We'll meet again

— Архимед! Не смей вставать на его сторону! — воскликнул парень, держа в руках какую-то большую книгу, обращаясь к птице, усевшейся на плечо его оппонента. Однако Архимед, каким бы преданным голубем он не был, выбрал в качестве насеста плечо более крупного мужчины, что вызвало бурю негодования у Людвига. — Да ты предатель, Dummkopf! — высоко подняв брови, немец швырнул книгу на стол. Звук её шлепка о поверхность был неумолимо громким и неприятным. Михаил, вжав голову в плечи, скрестил руки перед грудью и просто молча наблюдал за реакцией своего возлюбленного, никогда не любившего проигрывать даже в обычных спорах. — Аргх, превосходно! — Людвиг быстрыми шагами покидал кухню, восклицая: «Меня предал мой же голубь! Абсурд, да и только!» В комнате повисла тишина, но такая приятная, нежели неловкая. Михаил вздохнул и нежно погладил оперение Архимеда указательным пальцем, устремляя взгляд в сторону гостиной. — Думаю, он расстроился из-за проигрыша в споре. — произнёс он, позволяя птице перепрыгнуть с плеча на палец, ласково поглаживая её хрупкое тельце. — Маленький доктор. — Я всё слышу, Миша! — послышался крик из гостиной. — Я знаю. — усмехнулся Михаил и направился к Людвигу. Застав Людвига сидящим на диване со скрещёнными руками перед грудью и раздражённо смотрящего в окно, Михаил сел рядом, и диван под ним слегка прогнулся. Он протянул руку с Архимедом к парню в расстроенных чувствах, всё ещё сохраняя улыбку на лице. — Я не разговариваю с предателями. — немец отвернулся. — Думаю, что Архимед очень расстроится из-за этого. Хмыкнув, Людвиг высоко поднял голову, поджимая губы. — Он сам сделал свой выбор. — сказал Людвиг и почувствовал, как большая фигура села ближе. — А ведь я помню, как ты боялся даже дышать возле меня. — хихикнул Михаил и потёр лёгкую щетину на своей щеке. — Не было такого! — возмущённо подняв брови, парень повернулся лицом к русскому, всё ещё держа руки перед грудью. — Было. — Ооо, — Людвиг наклонился к Михаилу. — nein-nein, mein Freund! В жизни я никогда никого не боялся, уж тем более тебя! Михаил всё ещё сохранял лёгкую улыбку на лице и, пересадив Архимеда с пальца на плечо Людвига, сам сел ещё ближе. — А как же конец первого курса? — Я не боялся тебя, — раздражённо фыркнул Людвиг, ухмыляясь и поправляя очки. — а избегал. — И зачем же? — Михаил скрестил руки перед грудью. Людвиг ухмылялся, стараясь игнорировать воркование Архимеда под ухом, но после вопроса Михаила уголки его губ опустились и он отвёл взгляд в сторону. — Ах, да глупости, — немец отмахнулся и повернул голову к своему голубю. — а из-за чего мы поспорили, не напомнишь? Михаил закатил глаза и усмехнулся, слушая, как Людвиг вновь начинает сюсюкаться с пернатым другом.

Когда-то и трава была зеленее, и солнце ярче, а выпускники — первокурсниками. Это закономерность, и всё с чего-то начинается. С чего-то хорошего, чего-то плохого, глупого, страшного — да множество эпитетов, главное, что везде есть начало. И если судить по истории знакомства Людвига и Михаила, то их начало было… ох, чёрт возьми, что это? Михаил зашёл в свою комнату с большим багажом, тяжело дыша, ведь поездка оказалась намного мучительнее, чем он мог предположить. Самолёт, поезд — и всё это с багажом и отсутствием сна последние часов двадцать. Проведя замыленным взглядом по комнате, Михаил обнаружил ещё одну фигуру, не внушавшую доверия. — Привет? — Михаил поставил свой чемодан и посмотрел на номер двери, прежде чем закрыть её, оставаясь в комнате. — Hallo. — не так и уж и дружелюбно, даже с презрением, произнёс парень пониже. Михаил протёр глаза и рассмотрел загадочную фигуру, которая будет являться его соседом. Это был парень с короткими чёрными, как вороново крыло, волосами, очками на носу с небольшой горбинкой, высоко роста, если сравнивать не с Михаилом, а со среднестатистическим человеком, тёмных вещах и с явно недовольным выражением лица. — Что ж. — Михаил понимал, что пока его уровень разговорного английского не так высок, поэтому стоило поднапрячь мозги. — Михаил. Русский протянул руку и неосознанно свёл брови к переносице, что явно вызвало неоднозначные чувства в собеседнике, но руку из вежливости он пожал. — Людвиг. — парень быстро отпустил руку и взглянул на чемодан с сумкой соседа. — Откуда ты? Парень, назвавшийся Людвигом, изогнул бровь и посмотрел в глаза Михаила, поправляя во второй руке книги, которые он собирался поставить на полку за минуту до случившегося. — Россия. А ты? — и как бы топорно не выглядели ответы Михаила, он очень старался показать себя в лучшем свете. Только вот Людвиг сразу уловил неуверенность в словах русского и решил, что стоило бы показать характер такому большому человеку, для профилактики, так сказать. — О-о-о, Россия? А я из Штутгарта, Германия. Когда-нибудь был там? — Людвиг хищно улыбнулся и загладил назад пряди волос, возвращаясь к полке с книгами. — И на кого же ты поступил? Не боишься трупов или тем экзорцизма? Слышал, что у вас такое не жалуют. Иначе тебе придётся явно несладко после первой же недели возле такого человека, как я. Намеренно или нет, но немецкий акцент и быстрая речь Людвига запутали Михаила, пытающегося, во-первых, разобраться в англо-немецком языке, а во-вторых, как можно быстрее перевести в голове сказанное, чтобы правильно ответить. — Не запугиваю, просто констатирую факт. — немец ухмыльнулся, продолжив разбирать вещи по полкам. Отведя в сторону взгляд, Михаил стал переваривать полученную информацию. Если над ним так захотели пошутить, то это явно глупая шутка, которая парню не кажется забавной. — Нет, меня не пугает это. — он вздохнул и, подойдя к своей койке, стал доставать вещи из чемодана. — Филология. — М? — ухмыляясь, Людвиг повернул голову в сторону Михаила. — Я поступил на филолога. Толстое издание неизвестно какого года было поставлено на полку к остальным не менее большим книгам и Людвиг, повернувшись лицом к соседу, поднял бровь. — Это же связано с языками? — Михаил кивнул, сев на свою кровать. — Эм, что ж… — А ты? Внезапно усталость за многочасовую бессонницу взяла вверх и Михаил, потерев лоб широкой ладонью, прикрыл глаза. Надо разобрать вещи, а потом уже отдых, никак иначе. — Медицинский. — Людвиг наклонил голову набок, издав удивлённый звук, когда заметил внезапное ухудшение состояния соседа. — Ох, вау, это — парень крупной комплекции выдохнул и продолжил вытаскивать вещи из чемодана. — круто. Замечательно. — Думаю, тебе ещё нужно будет попрактиковаться с английским, если твоя специальность связана с языками. — сказал человек с сильным немецким акцентом. Михаил кивнул, пока удивительно странный парень начинал куда-то собираться. Могло показаться, что за улыбкой соседа была плохо скрываемая неприязнь, возможно, это было правдой, но Михаилу не нравилось судить книгу по обложке, тем более, это были первые несколько минут знакомства, да и не может быть такого, что он стал кого-то раздражать с самого начала. — Пока! — Людвиг вышел из комнаты, что-то говоря перед этим, но всё прошло мимо ушей русского, поэтому, слегка вздрогнув, Михаил осмотрел уже пустую комнату. О, да ладно! Побег после пары минут общения? Это будет тяжело… Дни шли, растягиваясь в недели, а дальше в месяц. Происходили притирки друг к другу, отношения были то нейтральными, то резко негативными. Людвигу не нравилось делить с кем-то личное пространство, но прямо он это никогда не показывал из-за своей воспитанности, а Михаила не устраивало такое презрительное отношение, которое было видно невооружённым глазом. Иногда проскакивали дружеские моменты и это давало надежду на адекватные взаимоотношения с соседом, пока не происходило что-нибудь совсем незначительное, выводившее Людвига из себя. Долгое время они не могли даже нормально поговорить без повышения тона от немца, тихого рычания Михаила или словесной перепалки, где никто не выходил победителем. Их характеры были слишком разные, их интересы часто не совпадали, кроме одного момента, после которого Людвиг и стал присматриваться к внутреннему миру большого парня.

