Заученный урок, непрожитая жизнь.

С душем Ванечка справляется сравнительно быстро, прикинув, что до контрольной ещё часа четыре, он даже решает-таки застирать пятно на трусах. Вот уж чего с ним не случалось с каких-то совсем ранних лет, даже стыдно немного. Натягивать форменные брюки, которые не блещут чистотой вообще, а сейчас особенно, тоже не лучшая затея, так что он просто пристраивает бельишко на батарею и повязывает на пояс полотенце. Провоцировать Евстигнеева он не собирается, слишком странно и слишком охуенно ему сейчас, но удержаться от томного покачивания бёдрами все равно не может. Выходит скорее смешно, чем соблазнительно, по крайней мере Ваня ржет от души: - Мама, смотри, я только что чуть не трахнул супермодель, оказывается. Ты ножку-то тяни, а то косолапишь. Ванечка блаженно щурится, отгораживаясь от слишком яркого солнца, бьющего через плохо закрытые шторы, смотреть на Евстигееева, который выписывает на бумажке тригонометрические формулы, чтоб решать для Светло контрольную, сплошное наслаждение. - Мне ещё минут двадцать надо, не меньше, я все равно больше, чем знаю, не вспомню, но хочу систематизировать, чтоб потом весь гугл не перерывать. Если хочешь - можешь чай там налить или ещё что-то, там все на каких-то очевидных местах, найдёшь. Чай не хочется, но Светло все равно уходит в сторону кухни. Осматривать чужую квартиру - чертовски интимное занятие, в некотором смысле куда более личное, чем все, что произошло раньше. - Вань, а ты её снимаешь? Евстигнеев откликается не сразу, сквозь дверной проем Ванечке видно, что он дописывает строчку. - Да, а что? - Недавно, да? - Пару месяцев, - Ваня чуть хмурится, не понимая, к чему Ванечка ведёт. Ну не может же он сейчас взять и начать меркантильно обсуждать квартирный вопрос, это же нелепо. - Так и подумал. Она совсем не твоя же. Не представляю себе, как ты выбираешь вот эти прихватки в цветочек. Или вот подставку под салфетки в форме красного сердечка. И уж тем более эту клеёнку на разделочном столе. Вообще никак. Вот под ножи подставка может и твоя. И турка. Турка точно. Ваня молчит, даже ручку откладывает. Этого он не ожидал совсем. Пять из пяти, бинго, господа. Иван Светло только что выиграл сердце Ивана Евстигнеева. Потому что это правда, всё: и прихватки эти дурацкие Ванька все сменить хотел, но забывал постоянно, и клеёнку содрать пытался, только её там едва ли не на цемент сажали, и даже салфетницу выбрасывал, только когда мусор со стола убирал забыл, что ее тоже в помойку отправить стоит. А турка Ванина, подарок от друга, из Турции привёз. Чёрная, керамическая, Ваня её пиздец как любит. И подставку он сам покупал, на той неделе. Обычная, икеевская, ничего особенного, если честно. Ваня по быстрому дописывает формулы и идёт на кухню, смотреть, что ещё там нашел Светло. А Ванечка нашел многое. Чайные пакетики, например, две упаковки, простые и с лимоном. Простая пачка едва вскрыта, а в лимонной не хватает половины, не меньше, не сложно понять, что предпочитает хозяин. Ванечка вытаскивает из неё ещё два, достаёт чашки, выбрав себе обычную, из стекла, их в шкафу штук пять, а Евстигнееву берет такую же, только чёрную. Их тоже несколько, но у этой на ручке пара царапин, а на дне следы от выпитого утром кофе. Ванечка споласкивает, конечно, видела бы его сейчас его мама, какой примерный мальчик, а? Хотя нет, почти голым и с засосом над ключицей маме видеть его пока не стоит, все же. Ванечка наливает чай и протягивает чашку подошедшему Евстигнееву. Тот делает глоток. Идеально. Все, черт возьми, идеально. - Я уже говорил, что ты потрясающий? - Ты много чего говорил, но мне нравится, - звучит не так самодовольно, как хотелось бы, предательский румянец смущения снова проступает на щеках, Ванечка и сам прекрасно чувствует. Ваню, правда, это, кажется, более чем устраивает, он проводит горячим, от тёплой чашки, пальцем прямо по раскрасневшейся скуле, словно стирая розовую дымку и гладит подбородок, нежно обводя контур лица. - Как ты угадал, какая чашка моя? Ванечка пожимает плечами и почти честно отвечает - «интуиция». Евстигнеев скользит рукой куда-то на затылок, то ли перебирая прядки волос, то ли массируя кожу, и Ванечке кажется, что сейчас его видно насквозь, вот такого, смешного и немного нескладного, вытянувшегося напротив Евстигнеева, замершего под его рукой. Светло всегда боялся быть слабаком, хрупкий от природы, он либо высмеивал всех, кому не нравился, пользуясь природным обаянием и неплохим чувством юмора и получая поддержку толпы, либо сходился с сильными личностями, вроде того же Славика, которые ценили в Ванечке все те же юмор и обаяние, но при этом не давали остальным задеть его чувствительное эго. Ваня точно был сильным. А ещё