Стань моим миром

Двадцать восьмое июля опалило горячим светом петербуржцев после недели затянувших небо туч и редких дождей, падающих весенней капелью на старинные улицы. Теперь солнце полноправно завладело небосводом и обливало Петербург своим молодым светом. Тучи растворились в этом неумолчном свету, исчезли, как пыль, когда на неё дунешь, и оставили после себя открытым давно не виденное небо глубокого синего оттенка. Пьер уведомил Темзенда о задержке в России, конечно же, выразил свои печаль и раздражение, вызываемые этим фактом, и пообещал по приезде не покидать спальни Уильяма до того момента, когда он этого захочет. А пока он посетил все достопримечательности императорской столицы, какие только знал: Павловск, Мариинский театр, Ораниенбаум... И это ещё не полный список. Но вот наступила долгожданная дата. Он давно не видел Московского и Романова, что его несколько настораживало, поэтому ему не терпелось узнать, решили ли они свой конфликт мирно или в итоге ему удалось их разлучить. Сенуа зашёл в комнату и, повесив на вешалку верхнюю одежду, упал в изнеможении на кровать. Всё утро он проходил по Сенатской площади, пытаясь навсегда запомнить её, так как вряд ли он ещё раз посетит эту страну в ближайшем будущем. Только он хотел отдохнуть, когда в его дверь тихонько постучали. - Издевательство! - воскликнул француз, не находя сил подняться. - Месье, вам письмо из Зимнего! - крикнул молодой юношеский голос из-за стены. Это заставило Пьера мгновенно вскочить на ноги и отпереться. Он увидел уже знакомого мальчишку-почтаря и, заметив в его руках письмо за печатью московского воплощения, резко забрал конверт. - Не кьричать на вьсю этаж! Мольчать обо всё, - тихо прошипел Сенуа, кладя в ладонь парнишки несколько монет. - Благодарю, месье, - кивнул мальчик и быстро взбежал вниз по лестнице, пряча деньги в карман широкой, не по размеру, куртки. Француз заперся и прошёл к туалетному столику. Сев за него, он мигом распечатал конверт и прочёл следующее: «Месье Пьер Сенуа. Я, Московский Михаил Юрьевич, вызываю вас на дуэль без всяких предисловий. Дата - двадцать восьмое июля, время - четыре часа дня, место то же - Чёрная Речка. Русские от слова не отказываются. А французы...? Секундант с вашей стороны сегодня прибыл в Петербург. Им будет Пожарский Святослав Юрьевич, воплощение Нижнего Новгорода. Секундантом с моей стороны будет Смольный Алексей Рюрикович, воплощение Смоленска. Жду вас в условленном месте. Опоздаете более чем на полчаса - дуэль отменяется. С Уважением, Михаил Московский» Сенуа облизнул губы, скомкав бумагу. На лице сама собою нарисовалась кровожадная ухмылка. - Не беспокойся, Миша, французы тоже держат слово, - прошептал он, чувствуя, как внутри всё закипает от ненавязчиво брошенного оскорбления. Сенуа любил дуэли. И устраивать, и быть приглашённым на них. Он помнил тот памятный день, когда в ходе одного из боёв с итальянцами он и его товарищи по оружию с искренним удивлением слушали рассказы освобождённых из плена соратников о странных поединках один на один, часто устраиваемых итальянцами в укромном уголке, где их всё равно замечали прозорливые французские пленные. А потом... понеслась. Молодые французские солдаты принесли эту традицию в родные просторы. Долгое время Франция была поражена «дуэльным вирусом»: на её улицах то и дело вспыхивали стычки, быстро перетекавшие в дуэли. Постепенно стали появляться дуэльные теоретики, настаивавшие на создании чётких правил поединков, с применением которых можно было справедливо разрешить вопросы чести. Пьер был лично знаком со множеством подобных авторов и был с ними согласен в этом вопросе. Но, несмотря на это, стихийных дуэлей не уменьшилось, а даже наоборот. Сам Сенуа признавал за собой этот грешок. Часто он поддавался чувствам и на очередном «случайном» поединке убивал несчастных молодых людей, дерзнувших как-либо оскорбить