Memento Mori

      В Токио Майл чувствовал себя очень некомфортно. Кругом все были на одно лицо, говорили на незнакомом ему языке, подавляющее большинство надписей были нечитаемыми. Как в этом всём ориентировался Михаэль, он даже знать не хотел. Эйдену же была интересна смена обстановки, он рвался гулять, и Майл решил, что от одной вечерней прогулки ничего страшного не случится. Но не рассчитал, что незнакомый город окажет на него самого слишком сильное негативное влияние. Буквально через полчаса на улице на Дживаса накатила необъяснимая паника, и если бы они пошли гулять вдвоём с сыном, без Михаэля, то ещё неизвестно, как бы они смогли вернуться обратно.       На время своего пребывания в Японии они сняли на окраине города однокомнатную квартиру в старом обшарпанном доме. Район был не самый благополучный, но в целом могло быть и хуже. Надолго они в любом случае не собирались тут задерживаться. Оба прекрасно понимали, чувствовали, что скоро ситуация так или иначе разрешится — слишком уж нарастало общее напряжение вокруг. О том, как именно всё закончится, они старались не задумываться. Если всё будет хорошо, то они уедут из Японии куда-нибудь подальше и начнут новую жизнь с чистого листа. А если вдруг всё закончится для них печально, то им уже будет всё равно.

***

— Он должен ошибиться. Иначе его не получится поймать.       Январь перевалил за середину, на улице было промозгло, а отопление в квартире едва справлялось со своей задачей. Эйдена удалось уложить спать, поэтому они могли спокойно всё обсудить, не опасаясь, что их начнут заваливать вопросами, на которые они не смогут ответить. — Почему ты думаешь, что он вообще ошибётся? — Майл нахмурился. Хотелось курить, но для этого надо было открывать окно или выходить куда-то, а вставать с кресла было лень. От холода и сырости у него ныла нога уже второй день подряд, а ещё периодически простреливало низ живота в преддверии очередной течки. Гораздо больше, чем курить, ему хотелось забраться под тёплое одеяло и спать до весны. — Ему надо быть предельно осторожным, он ведь знает, что его всё ещё ищут люди, которые знают о нём больше, чем ему бы хотелось. — Он ошибётся, — уверенно заявил Михаэль, облокачиваясь о спинку кресла. — Обязательно. Как бы хорошо он всё ни продумывал, он всегда где-нибудь да ошибался. Он слишком импульсивный, его легко сбить с намеченного пути. Главное создать для него угрозу, и тогда он начинает суетиться. Ты же видел материалы от Эла. Подавляющее большинство информации о Кире получено как раз благодаря его ошибкам. И всё, абсолютно всё указывает на этого Ягами и его модельку. Я не знаю, почему мы не смогли на неё ничего накопать, она не выглядит слишком умной. Но в любом случае не она наша основная цель. Нам нужен её ебырь. Но взять его получится только на горячем. Очень уж эта история специфическая, улики слишком… Ну ты сам понимаешь. Когда ты своими глазами эту всю чертовщину видел, то всё ложится идеально одно к одному, никаких сомнений не остаётся в его виновности. Но весь остальной мир этого не видел. И для остальных надо его поймать с поличным, чтобы он не смог отвертеться. — Ну допустим. Но ты же знаешь, чем эта история закончилась для Эла. Он его максимально прижал, но ему удалось вывернуться. Потому что эти ваши боги смерти ему помогают. Что им помешает помочь ему снова? — Возможно, он их чем-то подкупил или шантажировал. Боги смерти… Они другие, да, но они тоже испытывают эмоции. Этот Сидо… Который был при тетради, которую мне удалось урвать, так вот он панически меня боялся, не знаю, почему. А ещё с удовольствием жрал шоколадки со мной вместе. Возможно, Ягами смог найти подход к своему богу смерти, что он для него убивает других. Но в любом случае… Эти японцы тупые и слепые. Они знали, что в тетради не все правила настоящие. Они знали, какие именно правила Эл подозревал на фальшивость. Знали, что он хотел их проверить. Они знали, что наличие этих правил автоматически делает Ягами невиновным, а если бы Эл доказал, что они фальшивые, то это точно так же автоматически указывало бы на вину Ягами. Ситуация максимально ясная и очевидная. Либо виновен, либо нет, нужно только проверить. И что мы видим? Стоило Элу заикнуться о проверке, как он умирает. Что в такой ситуации сделает нормальный человек? Станет искать, кому могло быть выгодно не проводить проверку. И провести её любой ценой. Что сделали японцы? Они вспомнили про презумпцию невиновности и оправдали главного подозреваемого ещё до того, как получили подтверждение того, что он белый и пушистый. Просто идиоты. И он этим пользуется.       Михаэль говорил воодушевлённо, будто знал точно, что надо сделать, чтобы заставить Киру ошибиться. Вот только Майл знал, что всё это напускное, просто попытка успокоить расшатанные нервы и заставить себя мыслить конструктивно. — А нам-то что делать? То, что мы всё это видим и понимаем, ещё не значит, что это видят и понимают другие. — Я не знаю. Придумаем что-нибудь. Нужно поставить его в нестандартную ситуацию, когда он будет вынужден импровизировать. И чтобы у него не было возможности согласовать свои действия со своими помощниками. Хал говорила, что эта телеведущая, Такада, с ним много общается последнее время. Одной шлюхи ему мало, видать, вторую завёл. И ещё они следят за одним здешним прокуроришкой… Вероятно, сейчас он либо основной исполнитель, либо играет его роль, прикрывая кого-то другого. В общем, у Киры там слишком сложная схема, чтобы она продолжала исправно работать, если вдруг случится что-нибудь непредвиденное. — И ты хочешь им это непредвиденное устроить? — Типа того. Возможно. Не знаю. Я пока думаю над вариантами. Всё упирается в то, что любую помеху они будут пытаться устранить всеми правдами и неправдами. Если бы они не выпилили всю банду, я бы нашёл пушечное мясо для того, чтобы навести суету. Но мы остались вдвоём…       Он не стал продолжать, но общая мысль и так была понятна. Что бы они ни придумали, вероятность того, что они выживут, стремится к нулю.

