светлячки живут две недели

how you gonna make me do this dance again? we're getting closer but we're trying to be friends if we start it might never end, so we keep tiptoeing – hope tala we took a trip and made the best we laughed and played, then laid to rest but life's a blackening wave drifting us further than we are and now we're knee-deep in this mess – troye sivan – я даже пьесы не читаю. – бомгю поправляет свитер с изображением тедди левой рукой, пока пальцы правой переплетены с кистью ёнджуна. – то есть, я угадал? тебе этот монолог посоветовал тэхён? – конечно, – бомгю перекрикивает шум улицы, пока ёнджун тянет его за руку, переводя через дорогу. они оба смеются, – не я у нас отборный зубрила. они останавливаются у светофора. в городе начинается дождь, пахнет озоном и осенью. они идут домой – у них один дом? – то ли после университетских пар, то ли после тренировки ёнджуна. они идут домой вместе. ёнджун улыбается глазами. – а я тогда кто? бомгю улыбается в ответ и тянет его к себе за полы пальто. – ты у нас… но он не успевает договорить: лицо ёнджуна растворяется в дождливом тумане, облака расступаются и выходит солнце. бомгю вскакивает на кровати в холодном поту. остатки сна тают на подушке, заливаемые светом нового дня. в свободное время он хватает велосипед и выезжает за ворота лагеря, чтобы проветриться. на улице испепеляющая жара, у детей тихий час. бомгю думает, что это отличная возможность выжечь остатки его мозга. правую и левую руку бомгю бьют полувысохшие августовские травы. в поле слышно треск сверчков и жужжание пчёл. но даже летний зной не помогает избавиться от воспоминания, о том, как – они сидят у ворот вдвоём, ночью, после поэтического вечера. ёнджун молча курит, и бомгю молча смотрит на звёзды, изредка опуская длинные ресницы, чтобы краем глаза зацепить горящий огонёк сигареты. его руки. его майку, мокрую от пота и детских слёз. – можно я?.. – бомгю делает жест рукой, указывая на сигарету. по лицу ёнджуна скользит тень насмешки. – а ты пробовал? он мотает головой. нет. но ёнджун ведь тоже когда-то ещё-не-пробовал. он тоже когда-то у кого-то сигарету попросил. бомгю отгоняет от себя эту мысль, мотая головой снова: – нет. но я хочу. – окей, – говорит ёнджун после небольшой паузы. он протягивает зажжённую сигарету, останавливаясь в паре сантиметров от губ бомгю. – чтобы сделать затяжку, ты должен вдохнуть немного дыма и подержать его во рту. – бомгю слушает очень внимательно и сосредоточенно. – потом вынимаешь сигарету и вдыхаешь дым. но не глубоко, – его голос опускается. он едва касается свободными пальцами горла бомгю: – сюда не надо, – его груди, – и сюда. бомгю понимает, что на секунду забыл, как дышать, и с наслаждением вдыхает холодный воздух. на самом деле, он гуглил, как нужно курить, как вдыхать и выдыхать дым, но решил дать ёнджуну возможность побыть старшим. он даже читал, как можно держать сигарету, и успел увидеть, что ёнджун курит сигареты скрытно, пряча их в ладонь, на случай, если увидит администрация лагеря. бомгю задумывается, курит ли он так же в городе, скрывается ли там, как здесь. сухая краска забора щекочет лопатки и позвоночник. пахнет вечерним туманом. бомгю кивает и аккуратно берёт сигарету. он делает вдох, чувствуя на ключице взгляд пары глаз, и тут же забывает о том, что нужно выдохнуть. или вынуть сигарету, и подержать дым- или наоборот? и потом вдохнуть глубже. куда нужно вдыхать?? звёздное небо делает большой поворот, и бомгю оглушает темнота. следующее, что он помнит – руки ёнджуна на его шее и чуть ниже лопаток и предательскую горечь во рту. – тише, приятель, ты, – слова ёнджуна прерываются сухим кашлем бомгю, – детей перебудишь. чуть не окочурился из-за одной затяжки. знаю, что голова кружится, но чтобы вот так падать в обморок... бомгю наконец перестаёт кашлять и поднимает глаза на ёнджуна. он так хотел произвести впечатление – какое? что он крутой? что ему плевать на запрет о курении? – и так провалился. сглатывает горечь обиды. руки ёнджуна по-прежнему на его шее и чуть ниже лопаток. в воздухе между ними так мало места, что звуков не слышно. чувствуется только запах сигарет. на секунду бомгю кажется, что кислород заискрится электричеством. – курильщик из тебя не выйдет, – с притворной улыбкой выносит вердикт ёнджун, опуская руки. на теле бомгю остаются холодные следы там, где только что были тёплые ладони. – а так хотелось! – кивает бомгю и улыбается тоже. у него по телу свинцом разливается адреналин – волна в ноги, волна по рукам. бомгю понимает, что такое нельзя стереть одной поездкой на велосипеде, но он очень старается. и