Собачье сердце

Микаса выставила на стол печенье, конфеты, сахар и чай и молча скрылась в комнате. Она многое делала молча. Иногда даже такие вещи, которые без слов сделать трудно. Больше всего она любила молча укорять. — Что-то случилось? — спросил Армин. Он, конечно же, заметил. Ну да, он же знает их обоих как облупленных. Арлерт мог бы и не спрашивать. С его проницательным умом и давней дружбой с Микасой надо бы самому догадаться в чем проблема. Но Арлерт явно думать не хочет. Для него, как и для всех остальных оставшихся разведчиков, жизнь, скрипя как несмазанная телега, все-таки продолжилась, покатилась дальше. Их дела, отношения, мелкие неудачи получили развитие, поменялись. А здесь — та же стагнация. Да, они с Микасой живут теперь будто в давней мечте. У них есть квартира в центре Митраса с балконом и видом на соседний помпезный дворец. На балконе хорошо отдыхается в послеобеденный час, когда туда наползает тень. Можно открыть какое-нибудь холодное питье — но не вино, то теперь в горло не лезет — закурить и, пуская дымные колечки, наблюдать за гуляющими внизу прохожими. У них теперь есть и совместный быт, и вечерние прогулки, и общие воспоминания и общие друзья, есть добрые утра и жаркие ночи, долгие разговоры. У них теперь есть их брак и долгожданное «мы», в конце концов. Однако все это, как и раньше, продолжает находиться в ублюдочной тени Йегера. Большую часть времени о нем не говорится ни слова, но его имя все равно постоянно готово сорваться с любимых губ. И иногда ведь действительно срывается, обычно между делом, походя, когда Микаса задумывается о делах и, обращаясь к нему, вместо «Жан» произносит проклятое «Эрен». «Эрен, ты голоден?» или «Эрен, подай мне соль, пожалуйста». Жан может со многим смириться, многое простить, многое забыть, но до старости быть заменой этого кретина?.. И ведь Микасе похоже даже парик не нужен, чтобы видеть в нем того, кем он не является. Между ними не было принято ворошить прошлое, но Жан не мог держать обиду в себе. Сегодня утром все это, все, что копилось месяцами, вырвалось из него, и он наговорил Микасе всякого. Припомнил и частые поездки в Шиганшину, в те самые места, и ее оговорки, и ее отношение к нему. И Эрена припомнил. Выговорившись, тут же успокоился, попытался извиниться, замять все это, но в темных раскосых глазах его жены сгустились боль, растерянность и укор. Эрен бы перед ней извиняться не стал. — Да так, — ответил Жан Армину. Тот, конечно, не чужой человек, но посвящать его в их проблемы было бы слишком. А еще Армин был его другом тоже. Возможно, он даже страдает тем же, чем и Микаса. Эти двое Эрена любили. Любили больше жизни и больше себя самих. И продолжают любить. Просто каждый из них свою любовь бережет по-разному. Жан тоже любит. И не хочет терять. Если Микасе необходимо видеть в нем Эрена он может и потерпеть.