We'll meet again

Первое Рождество Джереми, как студента. Это захватывало дух и воображение, но пока бостонец не готов был нарушать традицию праздновать всей семьёй. Он, мама, братья и девушки некоторых из них. Семейство становилось всё больше и Джереми, которому приходилось запоминать всех супруг своих братьев, это не нравилось с одной стороны, но и давало надежду с другой. Где-то глубоко в сердце ему точно не хотелось заводить детей, хотя и установки насчёт этого точно были. Найти девушку, жениться, купить огромный дом, завести троих детей, собаку и купить машину — план на жизнь, подсмотренный ещё у второго и четвёртого по счёту братьев, а также из различных романтических фильмов, под которые засыпала их мама после работы. Собирая грязные вещички в сумку, Джереми обратил внимание на своего соседа, сидевшего удивительно тихо на идеально застеленной кровати. — Хей, а ты чего сидишь? — Джереми приподнял уголки губ, запихивая куда-то вглубь сумки грязную футболку. — Я уже всё давно собрал. Видеть Джейн Доу таким спокойным — это редкость для Джереми. И это настораживало. — Тебе вроде тоже не так уж и далеко ехать надо. Ричмонд, да? Тебя кто-нибудь встретит? — бостонец пытался разузнать причину молчания у соседа, ведь если тот сидит тихо и даже не улыбается, то это означало либо скорую смерть, либо инсульт. Иначе Джереми не мог думать. — Нет, некому. На пару секунд в комнате повисла гробовая тишина. Как это некому? Его встретят два старших брата, опять сорвут кепку, возьмут сумку и, смеясь, побегут к дому, заставляя младшего бежать за ними. Его встретят, но неужели нет кого-то, кто встретил бы Джейн? — Как? А родители? — Джереми выронил из рук грязный контейнер для еды, но он решил не обращать внимания на такие мелочи. Сейчас его взгляд устремлён на Доу. — Нет у меня родителей. — без злобы сказал Джейн и посмотрел на наручные часы. — То есть?.. — Ну… Их души вознеслись на небеса. — пожал плечами Джейн, вставая с кровати и поправляя простынь. Для Джереми послышался треск в ушах. Он не знал, что такое отцовская фигура в семье, но его воспитали мама, братья и родственники, поэтому он не был один хотя бы физически. Где-то глубоко послышался вопрос: «А я бы справился, оставь они все меня одного?». — О-ох… Чёрт, чувак, прости. — опуская глаза, Джереми поднял с пола контейнер. — Всё в норме, рядовой. Закинув на плечо небольшую спортивную сумку, Джейн пошёл к двери и, дёрнув за ручку, повернул голову к соседу. — С наступающим Рождеством, салага. — Доу отдал честь и пошёл прочь, выискивая в кармане свой билет для дороги домой, стуча по кафелю коридора тяжёлыми ботинками. После хлопка двери в комнате стало холодно. Будто бы такое резкое откровение парня с американским флагом на спортивной сумке забрало часть души комнаты. Что-то сумасшедшее и безбашенное, что было присуще обители этих двоих, вдруг испарилось. Джереми казалось, что у Джейн Доу никогда не было проблем. Он же с таким энтузиазмом смотрел на трудности, с таким огнём в глазах защищал своё мнение, как у этого человека могут быть настолько глубокие душевные терзания? Нет, боже правый, это не может быть правдой. Но как бы ни были соблазнительны такие мысли для досуга, Джереми понимал, что не справится с ними, да и поезд через пару часов тоже не станет ждать. Поэтому, сложив грязные вещички, Джереми пошёл попрощаться с друзьями на время праздничных выходных. Первым делом он зашёл в тёмную комнату Мика. Томас давно уехал, чуть ли не на чемоданах спал перед последним экзаменом, поэтому Мик, скучающе перебирая вещи на полке, встретил громкого парнишку один. Их диалог не был долгим, без особого смысла и пока Манди прощался, потирая затылок, Джереми подозрительно ухмылялся. Эта улыбка стала загадкой для австралийца, уже забывшего, зачем он полез на кровать к полке. Деллу пришлось остаться из-за смен на работе, Пиро сказал, что ему некуда и незачем лететь, Михаилу тоже невыгодно было улетать на несколько дней в родную страну, как и Мику, но вот Тавиш, как самый главный тусовщик, полетел домой, ведь мать не видела его два предыдущих Рождества и он решил, что всё-таки нужно слетать в родные края на семейный праздник. А Джереми, сев на поезд до своего родного Бостона, уже через несколько часов был в тёплом доме и попивал горячий шоколад с маршмеллоу. Все