переключает скорость с третьей на шестую, остервенело крутя педали. полевые травы бьют по рукам с новой силой. бомгю много читал о детских травмах, но никогда не думал, что это его по-настоящему касается. он хороший: он уходит укладывать волосы феном в свою комнату, если в ванной спит кот; с первой в жизни получки он купил маме хрустальные бокалы, вместо тех, что разбил в детстве; у него оформлены ежемесячные пожертвования в некоммерческие организации. он хо-ро-ший. хорошие парни не курят, не отращивают длинные волосы, и – не дают себя держать за талию так. бомгю не знает, как можно кому-то объяснить, что его категории благообразности распространяются исключительно на него самого: он поддерживает тэхёна в увлечении астрологией и умиляется тому, как субин замечает везде angel numbers. бомгю любит присылать им сообщения в 11:11 и 22:22, добавляя «загадай желание!». но, видя повторяющиеся цифры, он не может не думать о своей бабушке, которая ругалась на машины с номерами, в которых присутствовали 666 или какая-либо комбинация четвёрок. «из-за таких придурков и случаются аварии!» – грозила она, и маленький бомгю раздосадованно кивал. можно ли объяснить кому-то искреннюю обиду и непонимание, которое бомгю испытал в тринадцать, когда узнал, что песня take me to church – hozier, про гомосексуалов? ему так нравилась мелодия. там пелось про церковь, про бога и любовь, кажется. он не был гомофобом, но ему казалось, что квир-опыт – не про него, это его не коснётся. как такая странная вещь может относиться к такому обычному нему: бомгю, который в будни делает уроки до восьми вечера, а до девяти читает книги? бомгю, который так сильно просит у родителей кошку, а затем тратит все выходные, чтобы мыть её, выгуливать на смешном поводке вокруг дома, кормить лакомствами из курицы? у него, простого, обычного и понятного, появляется новая любимая песня, и – хитрый взгляд соседки по парте на уроке английского: «а ты знаешь, о чём она на самом деле?». good god, let me give you my life. он отцепляет руки от руля, пока продолжает крутить педали, и разводит их в стороны, отдавая в жертву траве. кай задувает свечи за миллисекунду. они сидят за круглым столом, обсуждая финальный мюзикл. пахнет летом, пакетированным чаем и ванильно-шоколадными розами. кай загадывает, чтобы новый сезон «юри на льду» вышел в этом году, и все четверо громко шикают на него, потому что желания нельзя произносить вслух. кай смеётся: – чем больше людей знает о твоём желании, тем лучше. это любому ясно! – ну, никто из нас не продюсер «юри на льду» и мы, к сожалению, выход нового сезона не приблизим. – тэхён медленно режет крем собственным ножом. – а жаль. – хором отвечают субин и бомгю. – мне всегда казалось, что желания должны быть секретом. – вдруг говорит ёнджун. – а что ещё должно быть секретом? – заговорщицки произносит бомгю из угла. он насмешливо поднимает глаза. они не разговаривали после курилки. ёнджун чувствует, как что-то сдавливает его марципановое сердце, и без того встревоженное и никчёмное. – так-кхм, – субин бегает глазами по столу, – тэхён, тебе какой кусок? – где поменьше крема. без розочек. – может, всё-таки с розочкой? – без, my love. – ладно. кай? – мне можно с розочкой. положи сразу два. – хорошо. – субин спешно раскладывает торт по тарелкам. – бомгю? он смотрит на ёнджуна. они молчат. ёнджун неожиданно красивый – в майке, мокрой от чужих слёз и собственного пота, с волосами, уложенными рукой за тридцать секунд, с глазами, отражающими в себе комнату. пространство между ними начинает пахнуть озоном, ещё немного, и – – мне всё равно, – говорит, отводя взгляд. бомгю берёт пластиковую тарелку и вставляет в кусок торта вилку, чтобы второй рукой взять стакан и переползти в дальний угол штаба. это случается снова: они смотрят друг на друга, пока воздух не начинает искриться, а потом ничего не происходит. ёнджун от торта отказывается и произносит тост за здоровье кая, поднимая к потолку мягкий от горячего чая пластиковый стакан. ёнджун не помнит целые годы из своего детства. половину юношества, как резиновые тапочки на берегу реки, уносит вниз по течению. были ли у ёнджуна когда-либо такие тапочки? когда он в последний раз плавал в реке? туман покрывает детские игры, завтраки с кашей, начальную школу и целые месяцы старшей. островки живых воспоминаний разделяет океан: ёнджун отталкивается от школьной библиотеки и ныряет, чтобы доплыть до отцовского кресла, на котором он всегда смотрел формулу-1. иногда он плывёт так долго, что задыхается, и соль начинает жечь кожу. честно? ему обидно. обидно, что постоянно нужно