х + у

В этом было что-то поистине притягательное, вызывающее привыкание и жажду, будто затяжка любимых сладковатых сигарет после долгого перерыва, когда Нина вот так вот дрожит, еле-еле сдерживая стоны, под руками Людмилы. И самое главное, девушка и сама не могла сказать, когда эта зависимость появилась… После собрания, как обычно, Красноярск проследовала в кабинет любимой начальницы Новосибирска, тихо прикрывая за собой дверь, предварительно поворачивая ключик в замке. — Люда? — Нина подняла голову, отрываясь от документов, и посмотрела на вошедшую девушку. Енисейская ей ничего не ответила, только коварно улыбнулась своими ярко накрашенными красной помадой губами. В этом было что-то и правда завораживающее. Чувствовать, как коленки Сибиряковой дрожат, пытаясь инстинктивно сжаться вместе, а бледная кожа покрывается мурашками от прикосновений холодных рук и легкой щекотки острых ногтей. — Ах, Люда, — простонала Нина, пытаясь подавить свой голос, который в тишине кабинета казался особенно громким. — Чшь, — ответила Енисейская, — дай мне о тебе позабоиться, моя малышка. Ты же так устала после собрания, не так ли? Она нежно поцеловала девушку вниз живота у выпирающей тазобедренной косточки, задирая светло голубой свитер, а потом удобнее устраиваясь между ее ног. Сибирякова сидела на своем столе, откуда предварительно были скинуты все документы в перемешку в первый же ящик стола, хорошо, что не на пол, затем с нее также были сняты строгие брюки вместе с трусиками. Растянутым, медленным первым движением Люда прошлась языком по влажным складкам ее киски, пытаясь распробовать и приноровиться. Она снова опустилась языком вниз, обводя вход во влагалище девушки, которая вздрогнула и слегка сжалась, просто дразня, но не проникая внутрь. Нина попыталась плотно зажать губы, казалось будто, если из ее уст вырвется хоть звук, то об этом узнают абсолютно все. Одной рукой она невольно сильнее стиснула краешек стола, а другую запустила в пышные красные волосы своей девушки. Клитор Сибиряковой слегка потемнел и стал твердым, наливаясь кровью от возбуждения и прилива гормонов. Люда провела пальцами по нему, помогая себе, а затем переключилась на него полностью языком, обдавая теплым дыханием и нежно посасывая, утыкаясь носом в темные волосы на лобке. Она лениво подняла свой взгляд наверх, посмотреть на лицо Нины. Красные пятна горели на ее щеках, расходясь до самой шеи. Ну точно спелый помидор. Енисейская прекрасно знала, что они продолжаются под этим плотным воротом свитера, расползаясь по всему телу алым цветом и легким пигментом. Ее ресницы подрагивали, а веки были плотно зажмурены. Красиво. Очень. Нина была будто накалившейся воск в руках Людмилы, такая же послушная, мягкая и разгоряченная. А от обычной строгости начальницы не осталось и следа. Отстранившись, Красноярск дорожкой поцелуев прошлась по внутренней стороне худощавого бедра своей девушки, на котором были еле заметные веснушки. А потом опять вернулась к своему занятию. Языком она проникла внутрь влагалища Нины, начиная поглаживать нежные стенки. Пальцами она продолжила массировать клитор, наращивая скорость движений. И у Сибиряковой больше не получалось себя сдерживать, она простонала в голос, судорожно ловя воздух ртом. Она окйнула, когда Люда сменила угол и ритм растирания. Новосибирск почувствовала сладкий прилив мурашек внизу живота, который постепенно начал распространятся по всему телу мощными волнами. Долгожданный оргазм от умелых ласк ее девушки. — М, — довольно как кошка протянула Людмила, — моя детка, а ты еще не хотела. — Ну, я, ну это, все же место неподходящее, — начала заикающимся голосом Нина, которая все еще не могла отойти от оргазма. Но ее перебили, — никаких ну и же, и это, как насчет того, чтобы продолжить?..