те, кто остались, решили не бросать друг друга одних в такой праздник, поэтому, договорившись через Михаила с Людвигом, праздновали в квартире немца. Ему пришлось долго убираться в квартире, которая являлась для него больше логовом, чем домом, лишь бы принять гостей. Но и гости не пришли с пустыми руками. Техасец прикупил немного выпивки, да приготовил закуски к ним, Пиро принёс пирожные с шоколадом, пока Людвиг любезно перепроверил всю свою аптечку на наличие важных таблеток для экстренных случаев. Они праздновали, пробовали часть кулинарных способностей Делла, даже Мик проявлял инициативу в разговоре, хотя большую часть времени отстранённо сидел и потягивал пиво из запасов Людвига. Они разговорились о том, кто как праздновал Рождество раньше. Миша рассказал о Новом годе в его стране, являющемся неким аналогом праздника США по ажиотажу и подаркам, как он готовил с сёстрами и матерью целый день для праздничного стола, а потом Яна или Бронислава засыпали на руках брата, не дожидаясь полуночи. Делл поведал о Рождестве на ферме в Техасе с отцом, когда в детстве к ним ещё приезжал дедушка и дарил маленькому Деллу конструктор, очки для сварки или набор инструментов, всё ещё хранящихся где-то на чердаке его родительского дома. Мик, пожимая плечами, лишь сказал, что в Австралии Рождество — это самый жаркий период года, когда все идут купаться и жарить барбекю под рождественские песни. Людвиг о Рождестве рассказал не так много. С родителями он праздновал без особой торжественности, они часто работали, хоть и подарков на утро было море, только вот семейной атмосферы маленький Людвиг никогда не ощущал, поэтому ближе к своим семнадцати годам уходил из дома отметить вечер с кем-то другим или даже в одиночестве. А Пиро, потягивая фруктовый сок, признался, что они все ему, как одна большая семья и он рад праздновать с ними такой праздник. — Как думаете, сегодня было бы много заказов у Тавиша? — стукнувшись бутылками с Миком, Людвиг отпил хмельного напитка и положил голову на плечо Михаила. Все прекрасно знали, что немец никогда не напивался до степени их шотландского друга, он предпочитал растягивать момент, смаковать каждую нотку напитка. — А доставщики работают в Рождество? — Делл, потирая слегка красный нос, улыбнулся. Людвиг пожал плечами и оставил лёгкий поцелуй на щеке возлюбленного, любезно поддерживающего парня за талию. — А санитары работают в морге Рождественской ночью? — кажется, Делл уже медленно пьянел и превращался во второй сборник анекдотов. После Тавиша, конечно же. — С трудом выбил себе выходной, mein Freund. — Людвиг ухмыльнулся. — Так бы желал счастливого Рождества мёртвой семейной паре. — Думаю, что вот Джейн бы мог работать в эту ночь. — задумчиво протянул техасец, откидываясь на спинку стула, уже привыкший к внезапным словам о трупах от своего друга. — А кем он работает? — дожевав пирожное, Пиро повернул голову к соседу и вытер уголки рта рукавом цветастого свитера. — Так он бармен, ты не знал? — озадачено подняв брови, Делл поставил руку на стол и опёрся на неё. Пиро отрицательно покачал головой и посмотрел на остальных друзей. Все кивнули в ответ кроме Мика, мало что знавшего о ком-либо. Он сидел тихо при таких разговорах, попивал из бутылки и думал о своём, а после складывал руки перед грудью и дремал. — А у тебя когда смена на работе? — Михаил, буквально атакованный вниманием Людвига, старался ещё поддерживать связь с реальным миром. Так хотелось бросить всё, крепко обнять немца и ни о чём не думать, вдыхая запах его одеколона, хлорки и каких-то препаратов, название которых Михаил бы никогда не запомнил. Он знал, как Людвиг любил его объятия, где он утопал в теплоте и любви. — Так, — он зажмурился, представляя в голове таблицу с датами его смен. — завтра, — Делл пьяно улыбнулся, когда посмотрел на друзей, вспоминая ещё начало их отношений. — или послезавтра. Не суть, приятель. — Выходить на следующий день после праздника — это, конечно, сильно… — добавил рядом сидящий Мик, перестав смотреть куда-то в потолок, готовый уснуть. — А у тебя не так? — отложив закуску, Михаил глянул на Мика. Прижав к себе раззадоренного парня, Михаил услышал удовлетворённый смешок и улыбнулся, отводя взгляд. Кажется, Людвиг любил смущать этого большого парня. Он был похож на своего голубя