вспоминать, а мир без устали этого требует. какой у тебя любимый фильм? а какой был в детстве? а что ты делал с родителями? как ты проводил лето? какое ты любил мороженое? кем хотел стать? ёнджун корчит гримасы, поддельно смеётся, чтобы тянуть время, сначала отвечает пространно и общими словами, затем выучивается врать, и врёт всё искуснее, уже сам верит своим фантазиям. да, он всегда хотел стать танцором и заниматься пиаром, поэтому выбрал факультет рекламы, ему всегда нравился тёмный шоколад, даже в детстве, когда он проводил всё лето за городом в роскошной вилле, которую снимала его семья, – кивает он, улыбаясь жемчугом, пьёт шампанское маленькими глотками, и просит наполнить бокал снова коротким импровизированным жестом. компании – большие и маленькие – охотно верят, очаровываясь его красотой. но есть один человек, рядом с которым врать не может даже ёнджун. – знаешь, что мне рассказали дети? – он подбегает после полдника, когда отряды уже спят. он растрёпанный и счастливый. ёнджун заражается его счастьем. выгибает бровь: – что же? – у волейбольной площадки цветут васильки. – восторженного ответа нет, и бомгю быстро дополняет: – представляешь, сколько их в лесу? ёнджун не представляет, сколько их, и вообще, у него аллергия на половину полевых цветов, но он заранее выпивает таблетку и выходит на крыльцо вожатского корпуса, чтобы пойти с бомгю собирать васильки. предварительно переодев за тридцать секунд четыре рубашки, пытаясь подобрать ту, которая смотрелась бы максимально выигрышно с белой футболкой, но не так, будто он заморочился, и чтобы не было слишком мешковато, но достаточно мило. (он выходит в той же, в которой зашёл.) лес пахнет мёдом и сыростью. подвешенные в воздухе мошки светятся на солнце, будто пейзаж соткан из янтарной мозаики. ёнджун чувствует, как от чистого лесного воздуха дыхание замедляется, диафрагма становится шире, а шаги размеренней. у него впервые за это лето появляется возможность молча смотреть: на деревья, пчёл, травы, щекочущие ветер. он чувствует себя великаном, медлительно ступающим по полю маленьких синих цветов. бомгю не замолкает ни на секунду. если цветут васильки, значит, и кореопсис тоже – это такие маленькие жёлтые цветочки, ты наверняка видел. если повезёт, найдём. мы с дедушкой всегда летом собирали полевые цветы – вот так, голыми руками прямо, прикинь? он их обрезал и дарил бабушке. я был совсем маленький и не очень понимал, почему цветы нельзя купить в цветочном магазине. потому что я был, ну, реально маленький, мне трава была по шею, я выходил из поля, покрытый репейником и соломой. и я знал, что это можно было бы избежать, если бы мы просто зашли в цветочный, понимаешь? он оборачивается, чтобы поймать реакцию ёнджуна, и видит, как тот собирает цветы. ёнджун не понимает его, но понимает дедушку – и молча протягивает букет ромашек, васильков и каких-то жёлтых цветов. – кореопсис. – тихо произносит бомгю, улыбаясь. на его футболке следы крапивы, а руки покрыты мелкими царапинами после езды на велосипеде. чёрные волосы ореолом обрамляет венок васильков. «‎если ты сейчас спросишь, – думает ёнджун, – я скажу. я всё скажу». но бомгю только улыбается, глядя на букет. он достаёт откуда-то из складок футболки единственную ромашку и молча ставит её в карман рубашки ёнджуна. когда ёнджун возвращается из счастливой комы, бомгю уже в десяти метрах впереди, склоняется над стеблем травы, на котором сидит стрекоза с крыльями цвета мыльных пузырей. стрекозы живут около двух недель – столько же, сколько и светлячки, – но некоторые виды способны дожить до шести. ёнджун согласен и на такой срок. – о чём думаешь? – о том, насколько голливуд fucked up концепцию сексуальности, начав снимать в нулевых шоу и фильмы про подростков. – о-окей, – ёнджун опускается на траву рядом. они смотрят на воду. тэхён умеет говорить, что думает. ёнджун кидает в воду палку, и её уносит течение. – ты не говорил с бомгю? о, ну. – о том, что ты уже два года по нему сохнешь, а с летней работой ситуация стала ещё запущенней? ёнджун вздыхает. палка скрывается за камышами. – если честно, нет. бомгю вчера вернулся в комнату в твоей рубашке. я подумал, вы сами разберётесь. ёнджун моргает, вспоминая вчерашний дождь и царапины бомгю, которые он спрятал от воды, одолжив ему рубашку; букет, который бомгю уронил в грязь, когда они возвращались в лагерь; его лицо после, разочарованное в себе, покрытое слезами дождя, будто это он плакал. ромашки, васильки, кореопсис. и дальше, как моток плёнки, убегающий на недели назад: белые пряди, родинки, кремовый торт, сигареты, его лопатки, его колени в