Личность

      — Мой милый птенчик, — прошептала мама заворожённо, но её слова лишь заставили меня вздрогнуть. Сейчас, спустя столько лет, её любимое «птенчик», словно гвоздь впился в кожу. Эгоистично. — А вы?       — Марк, друг, — ответил Марушев коротко и холодно, словно отплачивая моей матери той же монетой.       Мама постарела совсем немного. Её лицо стало острее, а взгляд более безразличным. Когда мне было шесть, мамины глаза сияли, словно бриллианты. Они были красивого тёмного цвета, сейчас же её когда-то карие глаза потускнели. Они больше не были яркими — обычный тёмный цвет. Волосы такие же, как и раньше, — светлые. Морщин больше не стало, скорее, она была уставшей. Похоже, что её что-то доконало.       — Заходите, — она отошла в сторону, давая пройти в квартиру.       Дом — это не место, а чувство. Стоит переступить порог дома, и на душе сразу становится легче. Жаль, что не в моём случае: как оказалось, всё с точностью наоборот. Когда я переступила порог квартиры, сердце словно перестало биться. В воздухе повисло напряжение с примесью вишни. Даже спустя столько лет моя мать использует тот же парфюм — аромат вишни. В детстве я тоже любила его и, когда мамы не было дома, использовала его в тихую, но мама, почувствовав знакомый аромат, лишь улыбалась. Даже не ругала.       — Почему переехали?       — Соседи докучали вопросами.       — А ты что?       — Ничего, — Марушев закрыл за нами дверь.       — Проходите на кухню. Ава, вы будете кофе? — она помнит, что я люблю кофе.       — Мы не будем.       — Хорошо, — приглушённо ответила мама, занимая место за столом. Рукой же пригласила нас сесть следом. Марк сел справа от меня, я же — напротив матери. Её карие глаза нашли мои — голубые. — Что же ты хотела узнать, милая? Не просто так ты пришла сюда спустя столько лет.       — Твои глаза. Карие. У Саши тоже карие, — меня осенило. Подсознательно мой мозг давно понял, к чему вёл Алтан, но сама я поняла это лишь сейчас. — Кто мой настоящий отец? — я почувствовала, как Марк переплёл наши пальцы. — Вероятность того, что у двух кареглазых людей родится голубоглазый ребёнок меньше семи процентов. Не верю, что это просто везение, — мама сделала глоток напитка из кружки.       — А если всё же везение?       — Не верю, — я положила здоровую руку на стол. — Скажи правду, мама. Хотя бы сейчас. Я заслуживаю знать её, — послышался тяжёлый вдох.       — В свидетельстве о рождении написано, что твой отец Саша. Это и правда не так.       — Поэтому он меня ненавидел? Потому что я не родная?       — Да. Твой отец был жалким человеком. Трусливый и жадный, тебе повезло, что ты его не знала. Лучше Саша, чем он.       — Ни хрена не лучше. Он промыл тебе мозги, и ты отказалась от меня.       — Настоящее и будущее напрямую зависит от прошлого, — тихо начала она, опуская взгляд. — От выбора, совершённого когда-то давно или совсем недавно. Некоторые решения могут привести к неисправимым последствиям, — мама вновь посмотрела на меня. — Я ненавижу себя за решение отказаться от тебя. Каждый день на протяжении этих лет меня сжирала ненависть к самой себе. Мать, отказавшаяся от своего ребёнка, что может быть ужаснее? Мне очень жаль, птенчик.       Я думала, что расплачусь прямо здесь, но этого не произошло. Моё сердце билось так же равномерно, а рука Марка всё ещё слегка сжимала мои пальцы, даря поддержку. Глаза моей матери хоть и потускнели, стали холодными, но в них что-то было. Возможно, это были пятна вины или что-то ещё. Раньше в её глазах был мой мир, но сейчас же она — это то, чего я боюсь на самом деле. Я не хочу быть человеком, которым можно так легко управлять. Не хочу из-за любви отказываться от самой себя. В первую очередь она предала не меня, она предала себя. Ведь я — часть её. Часть её души. Её продолжение.       — Я удивлена, что Амалии удалось сделать из тебя человека. Твой отец был ужасным человеком и погиб за это же. Я тоже не лучше. Как оказалось, это правда: дети берут лучшее от своих родителей.       — Кто мой отец?       — Зачем тебе рыться в давно забытом прошлом? — вновь глоток.       — Я хочу знать правду, — послышался её тёплый и спокойный голос. Как же давно я слышала тепла в её голосе. — Как говорится: без прошлого нет будущего. Мне нужно это чёртово будущее.       — Появились любимые люди? — спросила, отворачиваясь к окну. Её взгляд устремился вдаль.       — Да.       — Кем ты работаешь?       — Я майор полиции Санкт-Петербурга, — мама улыбнулась тепло и нежно. В груди что-то защемило.       — Какая ирония, — мама сделала глоток из кружки и, поставив её на стол, вновь повернулась к нам. — Ты не знаешь своего прошлого, а значит, у тебя нет будущего, — она подняла на меня взгляд. — А я смотрю, тебе оно очень нужно. Теперь тебе есть, ради кого жить. Ради этих людей придётся вновь покопаться в себе.       — Что ты имеешь ввиду?       — Ты работаешь в Главном управлении?       — Да, но это тут при чём? — ненавижу, когда говорят загадками, я словно в тупом боевике.       — Значит, ты знаешь ответ на свой вопрос, — её голос поник.       — Откуда я могу знать?       — Думай, Ава, думай, — мне показалось, что сейчас мамин взгляд прожжёт во мне дыру. — Думай, — вновь повторила она, и я опустила глаза.       В голове стали двигаться шестерёнки, казалось я чувствовала, как они начинают крутиться всё быстрее и быстрее.       — Думай, Дима, думай, — Игорь ткнул пальцем в бумаги. — Ответ перед глазами.       Февральский вечер, очередное дело. Я и Дубин были до ужаса уставшими, за спиной была ночная смена, а Игорь умудрился вздремнуть. Он единственный, у кого работали мозги. Гром первый, кто понял, где мы ошиблись. Эти слова: «Думай, думай» — эхом прозвучали в моей голове несколько раз. Однажды Гром сказал, что отец в юности повторял ему эти слова, когда они играли в шахматы. А его отец мог услышать эти слова от…       — Юрий Смирнов, — прошептала на одном дыхании, сглатывая накопившуюся слюну. Я читала дело смерти Константина Грома. Его убил собственный напарник. Мой отец предал отца Игоря. Мой отец убил отца моего лучшего друга.       — Браво, милая, это браво, — её голос охрип. — Дай угадаю, по закону подлости судьба свела тебя с сыном того погибшего милиционера?       — Он мой напарник, — прошептала тихо, сжимая пальцы Марка. Он молчал. Понял, что к чему.       — Моя милая девочка, — словно забывшись, прошептала она. — Как же мне жаль. С самого детства у тебя ужасная судьба. Прости, что твоя семья стала очередным испытанием.       — Почему вы не вместе?       — Когда он узнал, что я беременна, то бросил меня, — мама хмыкнула. — Ему на зло я вышла за своего лучшего друга. Прошло, по-моему, лет восемь или семь, это были девяностые. На всю страну прогремел выпуск новостей. Двое милиционеров ценой собственной жизни поймали Анубиса. Как оказалось после, один из них убил другого. Уже потом я узнала, что убийцей оказался Юра. Твой отец. Твой отец убийца отца твоего лучшего друга, — она истерично улыбнулась. — Смех и только.       — Ты расскажешь Игорю? — на ухо спросил Марк, продолжая держать меня за руку. Сомнений в ответе не было.       — Да.       — Ава, — мама позвала меня. — Прощаешь ли ты меня за мои ошибки?       — Нет, — твёрдо ответила, поднимаясь. — Ты не просто моя мать; ты не просто женщина, что отказалась от своего ребёнка; ты не просто предавший меня человек; ты первый человек, предавший меня, — в моих глазах не было слёз. В них ничего не было.       — Ты первый человек, что разбил меня.       — Я знаю, Ава, и сожалею об этом. Я понимаю, почему ты не простишь меня. Понимаю, что мы больше никогда не увидимся, — она поднялась следом и сделала ко мне несколько шагов. — Знай, что я люблю тебя. Не такой любовью, какой должна любить мать своего ребёнка, а такой, какой умею. На какую способно моё сердце. Я люблю тебя, как могу, мне жаль, что я ужасная мать, — её холодные руки легли на мою шею. Такие же ледяные губы коснулись моего лба. Она поцеловала меня нежно и почти невесомо.       — Я ненавижу тебя, мама.       — Знаю, Ава, — шёпотом добавила: — Знаю, — проведя рукой по моим волосам, улыбнулась.       Марушев чуть сжал мои пальцы, возвращая меня в реальность. Я посмотрела на него и сделала шаг назад, подальше от пальцев матери. Она тяжело вздохнула и тоже отступила, возвращаясь за стол. Таким образом мама дала понять, что на этом всё. Больше наши дороги никогда не сойдутся. Это последний раз, когда я вижу собственную мать. Здесь я в последний раз могу посмотреть на неё и вспомнить голос с прикосновениями тёти. Они очень похожи.       Набравшись сил, быстро покинула кухню. Мы с Марком шустро натянули кроссовки, когда входная дверь открылась и на нас уставилось две пары глаз. Первые принадлежат человеку, который стал самым ужасным отцом на планете, — «моему». Второй парой стала маленькая обладательница — девочка лет восьми, с чистейшими карими глазами. У неё глаза моей матери. Раньше у мамы были светло-карие глаза, сейчас же они потускнели и стали более тёмными. Я глянула на «отца».       — Аврора, — грубый мужской голос прервал тишину.       — Здравствуй, Рори, — я опустилась на корточки перед младшей сестрой. — Береги маму и сестру. Я не смогла, — проведя рукой по светлым волосам, поднялась, встречаясь с растерянным взглядом Саши. — Решили не нарушать традицию? — хмыкнув, обошла его и покинула квартиру. Вслед за мной поспешно вышел и Марк.       Очень быстро мы спустились по лестнице и вышли из подъезда. Из машины к нам выскочила Юля. Вместо криков и обвинений она бросилась мне на шею, прижимая к себе. Не сдержавшись, я заплакала, обнимая её в ответ. Я зарыдала сильно и громко. Через пару секунд ощутила чужую руку на спине, а в следующий момент ещё одни объятия. Марк обнял меня и Пчёлкину, крепко прижимая нас к себе. Он положил подбородок мне на макушку и тяжело вздохнул.       — Ты — не твой отец, — лишь тихо произнёс Марушев.       Санкт-Петербург встретил нас ужаснейшей погодой. Стоило самолёту приземлиться, как практически сразу начался дождь. Пчёлкина позаботилась о том, чтобы у аэропорта нас сразу встретило такси. Так что мы практически не намокли, если забыть про то расстояние, что мы прошли с чемоданами от здания до машины. Марк занял переднее пассажирское сиденье, я и Юля — заднее. Моя голова легла к ней на плечо, а её левая рука обняла меня.       Записи, что мы записали на прослушку, были уничтожены. Я решила, что лучше перескажу всё подробно, чем дам кому-то выслушать наш разговор. К тому же, в нём нет смысла, не было угроз или шантажа, лишь горькая правда. В тех записях было ноль смысла, я сорвала микрофон и растоптала его ногой прямо в машине. В тот день до самого вечера я поливала плечо Пчёлкиной крокодильими слезами.       — Узнала, что хотела? — спросил Игорь, отрываясь от губ Юли.       — Да, — опираясь на здоровую руку, сняла обувь.       — Марк Марушев, — парень протянул майору руку.       — Игорь Гром, — он пожал руку в ответ. — Дима скоро должен подъехать.       — Славно, — я направилась в ванную, чтобы помыть руки.       