Архимеда по каким-то совсем маленьким повадкам. А Архимед, в свою очередь — это любимый голубь немца, которого тот выкупил по дешёвке и, с удивлением для всех, приручил. Каждый раз, когда голубь пролетал мимо и садился на плечо Людвигу, Мик смотрел прямо в чёрные глаза-бусинки птицы. Он любил животных, они были похожи на людей в какие-то моменты, но не говорили, что нравилось только больше, хотя он уже стал привыкать к забегающему на поболтать Джереми, похожего на кузнечика или кролика, прыгающего на месте при ожидании. — О, нет, грузчики на такие праздники редко нужны, — Манди поставил со стуком бутылку на стол. — поэтому смены не так часто. — Мне кажется, на сегодня выпивки уже достаточно. Конагер, потянувшись, посмотрел на Пиро, складывающего ровно грязную посуду, будто бы сортируя ложечки, тарелки и чашки по каким-то признакам. — А можно вам подарки отдать? — улыбаясь, Пиро отвёл взгляд, толкая под столом ногой пакет. — Как хочешь, сынок, мы только рады будем. Через пару минут все сидели уже со своими подарками на руках. Мику достались тёплые перчатки, которые Пиро обосновал своим наблюдением за австралийцем, всегда прячущим руки в карманы своей куртки. Надев перчатки, Манди без слов поблагодарил друга и погладил одним пальцем пушистое оперение Архимеда, севшего слишком близко. Михаилу в подарок достался блокнот с огромным количеством наклеек различных мультяшных животных в нём. — Охо-хо-хо! — торжественный возглас Людвига, получившего большую коробку конфет в виде птичек, порадовал Пиро. Парень осмотрел коробку и, недолго думая, стал пытаться открыть её, чтобы попробовать сладости. В этот момент как раз подлетел Архимед, нанежившийся от почёсываний оперения и Людвиг, открывая упаковку, приговаривал: «уже успел соскучиться по папе? Не нравится, что так много людей, mein lieber?». Михаил, рассматривая каждую наклейку в блокноте, улыбнулся, услышав знакомое воркование и мурлыканье с голубем от своего возлюбленного. Это была такая милая странность, что перекрывала сильную фиксацию на науке и человеческом теле. — Шоколадные? — Ага. Какой-то особый шоколад. Поднимая вверх уголки губ, Людвиг стал тихо хихикать. — Немецкий горький шоколад? — он широко улыбнулся, отмахиваясь. — Я вроде не скучал по своей родине, mein Freund. Пиро хихикнул, когда Людвиг, открыв коробку, сразу закинул конфету в рот, а распробовав, предложил сладости и Михаилу. Парнишка перевёл взгляд с этих двоих на своего соседа и уголки губ сами поползли вверх, когда Конагер раскрыл пакет с подарком. — Ковбойская шляпа? — Делл саркастично поднял бровь и ухмыльнулся. — Именно! — Знаешь, — техасец накинул на голову белую ковбойскую шляпу, специально опустив её на глаза. — я у себя на ферме ношу похожую, ковбой. Щёлкнув большим и указательным пальцами, шляпа подлетела слегка вверх, показывая глаза Делла. Этот жест показался невероятно крутым для Пиро, а будь в этот момент рядом Джереми — он бы запищал от кинематографического кадра в реальной жизни. На этом празднике явно не было скучно или тихо, каждый находил тему для разговора. Но не у всех было настолько гладко, особенно у тех, кто уехал на праздники домой к родителям. Да, Томас отпраздновал в кругу семьи, но он явно не очень любил возвращаться в Монреаль к родителям. Парень мечтал после окончания университета вернуться в Париж, где он родился и рос до начала подросткового возраста. Во время праздников, когда Томас устраивал интрижки, обедая в кафе и возвращаясь домой уже ночью, его родители захотели отправиться семьёй на лыжи, чтобы вспомнить старые времена, когда они все были дружнее и Томас не был настолько холоден, отстранён. Хотя парню хотелось бы больше читать книги, покуривая сигарету, чем пытаться отдышаться после нескольких километров забега на длинные дистанции. Он любил в детстве спорт, он был гибким и подвижным, но уже с возрастом это всё превратилось в выкуривание пачки за два дня, не самую здоровую худобу, зато в какую нуарную и загадочную атмосферу вокруг парижского по крови эстета. Но через пару дней после празднования, Томас пил горячий кофе, сидя в комнате и вспоминая о салоне, от которого он и приехал отдохнуть. Ему нравилось кокетливо подсказывать девушкам, какие бы процедуры им подошли, как сегодня они прекрасны и какие приятные у них духи, не имея под