***

Людвиг не любил спать. Буквально. Он считал, что столько времени можно потратить на что-нибудь более важное, нежели пребывание в одной позе несколько часов, так он привык жить ещё с родителями, являющимися страшными трудоголиками. Но когда ноги уже сами подкашивались от усталости, глаза не собирались фокусироваться на словах методички, а в голове был только белый шум, немец всё-таки разрешал себе поспать лишние пару часиков. И в это время никогда, ни при каких обстоятельствах, нельзя было будить его. Но что-то тихое, касающееся его слуха, создавая нелепые образы во снах, что-то знакомое, крутящееся назойливой мыслью на подкорке с вопросом «где я это слышал?», заставило Людвига медленно открыть глаза. Пелена былого сна отошла на задний план, пока немец вслушивался в совсем тихую мелодию, сопровождающуюся сопением где-то с другого конца комнаты. Беглый взгляд по каждому уголку скромных апартаментов привёл к его соседу, сидящего за столом над большой тетрадью. — Михаил? — хриплым после сна голосом спросил Людвиг, свалившийся без сил несколько часов назад. За окном, закрытым жалюзи, уже было темно, да и комната была с уютно тусклым светом лампы, чтобы не мешать спящему парню. Внезапно Людвиг ощутил себя настолько спокойно от случившейся обстановки, что не хотелось как-то злиться или задавать вопросы. Он лениво встал с кровати и за пару шагов преодолел расстояние между кроватью и письменным столом. Михаил спал, сидя за столом и поддерживая голову рукой, в большой тетради перед ним были какие-то записи красивым почерком, некоторые на русском, некоторые на английском. А из маленького плеера на совсем низкой громкости играл вальс. Такой спокойный и размеренный, будто бы он был последним в лунную ночь, когда души влюблённых расстанутся навсегда, забываясь в череде десятков лет. И Людвиг наклонился прочитать содержимое тетради, качая плавно головой под знакомую ему мелодию. Тихое сопение парня рядом лишь наслаивалось на и так умиротворённую атмосферу, давая чувство комфорта, мягкости и чего-то родного. — Крепко же ты спишь, Михаил. — произнёс себе под нос Людвиг с улыбкой, прочитав содержимое нескольких абзацев, когда мелодия уже подходила к завершению. Парень аккуратно выключил плеер, поднял укатившуюся под стол ручку и вздохнул. Он никогда бы не подумал, что Михаил ценитель немецкой классики в музыке, а ещё не подумал бы, что человек, не умеющий складывать при разговоре предложения длиннее, чем пять слов, способен написать текст на двух языках, передавая что-то безмятежное и далёкое, как детские воспоминания.

***

Время показало, что всё можно стерпеть и ко всему можно привыкнуть. Михаил уже привык видеть полуночные порывы его соседа к изучению и совершенствованию своих знаний, а Людвиг привык наблюдать за сосредоточенностью русского, каждый раз одёргивая себя от колкого комментария насчёт медлительности. Всё чаще Михаил стал замечать, что внезапные идеи Людвига мешают ему же самому поесть и отдохнуть. Он был похож на генератор неизвестно откуда берущихся идей и энергии. Поэтому для большого парня точно являлась загадкой бытовая часть жизни его соседа. Но всё прояснилось в один из вечеров, ведь в другое время эти двое почти и не виделись. Михаил приготовил себе перекус в виде сэндвичей и ушёл мыть посуду, оставив ужин на столе, с мыслью приступить к нему чуть позже. Но, вернувшись с вымытыми до блеска кружками и тарелками, Михаил застал весьма удивительную картину. Людвиг, склонившись над одним из сэндвичей, выщипывал мякоть хлеба, продолжая читать что-то в большом учебнике. Как только дверь открылась, парень ошарашенно поднял голову и открыл рот. Наверное, прошла вечность, прежде чем Михаил поставил с лязгом посуду на обеденный стол. — Людвиг, — русский скрестил перед грудью руки. — ты мог просто попросить. Парень поднял бровь, наблюдая, как Людвиг с ужасом смотрел на свою руку. — Аргх, чёрт, — поднял глаза на Михаила. — я приготовлю новый, хорошо? — Видел я твои кулинарные способности. — Михаил приблизился к Людвигу и, взяв с тарелки улику, протянул сэндвич прямо к его лицу. — Ешь, я приготовлю ещё. Но, — он одёрнул руку, — давай договоримся. Немец сразу кивнул, поджимая губы. — Ты будешь спрашивать, а не просто брать. Это некультурно. — Михаил поднял бровь и отдал сэндвич Людвигу. — Понятно? — Да. — сухо ответил Людвиг, держа в руках сэндвич, от которого уже было дурно из-за чувства вины и стыда. — Когда ты ел в последний раз? Неожиданный вопрос заставил немца оторвать взгляд от покусанного жизнью и чуть-чуть им самим сэндвича, смотря в глаза напротив. — Ох, не думай, я хорошо питаюсь, не знаю, что на меня нашло. — Людвиг отмахнулся, поправив очки, неловко хихикая при этом. — Ответ на вопрос. — Михаил чуть громче стал расставлять по местам посуду. — Вчера. Подняв брови, русский продолжил своё дело, ничего не ответив слегка наглому, но голодному соседу. За такое наплевательское отношение к еде и здоровью в семье Михаила бы точно дали мокрой тряпкой по шее, но он решил не опускаться до такого уровня, предпочитая обойтись обычным вздохом и тихим «совсем себя не бережёшь». Всё в жизни имеет свойство меняться и такое можно заметить в переломные моменты жизни человека, когда он особо уязвим или вышел из зоны своего комфорта, после чего личность может стать абсолютно другой, заимев противоположные ценности, взгляды, окружение и внешность. Людвиг привык к тому, что его родители не проявляли чувств друг к другу, они были погружены в работу, их жизнь буквально состояла из схемы «работа-дом-работа», где маленький Людвиг не всегда находил место. Но парень никогда не винил своих родителей в этом, ведь стал абсолютно таким же. Погружение в учёбу с головой, изучение каждого вопроса, споры с преподавателями, дополнительные занятия, домашние задания и всё это только часть детства юного безумного учёного. Поступая в университет, Людвиг никогда бы не подумал, что мысли о поистине революционных идеях в сфере медицины будут составлять лишь малую часть, нежели образ какого-то малознакомого человека, которого он видел рано утром или поздно вечером. «Что это, чёрт возьми!» — повторял Людвиг в голове, вновь ловя себя на мысли, как долго он наблюдает за Михаилом. Ему было интересно подмечать какие-то особенности в телодвижениях, привычках и даже в словах. Этот большой парень казался немцу неуклюжим, медленным и глупым на первый взгляд, но после более тщательного знакомства Людвиг точно не позволял даже возникать таким эпитетам в голове, когда речь шла о его соседе. Ох, нет, Михаил точно не был таким, каким бы его назвал Людвиг в начале своей студенческой жизни. Начитанный, рассудительный, быстро обучаемый, добродушный и ответственный — вот, что сказал бы парень уже под конец первого курса. Но также немец стал замечать, как Михаил всё чаще относился лучше к нему, улыбался и отводил взгляд во время разговора. И Людвиг не знал, как реагировать, его не научили, он не понимал, что так заставляет сердце в его груди колотиться, если не тахикардия. Нормально ли такое состояние или ему стоит обратиться к врачу? Что происходит? Мозг даёт сбой и он скоро покинет этот бренный мир? Мысли, миллионы мыслей не об учёбе, не о медицине, не о скором экзамене, а, чёрт его подери, Михаиле! Он абсолютно другой, Людвиг и он и разных миров, такие противоположности никогда не притянутся. Нет, есть, конечно же, общие темы, интересы, они знакомы уже больше полугода, да и Михаил часто рассказывал о своём прошлом, ну, и Людвиг тоже… Аргх, вот дерьмо, Людвиг снова наблюдал за соседом. Немец скрыл книгой своё лицо, но опустил чуточку вниз учебник, открывая обзор в сторону Михаила, чтобы, если что, вовремя спрятаться обратно. Спокойно что-то переписывая с двух учебников, Михаил одновременно с этим устроил небольшой перекус, чтобы не отвлекаться от работы. Крошки падали на одежду с тетрадью и русский, с тяжёлым вздохом, стряхивал их на пол под пристальный взгляд Людвига. Он видел, как сейчас неопрятно выглядит эта картина, как у многих бы после такого разрушилась красивая картинка, но ярко-голубые глаза продолжали изучать, будто бы впервые видя этого человека. Такие моменты получались всё чаще, но и мысли от этого не уходили. Людвиг стал избегать своего соседа, старался возвращаться как можно позднее, погружался максимально в изучение чего-то нового по учёбе, занимал время чем угодно, лишь бы не думать о своём. Он должен работать и думать о том, что ему нужно от медицины, а не о Михаиле, его грубом голосе, уже менее заметном русском акценте, больших руках и мускулах, на которых можно учить разделы анатомии, не о его милых и усталых глазах в ночи перед окном, и уж точно не о его губах. О, нет-нет-нет, Людвиг Шульц, эти мысли не то, чем должна быть заполнена ваша голова на ближайшие лет десять! Да какие десять — все двадцать пять! Но не только же немец боролся с этим. Михаил ещё давно заметил, как ему интересно проводить время с Людвигом, слушать его безумнейшие идеи и узнавать что-то новое из разделов медицины. Но парень не боролся со своими мыслями — он стал прокручивать их и обдумывать, в конечном счёте, придя к умозаключению, что этот гротескный юноша ему нравится. И в его мыслях был вопрос: «а что подумают мама и сёстры», но, уже представив разговор с семьёй, он понял, что если они любят его, то не будут против. Михаил принял эти чувства, симпатию к такому парню, готов был жить с этим, но он не знал, как корректнее задать вопрос, ведь пока парень не замечал ответных шагов навстречу ласке и вниманию. Но что точно русский заметил, так это отдаление Людвига под конец года. Он будто бы избегал своего соседа, прятал взгляд и ходил с мрачным лицом, витал в облаках и смотрел в одну точку с очень озлобленными глазами. Чтобы точно не потерять, если уж не партнёра, то хотя бы друга, Михаил во время сбора вещей домой предложил Людвигу переписываться и тот, после долгих размышлений, согласился, что ввело русского в небольшой ступор, ведь он ожидал дерзкий отказ от своего соседа на такие предложения.