пластырях. – это не то, – ёнджун трёт ладонью шею, – это не… ну, просто дождь был. – дорогой, – тэхён смотрит на него глазами-блюдцами, терпеливо, будто объясняет пятилетке, сколько будет дважды два, – когда «не то», ты не отдаёшь парню свою рубашку. бомгю говорит о чувствах, но не делится мыслями. ёнджун делится мыслями, но не говорит о чувствах. кусочки пазла, которые должны друг друга дополнять, собираться в единое целое. ёнджун крутит эту головоломку, но никак не найдёт решение. подсказки всегда уносит река. – меня беспокоит другое, – тэхён неосознанно срывает траву, пока говорит, и сворачивает её колечками, – бомгю – он как коробка с разбитыми детскими игрушками. он через многое прошёл. течение приносит и уносит отражения деревьев, птиц, облаков и двух молодых друзей. ёнджуну они напоминают акварельные этюды. – да, я понимаю, кажется, – аккуратно выдыхает, будто пробуя воду носком стопы. – я не хочу причинять ему боль. ёнджун любит чувство удовлетворённости, когда он возвращается домой после тренировки, моется под горячей водой и ложится в чистую постель. даже если на улице слякоть из снега с дождём, он кутается в одеяло так сильно, что слышит только горячее биение сердца. подушка холодная, простыни тёплые, и он хороший человек, несмотря ни на что; он трудолюбивый танцор, и его душа и тело заслуживают отдых. так он чувствует себя и рядом с бомгю. будто он хороший, и его достаточно. порой кажется, что душа ёнджуна любит бомгю с первого дня, а тело лишь догоняет сейчас. он думает об этом, когда видит, как бомгю возится с детьми, серьёзно выслушивает их истории, так, будто они взрослые; заботится о взрослых так, словно они дети: приносит еду, дежурит ночью за тэхёна и кая, когда они валятся с ног от усталости, замирает сидя, когда субин падает головой ему на плечо. ёнджун ловит себя на мысли о том, что он сначала полюбил бомгю, и лишь затем начал в него влюбляться. ему знакомо это чувство по романам xix века, о которых рассказывал тэхён. так обычно описывают свои чувства мальчики, когда влюбляются в соседку по даче, с которой они всё детство вместе ловили лягушек и ели пирожные из песка, а потом – рассказчик расширяет глаза, брови прыгают вверх – им исполняется четырнадцать, и мальчик словно прозревает. «‎"её золотые кудри, её летнее платье, оголяющее щиколотки, аромат её тела…", – перечисляет тэхён, – даже неловко читать такое». субин смеётся, слыша последнюю фразу, и по его лицу проскальзывает желание прокомментировать, но тэхён отсекает его быстрым смущённым жестом. ёнджун обнаруживает, что у него неожиданно много общего с четырнадцатилетним мальчиком англии xix века. субин придумывает игру «‎капсула времени»: напиши послание кому угодно, и адресат получит письмо в конце смены. они с тэхёном кладут по четыре письма в почтовый ящик, вырезанный из картона и обклеенный блёстками. многозначительно переглядываются, замечая друг у друга конверты со своими именами. кай заталкивает в ящик стопку из двадцати писем, коротко смеясь себе под нос. как выяснится потом, почти все из них – аниме-рекомендации для детей, с которыми он играл в волейбол. бомгю широко улыбается, опуская конверты, украшенные сушёными цветами. ёнджун от идеи публично отнекивается, и все шутят, что это из-за того, что он не может выбрать, на какое из потенциальных признаний в любви признаться – он по традиции соберёт джек-пот детских писем. только вечером он кладет в ящик единственный конверт, помятый по краям, с именем адресата, выведенным непривычно мелким почерком: «‎чхве бомгю». смена проходит быстро, будто пересекаешь на велосипеде поле. кай играет с детьми в мяч, пока ёнджун стоит поодаль и показывает желающим базовые шаги в хип-хопе. лево-право, лево-право. бомгю проводит всё свободное время за оградой лагеря, не появляясь в штабе. он нарезает круги на берегу реки, ловит своё отражение, слушает музыку через проводные наушники (он называет это «винтаж»). сидя в тени старой ивы, он на секунду думает: может, уйти в монастырь. или уехать в другую страну. сделать что-то, чтобы не думать больше. – знаешь, иногда выбор – это просто выбор. – говорит ему кай глубокой ночью, пока их лица освещены экраном с приставкой. он загребает свободной рукой солёный попкорн и разом кидает его в рот: – тво, таквово персвонажа твы сейшас выбервешь, не опрведелвит исхвод игрвы. – что бы я ни выбрал, может быть одинаково плохо? – уточняет бомгю, переключаясь между двумя героями. – или одинаково хорошо! – кивает кай. бомгю будто гадает на ромашке: любит-не любит, люблю-не люблю. иногда, перед большим выбором, ему кажется, что сейчас решается