взрослым, пусть разница была не так уж и велика, но это все равно были совершенно разные жизни. И сейчас он стоял рядом, и буквально мог видеть, как на Светло трещит по швам вся нарощенная броня из шуточек и бахвальства. Хотя, он видел уже, ночью, когда Ванечка пришёл к нему. Видел и не прогнал, не задел, не уколол. Но Светло слишком недоверчив, ему нужно больше подтверждений тому, что этот уверенный, красивый парень реально понимает, кто перед ним. Ванечка стягивает полотенце, единственный предмет своего текущего гардероба, усиливает контраст между ними на максимум. Полностью одетый Рудбой и абсолютно обнаженный Ванечка стоят и смотрят друг на друга. По лицу Евстигнеева пробегает тень и он одним движением опускается на колени, оставляя чашку на самом краю стола. - Ты ж из меня верёвки вьёшь, - шепчет он, обжигая горячим воздухом нежную кожу в паху, - ты же даже не представляешь, что творишь, черт побери. Губы Рудбоя ощущаются почти повсюду, Ванечка впивается пальцами в столешницу за спиной и раздвигает ноги шире, чувствуя, как отросшая щетина царапает внутреннюю сторону бедра. Когда головка члена оказывается у Вани во рту, Светло все же зарывается пальцами в его взлохматившиеся волосы, тянет или отталкивает, понять невозможно. Ваня размашисто проводит языком вдоль всего члена, медленно двигается обратно, вырисовывая кончиком языка какие-то узоры, и вбирает в горло столько, сколько может, помогая себе рукой, задавая удобный ритм. Ванечка гнётся, стукается поясницей о стол, цепляется и второй рукой за волосы Ваньки, пытаясь придвинуться ещё ближе. Рудбой не сопротивляется, наклоняется, щекоча его живот слишком сильно торчащей шевелюрой, напрягает губы, сдавливает, не теряя контроль, убирая зубы подальше. Он совсем не хочет сделать Ванечке больно, скорее наоборот, мягкий язык снова скользит по головке, кружит, облизывая, словно эскимо, и Ванечка не сдерживается, стонет, ослабляет хватку, позволяя Рудбою вести, окончательно и бесповоротно, не споря даже когда член выскальзывает из влажного плена. Впрочем, Ваня не оставляет его так надолго, лижет где-то между задницей и яйцами, отчего перед глазами у Светло начинают плясать сотни разноцветных искр, но Евстигнеев не ослабляет пальцы, сжимающие основание, оттягивая оргазм. - Не спеши, мой хороший, - шепчет он, прежде чем скользнуть языком между ягодиц. Ванечка мычит в ответ, и вряд ли это можно считать осмысленной речью. Он хотел бы сказать, что лизать чужую задницу в прямом смысле слова должно быть очень противно, но воображение тотчас же подсовывает ему картинку, в которой точно также вжимался в стол и раздвигал бы ноги шире сам Ванька, и вопросы отпадают сами собой. - Просто потрясающий, - комментирует Ваня, возвращаясь к члену и с силой всасывая его. В горле начинает першить, но он не останавливается, только перекатывает головку внутри рта, словно леденец и вдруг отпускает руку, освобождая Ванечку. Через несколько секунд прямо в горло ему бьет струя спермы, но Ванька не отодвигается, делает крупный глоток, заставляя Светло снова вздрогнуть от ощущений и вдруг, совершенно без предупреждения, смотрит наверх, ловит взгляд. Ванечка видит все будто со стороны: и себя, тяжело дышащего, опирающегося на стол, и Рудбоя, стоящего на коленях, с капельками Ванечкиной спермы на губах, смотрящего на него снизу вверх. И черт возьми, но это выглядит сексуально. Он гладит Ваньку по волосам, наклоняется и впивается жадным поцелуем в губы, не отстраняясь, облизывается, посасывает кончик его языка, и тихо ахает, когда Ваня тянет его к себе, усаживает на пол, не разрывая поцелуя. Через пару минут Светло все же отодвигается сам, жадно вдыхая воздух. - Ты сумасшедший вообще. Я не думал, что ты это устроишь. - А о чем ты думал, стягивая полотенце? Что я полюбуюсь твоей прекрасной задницей и налью себе ещё чашечку чая? Ванечка качает головой, но не отвечает. О глупостях он всяких думал, выводы свои какие-то делал. Какие выводы, если Ванька такой? - Вот, правда, к контрольной твоей подготовиться нормально мы не успеем, это точно. Мне позарез надо в душ, а времени осталось всего ничего. Пойдёшь со мной? - Чтобы мы совсем опоздали? - спрашивает Светло, хотя сразу встаёт, делает шаг в сторону ванной и вовсе не спешит напоминать, что сам он из неё недавно вышел. - Не. Мы целомудренно. Честно. Выходит правда не долго, Евстигнеев пресекает попытки Ванечки перевести все действия в иную плоскость, самым хитрым из возможных способов: рассказами про синусы и косинусы. Ванечка фыркает и упирается, что все равно ничего не запомнит, но после, уже подходя к школе с наушником в ухе и Ванькиным телефоном в кармане, думает, что это точно был самый лучший план по подготовке к контрольной.