***

Не было ни одного дня, когда Михаил и Людвиг не писали бы друг другу, находясь в разных краях географии. Михаил рассказывал, как поживает его семья, как сёстры в очередной раз подходили к нему с просьбой потренировать их с английским языком и как Михаил, конечно же, не отказывал. А Людвиг мог внезапно писать заглавными буквами, настолько эмоционально рассказывая о поступившей в голову идее, что ещё час русский не мог адекватно ответить, попросту не зная, стоит ли встревать в такой поток мыслей. Они оба узнали друг о друге многое. Так Михаил, слегка посмеиваясь, узнал о подростковом прошлом своего собеседника, когда тот был готом, носил всё чёрное и отвергал всячески очки, тем самым посадив зрение ещё больше, ходил по кладбищу и Людвиг даже отправлял фотографии своей комнаты, где остались на полках черепа животных, как бы показывая, что тема жизни и смерти всё ещё интересна ему. Михаил был менее интересен в таком плане, но немец узнал не самую счастливую судьбу соседа, пережившего смерть отца и ставшего мужчиной в семье, ему пришлось рано повзрослеть, чтобы следить за сёстрами и помогать матери с домашними обязанностями, но при всём этом, Михаил смог отучиться в школе, а после на преподавателя в колледже и, решив, что таких знаний, которые ему нужны на специальности филологии, он не получит, русский отправился в США, открывая для себя абсолютно новый мир. Но когда переписка подходила к концу или собеседник долго не отвечал, мысли Людвига возвращались и он понял, что не сможет так просто выбросить из головы образ своего соседа по комнате. Он уже облажался, продолжив общение по сети, но что он мог поделать, если ему это нравилось? Людвиг не мог больше думать о каких-то медицинских энциклопедиях, походах в лес, дабы найти ещё больше костей и экспериментах с органами животных — все мысли были заполнены Михаилом и его личностью. Сам того не заметив, немец стал называть своего собеседника «Миша», услышав, как его зовут дома. Так однажды Людвиг не выдержал очередной приятной мысли по типу: «Интересно, насколько сильно он может обнять человека, чтобы сломать рёбра?» и вышел проветриться поздно вечером. Он знал прекрасный маршрут, идя по которому, мысли приходят в порядок, тишина приятна, а ночной запах наполнял лёгкие и давал расслабление всему организму. — Давно я здесь не был. — громко выдыхая, сказал Людвиг, пряча за спину руки. Кладбище. Заброшенное в некоторых частях викторианское кладбище, дающее спокойствие среди чугунных и мраморных надгробий, приглянулось ещё совсем юному Людвигу. Он возвращался в это место в самые сложные периоды жизни, когда в голове был надлом идеалов, прошлое умирало, а будущее ещё оставалось чем-то далёким. Ему нравилось наводить порядок мысли в окружении тишины, причём загробной. Только белки изредка прыгали с одного надгробного камня на другой и прятались в склепах, отвлекая от раздумий. — Ох, Вильгельм… — протянул Людвиг, опираясь на постамент для скульптуры своим корпусом тела и придерживая голову двумя кулаками. — Я даже не знаю, что ему сказать. Взгляд был направлен на глаза статуи ангела, поросшей мхом. Людвиг чётко помнил эту могилу, эту скульптуру и как часто он обращался к человеку по имени Вильгельм. — Будто бы это чувство распирает меня изнутри и я понятия не имею, что с ним делать. Как думаешь, что сделал бы ты? — парень поправил очки и услышал, как с другой могилы вспорхнул голубь. Он лишь перевёл в ту сторону взгляд, вздохнул и хмыкнул, поджимая губы. — Ах, ну, чего это я… — Людвиг отстранился от мраморного постамента и вытер красную рубашку от грязи с плесенью. — Зачем мне спрашивать это у старика, родившегося в викторианскую эпоху.

***

Лето подошло к концу и парни действительно радовались этому, они уже жаждали встречи, чтобы обсудить насущные темы и поговорить вживую, вот так, рядом, смотря друг другу в глаза. Людвиг вернулся раньше, поэтому одну ночь он провёл в ожидании своего соседа, нервно поглядывая на часы. Он всё обдумал — как ему приятен этот человек, как он хотел бы видеть и слышать его чаще, и как бы хотел, чтобы тот продолжал его слушать. Но время, будто бы назло, текло медленно, не давая русскому оказаться рядом в кротчайшие сроки. Ранним утром Михаил вернулся, правда сильно уставший, но, увидев вскочившего с кровати немца при звуке открывания двери, улыбнулся. Людвиг за несколько шагов преодолел расстояние между ними и, тяжело вздыхая, будто набираясь смелости, крайне неумело обнял Михаила, широко раскрыв глаза. Он не ожидал от себя такого, но знал точно, что так будет правильно и русский, пребывая в небольшом шоке, также обнял в ответ соседа, боясь отпугнуть. Их второй курс преподнёс и новых людей, так они узнали, что в одной из комнат живёт дружелюбный парень с золотыми руками, с которым они сразу подружились и стали обедать вместе. Делл не раз замечал, как Людвиг будто хотел что-то сказать другу, но не решался, отмахиваясь и быстро меняя тему. Что-то точно было на душе немца, но никто не знал причину задумчивости и нервозности парня. Также они познакомились с Тавишем — довольно интересным юношей, у которого были сборники всевозможных анекдотов в голове, да и сам он был крайне яркой личностью. Каждый день он рассказывал о своих приключениях в родной стране, в самолёте до США, у дверей общежития и многое прочее, а что самое главное — истории никогда не заканчивались, их становилось всё больше с каждой неделей. Михаил продолжал слушать идеи и рассказы Людвига, например, о практике студентов, куда тот попал тайком и анализировал изменения в организме трупов. Ему было интересно изучить на что именно способно тело человека, ведь, если так подумать, он тоже в своём роде творец и в будущем может изменить что-либо в заложенном правиле мироздания. Кого-то могли бы отпугнуть такие мысли, особенно во время обеда, но Михаил, потерев затылок, признался, что ему тоже нравилось наблюдать за людьми, но только с психологической целью, чтобы выявить характерные черты, поведение и взгляды на жизнь. Русский не считал одержимость темой бессмертия своего соседа чем-то чужеродным — он бы тоже хотел узнать, возможно ли это, тем более, когда Людвиг приводил аргументы из медицины, это казалось ещё более вероятным, чем, например, жизнь в космосе, хотя и это было обсуждено, но уже в компании Делла, поясняющего за физико-ядерные процессы. Эти разговоры обо всём могли заходить в абсолютно разные степи, что приводило Людвига в восторг. Он действительно любил узнавать что-то новое, а ещё любил слушать своего соседа, рассматривая его лицо, чего немец ещё не заметил за собой. Это всё продолжалось очень долго, чувства нарастали где-то в глубине души и Людвиг перестал бороться с мыслями. Он думал о Михаиле всё время — о ночных разговорах про семью, о разговорах про страхи во время обеда, он даже вспоминал, как обнял Михаила при возвращении. Парень хотел сделать это ещё раз, но менее неловко, вкладывая как можно больше души и смысла. Людвиг ещё не знал, насколько же, чёрт возьми, это ответное чувство.