***

      Двадцать пятого поздним вечером в квартире стояла напряжённая тишина. Эйден долго не хотел идти спать, чувствуя волнение родителей, но всё же усталость победила, и теперь малыш спал, даже не догадываясь о том, какие усилия прикладывают его отцы, чтобы не поддаваться панике. Никогда раньше Майлу не было так страшно, как сейчас. Все его прежние опасения, волнения, страхи казались сейчас такими незначительными, детскими. И никогда ещё ему так сильно не хотелось жить. Чёрт возьми, ему ещё даже двадцати не было! Вся жизнь впереди. Могла бы быть. Интересно, о чём думают солдаты на войне, полицейские перед арестом опасного преступника? Осознают ли они в полной мере, что следующие часы или минуты могут стать последними в их жизни? Беспокоятся ли о родных? Или они все верят до последнего, что выживут?       Мысли путались, расплывались, перескакивали с одной на другую. Течка, начавшаяся накануне утром, была сейчас так невовремя. Ему нужно было сосредоточиться, ещё раз мысленно повторить всё, что ему нужно будет сделать завтра, чтобы нигде не ошибиться, но ничего не получалось. Присутствие Михаэля только усугубляло ситуацию. Он тоже был, как на иголках, пытался заесть волнение шоколадкой, но кусок в горло не лез. Время от времени он вставал, начинал расхаживать по комнате, мельтеша перед глазами, потом снова садился и начинал нервно постукивать то ногой по полу, то пальцами по столу. — Ну хватит! Что ты стучишь? И так нервы на пределе, — Майл не выдержал, резко откинулся на спинку кресла, от чего оно качнулось и стукнуло ножками по полу, вернувшись на место, а затем снова согнулся пополам, утыкаясь лбом в колени. — Мне плохо. И страшно. Я так не могу. Поцелуй меня. — Ага. И трахни. Ты издеваешься? Я же не сдержусь. Ты хоть понимаешь, как от тебя сейчас одуряюще пахнет? — Ну и трахни, чего уж. Терять всё равно нечего. Я не могу больше, мне надо отвлечься, иначе я свихнусь. — Нет, ты издеваешься точно, — Михаэль подскочил опять на ноги и начал нарезать круги по комнате. — Ты же понимаешь, что это не пройдёт бесследно. Я не смогу тебя завтра никуда отпустить, зная, что ты скорее всего снова… Чёрт! Я и так не хочу тебя выпускать завтра из дома! Что будет с Эйденом, если мы оба погибнем? — Я всё продумал. Если мы не вернёмся к следующему утру, у него будет записан номер полиции. Он позвонит и скажет, что родители не пришли домой. И тогда его заберут и устроят куда-нибудь. В конце концов мы же жили как-то в приюте, значит и он справится, — Майл говорил торопливо, стараясь не делать паузы между словами, чтобы Михаэль не мог вставить ни слова. — Но вдруг всё пройдёт лучше, чем мы думаем? Вдруг всё получится идеально? Послушай… Если мы оба выживем, это будет началом нашей новой жизни. Без Киры. Только ты, я, Эйден и ещё один малыш. Ты так много пропустил, пока мы были не вместе. Неужели ты не хочешь наверстать упущенное? — А если нет? Если не получится идеально? Ты об этом подумал? — Да. Если умрёшь только ты, то у меня будет дополнительный стимул жить дальше. В память о тебе. Если умру только я… В любом случае ты будешь не один, у тебя останется Эйден. А если нас не станет обоих… Поверь, нам будет уже всё равно. А он справится, он сильный. Но ты и сам знаешь, что невозможно всю жизнь существовать вот так, скрываясь от Киры, в страхе, что где-то что-то всплывёт, и он от нас избавится. — Я не отпущу тебя завтра никуда, — Михаэль нахмурился и решительно подошёл к Майлу, нависая над ним. — Отпустишь, никуда не денешься, — Дживас поднялся и встал вплотную к Келю, так, что их носы почти соприкасались. — Мы всё с тобой уже двадцать раз просчитали. Один ты точно не справишься. А за оставшееся время ты не найдёшь никого мне на замену. Никого, кто согласится рисковать жизнью ради призрачного шанса подловить Киру на ошибке. И ты это знаешь. Отпустишь. — Да… Отпущу… Но не хочу. Почему всё так складывается? Я только нашёл тебя, только вернул… — И я рад, что это случилось. Если мы умрём завтра, то по крайней мере с мыслью о том, что хотя бы несколько месяцев мы были счастливы. Пожалуйста… Я не могу, у меня нервы сдают. Мне нужно отвлечься. Пожалуйста…       И Михаэль сдался.

