Эсмеральда

      Рабочие будни Гренгуара и Эсмеральды текли интересно и радостно. Поэта не покидало вдохновение, хотя и не совсем обычного для него толка: он, очень сдружившийся с Джали, каждый день придумывал новые фокусы, которые они могли бы показать вместе. Умная козочка уже умела приносить палку, подавать передние копытца, брать невысокие барьеры и важно прогуливаться на задних ногах. Последний номер, когда Джали брала в зубы шляпу Гренгуара и вместе с ним обходила зрителей, пользовался особым успехом — рогатой фокуснице никогда не отказывали в плате.       Будь у Эсмеральды другой характер, она могла бы даже приревновать свою любимицу к мужу. Но добрая девушка только радовалась успехам обоих своих друзей, тем более что их забавы улучшали материальное положение странной семейки. Да и мысли самой цыганки в последнее время были заняты одним офицером…       Фантазия Гренгуара не иссякала. Однажды за завтраком он сказал Эсмеральде:       — У меня появилась замечательная идея! — Девушка, уже привыкшая слышать это каждое утро, постаралась заинтересованно улыбнуться. — Давай сделаем таблички с буквами и научим Джали составлять из них слова?       Такое необычное предложение действительно понравилось Эсмеральде, но этим утром на воплощение гениального плана времени уже не было. Пьер успел только повторить с Джали несколько выученных недавно фокусов, и пришло время отправляться на площадь — выступать лучше всего при свете дня, тем более что он зимой короток.       Зато вечером в маленькой хижине закипела работа. Гренгуар, как и любой поэт, не очень хорошо умевший делать что-то руками, в конце концов сумел выпилить двадцать шесть более или менее одинаковых дощечек. За это время Эсмеральда раздобыла у товарищей по Двору Чудес чёрную краску и кисточку, и утомлённый Пьер с удовольствием взялся за более привычное ему дело — писать буквы. Сама цыганка, к его немалому удивлению, тоже была грамотна, но вот каллиграфией, в отличие от образованного поэта, не владела.       Пока Пьер увлечённо выписывал на дощечках весь французский алфавит, девушка догадалась сшить из старого платья небольшой мешочек, в котором его можно было хранить. Поэт в очередной раз умилился, когда увидел результат её трудов — сам бы он до такой важной детали не додумался! Всё-таки иногда женщины бывают сообразительнее мужчин.       После этого можно было приступать к самой увлекательной части его плана. Эсмеральда составила из букв собственное имя и показала его козе. Джали только заблеяла и стукнула копытом.       — Может, сначала моё? Оно короче, — предложил Гренгуар.       Девушка согласилась. Они несколько раз перемешивали буквы и составляли из них слово «Пьер». Джали следила за их действиями с внимательным выражением на мордочке, быстро поняла, как двигать дощечки, но сложить нужное слово самостоятельно у неё пока не получалось.              — Наверное, мы что-то не так делаем, — вздохнул поэт, когда Джали в очередной раз собрала из букв какую-то абракадабру.       — Ничего, это не так просто, — утешила его цыганка. — Я её считать и отстукивать время очень долго учила. Месяца два, если не больше.       — Это же так долго! — расстроился Гренгуар. Впрочем, у него про запас была ещё парочка менее трудновоплотимых идей.       Теперь каждый вечер они с Эсмеральдой учили Джали составлять слова, и у неё даже начинало получаться. Хотя показывать этот фокус было ещё слишком рано, девушка всё же повесила мешочек с буквами на шею своей любимице — то ли в качестве приманки для зрителей, то ли ей просто нравилось, как выглядит Джали с таким «ожерельем».       