***

— Не запрокидывай назад голову. — Людвиг достал из морозильной камеры холодильника мясо в пакете. — Как же вы так умудрились, голубчик? Немец хихикнул и подошёл к Михаилу, сжимающему крепко свою переносицу. На полу уже образовывались маленькие лужицы крови, на одежде багряные пятна, а руки пробивала лёгкая дрожь. Вздыхая, русский зажмурился, когда его большую руку убрали от лица и приложили ледяную куриную грудку. — Не беспокойся, от этого нос не ломается. — А дверь? Людвиг повернул голову в сторону входной двери, которой он же и ударил Михаила в нос, заходя в комнату, пока другой хотел выйти. — Она оказалась сильнее. Незаметно для самого себя, немец положил ладонь на крепкое плечо пострадавшего, пока второй рукой держал кусок мяса над чужим носом. Он не обратил на это внимание, всё ещё смотря куда-то в сторону, то ли на дверь, то ли на капли крови, пролегающие дорожкой от входа до стула в центре комнаты. — Спасибо. — открыв глаза, сказал Михаил, ища ответа в сузившихся зрачках соседа. — Ох, mein Freund, мне не сложно. — пожимая плечами, Людвиг вернул взгляд на лицо Михаила. — Хотя, после твоих рассказов о том, как ты дрался с медведями, я надеялся, что нос у тебя покрепче будет. — Как видишь, это не так. — русский усмехнулся и закатил глаза. — Маленький доктор. Людвиг убрал курицу от лица Михаила на стол и поднял брови, издав лёгкий смешок. — Маленький доктор… — повторил себе под нос немец, наклонив голову ближе к лицу пострадавшего соседа, ощупывая мягкие ткани на костях, приобретающие синеватый оттенок. — Вроде, кровь остановилась и отёка не будет. Людвиг посмотрел в серые глаза напротив, не смея даже шелохнуться, пока обладатель этих глаз, похожих на пасмурное небо летним днём, нежно улыбался в ответ. Немец готов был поклясться, что сине-фиолетовый точно был к лицу парня, но видеть ещё каких-либо синяков на нём он бы действительно не хотел. Неосознанно рука потянулась к месту ушиба, и Людвиг, слегка потирая рану кончиками пальцев, прикусил губу. Михаил, не отводя взгляда от холодных глаз, накрыл ладонь на своём плече большой рукой, слегка сжимая. Кажется, в комнате становилось невыносимо душно и стены давили, угрожая сомкнуться. В голове вновь крутились мысли, причём у двоих парней одновременно и среди всех мыслей был один вопрос: «Он же понимает мои чувства?». И уже, когда Михаил, слегка наклонив голову, прислонил щёку к замку из их рук, Людвиг очнулся, отводя взгляд. — Что ж! — Людвиг буквально отпрыгнул от русского, нервно смеясь. — Раз тебе лучше! Схватив курицу со стола, немец пошёл обратно к холодильнику, незаметно взявшись за грудную клетку со стороны сердца. Кровь приливала к ушам, дыхание затруднялось и Людвиг уже подумал, что это лихорадка, поэтому, закидывая пакет с мясом обратно в морозилку, отломал кусочки снега со стенок камеры, похлопав себя по щекам. — Да. Спасибо. — Михаил вздохнул, не смея повернуться назад и посмотреть вслед маленькому доктору. После произошедшего Людвиг не совсем понимал, что ему нужно делать и как поступать, сердце бешено стучало по внутренней стороне рёбер, в голове, по ощущениям, был фарш из треснутых устоев, воспоминаний и мыслей. Чёрт бы их побрал эти проклятые мысли, из-за которых отныне Людвиг не может воспринимать себя, как полноценную личность, подобную своим родителям. Почему он не может продолжить работу? Почему его голова будто забита ватой? Как продолжать исследования, когда ты пытаешься разобраться в поступающих новых чувствах? Да, мысли стали привычными, но переход к действиям — не то, что мог ожидать Людвиг в ближайшее время. — Вы действительно друг друга стоите. — привёл умозаключение Делл, переворачивая омлет на сковороде. Михаил решил после случившегося поделиться с кем-то своими мыслями, ведь держать глубоко в себе столько всякого попросту опасно. Да, его не терзали сомнения или излом чего-то внутреннего, как его соседа, но и обговорить такое хотелось хоть с кем-то. И этим «кем-то» оказался вовремя подвернувшийся под руку Делл, готовящий себе ужин. — Потому что не можем признаться? — Слишком всё усложняете, приятель. — усмехнувшись, Конагер выключил плиту. — Если ты уже видишь, что он тоже проявляет ответные чувства, то...— парень прокутил по круговой указательными пальцами. — почему бы не сказать напрямую? — Но он будто не готов к этому. — возразил Михаил, доготавливая блины. Тихо хихикнув, Делл толкнул в бок локтем своего собеседника и взглянул на окно, за которым тихо и размеренно падал снег, отражающий свет холодных фонарей. — Хочешь сказать, что читаешь людей, будто открытую книгу, но не можешь признаться в любви — техасец зажмурил один глаз, проводя математические расчёты. — больше полугода, хотя тебе даже отвечают взаимностью? Михаил хмыкнул и тоже посмотрел в окно, наблюдая за танцем хлопьев снега. — Просто сделай первый шаг, приятель. — Делл улыбнулся. — Ну, что ж, бывай. Техасец взял свою еду и пошёл в комнату, оставив грязную посуду на столе, чтобы помыть её чуть позже. И уже когда Конагер вернулся, то застал на кухне не крупную фигуру русского, а пугающий силуэт Людвига, долго смотрящего на грязную тарелку. — Людвиг? — громко спросил Делл, чтобы вывести из своих мыслей друга. — Ох! — немец повернул голову к источнику шума и поднял брови. — Mein Freund, необязательно кричать! — Ты просто стоял и смотрел на грязную тарелку в раковине. — техасец сложил всю грязную посуду в горку и посмотрел, домыл ли несчастную тарелку Людвиг. — Что прикажешь делать, кроме как кричать? Парень слегка улыбнулся и вздохнул. Теперь он понимал причину задумчивости своего друга окончательно, он не мог винить его в этом, тем более, влюблённость случалась с каждым, независимо от возраста. — Что-то случилось? — Нет. Абсолютно нет. — Скажи и станет легче. — Делл подошёл к раковине со своей горой посуды. — Думаю, ты хочешь выговориться. Закатив глаза, Людвиг вытер тряпкой свою тарелку и поправил очки на носу. — Это личное. — Ну, — парень пожал плечами. — если вдруг что, я готов выслушать. Делл никогда не настаивал на том, чтобы ему что-то рассказывали, он просто давал понять, что проблемы его собеседника будут услышаны, и, если что, будет озвучен совет по решению сложившейся ситуации. Конагеру было приятно, когда ему доверяли, но лезть самостоятельно в чужую жизнь у него не было ни малейшего желания. Какое-то время Людвиг молча наблюдал за действиями Делла, напевающего себе под нос лёгкую и незамысловатую мелодию, пока не решился сказать, сжав руки в кулаки, что-то о лежащем на сердце. — Я могу тебе доверять? Техасец опустил намыленную тарелку в раковину и выключил воду. — Твой секрет уйдёт со мной в могилу. — повернув медленно голову, Делл взглянул на Людвига и улыбнулся. — Что ж, — немец хлопнул в ладоши. — с чего бы начать. Понимаешь ли, у меня есть проблема, — он начал ходить по кухне, заложив руки за спину. — она касается моих мыслей. О-ох… Делл молча наблюдал за походом друга из стороны в сторону, подмечая, как тот ухмылялся, когда речь зашла напрямую о Михаиле. Парень слишком плохо притворялся, что не питал чувств к своему соседу, хотя, если так подумать, он и не планировал это долго скрывать. — Значит, проблема в том, что ты не понимаешь, стоит ли переходить на следующий этап отношений? — парень стряхнул с рук влагу и посмотрел на мыльную посуду в разводах. — А почему ты не понимаешь? Дело в тебе или в Михаиле? Людвиг, прикусывая свою нижнюю губу, почесал пальцем челюсть, обдумывая заданный вопрос. Ведь, действительно, он сам блокатор или виноват в этом предмет его воздыхания? — Я не совсем уверен, что мы готовы к этому. — Но, — Делл усмехнулся, подмечая в голове схожесть проблемы у этих двоих. — может вы обсудите это, а не будете бегать друг от друга, будто кошка от собаки? — Ты думаешь, что мы не говорим друг с другом? — немец наклонил голову набок, поправляя очки. — Говорите и очень много, но я про то, что вы оба ходите вокруг да около. — хихикнув, Конагер вернулся к мытью посуды. — Стоп-стоп-стоп, — Людвиг подошёл ближе к Деллу. — оба? — Оба. — Ты что-то знаешь? Широко улыбаясь, парень пониже показал мокрыми пальцами, что держит рот на замке и стряхнул воду в сторону, поднимая игриво взгляд на поражённого немца. — Михаил уже всё тебе рассказал? — воскликнул Людвиг, то ли от возмущения, то ли восхищения. — Да, но хочу заметить, что его тоже волнует этот вопрос. Так может сделаете первый шаг? Людвиг глубоко вдохнул, закрывая глаза. Ещё несколько долгих минут тишину нарушали звуки воды и Делл даже обернулся, домыв посуду, чтобы понять, всё ли хорошо с его другом. — Danke. — Людвиг повесил тряпку на запястье и, посмотрев на свою чистую тарелку, выпрямил спину. — Обращайся, приятель. Проводя взглядом Людвига до комнаты, Конагер усмехнулся и поставил гору посуды на стол. — Действительно друг друга стоят, — Делл старался смеяться достаточно тихо, но выходило лишь забавное хрюканье. — о, чёрт возьми.