этим какой-либо основы для продолжения. Томас любил окружать себя девушками, их вниманием, смотреть с высока на других и быть загадкой уровня детективных романов, которую не способен разгадать кто-либо. Но от этого устаёшь и иногда задумываешься о прошлом, о семье и о традициях, которые безжалостно отверг, чтобы быть всегда отдельно. Поэтому, поставив кружку с кофе на стол, Томас вышел родителям и спросил, что они ещё хотели бы успеть сделать за эти несколько оставшихся выходных дней вместе с ним. И пока Томас старался избегать каким-либо способом слишком частый контакт с родителями, Джереми наоборот старался звонить матери хотя бы раз в день. Иногда раз в два дня, ведь «мам, я уже не малыш!». Семья Джереми всегда праздновала за большим обеденным столом, где просто обязаны были поместиться мама, Джереми и его семь братьев, а также жёны некоторых из них и даже один ребёнок, поражающий самого младшего брата в шок, ведь он помнил своего старшего, как не самый лучший пример воспитания детей. И их застолья точно не были тихими и милыми, каждый раз были крики, споры и возгласы, ведь сколько людей — столько и мнений, а как показала практика, в семье Эванс девять разных мнений, иногда пересекающихся, но чаще идущих максимально параллельно друг другу. — Хей, я ещё помню, как вы сломали мне руку за день до моего турнира, от которого зависела моя карьера! — никто не говорил так быстро за такими семейными застольями, как Джереми. Он всегда старался тараторить, лишь бы его мысль была закончена и её услышали все. Привычка громко и быстро разговаривать, перескакивать с темы на тему и быстро забывать только что сказанное, выработалась как раз благодаря или вопреки этой семье. — Да не было такого, кому ты врёшь. — заглатывая большой кусок мяса, сказал за всех второй по старшинству брат. — Как был врунишкой, так им и остался! — добавили близнецы, родившиеся четвёртым и пятым детьми. — Я не вру! Я никогда не врал! — Джереми старался отчаянно махать руками, пока самый старший брат не положил грубо руку ему на макушку, пытаясь растрепать непослушные волосы. — Мальчики, лучше ешьте, а не мучайте младшего брата. — мать семейства мило улыбнулась и поправила чёрные кудри, стараясь прекратить нескончаемые ссоры. Джереми любит этот праздник. Нет, правда, он любит Рождество, свою семью, но и свои травмы на душе такая жизнь явно оставила. Парень никогда в жизни бы не признался сам себе, что его братья могли быть плохими, а мама могла не уделять львиную долю положенного внимания. Его семья — его сила. А Бостон — его колыбель, в которую он всегда захочет вернуться после тяжёлых испытаний судьбы. Но у кого родина не являлась колыбелью и родным домом, так это у Тавиша. Плохое явно перевешивало хорошее, не давая найти плюсы в родной гавани. Поэтому, часто пряча взгляд в пол, Тавиш, накупив побольше еды, старался не выходить из дома все выходные, лишь бы его прошлое не вспомнили. Мысли о неприемлемости поступков его окружения и его самого прожигали насквозь, заполняя каждую клетку мозга, пока такой же обжигающий алкоголь не освобождал от тягости мышления в свободное время. Тавиш ДеГрут устал бороться с самим собой, часто проигрывая схватку, ведь от себя не убежать, в конце концов. Поэтому, собрав всю волю в кулак, парень сел за стол к плохо видящей матери, отодвигая подальше соблазняющую его бутылку с виски. Он редко делился своими мыслями с матерью, привыкнув с детства делать всё самостоятельно. Так уж его воспитали или пытались воспитывать. Хочешь быть частью семьи — не будь слабаком. — Мам, если честно, то мне так хорошо подальше от этого места. — начал Тавиш, складывая руки в замочек на столе. — Не в обиду, но я больше не хочу считать это своим домом. Слишком много плохих воспоминаний. — он заметил, как его мать сжала рукоять своей трости и закатил глаз. — Что о папе, что о том случае с нашими соседями, что о пьяной драке, где я глаз потерял. — Поэтому ты и не появлялся два года на Рождество? — но миссис ДеГрут, поправив очки, будто бы и не была зла. — Ты сама отправила меня подальше от этого места, лишь бы я не сгинул где-то под забором! — Тавиш вскинул руки, поднимая верхнюю губу, как бы показывая оскал. — Сын, — серьёзно заявила женщина. — Дом — это там, где я или близкие для тебя люди. Если ты считаешь этот