парижское воплощение. Затем появилась наконец социальная реакция на дуэли и их участников. Позор за то, что не отомстил обидчику, позор за то, что не согласился на поединок... Лишь немощные старики да тяжелобольные дворяне могли без последствий отказаться от подобного решения вопросов чести. Потенциальным дуэлянтом юноша становился уже в подростковом возрасте, как только получал шпагу. Появлялись некоторые правила касаемо, так сказать, ролей в поединке: вызывающий имел право установить время и место, а вызываемый - выбрать оружие. Ну, логичен, в таком случае, тот факт, что нередко зачинщики дуэлей пытались занять вызываемую сторону, таким образом, получая право выбора оружия. Сенуа помнил один свой поединок, в котором он поступил так же. В то время он конфликтовал с одним дворянином, оказывавшим большое влияние на короля, что не могло не бесить парижское воплощение. И, пытаясь вызвать его на дуэль, но при этом остаться вызываемой стороной, на одном из королевских приёмов он намеренно ухаживал за невестой этого аристократа, чем немедленно вызвал его гнев и добился вызова на дуэль. Тот мужчина в итоге погиб, и Пьер был удовлетворён. Сейчас, спустя века после зарождения дуэльной традиции во Франции, дуэли были официально запрещены во множестве государств, включая Францию, Италию и Россию. Но, несмотря на суровые наказания за участие в дуэли, они продолжали проводиться, так как основными дуэлянтами были дворяне, а наказания за дуэли оставались пятном на бумаге, которое можно было легко проигнорировать либо же найти уловки. А учитывая, что Сенуа и Московский – воплощения столичных городов, то им наказание не светило и не светит никогда. *** Святослав быстрым, чуть не молниеносным шагом шёл в кабинет Московского. Он бросил мимолётный взгляд на большие ржаво-золотые часы. Половина первого. Пожарский встретился с Михаилом еще утром, сразу по приезде заехал в Зимний, прежде чем поселиться в своём петербургском доме. На встрече блондин рассказал о причинах срочного вызова шатена и поручил ему подготовить место дуэли. Мужчина разобрался с заданием и теперь пришёл докладывать. Ему, в сущности, были хорошо знакомы гордость и честь Михаила Юрьевича. Нередко Святослав становился слушателем самых сокровенных тайн воплощения первопрестольной столицы. Иногда он задумывался, почему Московский так ему доверяет и знает, что его секреты никогда не будут никому переданы или озвучены вслух. Но, по большому счёту, Святославу было плевать с высокой колокольни. Он просто выполнял свою работу. Вот и сейчас он стал одним из немногих, посвящённых в его очередную тайну, - дуэль с иностранным воплощением. - Михаил Юрье- Пожарский пожалел, что проклятый поляк не выколол ему глаза. - Прошу прощения, я подойду позже... - попытался ретироваться мужчина, потупив глаза в пол, скрестив руки за спиной, с видом провинившегося школьника. - Нет, Святослав, останьтесь, - велел Михаил, оторвавшись наконец от смутившегося до красноты Александра, садясь за свой стол. - Сашенька, не мог бы ты подождать? Обещаю, мы возобновим дело чуть позже. А пока сядь рядом и дари мне свою чудесную улыбку, - обратившись к любимому, проворковал блондин, направив исполненный нежности взгляд на свою столицу. - Конечно, любимый, - тихо ответил Романов, придвинув еще один стул к креслу Михаила и садясь рядом. - А вы что стоите, Святослав Юрьевич? Присаживайтесь, присаживайтесь, - Московский попросил Пожарского, добродушно улыбнувшись. - Благодарю, Михаил Юрьевич, - быстро вернув прежнее хладнокровие, Святослав воспользовался приглашением московского воплощения и сел в кресло напротив стола бывшей столицы. - По какому поводу вы к нам? - Я обустроил место для дуэли, как вы просили, и пришёл доложить, - объяснился Пожарский. - Так докладывайте. Я весь внимание, - приняв свою любимую позу, то есть, установив на столе локти, сцепив руки в замок