Слово

В комнате свет только от неоновой ленты, которую они притащили из гостиной и растянули прямо по полу. Фиолетово-синие блики красят белые стены, зашторенные занавески чуть покачиваются от сквозняка и постель аккуратно заправлена, непривычное зрелище. Атмосфера обычная и комната выглядит как всегда, даже в таком освещении, всё это в голове, потому что он знает, зачем тут всё выглядит так. Братишкин сомневался до последнего, он и сейчас не уверен. Просто Хесус пришёл к нему вечером, с красными щеками и пьяным взглядом, вот с этими наручниками, что он сейчас в руке сжимает. Вова смотрит на них с подозрением, опаской, облизывает сухие губы, от нервов они изгрызаны в кровь. Он вздрагивает, когда на плечо опускается тёплая ладонь. — Боишься? — шёпотом спрашивает Хесус, наклонившись к самому уху, целует его в шею и опускает ладонь на живот, проведя вниз до резинки штанов. — Н-нет. — дрожащим голосом отвечает Вова, выгибается, прижимаясь спиной к груди Хеса, лопатки тонут в мягкой махровой ткани. — Пиздабол. — Хес, ты уверен? Правда хочешь? — Я от своих слов не отказываюсь. — Хесус отстраняется, обходит его и встаёт к нему лицом, на нём лишь незавязанный халат, Вовин, своего у него нет, он его с себя медленно скидывает. Братишкин горячим взглядом следит за обнажившимися сначала плечами, блестящая от воды грудная клетка манит набухшими сосками и выразительными ключицами, впалый живот, длинные ноги. Хес красивый чёрт. Настолько красивый, что дар речи пропадает, он себя не любит, а вот Вова любит его безумно. Он подходит ближе, чтобы дотянуться руками можно было, заглядывает в голубые глаза, сейчас тёмно-синие, в них Вова своё отражение видит. Поднимает звякнувшие от резкого движения наручники, гладит нагретой железкой его по щеке, вторая половина скользит у него по груди. — Слово помнишь? — спрашивает Братишкин и ловит пальцами мурашки у него на загривке. — Помню. — отвечает Хесус, подаётся вперёд, прижимаясь лбом к его лбу, трётся носами и обнимает его, притягивая к себе. — Не стесняйся, я весь твой. — Ты придумал хуйню какую-то. — Немного разнообразим нашу жизнь. Вова прижимается к его губам нежным поцелуем, а потом резко разворачивает его к себе спиной, застёгивает сначала одно запястье, потом другое. — Ты знаешь, что делаешь? — хмыкнув, интересуется Хесус. — Главное, чтобы ты знал. — отвечает Братишкин, утыкаясь носом ему в затылок. — А сейчас вставай на колени. Хес громко сглатывает, разворачивается и медленно опускается на пол, не сводя с Вовы взгляд. Братишкин стягивает с себя штаны до середины бедра, закусывает нижнюю губу, смотреть на стоящего перед ним на коленях полностью голого Хеса тяжело, но он справляется. — У тебя не стоит. — сообщает Хесус, оценивая фронт работ. — Так, помоги ему встать. — ради этой фразы Вова себя сдерживал и обдрочился в душе, ради удивлённо взметнувшихся вверх бровей Хесуса. Хес наклоняется, проводит по члену языком, медленно, чувствуя, как тот твердеет от каждого касания и лёгкого ветерка его дыхания. Братишкин дышит тяжело, жарко становится моментально, и он стягивает с себя футболку. Тем временем Хесус без рук пытается поймать ртом его член, который бьёт его по губам, горячий и уже налившийся кровью. Вова ему немного помогает, придерживая рукой, а потом нажимает на затылок, проталкивая свой член глубже ему в рот. В голове, конечно, как в порнухе, быстро, глубоко и жёстко, чтобы Хес давился, захлёбывался слюной и хуем, но Братишкин с ним так не может. Хесус мычит, сам заглатывает сильнее, почти утыкается носом ему в лобок и начинает двигать головой интенсивнее. Вова помнит о чём просил его Хес, в чём он сам пытался себя убедить, это нормально, когда оба согласны. Но дрочить представляя, как он натягивает его на свой член, как грубо берёт на сухую и им обоим нравится, и на самом деле это делать, разные вещи. Братишкин запускает пальцы в его волосы, сминает башню, сегодня можно, они переглядываются, у Хесуса глаза блестят, губы соблазнительно растянулись в тонкую полоску, выглядит он при этом горячо до сумасшествия. — Я, блять, хочу тебе на лицо кончить, Хес. — признаётся Вова, всё же срываясь на более грубые толчки. Он не