***

— Планируешь остаться или уедешь? — Михаил издал неприятный стон из-за затёкшей шеи. — А? — Делл поднял голову. — Рождество. Ты остаёшься? — А, — протянул техасец. — не-а, нужно навестить своего отца. Он звонил недавно и сказал, что какие-то проблемы возникли. Михаил понимающе кивнул и потянул руку к двери кафетерия, как заметил проходящего мимо первокурсника. — Привет. — сказали оба парня, махая аккуратно ладонями, пока австралиец, резко обернувшись, с непониманием смотрел на них. — Привет?.. — Мик неловко поднял руку и кивнул. Жестом австралиец показал, что ему нужно идти и Михаил с Деллом кивнули, понимая, что тот вряд-ли ответит что-то более дельное. — Как думаешь, а он поедет домой? — уже садясь за столик, где находился Людвиг, Делл поправил на плече сумку. — Думаю да. — Михаил сел напротив Людвига и улыбнулся, наблюдая, как тот устало поедал купленную еду. — А ты поедешь на Рождество домой? — техасец взглянул на черноволосого друга. Опуская вилку на тарелку, Людвиг посмотрел сначала на Делла, а потом на своего соседа и, слегка ухмыльнувшись, покачал головой. — У меня есть планы на Рождество. — Людвиг наклонил голову набок и ухмыльнулся шире, поправив очки. Секунду Делл глупо смотрел на своего друга, но после того, как перевёл взгляд на Михаила, тоже приподнял уголки своих губ. Медленно приходило осознание и мысль о том, что Людвиг строит свои планы на праздник далеко не в одиночестве радовали Делла. Он всегда будет рад за счастье своих друзей, ведь понимает, как это важно. — Тогда хорошо провести время, а я — Конагер встал с места. — куплю себе перекусить. Без меня свадьбу не устраивать. Буквально отбегая от столика, Делл точно мог сказать, что вслед ему глядело две пары шокированных глаз, а Людвиг, слегка открыв рот, точно хотел что-то сказать, но не решился. — Так какие у тебя планы? — Михаил слегка улыбнулся, сжимая руки в замок. Людвиг повернул голову вновь на своего соседа и в голубых глазах можно было увидеть миллионы мыслей, будто бы он провинившийся ребёнок, ищущий пути отступления. — Да ничего серьёзного. Думаю, что просто отдохну с самим собой. — немец пожал плечами и с интересом взглянул на собеседника. — А ты? — Да… Я тоже. — парень кашлянул в кулак и заметил, как к столику уже возвращался Делл. Этот разговор быстро испарился в потоке мыслей за несколько дней, но холодный ветер из открытого окна будто бы дал проветриться воспоминаниям, вызвав краску, подступающую от шеи к ушам немца. Людвиг не совсем понимал, как лучше ему подступить, какие действия предпринять, но ноги сами донесли тело парня до цели. Михаил готовил закуски для праздника из самых примитивных продуктов, что только были найдены в холодильнике, в его больших наушниках играла какая-то спокойная и тихая музыка, настраивающая на определённую атмосферу, а глаза невольно закрывались, то ли из-за усталости, то ли из-за приятного душевного равновесия. Людвиг подошёл тихо, почти незаметно, будто бы под такт мелодии из наушников, и положил руку на плечо Михаила. — Скоро всё будет готово. — сразу отозвался русский, вытирая салфеткой поверхность стола. Людвиг прикусил губу и на секунду опустил глаза в пол. Либо он перестаёт вести себя, будто бы ребёнок малый и переходит к решительным действиям, либо сидит дальше и старается заглушить мысли чем бы то ни было. — Мне бы хотелось кое-что тебе сказать, — немец наклонил голову набок, когда собеседник повернулся к нему лицом. — mein Freund. — Тогда я слушаю. — Михаил снял наушники и положил их на стол. Только Людвиг хотел начать говорить, как ухмылка перемешалась с осознанием в голубых глазах в одну кашу, ведь милая улыбка человека напротив заставляла таять сердце в груди. Русский скрестил руки перед грудью и так же, как и Людвиг, наклонил голову набок, подражая ему. Он не понимал, почему молчит этот парень. Может, стоит что-нибудь сказать подбадривающее? Или отвести взгляд? Кашлянуть? Почему он просто смотрит и молчит? — Я не думаю, что здесь нужны слова, Миша, мы сами всё понимаем. — выпрямив спину, Людвиг отвёл взгляд и усмехнулся. Через секунду Михаил почувствовал на плечах грубую хватку, а на губах приятное тепло. Казалось, что этот миг не должен происходить взаправду, но обветренные губы Людвига прижимались к лицу собеседника, а руки безвольно поднимались с плеч на шею и уже с шеи на челюсть. Осознавая через туман перед глазами случившееся, Михаил быстро среагировал и положил ладонь на спину Людвига, одним движением прижимая его к себе. Им не нужны были слова, им не нужно было ещё что-либо, сейчас они погружены в мысли. Общие мысли о том, как им нравится происходящее и как же всё привело к этому. Ладони немца медленно опустились на грудь новоиспечённого возлюбленного, позволяя прижаться ещё ближе к могущественной фигуре, пока крепкая рука гладила большим пальцем чёрные волосы на его затылке. Они бы хотели, чтобы это длилось вечно, чтобы где-то глубоко, намного глубже, чем внутренние органы, их души наконец-то перестали терзаться сомнениями. Больше никаких самоосуждений, непонимания и чёртовой неловкости, только влюбленные глаза напротив, только грубые черты лица и запах чего-то приятного на щетине, только губы, жадно целующие каждый дюйм кожи, только они и ничего больше. Мягко отстранившись, Людвиг выдохнул и посмотрел на свои ладони, покоящиеся на груди Михаила, хихикнувшего после того, как немец промурлыкал, подобно довольному коту. — Ты мне тоже очень нравишься. — аккуратно поглаживая спину между лопатками Людвига, шёпотом произнёс русский, нежно улыбаясь. Насколько же может измениться человек после того, как влюбился. Новые чувства заполняют голову, теряется определение времени и каждый миг с партнёром одновременно длится секунду и вечность, хочется болтать ночами напролёт, целовать и обнимать дюйм за дюймом уже разгорячённой кожи, пока слушаешь хихиканье возле уха. Первые пару месяцев ощущаются именно так — то бросает в лихорадку, то чувствуешь неимоверное спокойствие, находясь совсем близко к возлюбленному. После признания Людвиг надеялся, что всё вернётся в привычное русло, к его стабильности в сумасшествии и безумных идеях, он надеялся, что мысли покинут его, ведь Михаил так близко и теперь им не нужно думать взаимны ли чувства. Так почему он держит перед собой книгу, по меньшей мере, минут пятнадцать и перечитывает одну и ту же строчку в надежде понять написанное? Людвиг не понимал, всё ли он делает правильно, что должно произойти после начала отношений, как они должны выглядеть. Чёрт возьми, парень никогда не видел, чтобы родители проявляли друг к другу сильных чувств, почему же тогда их сын не может нормально спать, обдумывая абсолютно случайные мысли даже не о науке? Иногда Людвигу казалось, что это волнует только его одного и всем дали чёткий план действий, как вести себя в романтических отношениях, а на него даже не взглянули, посчитав это ненужным. После таких мыслей и началось изучение поведения Михаила со своим возлюбленным. Каждый жест, каждое слово — Людвиг анализировал всё и старался понять, как ему действовать. И это была бы действительно хорошая тактика, безусловно, но было одно но. — Людвиг, — хихикая, Михаил старался как-то отодвинуть немца, целовавшего его во все участки шеи и лица, что только были открыты. — я готовлю. — Да, я знаю. — Людвиг потёрся щекой о плечо большого парня и закрыл глаза, оставаясь всё ещё рядом. Людвиг проявлял чувства внезапно, как будто в голове что-то перемкнуло и ему срочно понадобилось показать свою любовь Михаилу, пока тот делал это незаметно, но постоянно и через совсем незначительные жесты. Многие после начала их отношений могли замечать, как немец, секунду назад сидевший со взглядом маньяка и сжатой челюстью, уже со всей нежностью целовал в щёку возлюбленного. — Ты что-то хотел сказать, прежде чем начал целовать. — Михаил повернул голову к угомонившемуся парню и поцеловал его макушку. — Дай-ка подумать… — открывая глаза, Людвиг поправил очки и вдохнул. — Михаил. Что-то внутри русского напряглось, заставляя забыть о готовящемся блюде на плите. — Я слушаю. — Я не совсем понимаю, что мне делать. — парень отошёл на пару шагов назад и опёрся о металлический стол, стоящий на кухне. — Как бы объяснить. Людвиг умоляюще взглянул на русского, надеясь, что тот поймёт и без слов, но в глазах напротив затаился интерес вперемешку с испугом. — Как вообще люди должны вести себя, когда любят кого-то? — по сведённым бровям вместе, Михаил мог понять, что вопрос, заданный немцем, не шутка и он действительно волнует его. — А к чему ты задаёшь этот вопрос? Выключив плиту, Михаил подошёл поближе к Людвигу, уже поджавшего челюсть, но скорее из-за сосредоточенности, нежели злобы. — Вдруг я поступаю не так, как ты этого ждёшь? — немец поднял глаза на лицо собеседника. — Ох, Людвиг, — выдохнул Михаил и положил свою ладонь поверх ладони Людвига, начиная нежно поглаживать кожу на костяшках пальцев. — даже если бы ты и делал что-то не так — я бы сказал. — Я не знаю, как быть романтиком. Я не понимаю как можно быть, как все. — Людвиг смотрел в серые глаза, ища понимания. — Тебе не нужно вести себя иначе из-за того, что мы теперь вместе. Разве мы полюбили друг друга не за то, какие мы на самом деле? Михаил улыбнулся и наклонил голову поближе к возлюбленному, опустившему напряжённо глаза. Снова мысли в этой черноволосой голове не давали покоя, выбивая из колеи. — Я не боюсь твоих идей и мыслей. Я не боюсь любить тебя. Слова, отражаясь эхом в голове, вынудили Людвига поднять глаза и приоткрыть рот. Стало тихо. Мысли в голове отныне не беспокоили, они больше не выбивались из берегов сознания, будто море во время шторма. Лишь тишина и фигура Михаила рядом. Невольно Людвиг сжал ладонь, накрывавшую его собственную, и сложил губы в тонкую линию. — Я считаю тебя романтиком. Причём очень интересным. — Михаил улыбался, смотря на ошарашенное лицо собеседника, подмечая, как тот начинает краснеть. — Тебе не нужно быть, как все, понимаешь? Тебе нужно быть самим собой. После сказанного Людвиг не посмел нарушить тишину, ему нечего было говорить. С совсем глухим вдохом голова немца опустилась на большое плечо Михаила, позволив парню сжать в своих крепких объятиях столь потерянного в себе человека. Впервые Людвиг был рад не доказывать что-либо, а просто принять сказанное другим человеком, как должное. Михаил украдкой взглянул за спину такого комочка счастья и увидел слегка уставшего Делла, стоящего со спортивной сумкой на плече. Техасец просто проходил мимо, он не собирался останавливаться, но, заметив взгляд со стороны друга, улыбнулся. Поправив лямку сумки, Конагер кивнул и оставил голубков в их маленьком мире, ухмыляясь. — Поговорили наконец-то. — усмехнулся Делл, перебирая связку ключей, чтобы найти нужный и открыть дверь в комнату. Михаилу нравилось наблюдать со стороны, как Людвиг загорался идеей. Это было похоже на чудо — глаза сразу расширялись и в них будто сверкали огоньки, на лице уже ползли вверх уголки губ, превращаясь в безумную улыбку, а тело готово было к действию, даже самому отчаянному. Его поразило, когда возлюбленный поделился с ним своими переживаниями, ещё вдобавок назвав себя неромантичным человеком. Кто из них был точно неромантичным, по мнению Михаила, так это он сам. После смерти отца ему пришлось взять на себя ответственность за семью, бытовые вопросы и, в целом, стать мужчиной. Михаил понимал, что он не может дать слабину, на плечах забота о младших сёстрах, помощь матери по дому, а после ещё и обучение в колледже, которое тоже не давалось легко. Михаил попросту не знал, как проявить любовь открыто. Он любил и ещё как — со всем огнём души, со всей заботой и нежностью сердца, он был крайне сентиментален в этом. Но ещё с детства Михаила приучили, как подобает воспитанию большинства мальчиков в его стране, не проявлять сильных чувств на публике. А ему хотелось, он жаждал крепких объятий до хруста костей, тёплых поцелуев до покраснения губ и тишины, когда можно поразмыслить о чём-то, ощущая себя комфортно возле партнёра, но из-за сложившихся устоев, которые Михаил уже попросту не мог бы перебороть, да и незачем, русскому приходилось проявлять свою любовь через незаметные жесты, поступки и слова. Семья парня уже наизусть знает, какие чаще всего жесты он использует, чтобы показать, как он дорожит ими. От банального трепания волос на макушке, из-за чего часто злилась Бронислава, ведь её волосы легко путались, до нравоучений через цитаты из книжек, которые неизвестно, когда были прочитаны и перечитаны. Михаил никогда не отказывал в помощи и это тоже было жестом проявления заботы, как для матери с сёстрами, так и жителей всей деревни, где он являлся тем ещё завидным женихом. Но короткие интрижки никогда не интересовали парня, хоть он и сам до конца не понимал чего именно хочет. Теперь же, смотря на Людвига, активно собиравшего вещи до дома на время летних каникул, Михаил понимал чего он хочет. Он хочет ждать его, показывать свою любовь через незначительные жесты, видеть улыбку на лице, слушать очередные мысли о несовершенстве медицины и её правил, а ещё, что является для него главным, любить и быть любимым.

