Элегия погибели

Небо плакало слезами кровавыми, нет, это огненные тучи переливались в каплях ливня, умывая застывшие в предсмертной агонии лица усопших. Это ад, это ад на сущей земле, настоящее пекло, билет в которое был лишь одну сторону. В нём нет победителей, лишь проигравшие. Тела богов, тела смертных... Кто по итогу-то прав оказался? Тишина. Одинокий солдат стоит меж сломанных мечей и копий, у него насквозь грудь пробита, но дух почему-то не покидал тело. Как же так. Как к этому дошло? В ответ тишина. Дождь. Небо плакало. Солдат упал на колени и посмотрел на свою родину полыхающую. Давно мертво и солнце, и его ложе, и подданые тоже мертвы. Интересно, звёзды тоже умерли? Или они всё также смотрели с недосягаемой высоты агатового неба, в одеждах белоснежных, с притворным беспокойством? Небо смывало кровь с блондинистой макушки, пуская багровые ручейки прямо по покрасневшим от холода щекам. Руки дрожали. Его руки беспомощно лежали на коленях в остервенелом приступе дрожи. Солдат едва дышал, задыхаясь от желания закричать, но тело будто сковала какая-то неизвестная сила. Смешно тебе, Господи? Смешно? Они восседают на своих золотых тронах, распивают вина и смотрят "Божественную комедию" с одним актёром на все роли - солдатом. Им смешно. Смешно, как смертный корчится в агонии, стоя на обломках своего дома, глядя в глаза мёртвым товарищам, ожидая смерти и сам. Они ждут извинений? Нет. Зачем богам милость простого раба, куклы в их кровавом театре? Они сделают тост, выпьют крови солдата, искусят его душу, пожуют и выплюнут, как мусор, мусор под названием человек. В этой войне нет победителей, есть лишь мёртвые, из тел которых не суждено прорасти даже траве. Есть лишь маленький человек посреди поля мечей и оружия божественного. Есть лишь небо. Есть лишь тишина. - Живой... Есть живой кто-то? В тишину ворвался хриплый и истошный крик. Солдат не видел перед собой ничего, кроме кровавого неба. Ад уплывал далеко-далеко от него, оставался где-то позади, вместе с погибшей родиной и товарищами. Интересно, кто это кричал? - Отзовитесь! Хоть кто-нибудь живой. Прошу... Что ты забыл здесь, голос? Напрасно ты здесь живых ищешь. На горизонте, стоя на горе тел, показался силуэт. Женский силуэт. Такой маленький, такой шаткий. Средь красного ливня будто просиял солнца луч, нового солнца. И силуэт её был подобен чему-то божественному, будто милость господняя спустилась на окровавленную нечистую землю, в самом лучшем фразы этой значении. Кто ты, голос? Кто ты такая? И вмиг её лик прояснился. Мокрые от ливня золотистые локоны, белые одеяния, совсем не запачканые кровью, от слёз глаза красные, сияющие жемчужинами в лучах вышедшего с ней на землю солнца. В руках сиял красивый снежный меч, наточенный, совсем не поржавевший и не затупевший от боёв, выход из которых лежит лишь в смерти, будто она из тундры пришла, будто она рождённая из метели, яркая и холодная, как фигура изо льда. По телу пробежались мурашки. Её глаза округлились в удивлении и шоке. Вмиг девушка сбежала с горы трупов и ринулась к солдату, пряча в ножны меч. Под ногами её в истошном вопле залились мечи, брошенные умирающими людьми. Тьма ненадолго отступила перед глазами солдата. А вблизи она ещё прекраснее. Почему ты не уходишь отсюда, лучик? Здесь ведь так опасно. У неё тёплые руки, они сразу же прильнули к щекам теряющего сознание солдата. Глаза у неё тоже золотые, запухшие от слёз и с гранулками надежды в ещё сияющих на свету бликах. Она что-то говорит. Нет, кричит она. Истошно, умоляюще, но солдат не слышит. Она снова разражается слезами, будто это хоть чему-то могло помочь. Нет, она рыдала от бессилия. Солдат уже лежал. Он очнулся невесть где, но вдали ещё виднелся очаг умирающей родины. Небо уже не красное. Оно... Синее? Снова видны звёзды над головой, снова их издевательские усмешки. Под боком что-то грело. Костёр. Перед ним сидела изогнувшись девушка, подобрав под себя колени и безжизненно, ледяным совсем взглядом, смотрела в казанок и водную муть. В стороне лежали ножны с мечом, в стороне был какой-то потёртый мешок и торчащие из него бинты с овощами. За спиной её краснело небо. Там осталась его вечная, но не бессмертная родина. Там остались гимны и королевские покои, там остались родные улицы и дома, там осталась