и положив на них подбородок, сказал блондин. - Я расположил на выбранном вами участке обеденный стол с подносами с лёгкими закусками вроде салатов, несколькими бутылками крымского вина Парадизио брют белое и с конфетами Эйнем, также рядом четыре стула и две трости для обозначения барьера, - отрапортовал Святослав, глядя прямо в синие глаза. - В случае ранения у меня с собой будет аптечный чемоданчик, - добавил он, немного помолчав. - Не думаю, что дело дойдёт до кровопролития, но всё же... - с губ Московского спала раздражающая самоуверенная улыбка, и он впервые за этот разговор посмотрел на друга с искренней признательностью. - Спасибо, Слав. - Всегда к вашим услугам, Михаил Юрьевич, - и, выдержав небольшую паузу, дополнил свой ответ. - Вы не только воплощение первопрестольной столицы, но и мой друг. Я не могу за вас не беспокоиться. Пожарский кожей прочувствовал напряжение Московского ещё в начале их разговора. Михаил нервничал. Он прекрасно знал своих «партнёров», а из памяти еще не улетучились болезненные воспоминания Отечественной войны. И Святослав, понимая его как никогда правильно, хотел поддержать, как мог, как учила Камалия, желая, чтобы её бывший совсем не потерялся из-за работы. - Мне очень приятно, Слава, - тихо проговорил Михаил. «Спасибо за поддержку» - сказали московские сапфиры. «Вам спасибо» - ответили нижегородские шоколадные опалы. *** Петербургское солнце сегодня необычно жгло глаза и текло по коже, опаляя её своим дыханием. Небо совсем освободилось от недавних угрюмых туч и теперь сияло голубизной и стаями радостно каркающих птиц. Деревья, тихо шумящие зелёной листвой в такт слабому прохладному ветру, давали приятную тень и тишину. Рядом катила свои тёмные воды неширокая Чёрная речка, помнившая ещё роковой выстрел гомика-француза и предсмертные крики поэта. Её блестящие на молодом свету воды ласкали глаз, набегая на стены русла короткими волнами. Стол со множеством подносов устроился в тени большого тёмно-зелёного дуба. За ним уже сидели Александр, Михаил и Святослав. Неподалёку стоял, наблюдая за притоком Большой Невки, Алексей Рюрикович, жмуря глаза от солнца, бьющего прямо в зрачок. - Не подскажете, Святослав Юрьевич, который час? - поинтересовался Московский, расслабленно откинувшись на спинку позолоченного стула. - Без пяти четыре, - ответил Пожарский, взглянув на коричневые наручные часы. - Спасибо, - коротко поблагодарил Михаил. - Вы пейте, кушайте, не стесняйтесь. Это для нас, не для проклятого француза, - добавил он, при последних словах его лицо омрачилось. Святослав налил Парадизио себе, Московскому и Александру и отхлебнул немного. Приятная приторно-сладкая жидкость со вкусом груши, ананаса и шардоне обмыла ротовую полость и оставила терпкое послевкусие. - Вы были правы, это вино восхитительно, - сообщил Пожарский, кладя стакан обратно, облизнув губы, сбрызнутые золотом Парадизио. - Рад, что вам понравилось, - откликнулся Михаил, улыбнувшись. - Это вино было создано Голицыным Львом Сергеевичем, крымским дворянином, развивающим российское виноделие последние двадцать лет. Я лично попробовал только что сцеженное вино у него в имении Новый Свет, - хвастливо заметил Московский. - Саш, ты попробуешь? - обратился он к любимому. - Нет, прости, воздержусь, - ответил юноша, с печальным желанием взглянув на алкоголь. - Я не могу вернуться во дворец опьяневшим, - пояснил он, повернув взгляд к Московскому. - Ох, точно, - словно вспомнив что-то, покачал головой блондин. - Да, тебе лучше не пить. Святослав положил себе немного пасты, щедро политой расплавленным пармезаном, и начал есть. Его примеру последовал Романов, скованный неловкостью и волнением. Его взгляд ухватил прелестный зелёный салат с креветкой и грушей, и, положив немного его в свою тарелку, он приступил к трапезе. Только Московский не ел. Он пытался скрыть напряжение, ясно выразившееся в