пока Аято сцеловывал их, словно прозрачные жемчужины — драгоценные и обожаемые самыми искусными ювелирами. Словно неограненный алмаз она лежала под ним и кричала с каждым новым сильным толчком. Такая невинная, нетронутая.       Ее волосы растрепались и теперь покоились на подушке, а красивые шпильки-цветочки, украшающие прическу на том самом злосчастном вечере, затерялись где-то в шелковых простынях. Аято расцепил кулаки девушки и сплел пальцы, целуя ее. Жадно, голодно, словно пес, наконец добравшийся до желанной еды. С губ сорвался первый стон в поцелуй, оставивший Аято более чем удовлетворенным.       Он снова припал к шее. Поцелуи сменились больными укусами и красными отметинами на ключицах. Аято вдалбливал в неё понятие кому она принадлежит. И ответ должен быть только один — ему, Камисато Аято.       Он кончил внутрь, заполняя собой все естество, все мысли. Камисато последний раз легко чмокнул ее в щеку и надавил на сонную артерию, вынуждая закрыть глаза. Всего лишь спит. Он не перестарался. Покинув комнату, Аято вернулся наверх и закурил, обдумывая все произошедшее. Мания к милой девушке постепенно спадала, но даже так он не хотел ее отпускать. Эта девушка будет его личной птицей в клетке.       На следующее утро она оказалась прикована к той злосчастной кровати, на удивление, переодетая в легкую голубую сорочку. В цвет к голубым волосам Камисато Аято.       Маленького избалованного принца.