вся его будущая жизнь, и менее удачная опция сделает его судьбу несчастливой. в особенно тревожные моменты, например, во время сессии в университете, он начинает думать, что какая-то ерунда вроде выбора кофе влияет так же сильно. – вам корицу добавить? – спрашивает бариста. и бомгю застывает: какой выбор правильный? в каком сценарии он обретёт бесконечное счастье, а в каком будет ночевать под забором? безоговорочный успех: своя квартира в городе, собака и кошка, жизнь с кем-то любящим, ремонт в доме родителей, большие, красивые подарки друзьям, долгая, счастливая-счастливая жизнь, пряный запах свежей еды, разносящийся по комнатам, настигающий его, спящего, в кровати – это, наверняка, корица. хотя, с другой стороны, она тёмная и мелкая, похожа на пыль. что, если, выбрав её, бомгю привлечёт к себе только грязь? – молодой человек, – окликает девушка на кассе, – корица? он отшатывается от себя самого, поправляя съехавший по плечу рюкзак. – нет, нет, спасибо. не стоит. с людьми так же: встречая кого-то нового, бомгю стремится просчитать траекторию своей судьбы. если он начнёт встречаться с ёнджуном, сделает ли это его счастливее, или только усложнит его существование? судя по всему, внутренности разделились на половину: одна часть представляет их будущее вместе – как они танцуют в супермаркетах, как он помогает ёнджуну накраситься перед выступлениями, составляет ему плейлисты классической музыки, чтобы засыпать под них, слушает о том, как прошёл его день, покупает в пекарне на углу две булочки с корицей вместо одной. в этом будущем бомгю безусловно счастлив. он уже посмотрел все любимые фильмы ёнджуна и выучил все его футболки. там эти отношения ощущаются как дом, даже если они не живут вместе. может быть, если судьбе посчастливится выстроиться по этой траектории, они однажды пойдут домой осенним вечером: он – после пар по философии, ёнджун – после тренировки в танцевальном зале. они будут стоять в обнимку на светофоре, и бомгю будет держать его растянутые плечи руками, чтобы мышцы не болели от холода. другая часть бомгю, тревожная и противная, говорит, что любой человек – это ответственность, и с ней бомгю не справится. уж лучше ему быть одиноким, но хорошим, чем быть с ёнджуном, раздавленным и никчёмным. но порой выбор – это просто выбор. к этой мысли ему пора привыкать. бомгю уверенно кликает на одного персонажа из двух. игра начинается. – молодец! – улыбается кай, предвкушая схватку. он не замечает, как пакет попкорна медленно сползает со стула и падает на пол, покрывая поверхность тонким слоем крошек. вечером ёнджун укладывает детей спать и возвращается в их с субином комнату. он на ходу стягивает кеды, и без того используемые, как тапочки, и валится на кровать, давая мыслям наполнить комнату до самого потолка. чем дольше ёнджун находится рядом с бомгю, тем младше себя чувствует: он отпускает годы, как змея расстаётся со старой непригодной кожей; с каждым днём он всё меньше, и каждый день бомгю находит способ исцелить его заново. ёнджуну кажется, что белые пятна в детской памяти закрашиваются густым фломастером, вишнёвым соком, сияющими румянами и мягкими пластырями. бомгю заполняет собой каждую комнату, в которую входит, и ёнджун чувствует себя фарфоровой чашкой, разбитой однажды, и склеенной вечером августа в технике кинцуги: клеевой раствор смешивается с золотым порошком, осколки соединяются воедино, и на сосуде остаются блестящие молнии. поломки и несовершенства тоже красивы и заслуживают быть увиденными. ёнджун чувствует, что его видят. – знаешь, я, – говорит он воображаемому бомгю, лёжа на кровати, – я никогда не думал, что так бывает. мне впервые страшно причинить кому-то боль от своей влюблённости. я так многим позволял любоваться собой, трогать свои руки и талию, обнимать плечи, говорить лесть. я так много льстил сам ради одного мига радости от касаний и ощущения не-одиночества. но с тобой я не должен- – ты мне должен! – субин входит после короткого стука, не дожидаясь ответа. его лицо озаряет хитрость. раньше ёнджуну в такие моменты казалось, что окружающие умеют читать его мысли. сейчас он уже смирился с подобными шутками мироздания. – субин, субин, you know! – в полу-шутку злится, вскакивая на кровати. – you know, субин! ты напугал меня очень. – прости, друг, – субин опускается на соседнюю кровать, потирая колени ладонями. от него пахнет клубничными духами, и ёнджун уже решает, обратить на это внимание сейчас или в конце диалога, – зато ты завтра опять дежуришь с бомгю! ёнджун расширяет глаза в круги и отворачивается к стене, издавая животноподобные звуки. – вуаыаха-а! зачеееем? субин