Но пока и без новых фокусов всё шло замечательно. Посмотреть на красавицу-плясунью и забавного шута с козой приходило всё так же много зрителей. Противный чулочник на площади больше не появлялся — видимо, его всё же задело осуждение Эсмеральды. Иногда по дороге в очередной кабак на площадь заглядывал Жеан — несмотря на то, что почти каждый день он приятно проводил время за бутылкой вина то с Фебом, то ещё с кем-нибудь из своих приятелей, денег в его кошеле оставалось ещё довольно много, поэтому он был спокоен, доволен и не придирался к окружающим. Тем более что Эсмеральда в последние дни танцевала в обуви, а Пьер был осторожен и больше не падал, так что они не давали повода для насмешек.             Очередной рабочий день не предвещал никаких неожиданностей. Эсмеральда танцевала и пела, Пьер и Джали потешали публику. Зрителей, как всегда, было много, и платили они щедро. В толпе мелькала белокурая макушка Жеана — ему надоели кабаки, и он пользовался хорошей погодой, чтобы погулять на свежем воздухе и полюбоваться на красивую цыганку. Школяр неожиданно обнаружил, что танцы девушки ему нравятся, и как-то даже кинул ей мелкую монетку, стараясь, впрочем, чтобы она его не заметила.       Внезапно выступление плясуньи прервал грохот шагов. Обернувшись, зрители увидели, как двое рослых солдат ведут под руки связанного Квазимодо.       — Да это же звонарь! — изумился Жеан.       — Наш недавний Папа шутов, — заметил чей-то голос.       — Точно, он! — отвечал ему другой. — Интересно, за что его связали? Он хоть и урод, но за это не арестовывают.       — Наверно, стукнул кого-нибудь, — предположил третий. — Глядите, какой верзила — от такого чего угодно можно ожидать!       В первые ряды любопытных осторожно пробралась Эсмеральда. При виде связанного звонаря её глаза наполнились слезами. Она вдруг вспомнила, как этот некрасивый, но добрый человек спасал её от страшной фигуры в плаще — а она, неблагодарная, увлёкшись Фебом, совершенно забыла о нём! Увы, сейчас при всём желании она была бессильна ему помочь.       В это время раздался звон колоколов собора.       — А кто же это звонит? — удивился Жеан. — Звонарь-то наш здесь.       В это время горбун, увидев цыганку, чуть заметно улыбнулся.       — Эсмеральда… — вырвалось у него. Он заметил слёзы, текущие по щекам девушки, и, хотя ему было приятно её сочувствие, он не хотел, чтобы она плакала из-за него. Но не успел он сказать ей хотя бы слово утешения, один из солдат грубо ткнул его в спину.       — Молчать! Пошевеливайся, урод!       — Надо же, наш горбатый Аполлон пленился цыганской принцессой! — рассмеялся Жеан, но тихо, не желая, чтобы красавица застыдила его так же, как незадачливого Жака.       Сама цыганка, к его разочарованию, куда-то пропала — видимо, печальное зрелище на время отбило у неё охоту танцевать. Жеан наматывал круги по площади и скучал. Идти в кабак было ещё рано — он решил попытаться быть экономным и помедленнее расходовать деньги Клода, ибо у него не было уверенности, что брат захочет давать ему ещё.       Послонявшись по площади, Жеан наткнулся на нескольких бывших товарищей из колледжа Торши, которые направлялись к Дворцу Правосудия. Он них бывший школяр узнал, что сегодня должны судить Квазимодо, над которым жестокие мальчишки собирались вдоволь потешиться. Жеан за неимением лучшего решил присоединиться к ним — всё равно на площади стало чертовски скучно!