***

— Scheiße, Scheiße, Scheiße.... — повторял Людвиг, перебирая стопки книг на столе, пытаясь найти нужную. В начале третьего курса, когда мысли уже шли на спад, в отношениях с Михаилом всё было гладко даже после недопониманий в летний период, Людвиг решил взглянуть, как идут дела с его обучением и обнаружил, что за весь прошлый год, когда ему конкретно сорвало голову, у него образовалось крайне много отвратительных показателей в табеле с оценками и баллами. Он не любил быть хуже, чем он есть на самом деле, поэтому, строго смотря в глаза Михаила и нагло сидя на его кровати, он объявил о возвращении его медицинской чести — то есть, он вновь возьмётся за учёбу и изучение чего-то нового. Русский лишь провёл большой ладонью по плечу парня и кивнул, принимая его порыв. Нельзя было стоять на пути у этого человека — это попросту опасно для жизни. — Мы же не мешаем тебе? — спросил Делл, наблюдая за количеством тетрадей, разложенных на столе. — О, nein-nein, продолжайте, я могу работать в шуме. — не поднимая голову, Людвиг помахал ладонью и продолжил переписывать какое-то длинное предложение в одной из тетрадок. — Что ж, тогда удачи. — Конагер пожал плечами и перевёл взгляд на Михаила. — Я тоже заметил, что тот парнишка совсем болезненный был под конец года. Как думаешь, всё у него хорошо? — Будем надеяться, что да. Михаил задумчиво провёл вилкой по еде в тарелке и подпёр голову рукой. — Может, это и не наше дело, но со стороны он выглядел действительно плачевно. — с ноткой сожаления проговорил техасец, отводя взгляд и вздыхая. — Ну, это мы узнаем только если он сам скажет, а ты помнишь, какой он. — Михаил отрезал кусочек от шницеля и протянул к Людвигу, на что тот, побыв в замешательстве пару секунд, съел кусочек, чуть не проглотив вместе с ним вилку. — Привет. Делл и Михаил повернули головы в сторону, откуда донеслось неловкое приветствие и улыбнулись, приглашая сесть с ними. Там стоял высокий парень с подносом, смотрящий куда-то в пол. Он молча сел в другой конец стола, не смея помешать разговору, пока не заметил, как на него направлен леденящий душу взгляд голубых глаз немца. Людвиг пристально смотрел на нового компаньона, но отступил, продолжив что-то писать в тетради, на что новоприбывший тихо выдохнул и начал есть, слушая обсуждение парней, которые, конечно же, сменили тему. — Ты можешь обедать с нами, если хочешь. — заключил Делл под конец обеденного перерыва, пока Михаил старался убедить Людвига завершить перепись огромных лекций и выполнять пятилетку за два часа. — М… — промычал парень и кивнул, собирая грязные салфетки на поднос. Парни разошлись на тот раз, но после встречались вновь и вновь практически в одно и то же время, их компания не менялась, каждый раз даже разговаривали одни и те же люди. Всё начало становиться стабильным в кои-то веки? Но всё было бы хорошо, если бы не появлялись первокурсники. Людвиг так надеялся больше не знакомиться с кем-то хотя бы первые полгода. Но сначала Мик, хотя о его имени, происхождении и прочем ничего не было известно, он просто сидел с ними во время обеда, а после австралийца появился крайне громкий парень, кажется, только недавно вернувшийся из армии с её устоями. Джейн Доу не давал покоя никому, каждый был опрошен обо всём, бедному Деллу не посчастливилось попасться ему на глаза в один из вечеров, поэтому Конагеру приходилось рассказывать о своём штате абсолютно всё и даже больше. В какой-то момент Делл настолько устал, что почувствовал, будто общается с неугомонным подростком, хотя разница в их возрасте была не такая уж и большая. Кстати о подростках. Либо техасцу так везёт, либо он имеет какую-то ауру вокруг себя, но новый сосед Делла, после множества непродолжительных, оказался совсем каким-то малышом, в настолько закрытой одежде и тихим голосом, что не было понятно, кто это. Единственное, что давало бы намёк на принадлежность Пиро к какому-либо полу, так это тот факт, что его подселили к парню. Делл часто рассказывал о своём поразительном соседе, Михаил внимательно слушал, а Людвига удивляло, как его возлюбленный умудряется подружиться со всеми этими людьми. Но старался не забивать свою голову совершенно отчуждёнными мыслями вновь, поэтому, вздыхая, продолжал читать о новейших открытиях в медицине. Пока всё это действо не перебивали громкие голоса всего общежития, убегающие друг от друга с диким хохотом. Поначалу Людвиг выходил разбираться и случались словесные перепалки, где немец хоть и выигрывал интеллектуально, всё же не мог справиться с упрямством оппонента, но после он попросту перестал обращать внимание на очередную беготню в коридоре, где звучали не самые лицеприятные выражения о шотландском происхождении темнокожего товарища.