искренне удивлён: – что? не хочешь? – хочу, но, – секунду смотрит на субина, тут же поворачиваясь обратно к стене, – хъывыеее! аааа! он корчится ещё с минуту, сминая одежду, думая о том, что ночь наедине с бомгю он не вынесет: это крах. конец. подстава. смерть. тупик. всё – или ничего. но сознание ёнджуна быстро переключается, и сладкое злорадство разглаживает лицо. он поднимается и поворачивается к субину с полузакрытыми глазами. театрально вздыхает, медленно проговаривая: – кстати, что-то в тебе изменилось… новые духи? пахнет как-то знакомо, даже не знаю, чем… – напускное удивление, указательный палец вверх, – точно! пахнешь точно, как тэхён! субин хватает свою подушку и кидается на ёнджуна, делая вид, что душит его. они смеются и кусаются, как дети, пока подушки оказываются на полу. – так и скажи, что ставишь меня с бомгю, чтобы вы устроили очередное свидание! – shut up, ладно? – шипит субин, в шутку занося кулак над головой. – i will, i will. – и не тупи уже, – добавляет тише, – я про б- – я знаю. ёнджун знает, что дальше так продолжаться не может. но днём он становится мягче и медлительней от жары, дети уматывают его своими вопросами и непрерывными играми. он думает, что впервые в жизни готов не идти на риск, а просто дождаться, пока бомгю получит в конце смены своё глупое письмо. к тому моменту он уже вернётся в общежитие и, прочитая послание, сможет скомкать его и выбросить в урну для бумаги. ёнджун этого не увидит. просто в сентябре, встретив его в коридоре университета, бомгю не помашет рукой, как обычно, и не предложит вместе выпить кофе. это наименее болезненный вариант. ёнджун думает, что поступит именно так, и ничего предпринимать не будет. пока на следующий день, ужиная за вожатским столом, бомгю не начнёт нахваливать пасту с помидорами. прямо как моя бабушка делает, – восклицает он, широко улыбаясь. удивлённо оглядывается по сторонам: – где повар? я хочу выразить своё восхищение лично! его лицо светится изнутри: бомгю похож на человека, чьи игрушки никогда не ломались в детстве, и он из-за этого хочет починить чужие. редкие осветлённые пряди за смену отросли на несколько миллиметров, и через пару месяцев их нужно будет красить снова. он улыбается, поправляя волосы безымянными пальцами, и фотографирует пасту, чтобы отправить в семейный чат. он прекрасен. – я так тебя люблю, – говорит ёнджун, не отводя глаз. спокойно и тихо, без широких жестов, как факт, как решение уравнения, как сводка прогноза погоды. за городом сегодня солнце. вода замерзает при нуле градусов по цельсию. я тебя люблю. бомгю замолкает, взмахивая ресницами. в этот момент: на другом краю земли люди ложатся спать, насыпав на ночь корм домашним животным; студент театрального вуза повторяет свой текст, чтобы рассказать его утром комиссии; мужчина средних лет чистит зубы перед тем, как поцеловать жену и уйти на работу; солнечный диск ослепляет новорождённых лисят; дельфины выпрыгивают над поверхностью воды, и люди на побережье млеют от радости; главный редактор газеты, в которой бомгю будет работать после выпуска, наливает себе горячий американо. он недолго колеблется, чтобы после замкнуть руку ёнджуна в своей и решительно вывести его из-за стола. тянет за собой к двери, выбегает на улицу, в облака, окрашенные закатом. поворачивается, делая шаг ближе, и бегло целует. как факт. как пунктуация. как закон природы. ёнджун хочет себя ущипнуть. если это сон, пожалуйста, пусть я просплю целое утро. две улыбки, щекотные брови, мягкая линия, нарисованная на щеке носом, тёплый выдох – можно? – и бомгю целует снова, на этот раз по-настоящему. и это уже: мягкий бежевый свитер. хлопковые простыни. два куска чизкейка вместо одного. общий запах. холодные руки у костра. безопасность. разбитая ваза, склеенная золотом в технике кинцуги. – я тоже тебя люблю. нет, – хочет сказать ёнджун, – ты не понимаешь. я люблю больше. но улыбается молча, держа бомгю обеими руками: за шею и чуть ниже лопаток. он был прав: дежурство действительно ощущается как конец света. теперь нужно ходить за бомгю в тишине, борясь с желанием его касаться. ёнджуну никогда так сильно не хотелось, чтобы дети уснули быстрей. когда они выходят на улицу, чтобы вдохнуть свежий воздух, летнее солнце уже село, оставив в воздухе мятный шёпот звёзд. когда возвращаются в комнату ёнджуна, уже два часа ночи, и полоска месяца надкалывает чёрное небо. он включает музыку, передавая бомгю наушник. в одной половине черепа играет like real people do, в другой слышно насмешливое: – hozier? не думал, что ты такой… – бомгю делает жест рукой, будто обмахивается