***

      На кухне в свете тусклой лампочки, одиноко висящей под потолком, всё происходящее казалось нереальным. Как будто завтрашний день никогда не настанет. Старый стол надрывно скрипел от каждого движения, Михаэль отчаянно прижимал к себе Майла, покрывая поцелуями его шею и плечи и толкаясь в него резко и глубоко. Они не были вместе с тех самых пор, как Кель покинул приют, и теперь не могли оторваться друг от друга. Вся нерастраченная страсть, вся накопившаяся нежность накрыли их с головой. Майл, не сдерживая стоны, сжимал коленями Михаэля, путался пальцами в его волосах, кусал везде, куда мог дотянуться. — Я люблю тебя… — Я знаю…       Тяжёлое дыхание, тихие вскрики, скрип стола, влажный звук соприкасающихся тел — они растворялись в этих звуках, забывая о том, что их ждёт впереди. Снова они стали одним целым, но теперь уже без сомнений и неуверенности в том, что чувствуют и что хотят.       Михаэль проникал всё глубже, и Майл едва мог дышать, повиснув на нём и глухо постанывая в шею. Внутри всё сильнее набухал узел на члене Михаэля, крепче удерживая их вместе. Ещё несколько мгновений, несколько уверенных движений, и член внутри Майла запульсировал, наполняя его спермой. Узел опал, только когда из Дживаса потекло по ягодицам на стол. — Ты… Ты опять не кончил… Прости… — Михаэль прижался лбом к плечу Майла и тихо вздохнул. — Может, поможешь немного? — на эти причитания Дживас только криво улыбнулся и положил руку Келя на свой подрагивающий от возбуждения член. — Прости… — ещё раз выдохнул Михаэль ему в шею и крепко обхватил член пальцами, медленно провёл ладонью вверх, затем вниз, поцеловал в плечо, потом в грудь, спустился к животу, несколько раз поцеловал бёдра Майла, провёл вдоль его члена языком…       Дживас сдавленно охнул и медленно опустился спиной на стол, выгибаясь в пояснице. Горячие губы, влажный язык, сильные пальцы то сменяли друг друга, то касались одновременно, прогоняя прочь все лишние мысли.       Майл кончил достаточно быстро, с оглушительным стоном, вцепившись пальцами в волосы Михаэля. Если бы он мог, он бы продлил эту ночь до бесконечности. Было невероятно больно осознавать, что они шли друг к другу слишком долго и просто не успели. — Обещай, что будешь думать обо мне до самого конца, что бы ни случилось, — отдышавшись, Майл изо всех сил обнял Михаэля, будто опасаясь, что он исчезнет. — Обещаю. Я всегда о тебе помню и о тебе думаю. И ничто этого не изменит. — Хорошо. Тогда я спокоен. Если мы вместе, пусть и в мыслях, то мне ничего не страшно. — Мы всегда вместе. Даже если кажется, что это не так, — Михаэль обнял Майла в ответ и положил голову ему на плечо. — Можно вопрос? — Валяй. — Почему пирожок? — Ты до сих пор помнишь, как я называл тебя? — Михаэль усмехнулся и мягко поцеловал Майла за ухом. — Потому что у тебя тогда были очень аппетитные щёчки. Так и хотелось съесть.

***

«Гори в аду, Гурэн…»       Его подвела нога. Мерзкая погода, всё из-за неё. И из-за этого урода, который был не в состоянии держать себя в руках. Острая боль пронзила голень, расползлась огнём вверх по бедру, стекла вниз к ступне, и из-за этого Дживас не смог вовремя тормознуть, чтобы свернуть с центральной улицы. И в итоге его догнали и окружили.       Мелькнула глупая и совершенно неуместная сейчас мысль: получилась хорошая месть Михаэлю за то, что он бросил его тогда, несколько лет назад. Тогда он его кинул, теперь наоборот. Больше он ни секунды не проживёт без него. И это к лучшему. Только Эйдена жаль. Справится ли он без них?       Боль от доброго десятка пуль во всем теле ни в какое сравнение не шла с той царапиной, которую оставил ему Гурэн. А потом блаженная темнота забрала его в свои объятия.