каждой морщине и в каждом дрожащем жесте, своей обезоруживающей улыбкой, полной натянутого обаяния. Но от близких себе людей он ничего скрыть не мог, в особенности от наречённого отца. - Миш, ты чего такой, а? Волнуешься, нервничаешь... - Смольный прогулочным шагом вернулся к столу и сел на оставшийся стул, напротив названного сына. - Все хорошо будет, я верю в тебя. Слышишь, Мишка? - Слышу, слышу, Алексей Рюрикович, - отозвался Московский, с признательной улыбкой смотря на смоленское воплощение. - Ты беспокоишься о том, какое оружие он выберет? - осторожно спросил мужчина, отпив вина, любезно налитого в бокал молчаливым Пожарским. - Не особо. По правде говоря, я предугадываю выбор оружия, - честно признался Михаил, ополовинив бокал с переливающимся на солнце золотым вином. - Что же тогда тебя мучит? Отчего хмурый? - Смольный недоумённо посмотрел на московское воплощение. - Боюсь, он не знает, что его пистолеты никому нахер не сдались, - облизнув по-хищному губы, почти безумно улыбнулся Михаил. Это не могло не вызвать реакцию со стороны необычного общества: Алексей Рюрикович испуганно выдохнул, Александр взволнованно взглянул на любимого, даже на обычно безэмоциональном лице Святослава отразилось нечто вроде беспокойства. - О чем ты, Миша? - чувствуя, как холодеют пальцы, тихо спросил Романов, повернувшись к первопрестольному. - В каком смысле «не сдались»? - Я не собираюсь просто дать ему европейскую дуэль, к которой он привык. Это будет не французский поединок, который даже поединком назвать язык не поворачивается, а русский рукопашный бой, - не переставая улыбаться заставляющей содрогнуться улыбкой, объяснил Михаил. - Миша! - шокированно вскрикнули Смольный и Александр, со страхом и тревогой вглядываясь в милое их сердцу лицо. - Михаил Юрьевич! - даже Пожарский откликнулся. Он побледнел и был похож на белоснежные лепнины Зимнего. - Вы, извините меня, с ума сошли?! Вы не можете просто расквасить ему морду! Он, в конце-то концов, занимает пост главного помощника и советника французского президента! Сегодняшняя дуэль может перерасти в международный конфликт! - Именно, Святослав Юрьевич! Вы полностью правы! - согласился со словами нижегородского воплощения Романов и вновь обратился к любимому. - Мишенька, пожалуйста, скажи, что это шутка. Умоляю тебя, откажись от подобных планов. Сенуа не стерпит подобного и не преминёт заявить о случившемся Карно. Это приведёт к войне! А ведь мы только недавно, буквально неделю тому назад, заключили с ними такой долгожданный военный союз! Прошу тебя, Мишенька, — Александр порывисто целовал лицо Московского - скулы, подбородок, лоб, ‐ а по лицу его текли прозрачные алмазы слёз. — Милый, умоляю, не надо из-за меня начинать позорный для России конфликт. Одумайся, пожалуйста, одумайся! Московский не реагировал на прикосновения губ Романова, раздумывая над прозвучавшими словами отговаривающих. Он совершенно забыл, как может навредить Родине, если раскрасит лицо и тело ненавистного парижского воплощения своей и его кровью. - Саш... - Пожалуйста, Миша... подумай о том.. - Саша! - Московский поймал руку Александра и, легонько сжав её, приставил к своей груди. Юноша непонимающе смотрел на блондина, ощутив под ладонью бешено колотящееся сердце, птицей бьющее клетку-грудину. - Чувствуешь? - Романов кивнул дрожаще. - Оно бьётся. Но... когда ты упал без сознания в мои руки, оно перестало биться. Я чувствовал себя мёртвым всё то время, что провёл у твоей кровати в тот день. Оно забилось лишь при первом звуке твоего голоса и теперь бьётся всё быстрее, учащается в порывах ярости, убыстряет кровь по сосудам, чуть не разогнав её до космических скоростей. Оно бьётся из-за тебя и ради тебя. И будет биться, пока последняя капля крови не вытечет из тела, пока последний вдох не скрутит внутренности узлом и пока мозг не умрёт, задыхаясь от недостатка кислорода. Шатен