веером. – утончённый романтик? – заискивающе уточняет ёнджун, наклоняясь. – размазня. – смеётся бомгю шёпотом, пока hozier перебирает аккорды. i will not ask you where you came from i will not ask you, neither should you бомгю думает, что полюбил ёнджуна давно, с адаптационной недели в университете на первом курсе, когда их поставили работать в одной команде. у него были выбеленные блондинистые волосы и смешные тёмные корни. от него пахло кофе, табаком, и мужским одеколоном, явно ему не принадлежащим. ёнджун был первым, кто улыбнулся ему так, словно бомгю сделал верный выбор: поступив на журналистику, придя этим вечером в университет, надев серую хлопковую рубашку в клетку. может быть, он полюбил ёнджуна раньше: увидел его на улице в старшей школе, переходя дорогу, и подумал: «‎красивый». может быть, это случилось до того, в прошлой жизни. у мироздания смешные сценарии. бомгю приучает себя к тому, что иногда выбор – это просто выбор: просто кофе с корицей, просто факультатив по французскому, просто песня, которая будет играть в наушниках, пока он едет на пары в метро. некоторые решения не влияют на нас так, как хотелось бы верить. тем не менее, сегодня он делает выбор в пользу ёнджуна. honey just put your sweet lips on my lips we should just kiss like real people do у бомгю появляется новая любимая песня. и пусть только кто-то попробует сказать, что с ней что-то не то. ёнджун искренне удивляется тому, что, зайдя в штаб, держась с бомгю за руку, он не слышит оваций. после всех этих «‎хён, серьёзно, что с вами?» и «‎не тупи уже» – странно, что они не подготовили грамоту и шоколадный кубок. по перемигиваниям тэхёна и бомгю он быстро понимает, что отнюдь не был единственной стороной, которая всё это время выслушивала советы. – вы все всё знали?! – прыскает он, нарочито отталкивая бомгю. обжигает взглядом субина: – я вам верил! а вы! – хён, сам посуди, – тэхён звучит, как обычно: объясняюще, – мы с бомгю – лучшие друзья уже давно. я знаю то, чего он сам про себя не знает. мы с субином, – поднимает над головой их переплетённые руки, как трофей, – встречаемся… – а я, – кай, в свою очередь, звучит, как человек, который играет в brawl stars, – я просто все сплетни знаю. – кай все сплетни знает. – подтверждает тэхён, и субин смеётся, задевая бейджем стол. ёнджун обводит взглядом комнату, увешанную бумажными гирляндами, и замечает еле сдерживающего истерику бомгю. – а ты чего? – он заражается смехом, пихая бомгю по рёбрам, щекочет ему живот и лопатки, – ты что, тоже всё знал? – я вообще, ахахах, я, яя〜 – он отталкивает ёнджуна с медвежьим криком и выставляет вперёд колено и локти, – я знаю ещё больше, чем кай! лицо ёнджуна расплывается в довольной улыбке. ему легко в это поверить. бомгю знает всё. он не раз влюблялся и не понаслышке знает, что людям свойственно идеализировать объект любви. но в этот раз он почему-то уверен, что его фантазии не хватит, чтобы придумать бомгю ещё лучше, чем он и так есть. – что, если бы мы были бандитами? – спрашивает у него бомгю, когда они лежат в обнимку в тени речной ивы. – ты что, пересмотрел «‎банановую рыбу» с каем? – да, и что? – они смеются вместе, но бомгю быстро остывает, и переспрашивает серьёзно: – что бы с нами было? – ммм, первое: мы бы не стали работать с детьми. – ёнджун задумчиво выводит пальцем на его лопатках звёзды. – а второе? – второго не будет. ёнджун и так постоянно воображает десятки худших сценариев. перед сном, как вагоны поезда, проносятся ряды подозрительно живых картинок: он ломает ноги на тренировке, он падает с лестницы, он застревает в лифте,.. ёнджун обещает себе воображать только хорошее будущее, максимально благоприятные развития событий. оказывается, это на удивление легко, особенно, когда эти сценарии не нужно придумывать – достаточно просто запомнить: как они впятером устраивают для детей праздник краски, выбегают на футбольное поле в белых футболках, проводят по лицам друг-друга синим, зелёным, жёлтым, красным. бомгю находит шланг для полива газона и брызгает на всех водой, закрывая пальцем резину. дети визжат, и вожатые ловят их в объятья руками-крыльями. как субин конфискует у детей банку мёда, и ёнджун обнаруживает в штабе бомгю, поедающего этот мёд из банки ложкой. – фу, ты что, ешь это? – кривится ёнджун. – «фу, ты что, ешь это?» – передразнивает бомгю. – а ты что, не ешь? – я бы мог придумать подкат, что соглашусь попробовать мёд, только если ты используешь его, как бальзам для губ, но не придумал, как это сказать красиво. как они готовят ночами мюзикл на оригинальный сценарий тэхёна. распеваясь вместе, репетируя