Гром до сих пор не знал о моей проблеме с Разумовским, поэтому, когда я ощутила его взгляд на своей спине, по телу пробежали мурашки. Пришлось замочить края кофты, что скрывала бинт, чтобы он не увидел. Юле и Марку я сказала, что неудачно тренировалась в метании ножей, они ведь не знают, что я не умею метать их. Крепко схватить и занести для удара одно, а вот бросить точно в цель другое.       — Почему пальцами правой руки почти не двигаешь? — Игорь облокотился на дверной косяк, сверля меня взглядом.       — Тебе кажется, — решив доказать ему, что говорю правду, попыталась сжать пальцы. На миг лицо исказила гримаса больше.       — Не думаю, — Гром выключил воду и осторожно положил ладонь на моё правое плечо, поворачивая к себе. Оттянув кофту вверх, нахмурился. — Сказал же, — так же бережно он развязал повязку и стал снимать бинт. — Не говори, что салат неудачно приготовила, — сказал, когда полностью стянул бинт, разглядывая порез.       — Она сказала, что метала ножи, — рядом появилась Юля.       — Она, — Игорь уставился на меня, продолжая мысль, — не умеет метать ножи. Замах хороший, но бросает под неправильным углом, — он отпустил мою руку. — Идём, надо обработать после самолёта.       — Я сразу не поверил в твою сказку про ножи, — произнёс Марушев, присаживаясь на диван. — Глупо.       — Почему ничего не сказал? — спросила, усаживаясь в кресло.       — Ты бы всё равно ничего не ответила, — нас отвлекла подошедшая Юля, поставившая на столик аптечку. Гром сел напротив меня, на самый края стола, журналистка подала ему перекись.       — Кто? — хмуро спросил майор, капая на рану несколько капель перекиси.       — Ты знаешь кто.       — Того ли человека ты выбрала? — Игорь посмотрел на меня. — Любимый человек не стал бы вредить.       — Он вернулся, — в комнате повисло напряжение.       — Кто? — Марк поднялся. — Я так понимаю, что один не в курсе всей ситуации?       — Теперь ясно, — Гром проигнорировал бармена и продолжил обработку. — Но вопрос всë ещë открыт. Он даже не стал сдерживать его. Всё понимаю, любовь разная, но калечить, — он хмыкнул. — Советую подумать над своим благополучием. Желтоглазый может убить тебя и сделает это, когда появится возможность, — Игорь взял мои руки в свои и тихо добавил: — Я не хочу хоронить друга. Подумай над тем, тот ли это человек, которого ты хочешь видеть рядом с собой.       — Да о чём вы, блять?       — Дима придёт и всё объяснит, — щёлкнула входная дверь. — Вот и он.       — Ничего не пропустил?       — Пропустил, — ответил мужчина, вытирая пену.       — Ава, что произошло?       — Разумовский, — шустро сказал Гром, сразу же поворачиваясь к Марушеву. — Вот что происходит.       — То есть как, Разумовский? — бармен присел на диван.       — Я Дима Дубин, — стараясь разрядить обстановку, произнёс парень, протягивая руку для рукопожатия.       — Марк Марушев, — он протянул ладонь в ответ.       — Пошли отойдём, я всё расскажу, — Дима посмотрел на меня. — Всё?       — Всё, — я дала добро на то, чтобы он посвятил Марушева в наши тёмные дела. И правда тёмные.       — Игорь, мне нужно тебе рассказать о том, что я узнала у матери, — майор достал бинт.       — Я слушаю, — понимая, к чему я веду, Юла быстро ушла вслед за Димой. Квартира была открытой планировки, поэтому единственное, куда они могли уйти, — кухня. Именно оттуда доносился истеричный шёпот Марка.       — Ты знаешь Юрия Смирнова? — он напрягся, я почувствовала это по прикосновению.       — Да. Он убил моего отца на моих глазах, хотел убить меня, но папа остановил его, — его голос дрогнул. — Отец погиб за меня, потому что я украл патрон от его табельного, — небрежно отбросив вату на стол, добавил: — Если бы я не украл патрон, он бы прожил дольше, — я сглотнула, стараясь сбавить напряжение.       — Посмотри в мои глаза и скажи, что ты в них видишь? — он выполнил просьбу и замер. — Скажи это, — его руки упали, переставая обрабатывать рану. — Ты понял, к чему я веду.       — Он твой отец, — судорожно, тихо, сдавленно прошептал Гром, словно произнося тайну всего человечества. Его ранила эта правда. С этого мгновения я всегда буду напоминать ему о гибели отца.       — Я сожалею, — Игорь промолчал, отрезая кусок бинта. Преодолевая дрожь в пальцах, стал накладывать повязку. — Ненавидишь меня?       — Нет, — ответил резко, даже слишком холодно. Я сжалась. — Теперь лишь смотреть на тебя сложно, его вижу, — в доказательство своих слов, он не посмотрел на меня. — Это ненадолго, скоро я вернусь в норму, не волнуйся, — даже сейчас, когда он может придушить меня голыми руками, он был спокоен. — Я тебя не виню, — прошептал Гром.       — Ты убеждаешь меня или себя?       — Обоих, — он наконец взглянул на меня. — Ты не виновата в ошибках отца. Я не буду винить тебя за то, что было двадцать с хвостиком лет назад. Хоть гибель отца и оставила шрам на мне, — мужчина осёкся, словно говоря лишнего, но через пару мгновений продолжил. — Но ты не виновата. Тебя там не было. Я постараюсь разобрать в своих чувствах быстрее.       — Не вини себя за патрон, — бинт аккуратно лёг на обработанную кожу.       — А ты разберись с Разумовским. Я всё ещё ненавижу его, всё ещё не понимаю твой выбор, и стоит ему снова ранить тебя, я приду за ним, — он завязал узелок. — Пожалуйста, прислушайся ко мне. Даже если он и твой человек, то вам нужно поговорить обо всём. Не нужно терпеть насилие, даже если он не хотел. Факт остаётся фактом — его руки ранили тебя. Не мои или Юли, а его.       — Пообещай, что не будешь винить себя за патрон.       — А ты, что разберёшься с ним.       — Обещаю, — я протянула ему мизинец на здоровой руке.       — Обещаю, — мы сцепили мизинцы.       — Я пойму, если ты захочешь какое-то время не видится. Обдумать всё.       — Спасибо тебе, Ава, — он улыбнулся.       — Это тебе спасибо. Ты мог меня придушить.       — Месть ничего не изменит.       Каждое слово Игоря в этом разговоре навело меня на определённые мысли. Как он и просил, я и вправду задумалась о наших с Серёжей отношениях. Он скрыл от меня, что его вторая личность никуда не делась и скрывает что-то по сей день. Мне нужно поговорить с ним, я не хочу, чтобы его тайны стали причиной чьей-то смерти. Также мне нужно заехать к Алтану и сказать, что я его не ненавижу. Он лишь помог мне добраться до правды. Нельзя ненавидеть его за желание рассказать мне правду.       Я в последний раз увиделась с семьёй и наконец смогла попрощаться с ними, отпустив их. Меня даже не задел тот факт, что вместо одной младшей сестры у меня оказалось две. Быть честной, меня не особо волнует судьба моей матери и сестёр. Уверена, что родители навешали Адели лапшу на уши, что я умерла или что сама ушла от них. Правду они вряд ли когда-то расскажут, но меня это не волнует. Их скелеты в шкафу — не моя забота.       Как же тесен наш мир. Мой отец — Юрий Смирнов, бывший напарник Константина Грома и его убийца. Моя мать описала его как жадного, самовлюблённого и трусливого человека. Единственный способ узнать, правда ли это, найти его личное дело. Сама я его дело найти и взять не смогу. Мне нужно запросить его через начальство. Через Фёдора Ивановича, генерала-полковника МВД России, по совместительству напарника и лучшего друга погибшего Константина Грома. Завтра меня ждёт увлекательная беседа с Прокопенко. Он ведь человек не глупый — сразу поймёт, что к чему, и, дай бог, чтобы он не выпер меня с работы. Судя по рассказам Игоря, Прокопенко стал ему как отец, когда Константин погиб, а это значит, что он знал Смирнова лично и, больше скажу, был его напарником.