покосившийся шалаш своим домом, то боюсь тебя расстроить. Но, если ты считаешь, что твой дом там, где твои друзья, то я всеми руками за. Миссис ДеГрут прекрасно понимала причину, по которой она заставила бывшего мужа оплатить обучение сыну, понимала причину, по которой она заставила Тавиша искать себе учебное заведение и понимала, почему её драгоценное и непослушное дитятко не появлялось на семейный праздник. Может, она была слишком холодна и строга к сыну в детстве, но она не хотела, чтобы то, что происходило с ним на протяжении нескольких лет, усугублялось. После одного инцидента с друзьями Тавиша тот стал сам не свой. Сбегал из дома, напивался до беспамятства, странно себя вёл и грозился что-нибудь сделать с собой. Мать парня не знала всю историю до конца и винила сына в таком распутстве, а когда отпрыск пришёл домой без глаза, решила бить тревогу и подыскивать варианты прекращения такого образа жизни. Но Тавиш знал историю от начала и до конца. В их райончик переехали люди с не самыми высокими моральными ценностями, привлекшие внимание юного шотландца своими историями о передрягах, случавшимися чуть ли не каждый день. Он хотел быть похожим на них, считал своими друзьями, рос с ними и перенимал опыт, как правильно курить, незаметно воровать в магазине и проводить махинации с деньгами. Но всё мировоззрение пятнадцатилетнего Тавиша перевернулось, когда его «друзья» перешли грань дозволенного, совершив убийство, хоть и не предумышленное. И именно с этим фактом ДеГрут не смог справиться, он сдал их, выступая против. Парень часто винил себя после этого, заглушая мысли алкоголем, ведь он не умел иначе, его этому обучили. К первому курсу его похождения достигли апогея, когда Тавиш, будучи сильно пьяным, ввязался в уличную драку. Так он вернулся домой уже без глаза и с переломанными костями. Ему было стыдно, чертовски стыдно перед матерью, когда та, невзначай, говорила сыну об образовании. Она знала, что её сын что-то, да умел в детстве, что-то же его интересовало. И ему действительно пришлось выбрать место как можно дальше отсюда, лишь бы избавиться от всего того дерьма, таящегося в памяти небольшой деревушки. Он был великолепным студентом на протяжении всего своего первого курса, но всё пошло на спад, как бы парень не боролся, он проигрывал, выпивая практически каждый вечер, хотя Михаил явно стал сдерживающим фактором в какой-то момент. Ему снова было неловко. Неловко, что кто-то выслушивает его, даёт советы и замолкает, когда это нужно, а Тавиш продолжает прислоняться губами к горлышку тёмно-коричневой бутылки. Михаил и остальная компания явно были не такими, как «друзья» шотландца. Они дали ему возможность измениться в их обществе, увидеть, что жизнь может выглядеть иначе. Тавиш улыбнулся и опустил взгляд на стол. Что ж, такой ответ явно понравился ему. — Спасибо. Совсем тихо произнёс ДеГрут и его мать приподняла уголки губ. Он изменился. Тавиш вырос и, даже будучи выброшенным на другой континент, нашёл достойное окружение. Если бы миссис ДеГрут знала их лично, то расцеловала бы каждого. Не все провели Рождество в тепле, уюте и комфорте. Даже самый холодный взгляд от любимого человека не сравнится с чувством пустоты, когда рядом вообще никого нет. Лишь огромный вычищенный участок, пара деревьев и белые камни-надгробия. Джейн стоял среди них и держал ладонь возле виска, читая в который раз надпись на могильной плите. Это были могилы его родителей, покинувшие мир в самые ответственные моменты жизни Джейн Доу. Отец умер, как истинный американец, служа полицейским, а мать умерла от продолжительной болезни к окончанию школы своего сына. Он ушёл в армию, усугубляя не до конца пережитое горе, заточая это настолько глубоко в себе, что Джейн уже сам не верил в когда-то существовавшую у него семью. Он солдат, а солдаты не должны показывать слабость, желательно, даже перед зеркалом. — С Рождеством. — выпалил Джейн, сам того не осознавая. Он приподнял рукав своей куртки и посмотрел на часы. Пора идти к друзьям и товарищам из армии, с которыми Джейн поддерживал общение и уже второе Рождество подряд праздновал с ними. Разворачиваясь на каблуках своих сапог, Доу вышел с территории кладбища, уже и забыв, что он там делал. Старался выключать мозг на такие случаи, чтобы не почувствовать себя опустошённым.