дожидается положительного на сто процентов ответа, он уже на грани. Братишкин оттягивает его за волосы назад, сжимает в ладони свой член, додрачивает, старается не попасть в закрытые глаза или нос и пачкает спермой щёки и подбородок, пока Хес ловит её губами, облизывает и целует покрасневшую головку. Вова сам чуть на колени не падает, в животе тянет от наслаждения, и он гладит мягкие волосы. Они оба тяжело дышат, переглядываются, это не конец, это лишь начало. Хесус возбуждён настолько, что ляпает естественной смазкой со своего члена пол, облизывается, слизывая с губ слюну вперемешку со спермой и смотрит лихорадочно сверкающими глазами. Братишкину хочется его целовать, ласкать, любить, но Хесу нужно другое, поэтому он его поднимает за подбородок, хватает за плечи, потому что его мотает на онемевших ногах. Вова слизывает свою же сперму с его щёк и целует, проталкивая язык в его рот, мучает его поцелуями, пока Хес не начинает протестующе мычать. — Вов, пожалуйста. — просит Хесус, утыкаясь носом ему в шею, и трётся об его бедро своим стояком. — Блять, Вов. Братишкин понимает, но не может позволить сейчас, целует его в плечо и шею, опускает ладони на тощую задницу и сжимает ягодицы, вжимая его в своё бедро сильнее. Хес скулит, кусается, вертит задницей и звякает наручниками, но нельзя. — Смирно, солнышко. — ласково говорит Вова и легонько хлопает его по заднице, но Хесуса так переёбывает, что он шлёпает его чуть сильнее. — Будь хорошим мальчиком. Сядь. — Сесть? — переспрашивает непонимающе Хес, дрожа всем телом. — Да, давай, аккуратно. Подталкивая его назад, Братишкин сажает Хеса на постель, сам опускается на колени перед ним, трётся щекой об бедро, целует гладкую кожу. Хесус накануне точно побывал у мастера, весь гладкий, ни волоска. Вова проверяет это языком, вырывая из него всхлипы, придерживает нетерпеливо дёргающиеся ноги за коленки, обходит требующий внимания член стороной, целует живот, доходит поцелуями до сосков и кусает один, посасывает. — Бля-ять! — стонет Хес, выгибает спину и запрокидывает голову назад. — Сука… Братишкин улыбается, забираясь к нему на колени, кусает ключицы и щекочет шею поцелуями, и сжимает в ладонях его щёки, заставляя посмотреть на себя. — Ты сегодня кончишь только так, как я захочу, и тогда, когда я захочу, понятно? Хесус всё ещё с затуманенным взглядом кивает, хватая распухшими губами воздух, и Вова резко хлопает его по щеке, отчего он распахивает ошарашенно глаза. — Отвечай. — требует Братишкин и сжимает его член у основания. — Да! Я понял, понял. — сдавленно отвечает Хесус и ёрзает задницей, за что ему теперь прилетает по ней. — Я буду послушным, Вов. Вова довольно улыбается и настойчиво его целует, трахает рот языком, отчего Хес задыхается окончательно. Он спускается поцелуями снова вниз, ещё крепче сжимает его член, слизывая предэякулянт, с головки, всасывает в рот, мучительно медленно, доводя до исступления, но не позволяет кончить. — Вов, пожалуйста, я больше не могу. — шепчет Хесус, толкается тазом вверх и сжимает пальцами одеяло кое-как до него дотянувшись скованными руками. — Блять, я сейчас… — Ты же не думаешь, что сможешь кончить без моего члена? — саркастично спрашивает Вова и проходится языком от основания до головки, он бы прекратил в ту же секунду, но они оба знают слово, и Хес его произносить не собирается. — Но я хочу… Пожалуйста. — Сука, кто-то обещал быть послушным. — Братишкин вскакивает, переворачивает его на живот, ставя на колени, и шлёпает по заднице сразу три раза, от вскриков, тут же приходит в себя, забирается к нему и целует покрасневшие ягодицы. — Прости, прости меня, блять, прости, Хес. — Это ты прости… — глухо, лицом в постель говорит Хесус, поворачивает голову, прижимаясь к одеялу щекой, и опускается ещё сильнее прогибаясь в пояснице. — Я был плохим мальчиком, Вов. Вова непонимающе хлопает глазами и гладит его по спине, а потом до него доходит, он опускает руку, трогает его сначала за живот, а потом нащупывает член, мягкий, влажный и одеяло под ним в сперме. — Ах, ты, сука! — в сердцах ругается Братишкин и рывком переворачивает его на спину. — Кто разрешал кончать? — Накажешь? — облизываясь, спрашивает