солдатская присяга, там осталось человечество. Он - не человек больше. - Ты выжил всё таки, - она подняла на него уставший взгляд свой, произнесла тихо, едва слышно за потрескиванием веток в огнище. - С такими травмами не живут люди. Человек ли ты? - Нет, - солдат ответил кратко, приподнимаясь на локтях и замечая свою перемотаную грудь. - Человечество осталось на том побоище. Не человек я больше. И живой начал завидовать мёртвым. Её взгляд стал пустым, совсем без солнца того, с которым она явилась выжившему солдату. Взор был немой, словно режущий холодным лезвием, словно рассекающий его самого. - Почему... Это произошло? Почему? - а она будто не знает, будто не слышала всего этого. Солдат тоже до последнего не верил. В вопросе сквозила какая-то неистовая злость, сильное давление. Понимала она всё, но хотела услышать это именно от очевидца. - Боги, - солдат замялся, тяжело сглатывая и чувствуя привкус крови во рту. - Человечество - рабы божьи. Доказать нам пришли это. Они замирают, долго смотря друг другу в глаза, всё ища и ища какие-то ответы на вопросы, которые не обязательно должны быть вслух заданы. В безмолвии степи слышался лишь гул горящего города, где-то вдали, где-то там, куда уже не ступит нога человека. Её взгляд из злости становится тревожным и непонимающим, она мечется между чем-то, что-то выбирает, обдумывает все "за" и "против", переминается из стороны в сторону. - А сама ты человек? - тишину рассёк вопрос солдата, он едва ли выдавливает из себя слова. Нечеловеческое истощение мешает даже нормально дышать. Она мнётся. Ответ очевиден, видно, что она человек, но вопрос имел несколько сакральней значение. Её золотые глаза поднялись к звёздам, к звёздам, что насмехались над солдатом в белоснежных одеяниях, в тишине пространства и в молчании друг друга, тихо улыбались смотря на увядающую душу воина. Она сама похожа на звезду, с бледной кожей, с пустым безжизненным взглядом, но она не смеётся. Ей почему-то не смешно. Но ведь это же забавно, не так ли? Строя так долго свою землю без бога, дабы доказать, что они богу ровня, пасть от божественной казни. Казни всего человечества. - Да, - отвечает она кратко, но не слышно было в этом искренности. - Я человек. Меня... Меня Люмин зовут. Такое странное имя. Люмин. - Откуда ты, Люмин? - Моего дома больше нет, как и твоего, - она говорит об этом так холодно, будто это и не родина её совсем. Так сухо и равнодушно, словно просто констатирует факт. - Я с братом пришла. - Где он? И снова в воздухе повисло напряжение. Она мнётся. Будто ломает в себе последние границы, барьеры последние, что мешали решится на отчаянный поступок. Она выдавливает из себя эти слова еле-еле, но всё же понимает, что у неё выбора нет. Будто у Люмин там, в маленьком тельце, трещали кости от нежелания, но бессилия перед отказом. И всё же она решается: - Он будет в порядке. ***** Её руки всё такие же тёплые, но в покрасневших от холода подушечках пальцев чувствовалась нежность. Она заботливо оглаживала худые Дайна щёки, рассматривала каждую ресницу на веках этих сапфировых глаз, вслушивалась в каждый вдох и выдох, не могла напиться теплом его кожи и приятными поглаживаниями спины уставшими его руками. Её золотой, словно самые дорогие богатства на земле, взор переполнен глубочайшим сожалением. Люмин хотела бы что-то сказать, как-то объяснится, но с уст срывался лишь приглушённый разочарованный в себе вздох. Дайн коснулся губами изгиба шеи бледной, нежно целуя и вдыхая её запах. В последний раз. Оба они знали, что дорогам их суждено разойтись: её всё устраивало, он другого выхода не знал. За ней со скрипом захлопывалась дверь, а солдат мог лишь смиренно наблюдать, как силуэт его солнца растворяется в огне мёртвой родины. Куда же ты, лучик? Куда ты уходишь? - Ты винишь себя? Скажи мне честно, - вопрос был задан совсем внезапно. - За что? - она сказала это тихо, как-то равнодушно и устало. - Мне незачем этого делать. Она лжёт. Смотрит в глаза и говорит ему неправду, держа в ладонях его бледные щёки, отдавая им своё тепло. - Ты винишь себя за то, что не спасла свой дом, Люмин, - Дайн произнёс это с воздушной лёгкостью. Она долго смотрит на него с нечитаемой эмоцией. В этом тезисе не было смысла, но в душе защекотало нечто давно там безвозратно