вполголоса, мастеря костюмы из кусков ткани и картона. кай фотографирует на плёночную камеру. получается мило и по-летнему тепло. – мне нравятся эти фотографии, – говорит бомгю, отрывая скотч зубами, пока клеит карточки на стену в штабе, – они такие, «vintage», you know, what i'm sayin'? – ты же обещал не говорить на английском. – прости! my mistake. как ёнджун цыкает на всех, что при желании можно было бы поставить и «комнату джованни». – хён, – отрезает тэхён, скручивая сценарий в тубус, – мы в детском лагере, – взмахивает тубусом в сторону сцены, – давай репетировать, что есть! – твою комбинацию русского театра абсурда и детских сказок? давай! но если однажды ты придёшь ко мне и будешь на коленях умолять, чтобы я сыграл официанта гея, снимающего комнату в париже на чаевые… – я буду знать, к кому обратиться. как в вечер премьеры в костюмах все, кроме бомгю. – милый, ты ничего не забыл? – уточняет ёнджун, показывая рукой в угол с реквизитом: накладные усы и бороды, колпаки и огромные пластмассовые очки. в этот момент брови ёнджуна, лацканы его белого бархатного костюма, его волосы и руки усыпаны блёстками. он играет звёзду – нет! – звёздочку на небе, как это прописал тэхён. – зачем? я играю бомгю. – разводит руками. на нём, в отличие от остальных, нет ни блёсток, ни заячьих ушей, ни костюма тыквы. – ты не заметил за все эти дни репетиций? – я думал, мы просто называем друг друга по имени, чтобы было удобнее читать текст! бомгю смеётся, и с ёнджуна предательски осыпаются блёстки. – нет! всё не так было! – и, перед выходом на сцену, копируя интонацию ёнджуна: – милый. ёнджун собирает воспоминания, любовно складывая каждое в отдельную коробочку памяти. он коллекционирует улыбки бомгю, их общие шутки, их объятия – жадно, будто боится, что они исчезнут одним августовским вечером. ёнджун ещё не знает, из чего сделано сердце бомгю, но ему хочется беречь его так, словно оно хрустальное (не откусишь и не склеишь обратно). он чувствует это особенно остро в последний день смены, когда, казалось бы, они уже встречаются и спокойно держатся за руки, пока рядом нет детей. просто ёнджун чувствует, что бомгю в этот день грустно: потому что он привязался к месту, к детям, к тарелке каши в восемь утра. конечно, бомгю бы описал это более поэтическими словами, рассказал бы о том, какие красивые за городом закаты, и какие тут растут цветы. но у ёнджуна в запасе нет таких слов. всё, что у него есть – клочок бумаги с мелким шрифтом: знаешь, я никогда не думал, что так бывает. мне впервые страшно причинить кому-то боль от своей влюблённости. я так многим позволял любоваться собой и говорить лесть. я так много льстил сам ради одного мига радости и ощущения не-одиночества. но с тобой я не должен притворяться и позволять. единственное, на что я надеюсь – что ты разрешишь быть рядом настолько долго, насколько это возможно. я смогу заклеивать пластырем твои царапины после езды на велосипеде по полю. помогу тебе с выбором персонажей в компьютерной игре, несмотря на то, что в них не разбираюсь. чёрт, я так многому хочу научиться, чтобы тебе было лучше и легче жить. меня всегда поражало, как в фильмах признания в любви звучат так: «‎я тебя люблю». как можно начинать отношения с такой серьёзной фразы? можно же сказать «‎ты мне нравишься», или «‎я, кажется, влюблён в тебя». но сейчас я понимаю. потому что с моей стороны «‎ты мне нравишься» было бы простой ложью. к тому же, ты достоин большего. если это признание будет не взаимным, и тебе ещё кто-то станет говорить о своих чувствах, знай: ты достоин большего, чем простое «‎нравишься». отшивай любого, кто так тебе скажет. итак. бомгю-йа. я люблю тебя. я люблю тебя, чхве бомгю. ну всё, кажется, написал. – хорошо, что признание было взаимным, – произносит он в шею ёнджуна, пока они сидят на заднем ряду в автобусе, направляясь в город, – и я могу забыть этот дурацкий совет. оказывается, ёнджун вовсе и не курит в городе, потому что у него каждый день тренировки. он любит шампунь с запахом зелёного чая и домашнюю матчу (венчик для взбивания висит рядом с кухонными ножами, подаренными тэхёном). в дождливые дни осенью они встречаются после пар и идут к метро длинной дорогой, чтобы успеть обсудить факультетские сплетни. бомгю не замолкает ни на секунду, рассказывая, как дела у родителей, как преподаватель английского уже совсем mad, и как он хочет поскорее поужинать, потому что в животе у него чёрная дыра. ёнджун смотрит на отросшие белые пряди бомгю и думает предложить ему покрасить волосы снова. и ещё думает – пожалуйста, не влюбляйся ни в кого больше. и это ощущается как дом.