Хесус и пытается улечься, расправляя затёкшие плечи. — Придётся. Хес выгибается, поднимая таз, когда Вова проводит ладонью по его животу, сжимает поджавшиеся яички, знает, что тому такое не нравится, и проводит пальцами между ягодиц, надавливая на растянутый ещё полчаса назад анус. — Что? Мне трахнуть тебя без смазки? — интересуется Вова, продолжая водить пальцами. Хесус мычит и просит одним видом. Конечно, Братишкин так не может, ещё секунда и он бы бросил все манипуляции. — Давай, детка, садись. — просит Вова, тянет его за плечи, чмокает в лоб и снимает наручники с одной руки. — Я пристегну тебя к кровати, хорошо? — Да. — отвечает Хес, хотя по виду он максимально поплыл. Братишкин кладёт его на подушки, пристёгивает к спинке кровати ему руки и даёт себе волю. Сначала долго и сладко целует, лаская руками его обнажённый торс, потом спускается вниз, кусает, целует и облизывает гладкую влажную от пота кожу. Хесус вьётся под ним, сгорая от резкой смены градуса и нежности, дёргает руками, хватаясь за наручники, но те не поддаются. — Вов. — Молчи. Я не разрешаю базарить, только стонать. — рычит ему в рёбра Вова, сжимает под коленками, разводя их в сторону, натягивая мышцы. — Понятно? — Да. — шепчет Хес, извиваясь ужом. — Да. Братишкин отстраняется, оценивая его внешний вид, хорош, мега хорош, возбуждённый, затраханный как будто ебали вдесятером. Вместо башни вообще жалкие развалины, соски покраснели от укусов и член снова стоит, а как красиво смотрится длинная стройная талия. Вова опускается снова на него сверху, целует мягкие губы, чмокает, посасывает, гладит его по щекам, не может оторваться, если остановится умрёт не иначе. Хесус в поцелуй начинает скулить, зажимает коленками и трётся стояком об его живот. Смазка в Вовиных руках нагревается моментально и пальцы входят в Хеса как родные, он не церемонится и простату нащупывает сразу, отчего Хесус всхлипывает и насаживается ещё глубже. Вова его хочет до безумия, три пальца едва успевает вставить, как подставляет к хесовской заднице свой член, и следит за его лицом, за плывущим взглядом и распахнутыми в безмолвном стоне губам. В нём всегда так хорошо, идеально, он податливый, родной, любимый. — Хес… — шепчет Братишкин ему в ключицу, вдалбливаясь до основания. — Хес, ты чудо. Хесус сейчас очень хочет его обнять и прижать к себе, но руки всё ещё скованные над головой, и он весь, целиком и полностью в руках Вовы. Братишкин втрахивает его в спинку кровати, глубоко, грубо, охуительно, если бы нужно было быть тихими, ему бы пришлось зажимать Хесу рот, а так он слушает его стоны, всхлипы, даже стук кровати об стену выходит настолько порнушно, что и не скажешь, что они тут просто вдвоём и просто сильно любят друг друга. Вова доводит его до оргазма специально раньше себя, чтобы вколачиваться, когда он сжимает его внутри. Приходить в себя приходится с огромным усилием, Вова утыкается лицом в прохладную подушку, всё тело ломит, и это только у него, Хесу небось в разы хуже. — Вов… — как раз зовёт тот. Братишкин смотрит на него и ахает, совсем забыл. — Прости, я проебался. — он освобождает его запястья и долго зацеловывает покрасневшую кожу. — Больно? Хесус, ничего не говоря, сгребает его в объятия, утыкается мокрым лицом в шею и вообще перестаёт двигаться. Вова треплет его по голове, гладит плечи и спину, целует в лоб и обнимает крепко-крепко. Такие перформансы определённо не для него, и Хес совсем потёк, лежат они теперь в мерзкой луже спермы и пота. Но потом он ощущает насколько ему хорошо, насколько разнежился от этого Хесус, что теперь липнет к нему, цепляется. — Солнышко, ты в порядке? — спрашивает Братишкин, заставляя его поднять голову. Хес тянется вперёд, пьяно мокро прижимается к его губам и снова падает ему на плечо без сил. — Бля, я перестарался? Всё хорошо? — продолжает спрашивать Вова. — Да, просто устал. — наконец, отвечает Хесус. — Тогда поспи, я посторожу. — Что? — Твою жопу, она мне нравится. Хес беззвучно вздрагивает от смеха, а потом тот всё же прорывается. — Долбаёб. — И я тебя люблю, солнышко. — Братишкин обхватывает его посильнее руками и прижимается поцелуем ко лбу, а потом зарывается носом в смятую башню.