      ***

      Зал суда был довольно просторным: он вмещал столы для секретаря, который уже был на месте и что-то строчил, и прочих судейских чиновников, кресло судьи, скамью для осуждённого, и ещё оставалось достаточно места для публики.       Судейское кресло уже занял величественный старик в шапке, отделанной белым барашком. Жеану тут же сообщили, что это и есть судья Флориан Барбедьен.       Несмотря на шум, который подняли зрители и в особенности школяры, он казался погружённым в дремоту. Все знали, что старик почти глух, хотя и старается не показывать этого. Ему совершенно не хотелось, чтобы за его спиной шептались, что Барбедьен уже стар и ему пора искать замену. Если бы он знал, сколько насмешек обрушивается на него за спиной! Но та же глухота хранила его от подобного потрясения.       Когда компания школяров, расталкивая всех локтями и непрестанно ругаясь, пробилась в первые ряды, солдаты уже посадили Квазимодо на скамью.       — Глядите-ка, мэтры и мессиры, — вещал Жеан, пользовавшийся особыми привилегиями как знакомый обвиняемого, — это наш гримасник, наш чудачок, Папочка шутов!       — Чей папочка? — переспросил рассеянный школяр Жоффруа.       — Ну, Папочка шутов. Он как Папа римский. Только для шутов. Все скоморохи мира подчиняются ему. Мы его собственноручно избрали!       В зале раздался смех. Жоффруа сперва озадаченно промолчал, а потом тоже засмеялся.       — Тишина в зале суда! — закричал секретарь.       Суд начался. Судья, просмотрев дело обвиняемого, приступил к допросу:       — Как вас зовут?       — Квазимодо, — ответил горбун.       Секретарь записал его ответ. А Барбедьен вдруг покраснел как рак.       — Ты сказал, что я похож на урода? — грозно спросил он.       Горбун испуганно замотал головой, и судья, немного успокоившись, продолжил допрос.       — Ваше занятие?       — Звонарь!       У старика-судьи волосы встали дыбом.       — Что? Какой я тебе пономарь?       — Звонарь собора Богоматери, — повторил Квазимодо.       Судья вышел из себя:       — Ты сказал: «Иди к чёртовой матери?» Ты хоть знаешь, с кем говоришь?!       Секретарь прилежно записывал нелепый диалог.       Барбедьен, к этому моменту уже больше напоминавший варёную свёклу, чем вершителя правосудия, постарался принять внушительный вид, соответствующий такому важному моменту, как обвинение.       — Вы обвиняетесь в нарушении общественного порядка и попытке похищения девушки. Что вы можете сказать в своё оправдание?       — Я не похищал цыганку. Я хотел её спасти.       — Что-что? Лицо девушки было как поганка? — переспросил судья. — Значит, вы и девушку оскорбляете?       В толпе зрителей послышался смех.       — Ну и суд! — возмутился Жеан. — Такому судье надо сажать цветочки в собственном особняке, а не людей приговаривать!       Секретарь долго скрипел пером и наконец поставил точку. Все замечания судьи были тоже записаны.       Под конец с опозданием в зал вошел прево Робер д’Эстутвиль. На заседание он прибыл в крайне скверном расположении духа. Его должность всегда была связана со множеством хлопот, но сегодня прево просто вывели из себя! Ему казалось, что чуть ли не каждый парижанин решил в это утро обратиться к нему с какой-либо просьбой или напомнить о старой. Как будто он колдун и может по щелчку пальцев решить любое дело! Устав объяснять, что любые судебные дела требуют времени, прево в конце концов просто сбежал во Дворец Правосудия, но всё равно опоздал. А опаздывать он крайне не любил, поэтому теперь готов был сорваться на любого, и в первую очередь — на подсудимого. Если бы этот уродец вёл себя смирно, ему не пришлось бы сегодня опоздать!       — Этот негодяй надо мною потешается, — пожаловался судья, как только право занял своё место. — А ещё он потерпевшую назвал поганкой! Издевается над судом!       — Ужесточить наказание! — припечатал обозлённый д’Эстутвиль.       — Приговариваю его к пяти часам у позорного столба! — провозгласил судья, а секретарь послушно записал.       — Нет, — возразил прево, — этого мало. Ещё пять ударов плетью! И добавить час!       Старик Барбедьен сделал вид, что всё услышал. Секретарь записал окончательный приговор. Квазимодо увели.       — Очень потешный был суд, — тихо фыркнул Жеан, обращаясь к школяру Жоффруа.       — Так ему и надо! — заметил другой школяр.       Суд был окончен. Однако после увиденного даже на душе у Жеана было неспокойно. Как знать, вдруг однажды и ему придётся предстать перед таким вот «вершителем правосудия»? Прогоняя внезапную хандру, он тряхнул кудрями и крикнул:       — Друзья, я приглашаю вас выпить со мной! После такого зрелища, чёрт возьми, мне необходимо пропустить стаканчик вина, а лучше не один!       Школяры, разумеется, отказываться не стали. Вскоре хохочущая толпа пересекла площадь и направилась к всегда гостеприимному кабачку «Яблоко Евы».