***

— Как думаешь, — начал Михаил, массируя плечи Людвига, издавшего болезненный стон, сидя за столом над очередными учебниками. — ох, прости. Так вот, как думаешь, как отнеслись бы твои родители к тому, что их сын полюбил парня? — Думаю, им плевать. — Людвиг постарался выпрямиться, но из-за внезапного хруста в глазах потемнело и он наклонил голову вниз, а после откинул её назад, уткнувшись в грудь Михаила. — Почему ты так думаешь? Вздохнув, Людвиг прикрыл глаза и постарался дать себе отдохнуть хотя бы пару минут в объятиях дорогого человека. Он уже стал забывать, что Михаил когда-то имел русский акцент, как прятал хлеб от немца, Людвигу было стыдно признавать, что он забыл даже о том факте, что его возлюбленный пишет рассказы и стихи. О, как же давно он не читал что-то для себя, Боже правый! — Ну, может и не плевать. Мне плевать на их отношение к этому. — Людвиг медленно открыл глаза и позволил продолжить массаж для его плечевого пояса. — Если они мне скажут: «Сын, не смей встречаться с парнем» или «Людвиг, какой позор» — то мне плевать. Понимаешь? Я не перестану любить просто потому, что мне приказали. Михаил слегка улыбнулся и нажал на верхнюю часть лопаток, что позволило выпрямить корпус немца. — А твоя мать? Что она может сказать? — Людвиг вновь прикрыл глаза и по телу прошлась сильная дрожь, заставляя парня нервно выдохнуть. — Что очень рада за меня. — русский пожал плечами и стал круговыми движениями массировать шею собеседника. — Как мне кажется, я вырос достаточно хорошим человеком, чтобы можно было принять мои чувства к кому-то положительно. — Как мило. — совсем сонно ответил Людвиг, ощущая, как крупные ладони снимают напряжение с шеи, заставляя расслабиться и забыть обо всём. — Возможно, я бы даже хотел познакомиться с ней. — немец устало усмехнулся и снял очки с лица. — Подумаю над этим вопросом. — тихо произнёс Михаил, наблюдая, как его возлюбленный медленно проваливался в сон. Каждый раз за обедом Людвиг узнавал что-либо новое, даже не участвуя по сути в разговоре. Пришлось принять и новых людей в окружении, но это точно компенсировалось тем, что немец узнавал о разных сферах жизни и работы. Так парень узнал о том, как различаются горные породы в разных регионах от Тавиша, который старался придумать поостроумнее шутку для Джейн, уже рассказавшему об армии и превосходных, по мнению Доу, американских обычаях. Стало известно и о законах квантовой физики от Делла, решившего в какой-то момент вспомнить, кем он записан в дипломе за первое высшее образование. От Михаила были самые любимые рассказы о литературе, языках и их особенностях, ораторском искусстве, а ещё Людвиг обожал слушать об характерных чертах каждого из их окружения, так как русский часто наблюдал со стороны за поведением друзей. Но самым удивительным, и не только для Людвига, стал момент более углублённого знакомства с молчаливым товарищем, ведь он наконец-то назвал своё имя. Мик Манди из Австралии стал предметом обсуждения ещё на несколько разговоров вперёд, так как загадка о фантомном собеседнике перестала быть настолько пугающей. Люди, что были интересны Михаилу и которых тот считал неплохими, также становились собеседниками и Людвигу, изначально смотрящему на окружающих с подозрением, а иногда даже с пренебрежением. И вновь учебный год подходил к концу, огромное количество материала было восстановлено и изучено досконально, появились друзья и некая стабильность, о которой Людвиг забыл на очень долгое время. Всё было бы славно, если бы немец не стал замечать, как к нему и его знаниям относятся преподаватели. И нет, ему не казалось, это было действительно так — ему могли занижать оценки и считать суждения неверными, даже если парень отвечал на все поставленные вопросы строго по учебнику. Он никогда не мог стерпеть несправедливости, о нет, точно не в его смену. — Идиоты! — крикнул Людвиг, забрасывая вещи в сумку, а после хищно рассмеялся от злобы. — Сборище кретинов! Михаил наблюдал, как его сосед собирает вещи. До отъезда из общежития ещё несколько недель, но недавняя ситуация, когда преподаватели занизили баллы Людвига по нескольким экзаменам лишь сильнее разозлила парня. — Раз здесь не уважают мои честь и достоинство, не принимают моих идей, — парень швырнул в стену стопки бумаг, мешавших взять со стола учебники. — то мне нечего терять! — Людвиг. — громко сказал Михаил, чтобы привлечь внимание разгорячённого парня. — Что?! Людвиг резко обернулся и уже готов был кинуть толстую книгу в сторону русского, но заметил холодный взгляд, обрамлённый тенью из-за тусклого освещения. — Положи книгу. — медленно, но громко произнёс Михаил, и Людвиг послушался. Парень не отрывал взгляд от чужих глаз, пока опускал учебник на стол, после выпрямился и поджал губы. Злоба не уходила, но она точно прошла самую взрывную фазу. — А теперь объясни, что случилось. — Михаил стал аккуратно подходить к немцу, пока тот старался отдышаться после случившегося срыва. — Что случилось… — повторил сквозь зубы Людвиг, опуская глаза. Парень вздохнул и посмотрел на сумку возле своей кровати. В ней уже покоились набросанные со злостью вещи, как хорошо, что чемодан со слегка поломанной ручкой не попался на глаза Людвигу, так бы от несчастного багажа не осталось чего-то дельного. Скрестив руки перед грудью, Михаил стал ждать ответа, наблюдая за всё ещё бушующими эмоциями парня. — Они не признали меня. Так на кой чёрт мне оставаться здесь? Хах, — Людвиг поднял голову и оскалился. — я могу в любой момент собрать вещи и бросить это всё. — Людвиг, ты отучился здесь уже три года, разве ты готов бросить это всё прямо сейчас? — Готов, Миша, ещё как готов! — А теперь подумай ещё раз. Ты можешь это как-то исправить? — Исправить? Что мне исправлять? Себя? — Людвиг ткнул пальцем в грудь Михаила и заложил одну руку за спину. — Не нужно менять себя. Почему они могут так относиться к тебе? — возмущённый данным жестом Михаил положил свою ладонь на руку Людвига и опустил её. — Не пробовал ты обсудить это с ними? — Я не буду с ними ничего обсуждать! Идут они все к чёрту! Людвиг вскинул вверх руки и повернулся спиной к Михаилу, продолжив собирать вещи с полок, но русский, положив ладонь на плечо соседа, подвинул его обратно к себе. — Хорошо, что они такого сделали, что ты готов бросить учёбу? — Что сделали? О-хо-хо! Я тебе покажу, что они сделали! — немец вновь вырвался из хватки возлюбленного и подошёл к своей небольшой сумке через плечо, которую он носил на учёбу, и достал из кармана плотный лист бумаги. — Взгляни! В руки Михаила всунули бланк с оценками за экзамены, где из ста возможных процентов было набрано максимум пятьдесят. Оторвав взгляд от списка, русский вновь застал картину, как сосед собирает вещи и в этот раз чемодан уже был рядом с