со всё возрастающим по мере речи удивлением слушал приятный шёпот любимого, не отнимая руки от колотящегося сердца Михаила, почти оседлав его колени. - Это сердце безраздельно твоё, твоё и только твоё. Ты веришь мне? - тихо спросил Московский, бесконечно влюблённым взглядом смотря в серо-водянистые глаза напротив. - Да, - выдохнул Романов и, не в силах более сдерживаться, прикоснулся в немом порыве к губам блондина. - Да, я верю тебе, - повторил он, отстранившись, улыбнувшись неловко. На лице его проступила приятная глазу краска смущения. - Тогда ты веришь и в то, что я расквашу французское хлебало только из чистой любви к тебе, - на губах Московского вновь появилась эта странная, какая-то хитрая улыбка. Чтобы не слушать новых возражений, Михаил заткнул рот Александру коротким поцелуем и, сняв его с колен, посадил обратно на его стул. - Прости, любовь моя, но, пока не отомщу, не успокоюсь, - вставая, сказал он оправдывающимся тоном. По зелёной поляне сверху, с дороги, шумящей повозками и топотом копыт, спускался Пьер, обаятельно улыбаясь. Завидев его издали, сидящие поднялись с мест и вышли на берег Чёрной речки. У Михаила в руках был бокал, наполовину уже опрокинутый. Хмель ещё не полностью ударил в голову, но уже медленно заструился по сосудам ленивым сиропом. - О, наконец-то вы прибыли, месье! Мы вас ждали, как можете заметить, - весёлым тоном крикнул Московский по-французски, слизнув с губ вино. - Да, я вижу, - сдержанно ответил француз, подметив не только то, что «его ждали», но и несколько бутылок вина, тарелок с закусками и бокалы на столе, а также наполовину опорожнённый стакан с янтарной жидкостью, зажатый в правой руке Михаила. - Изволите обедать? - он кивнул в сторону стола, подойдя уже на расстояние пятидесяти шагов. - Как можете наблюдать, месье Сенуа, - откликнулся блондин, резко повернувшись и от этого расплескав вино на зелёную траву. - Чёрт побери! - выругался он, раздражённым взглядом посмотрев на грязно-золотистое пятно. - Что ж, я несильно опоздал, - взглянув на наручные часы, сказал француз. - Пятнадцать минут пятого. Может, уже начнём? Я тороплюсь на пароход, - нетерпеливо выдохнул Пьер. - Какое оружие вы выбрали? - спросил Московский, но тотчас перебил себя же, не давая ответить Сенуа. - Хотя нет, стойте, не говорите. Дайте угадать. Хм... - притворно задумавшись, промычал блондин. - Пистолеты? - Да, вы правы, но это было логично, - хмыкнув, отозвался француз, кладя на стол чемоданчик со всеми необходимыми дуэльными принадлежностями. - Так что? Начинаем? - переспросил он, раскрыв и выставив на всеобщее обозрение специальные пистолеты французского производства, помимо которых в чемоданчике были: пороховница, съёмный приклад, отвёртка, пулелейка и шомполы*. - Я... - Прошу нас извинить, мы удалимся для краткого совещания, с вами останется ваш сегодняшний секундант Святослав Юрьевич, - вовремя перебив Михаила, Смольный увёл к речке названного сына. С ними отправился и Александр, не желая оставаться один-на-один с французом: ему казалось, что Сенуа раздевает его одним только взглядом. - Ну зачем вы меня увели?! Я б надавал ему хоро- - Нет, - холодно бросив, Алексей Рюрикович наотмашь врезал Михаилу по лицу. Это мгновенно отрезвило блондина: он более или менее осмысленным взглядом осмотрелся. - Прости, Миша, но ты совсем распоясался и мог наделать России проблем, - извиняющимся тоном объяснился Смольный. - Ох, не извиняйтесь, Алексей Рюрикович, вы правы, - вспомнив свой пьяный бред, простонал Михаил. - Боже, я чуть было... - Именно, - коротко ответил на немой вопрос в глазах Московского его названный отец. - Спасибо, что привели в чувство, Алексей Рюрикович, - поблагодарил блондин, пожав руку в знак признательности. - Ладно, теперь пора покончить с дуэлью и отправить чёртова француза восвояси, - улыбнувшись Саше, добавил он. - Согласен, - ответил тот улыбкой