***

Уже после праздников, когда Джереми вернулся, он первым делом пошёл к Мику, даже ещё не сбросив с плеча свою спортивную сумку. Тот читал какую-то книгу, сидя в тёмной комнате и только лампа на столе подсвечивала страницы с текстом. Мик поприветствовал Джереми, отложив в сторону небольшой том с загнутой на нужном абзаце странице. Они немного поговорили о том, как второй провёл свои выходные, а потом показал новый свитер и ссадины от приключений на катке вместе со старшими братьями. После Джереми протянул большой чёрный пакет Мику, который австралиец и не заметил сразу в руках друга. — С прошедшим Рождеством. — бостонец ухмыльнулся. Мик, открыв пакет, ещё даже не осознал врученный ему подарок. — Что это? Зачем мне твои вещи? — Эй, чувак, это, типа, тебе. — Джереми надул губы и свёл брови к переносице. Подвинув ближе лампу, Мик посветил внутрь пакета и стал доставать его содержимое. Контейнеры с различной едой, красный полосатый свитер и вязанные носки смутили Манди, всё ещё думающего, что юноша решил так пошутить. — Я, ну… — Джереми почесал шею и отвёл смущённо взгляд — решил, что раз ты не можешь летать домой, то, ну. — вздохнул. — я привёз тебе стряпни моей мамы, чтобы ты, типа, не скучал сильно по своей. — потёр переносицу. — Аргх, ладно, это вышло слишком сопливо, чувак! — Да, есть такое, но, — Мик осмотрел контейнеры с едой и она выглядела действительно по-домашнему вкусно. — ох, чёрт, дружок, мне нужно подарить тебе что-то в ответ, да? — Да брось, чувак, — мгновенно оживился Джереми, ухмыляясь. — мне достаточно того, что ты вернёшь мне контейнеры и будешь носить свитер. Нашёл не на помойке, усёк? — в шутку нахмурился и наклонился к Мику. Австралиец приподнял уголки губ, переводя взгляд то на еду, то на Джереми, иногда останавливаясь на свитере с носками. Их ткань была такой мягкой, когда Манди коснулся её, доставая из пакета. — Конечно. — Вот и славно! — бостонец поправил довольно тяжёлую сумку уже на ноющем плече. — А теперь мне нужно встретиться с остальными, не скучай тут, кенгуру. Парень уже развернулся спиной к собеседнику, готовясь пойти к двери, как Мик, примеряющий носки, задал вопрос: — И другим подарки привёз? Манди и сам не понял, как задал этот вопрос, поэтому, остановившись на примерке пока что одного носка, он поднял глаза на застывшего Джереми. — Хах, ага! — нервно хихикнул парнишка, уже выбегая за дверь. Через пару секунд, убедившись, что дверь закрыта, а Манди не пошёл за ним, Джереми прижался спиной к стене, придвигая к себе сумку. — Почему это было так неловко. — скривившись, озвучил свои мысли бостонец, пока не услышал шаги по коридору и не рванул в сторону своей комнаты, где его уже ждал Джейн с криком об уборке.