TwichHub

      Илья совершенно не думал, что у этих двоих всё чётко, по полочкам разложено, и каждый занимает своё место, не пытаясь сунуться на территорию друг друга. Он понимает это особенно чётко в тот момент, когда рука Руслана накрывает его рот, не давая прикоснуться губами к бледной длинной шее Кашина. Этим он чётко обозначает, что нет, нельзя, этот рыжий — его и только его, и Корякову не стоит претендовать на чужую собственность. Можно только смотреть, звучно сглатывая вязкую слюну.       Илья пытался понять. Правда, пытался, но мысль в конечном итоге терялась за влажными поцелуями, в которые его утягивал Тушенцов: лез языком в глотку, распускал зубы и беззастенчиво выдыхал на тонкой грани с полустоном, вырывая из глотки Ильи ещё более постыдные звуки. С Русланом они сосались, как две лесбиянки, трогая друг друга и смешивая слюну, дыхание и иногда кровь. Даня этими лизаниями интересовался мало, сидя рядом и листая тик ток с таким лицом, будто это не его парень ебёт языком рот Корякова, будто не он елозит задницей по чужим коленям и бёдрам, будто не он вжимается в него твёрдым стояком и стонет в губы, как бывалая давалка, знающая, что понравится её ёбырю.        И Руслан явно знал, когда тыкался распухшими, потерявшими чёткий контур губами в Данину скулу и что-то шептал ему в ухо, буквально вырывая из чужих рук телефон и забираясь сверху. Даня на это реагировал тихим смехом, крепкой хваткой в коротких волосах и весьма заигрывающим укусом за подбородок Руслана, вину перед которым он зализывает наверняка обжигающе горячим языком. Илью пробирает до костей эта интимность момента, поскольку свою сексуальную заинтересованность Даня едва ли проявлял. Он спокойно реагировал буквально на всё, зачастую притормаживая Руслана и не давая ему сорваться в бездну похоти и разврата.        Эта парочка была странной, настолько, что к ним появлялось слишком много вопросов, вот только ответы на эти вопросы никто давать не собирался: Тушенцов потому что сучился, а Кашину, кажется, в принципе было плевать на то, что представление Ильи рушится на мелкие кусочки, оставляя после себя вязь мелких царапин на хрупкой оболочке сознания.       Так они разрушают убеждённость Ильи в том, что руководящая роль в этих странных отношениях лежит на широких плечах в россыпи мелких веснушек и мелких шрамов от острых зубов Руслана, безжалостно вгрызающегося в чужую плоть и надсадно скулящего «ещё-ещё-ещё», пока его грубо вбивают в диван, буквально складывая пополам и доводя до такого состояния, что острые колени в ярких сине-фиолетовых всполохах синяков касались едва ли не спинки дивана. Это смотрелось абсурдно, неестественно, но в скором времени он перестал быть как будто бы третьим лишним, о котором вспоминают уже под конец.        Руслан стал тянуть его под себя, на себя, лез языком в глотку, а пальцами — между ног, плотно обхватывая ладонью член Корякова, буквально выдрачивал из него оргазм и каждый раз изумлённо распахивал свои невозможные глазища-бездны, когда сперма вязкими каплями попадала ему на щёки и губы, словно он не этого добивался. Илью же размазывало, он плавился от ярких вспышек удовольствия и трения Даниной груди о собственную спину. Хотелось вжаться плотнее, ободрать кожу о ткань чужой кофты и урвать хотя бы раз то, что ему недоступно — желание Кашина. Но тот видел перед собой только одного человека и лишь время от времени скашивал взгляд на Корякова, которому кривовато улыбался, мол, извини, роднулькин, это Руслан хочет тебя, я же просто согласен на твоё присутствие здесь. Это всё воля Руслана, и Илья это понимает прекрасно, когда тот обнимает его за шею, поворачивает лицом к себе и смотрит пьяно в глаза. Решает тут далеко не Кашин, и просить у того хоть частицу внимания, ответного желания — низко, и надо бы уже просто выбраться из этой трясины, но ловкие пальцы и губы вовлекают его всё глубже и глубже. Блядство.       Даня же, достигнув пика и на краткий миг вжавшись грудной клеткой в спину Ильи, почти сразу же отстранялся, поправлял сбившуюся одежду и оставлял Руслана и Илью наедине друг с другом. И Тушенцова совсем не смущало то, что Кашин ушел заниматься своими делами, пока Илья гнулся под сильными ладонями мартовской кошкой, открывал доступ к чувствительной шее и скулил, стоило пальцам больно схватить его за задницу, развести ягодицы в стороны и совершенно беспардонно протолкнуть два исписанных чернилами пальца в дрогнувшее от неожиданности тело, уже готовое, знающее, чем закончится эта встреча. Его отымеют, вылижут с головы до ног, вдавят в постель и, ограничив телодвижения, напоследок обкатают, насаживаясь на его член по самые яйца с такой жадностью, что в глазах звёзды начинают плясать. Однако Тушенцов смотрит на него сквозь веер приопущенных бесконечно длинных ресниц, поджимает губы и мягко подталкивает назад, вынуждая сползти с себя ниже.       — Что, Илюх, дать тебе немного свободы? — Взгляд у Руслана до ужаса понимающий, но хитровыебанный. — Хочешь трахнуть меня так, как этого хочется тебе? Или чтобы тебя трахнул Даня? Ты же знаешь, я могу это устроить.       — Я… — Илья запирается, краснеет словно целка в первый раз, губы закусывает. — Хочу.       Откуда твёрдость в голосе взялась — неясно даже самому Корякову, но он смотрит на улыбающегося Руслана, что ноги свои бесконечные  разводит, подхватывает себя ладонями под коленями и открывается. Взгляд невольно падает вниз на припухшую дырку, влажно блестящую от смазки. Волос почти нет, а если и есть, то их едва видно, лишь под пальцами они ощущаются, когда Илья сжимает упругую плоть, оттягивает в сторону, безотрывно смотря на то, как натягивается кожа и напрягается анус, из которого толчком выходит смазка.        Илья не удерживается, собирает её на большой палец и проталкивает обратно внутрь, ощущая горячую гладкость. В голове гулко шумит кровь, так что чужой стон слышен как будто бы под водой, но нетерпеливость Тушенцова ощущается тут же: крепкая ладонь хватает за бедро и притискивает к себе вплотную настолько, что член скользит по промежности, ложится на чужое бедро, словно Руслан наглядно пытается продемонстрировать, насколько глубоко Илья будет в нём.       — Так чего ты ждёшь? — Тушенцов смотрит насмешливо, шире ноги раздвигает, приглашая настолько открыто, что где-то в желудке начинает сладко тянуть. Илья шевелит пальцем внутри тела чужого, тянет края дырки, вырывая из Руслана протяжное мычание и почти тут же сменяет палец на член, не церемонясь и вставляя сразу на всю длину. Руки чужие сильнее хватаются за бёдра, притискивают ближе, что кончить хочется уже только от ощущения горячего, влажного и тугого нутра, от крепких пальцев на теле и влажной короткой чёлки, разметавшейся по лбу чужому. — Долго смотреть будешь?       Руслан посмеивается хрипло, пихает пяткой под рёбра и… гнётся непривычно податливо, при себе руки старается держать, отдавая Корякову хоть немного власти в руки. И тот ей всецело пользуется: хватается за сочные бёдра, отлаживает тёмные линии татуировок и почти сразу же сбивается с ровного темпа на несдержанный и торопливый, не успевая смаргивать солёные капли пота, что навязчиво лезли в глаза. Это становится совершенно неважным. Не тогда, когда Руслан под ним заходится низкими хрипами, судорожно хватает губами воздух и оторопело смотрит в глаза, затягивая куда-то слишком глубоко.       Илья вмазался. В Руслана с его глазищами и мерзким юмором, в Даню, что оставался для него недостижимой мечтой. В обоих сразу, причём с такой силой, что… да слов не было, не подобрать их, как ни старайся. Коряков проглатывает рвущийся из глотки стон, вдавливает ладонь в доверчиво подставленную шею и окончательно теряется в ощущениях: вседозволенности, жаркой узости чужого тела, контроля над тем, кто ставил ему до этого жёсткие границы, хрипах Руслана и его закатывающихся то ли от удовольствия, то ли от нехватки воздуха глазах, и… В себя он приходит только от давления со спины. Даня наваливается сзади, сгребает его бёдра ладонями и жарко дышит в висок настолько близко, что Илья чувствует очертания усмешки.       — Показываешь зубки? — Илья вздрагивает, невольно расслабляя руку на глотке чужой и почти вскрикивает, когда Кашин не даёт ему убрать её: накрывает своей, сжимает крепко настолько, что Руслан всхлипывает, начинает мелко дрожать и цепляться пальцами за их запястья, болезненно скребя короткими ногтями и сдирая кожу. Илья почти ловит приступ паники. — Ну-ну, поспокойнее. Видишь, ему нравится. Не останавливайся, чё ты тупишь-то?       Кашин посмеивается глухо, второй рукой обхватывает истекающий прекумом член Руслана, ведёт по всей длине, размазывая влагу, а Илья не находится в словах, поэтому вновь начинает двигаться, то плотно вжимаясь в бёдра подрагивающие, то подаваясь назад и чувствуя лопатками крепкую грудь и упирающийся в зад стояк сквозь одежду. Этого оказывается слишком много, чтобы буквально не кончиться как человек. Окончательно его добивает вид изогнувшегося Тушенцова, плотно вжавшегося в него, что кончает себе на живот и грудь, пачкая белёсой спермой татуированную руку, которую Даня подносит к лицу Ильи, толкается пальцами в рот, размазывая по языку привкус спермы.       Илья так и кончает в мелко подрагивающего Руслана, с пальцами в самой глотке и пряно-солёным привкусом спермы, зажатый меж двух тел, что облепляют его, привлекают к себе теснее, толкаются языками в рот по очереди, жадно скребут короткими ногтями по загривку, шее, груди и бёдрам. Илья даже не может разобрать, где чья конечность, пока он падает на Руслана сверху, вмазывается в его рот губами и ощущает, как сзади его ноги расталкивают в стороны и натягивают на член, наконец, стирая границы, убирая понятие «третий лишний», не оставляя ни капли личного пространства. И это то, чего Илье не хватало.