и, взяв его под руку, отправился на место дуэли. Смольный двинулся за ними. Вернувшись, Александр сел за стол и оттуда наблюдал за происходящим. Московский с Алексеем Рюриковичем встали напротив Святослава и Пьера. - Теперь я готов. А вы? - перейдя на французский, спросил Михаил, натянув на незаметно дрожащие губы свою обычную обаятельную улыбку. - Всегда, - ответил Сенуа, хищно улыбнувшись. Он обратился к своему секунданту. - Месье Пожарский, пожалуйста, зарядите пистолеты и подайте их нам. Молча Святослав выполнил указание. Передав оружие дуэлянтам, он встал неподалёку от француза. Московский сжал оружие. Оно было приятным на ощупь, светло-коричневого цвета, с бархатной рукояткой. - Секунданты будут обозначать барьер? - задал очередной вопрос Пьер, с чьего лица уже слетела улыбка и осталась лишь легко читаемая готовность убить. - Да, - ответил вместо Михаила Смольный чуть не сквозь зубы. Он взял трость и, пройдя десять шагов от предполагаемого центра, воткнул её в землю. То же самое проделал Пожарский, пройдя те же десять шагов от француза. - Что ж, барьер намечен, думаю, можно приступать, - произнёс Сенуа, встав справа от трости. - Кто из секундантов подаёт сигнал? - нарушил наконец своё молчание Московский, повторив движение Пьера. - Я, - откликнулся Святослав, пройдя на место прямо напротив центра выбранной площадки. - Вы уверены, что не можете решить вопрос без кровопролития? - спросил он, как было принято, чисто из чувства соблюдения формальностей. - Да, - отозвался француз, глядя блестеющими в ожидани глазами на Михаила. - Да, - ответил Московский, смотря суровым, полным ненависти взглядом на противника. - В таком случае я привожу лишь одно решение данного вопроса - дуэль. Вы будете стрелять по одному или одновременно? - Одновременно. - Одновременно. - Итак, приготовьтесь, господа. На счёт раз... - с тревогой наблюдая за дуэлянтами, начал считать Пожарский. - Два... - Александр закрыл глаза руками, не желая смотреть. - Три! На Чёрной речке вновь прозвучали выстрелы. Михаил попал в руку француза, а тот - в ногу. Московский рухнул на траву и, не выбрасывая пистолет, прижал им кровоточащую рану. Пьер же, хоть и чувствуя неприятное покалывание в предплечье, с той же раздражающей улыбкой положил пистолет обратно в чемоданчик. - Миша! - Романов, открыв глаза и увидев алое на икре любимого, ринулся к нему и крикнул. - Святослав, неси свою аптечку! - Есть! - откликнулся Пожарский и, быстро выудив нужный предмет из-под покрытого длинной скатертью стола, упал рядом с ногой блондина. Смольный стоял неподалёку, закурив трубку. Он медленно подошёл к названному сыну и, отобрав у него оружие, передал его Пьеру. При передаче он смотрел на него с таким презрением, как никогда в жизни ни на кого так не глядел. - Возвращайтесь домой, месье Сенуа, и больше не появляйтесь в России. Иначе, ей-богу, я собственными руками буду пытать вас до такой степени, что вы почувствуете и боль, и уколы совести, и голос разума, коли он у вас еще остался, - прошипел по-французски мужчина, сжав до красноты французские пальцы. - До свидания, - бросил на прощание, уходя к сидящему на земле Московскому и ухаживающим за ним Александру и Святославу. - Лучше будет отвести его к лейб-медику, - предложил Пожарский, с сомнением качая головой. Он наглухо перебинтовал раненую ногу, пулю, прошедшую навылет, положил в пакетик. - Тогда едемте! Скорее! Перенесём его в карету, - торопливо говорил Романов, бледный от волнения и страха. - Согласен, - вставил Смольный. - Вставайте, Святослав Юрьевич, отнесём. Пожарский и Александр поднялись на ноги. Нижегородское и смоленское воплощения понесли московское на руках и, быстро взобравшись вверх по склону до дороги, посадили его в повозку. Романов вызвался поехать с любимым. Святослав передал ему аптечку и велел перебинтовывать каждые полчаса, если дорога затянется. Сам он оставался