утраченное. Отражение в разбитом зеркале постучало. - Ты мести хочешь, и богам и самой себе, за то что не уберегла свою родину, так ведь? Не было в этом смысла. Она бы всё равно никогда не призналась. Держа в руке белоснежный, идеально заточенный, меч, Люмин смотрела страху прямо в глаза, сверля его взглядом остервенело и набросится готовясь, но никогда она не была смелой сама. Оглядываясь в прошлое, как маленькой девочкой она держала за холодную руку ещё маленького брата и бежала со своего умирающего дома, ничего не изменилось совсем, в душу лишь закралась нещадящая нисего ненависть к себе. Она принимала её как должное, а он её не понимал. Люмин шагала к пропасти, шагала и была готова рухнуть прямо в пропасть, навстречу к точке невозврата. Дайн мог быть лишь в согласии смиренном, глядя как тухнет последний лучик солнца в его уже давным давно оборвавшейся жизни, он проживал эпилог. В концовке этой истории он хотел бы увидеть вновь багровое небо, вновь кровавый дождь, но уже от полыхающей в адском огне обители богов, Дайн с собой в этом честен. Но даст ли месть ему спокойствия? Он знал, что нет. Люмин тоже знала. Но сознательно на это шла. - Имеет ли это значение? - имеет. Она уткнулась лбом ему прямо в шею, коснувшись губами к обнажённым ключицам. Долго дышала она ему горячим сбитым дыханием на грудь, вызывая у Дайна по телу мурашки. Долго сидела у него на коленях. Долго о чём-то она думала. Долго о чём-то думал и он. В такой непростительной недосказанности они сидели в нескольких сантиметрах друг от друга, смотря куда-то в сторону и контакта зрительного избегая с особым усердием. Они встретились в последний раз и сознательно были готовы разойтись по разные стороны баррикад. Поднялась между ними стена метели. А она всё также непозволительно прекрасна. Такой красивый лучик утреннего солнца, что сошёл на землю после долгой снежной бури, как при первой их встрече меж трупов и горящих осколков его родины. Даже направив против него свой белоснежный, идеально наточенный, меч. Даже тяжёлым и острым, словно её же клинок, взглядом грела она Дайна, будто только что зажжённый путником костёр под звёздным небом. И щёки всё также её красные от холода. Холода собственного. Она что-то говорит, а Дайн не слышит её. Он смотрит на неё всё с тем же детским восторгом, она не понимает. И хочет он подойди поближе, взять эти тёплые руки и приложить к своим замёрзшим щекам, но Дайна мысли останавливаются, видя её спину, уходящую в портал. Лучик начал угасать. Стоя на горе обломков уже чьей-то другой родины, на фоне багрового неба она больше не смотрелась Мессией, больше не казалась солнцем, средь разрушающегося мира под ногами - теперь она разрушает его сама уже. Над её головой руки Анемо Архонта, вернее остатки от той бессмертной статуи. Они тоже наверное тёплые были, согретые на лучах полуденного солнца... Мимо её фигуры проходили тысячи, нет, миллионы безликих воинов, выходящие из самых низов города свободы. Она смотрит на этот пейзаж с издевательской жалостью, прямо как те звёзды на небе в чистых белых одеждах, смотрит и всё ещё мечется. "А сама ты человек?". На фоне багрового неба её фигура выглядела зловеще, будто адский полководец она вела свою дружину в бой со всем миром, в бой за освобождение этого мира. Солнце умирало, в закатных лучах, сверкая на её белоснежном клинке и отпевая свою последнюю оду. Она уже не остановится, нет. Все мосты сожжены, все связи разрушены, весь мир пал к её ногам. Но не он. Дайн пусто смотрел прямо ей в золотые очи, стоя в нескольких метрах в стороне. Так безжизненно, пусто. Так молчаливо, под звук шагающего в ногу войска, что проходило через портал в Селестию, он тихо смотрел на тьму её фигуры на свету. А в лучах солнца она ещё прекраснее... Люмин уже сорвалась. Люмин летит в пропасть. Люмин он уже не поймает. - Боги пришли доказать, что они боги. Я приду доказать, что я человек. И погасло солнце за её спиной. Открылся Дайну взор: стоит она на горе трупов, только в золотых её глазах уже не страх, пустота там. Лучик исчез, теперь на его месте стоит хладнокровный убийца. Её белоснежный, идеально заточенный, меч теперь в крови, как и её белоснежные одеяния. На его месте стоит ровно то же, чем и был солдат сам. Новая грядёт война. Нет. Она уже началась. 24.03.2022