сумкой. — Оценки… — Михаил знал, как Людвиг дорожит своей работой, своими идеями и как ему важно выполнять всё на максимальный балл. — Чёрт возьми, мне один из преподавателей сказал, что я не достоин оценки выше «С». Знаешь почему? Я слишком много важничаю. — в чемодан неумолимо быстро летели вещи, уже всё было выкинуто из шкафа на пол и ожидало своей очереди на катапультирование в багаж. — Представляешь? Хах, это тупо! — Это действительно непрофессионально со стороны преподавателя, но... — Михаил поспешил к немцу, вовремя перехватив его порыв пнуть шкаф. — Я не намерен терпеть это! — раз попытка пнуть шкаф не удалась, то Людвиг, движимый злобой, ударил кулаком по стенке предмет мебели, пока доставал свои пары сменной обуви. Возможно, Бог действительно существует и он услышал немые мольбы Михаила помочь ему успокоить собеседника, чтобы потом прояснить всё в адекватной обстановке, потому что с верхней полки шкафа упали сложенные одеяло и полотенца, приземлившись прямо на голову Людвигу. Несколько секунд немец просто лежал под хлопчатобумажными изделиями, пока не принял положение сидя и не взглянул на Михаила. Его глаза больше не выражали злобу, скорее огорчение и обиду. — Больно? — Михаил убрал с колен Людвига одеяло и полотенца, откладывая их на пол. — Nein. — немец вздохнул. — Я делаю недостаточно? — прокрутив рукой, парень посмотрел в сторону. — Ты стараешься даже больше нужного, Людвиг. — сев рядом с возлюбленным на пол, Михаил положил руку ему на плечо и притянул к себе. — Тогда почему они не видят этого? — Я не знаю, но думаю, что тебе не стоит рубить сплеча. — Михаил приподнял уголки губ. — Что? — склонив голову набок, Людвиг взглянул на собеседника и свёл брови к переносице. — Ну, не совершать необдуманных поступков. Вздыхая, немец опустил голову на плечо Михаила, прижимаясь к нему ещё поближе. — Считаешь? — Тебе ещё учиться и учиться. На каждом факультете есть такие преподаватели. Разве медицина это не то, что вдохновляет тебя? Не думай о том, что тебе занижают оценки, как-никак, в конце будет видно, что ты более профессионален, нежели показатели в табеле. — улыбнувшись, Михаил поцеловал в макушку успокоившегося соседа. — Я устал, Миша. Я устал терпеть это. — простонал Людвиг, потирая уголки глаз, подняв перед этим очки. Людвиг был похож на взъерошенного воробья с его вставшими дыбом волосами и раскрасневшимся лицом, а глаза действительно выражали неимоверную усталость. Он прилагал титанические усилия лишь бы сдать все экзамены, изучить каждую тему и при всём этом успевать дышать. — Может тогда взять академический отпуск? — Что взять? — Людвиг слегка отстранился и хихикнул. — Это как? Разве это не перед поступлением в колледж? — Нет, я про отпуск посреди обучения. В США это не так работает? — Михаил почесал затылок. Начав тихо смеяться, Людвиг вытер слезинку с уголка глаза и закрыл дверцу шкафа, мешавшую встать на ноги. — Это называется бросить колледж и вернуться в новом году, Миша. — немец встал на ноги и осмотрел место недавней истерики и скривился. — Бросить колледж? Это же без возможности вернуться тогда. — Михаил встал следом за Людвигом и скрестил руки перед грудью. — По студенческой визе да, — уже приободрившись, Людвиг пошёл разглядывать, что он бросил в чемодан и сумку. — но, если так подумать, у меня есть альтернативный план. Со стороны немца послышался смешок и он стал собирать вещи более ровно, всё равно через несколько недель лететь домой. — Ты всё-таки бросишь университет? — с небольшим огорчением спросил Михаил, смотря на спину собеседника. — Да, но уже как гражданин США. — Что? — Всё узнаешь потом, Миша. — Людвиг повернул голову и через плечо послал воздушный поцелуй Михаилу, подмигивая. — Они так просто от меня не избавятся. Спустя огромное количество бюрократических операций, отнявших у Людвига всё лето и половину сентября, он смог заполучить разрешение на временное отчисление из-за сложности учёбы, а также работы, чтобы обеспечить себе жизнь и оплату обучения. Первый этап пройден, остался ещё один и это жильё. Людвиг решил снимать квартиру, съехав из общежития, оставляя Михаила с новым соседом. Квартирка была не очень-то и далеко от университета, да ещё и подозрительно дешёвая, но немца, нашедшего лазейку в иммиграционной системе, уже ничего не смущало. Вещи были перевезены за день и на это было потрачено крайне много сил, да настолько, что Михаил даже сам не заметил, как уснул, сидя на диване, сложив руки перед грудью. Умилившись с этой картины, не менее уставший Людвиг поцеловал возлюбленного в висок, устроившись рядом поудобнее. Мысли отошли на второй план, он стабилен в этом и готов продолжать работу над своими идеями, но теперь он не один на один со своими проблемами, теперь рядом есть тот, кто стал спутником его сумасшедшей жизни. Жаль, что пока что не под боком постоянно, но они точно придумают, как решить эту проблему чуть позже.

***

— Каков Тавиш, как сосед? — Михаил почесал затылок и отвёл взгляд, пока немец искал по карманам ключи. — Ага. Я помню его громким пьяницей. — Людвиг открыл входную дверь и прошёл внутрь, включая свет. — О, а ещё помню, как часто он и Джейн орали на весь коридор общежития. Да и много чего ещё припомнить могу. Русский хихикнул и тоже зашёл в маленькую квартирку, закрыв за собой дверь, но удивился, услышав какое-то воркование из комнаты. — Людвиг? — Я бы хотел, чтобы ты познакомился с кое-кем! — торжественно произнёс немец и подошёл к Михаилу, выставив вперёд руку. — Архимед! Перед глазами Михаила задорно проурчал белоснежный голубь, встрепенувшись и повернув голову обратно к Людвигу. — Голубь? Где ты его нашёл? — Ох, да, — Людвиг потрепал оперение на шее голубка и поднял радостные глаза на Михаила. — этот засранец прилетал к моему окну каждый вечер и клянчил еду. Поначалу меня так раздражало это, а после я понял, что могу приручить его. Опустив глаза вновь на птицу, немец прижался к нему лицом и промурчал, будто кот, ласкающийся перед жертвой. — И вот, у меня теперь есть друг, чтобы не скучать, пока тебя нет. — игриво проговорил Людвиг и вернулся к большой клетке, пересадив Архимеда с пальца на жёрдочку. — Никогда бы не подумал, что ты заведёшь питомца. — усмехнувшись, Михаил подошёл к возлюбленному и посмотрел на огромное количество принадлежностей для птиц, стоявших возле клетки. — Ну, зато мне будет с кем общаться. — Людвиг повернулся лицом к Михаилу и поцеловал его в уголок губ. — Что ж, пора бы обдумать планы на предстоящий год, Миша. Ты уже четверокурсник, как-никак. — парень усмехнулся и закинул руки на плечи возлюбленного. — Обязательно, маленький доктор. — хихикнув, русский наклонился к лицу Людвига и завлёк его губы в кроткий поцелуй, пока за спиной не начал копошиться Архимед. — Аргх, Dummkopf, какой ты предатель!