убирать поляну и, попрощавшись, сошёл вниз. Смольный, недолго думая, присоединился к влюблённой чете. Он хотел удостовериться в том, что Михаил останется в порядке, но, помимо этого, ему хотелось было переговорить с Александром, чтобы понять: почему его столь своенравный воспитанник, совершенно отличающийся от императорской столицы, тем не менее, полюбил её? - Выпей, полегчает, - Смольный протянул Московскому пузырёк со снотворным, вспоминая многочисленные случаи, когда после получения тяжких и не очень ранений ему это помогало. - Благодарю, - Михаил мигом опрокинул ёмкость и, отдав обратно, через минут пятнадцать погрузился в беспокойный сон. Убедившись, что он уснул, Алексей Рюрикович завёл интересующий его разговор. - Александр Петрович... - Саша. - Что? - Для вас и Миши я Саша, - тепло улыбнувшись, объяснил Романов. - Хорошо, - кивнул Смольный, внутренне, однако, почему-то радуясь. - Вот скажи, Саша, почему ты любишь моего несносного Мишку? - В каком смысле? Я не понимаю, - нахмурив брови, переспросил юноша. - Ну, ты же умный мальчик, сам понимаешь: ты совсем... совсем не похож на него, и он не похож на тебя. У вас разные вкусы, разные интересы, разный подход к работе, разные, в конце-то концов, характеры. Я дивлюсь тому, что столь непохожие люди, почти противоположности полюбили друг друга, - попытался объяснить своё любопытство Алексей Рюрикович. Александр не сразу ответил. Он взглянул на любимое лицо, на золото волос, на перебинтованную руку. - Если честно, я и сам не понимаю, как так вышло. Возможно, нас сблизило звание столиц... Не знаю, - откровенно ответил Романов, посмотрев на Смольного. - Но одно я знаю точно: я люблю его и готов ради него на все, что угодно, лишь бы он был доволен. И этого, думаю, достаточно, - улыбнувшись своей детской улыбкой и зажмурив так по-детски глаза, сказал он. - Счастлив слышать, - откликнулся мужчина, думая с ответной улыбкой на устах: "Согласен. Этого, думаю, достаточно". *** Темзенд, достигнув пика, излился внутрь Сенуа и упал рядом с ним, на шёлковые французские подушки. Он подставил руку под взъерошенную тёмно-каштановую шевелюру, и Пьер удобно устроился в изгибе шеи Уильяма, совершенно не заботясь о стекающей по простыням сперме - своей и английской. - Я люблю тебя, - небрежно, как будто невзначай, бросил француз, с улыбкой глядя в белоснежный потолок, украшенный золотистой лепниной. - То же самое, - откликнулся англичанин, приобняв любовника, поглаживая нежные плечи. - Что скажешь о сексуальных качествах российской столицы? - мгновенно перевёл тему Уильям, с любопытством глядя на милое лицо. - Что ж, он хорош. Милый и обходительный мальчик, воспитанный в лучших традициях императорского двора, - доложил Сенуа, вспоминая юного Романова. - В постели оказался не менее обходительным. Очень нежный. Рот привык к минету. Был растянут задолго до моего приезда, что дает основания думать: либо трахался с Михаилом, либо растягивал себя сам. - А что скажешь об их отношениях? Тебе удалось посеять раздор? - К сожалению, я даже помог им улучшить отношения. Михаил, кажется, осознал, что любит и подобная романтическая чушь. - В любом случае, ты не зря съездил. Во-первых, подтвердился тот факт, что российские столицы встречаются, во-вторых, ты проконтролировал беседу Александра III и Рибо, в-третьих, ты узнал вообще много нового об этих русских городах, - подытожил Темзенд. - Все так, - кивнул Сенуа и, повернувшись к Уильяму, почти невесомо прикоснулся к его губам. - Давай оставим за этими дверьми и политику, и Россию, и поездку и просто насладимся нашей близостью? - вкрадчиво прошептал француз, выдохнув в губы англичанина, когда почувствовал в себе мозолистые пальцы. - С удовольствием, mon chéri, - Темзенд навис над Пьером и, не вынимая пальцев из любовника, закрыв глаза, поцеловал его манящие, красные от поцелуев и укусов, губы. - Je t'aime.